О потерях и приобретениях

Драко смотрел на затылок Гермионы, поднимаясь вслед за ней по ступенькам подвала, и улыбался про себя. Он чувствовал себя пиздецки потрясающе. Она сказала, что любит его. Она сказала это в присутствии Поттера. Драко даже не волновало, что в Поттера не было брошено заклинание — или нанесено какое-либо другое увечье, — Гермиона любила его и сказала ему об этом. Это было самое странное чувство в мире. Но Драко это нравилось, даже если огромное количество счастья, которое он испытывал, заставляло его беспокоиться, что может случиться что-то ужасное — просто чтобы восстановить равновесие. Вселенной, похоже, не нравилось видеть Драко счастливым, если судить по последним нескольким годам его жизни. Но Гермиона любила его, и это было хорошо, и он сказал себе, что должен перестать сомневаться и быть таким ёбаным пессимистом. Но это было заложено в его характере. Драко не мог просто наслаждаться моментом; он всегда анализировал прошлое, оценивал настоящее, строил планы на будущее. Драко пожалел, что не сказал в ответ без «я думаю», но он просто не смог заставить себя признаться в этом. Слова застряли у него в горле, и когда он, наконец, выдавил их, это дополнение навязалось следом. Он думал, что любит её. Как это пиздецки романтично с его стороны. Честно говоря, Драко никогда раньше не был влюблён, поэтому не был уверен, что это была настоящая любовь, но он был уверен, что мог бы сказать это. Он мог бы дать Гермионе то, чего она хотела, вместо этой жалкой посредственной фразы. Но что-то помешало ему сказать: «Я люблю тебя». Страх быть отвергнутым, хотя он и знал, что это беспричинно. Страх, что его слова могут быть каким-то образом использованы против него. Блядская неловкость. Единственным человеком, которому Драко когда-либо говорил вслух, что любит, была его мать — Драко даже Люциусу никогда не говорил, что любит его. Может быть, в детстве, предположил Драко, но у него не сохранилось никаких воспоминаний об этом. Он даже не был уверен, любил ли когда-нибудь своего отца. Может быть. Но это была не настоящая любовь, а скорее такая любовь, которая была только потому, что он был отцом Драко, а ты должен был любить своего отца. Но больше нет. Люциус никогда не относился к тому типу отцов, которые допускают проявления эмоций. Ему не нравилось, когда Драко проявлял слабость. Он учил Драко никогда не быть уязвимым, никогда не открываться для нападок людей, которые могут захотеть использовать слабости Драко против него. Но разве любовь к Гермионе могла быть слабостью? Скорее наоборот — она делала его сильнее. Это было ёбаное клише, но любовь к ней давала ему силы поступать правильно, становиться лучше. Драко тихо фыркнул. Может быть, Дамблдор был прав насчёт любви, надежды и силы в единстве, и всех остальных чертовски трогательных высказываний, которые он произносил при каждом удобном случае. Гермиона оглянулась на него через плечо, слабо улыбнувшись; её карие глаза засветились тёплым янтарным светом, когда на них упал свет. Она была великолепна и прекрасна, и она хотела его. Драко Малфоя. Это было похоже на знак одобрения. Если Гермиона чёртова Грейнджер любила его, он не мог быть таким плохим, не так ли? Потому что золотая девчонка Гриффиндора — самая умная ведьма из всех, кого Хогвартс видел за последнее время, — ни за что не стала бы связываться с подонками. Драко чувствовал себя лучше, зная, что Гермиона разглядела в нём что-то, что делало его достойным человеком. Её не волновало, что он происходил из благородного дома Малфоев, её не волновало хранилище, полное галеонов, которые он унаследует, — она любила его таким, какой он есть. Драко широко улыбался, следуя за ней в гостиную, а Томас и Финнеган, слонявшиеся у двери, заметили это и оба подозрительно уставились на него. Драко волновало их мнение ещё меньше, чем обычно. Никто, кроме Поттера и Гермионы, понятия не имел, чему ухмылялся Драко, и его улыбка доставляла удовольствие Гермионе, а Поттера — раздражала, так что это был беспроигрышный вариант. И затем он увидел на другом конце комнаты Нимфадору с Люпином, и они оба смотрели на него и Гермиону и перешёптывались друг с другом. Лицо Нимфадоры было самодовольным и понимающим, а Люпина — немного недоверчивым. Драко мгновенно стёр улыбку со своего лица, приняв надменное выражение, которое в детстве практиковал перед зеркалом, пока не довёл его до совершенства. В меру неприступного высокомерия, но без откровенного презрения. Гостиная была битком набита людьми, воздух был душным и тёплым. Типично. Очевидно, никто не додумался до охлаждающего заклинания — и как только он об этом подумал, кто-то, должно быть, наложил его, потому что температура заметно понизилась, а воздух стал свежее. Драко огляделся: здесь были постоянные обитатели Годриковой впадины, несколько членов Ордена, которые жили в Выручай-комнате, кучка потрёпанных мракоборцев, несколько взрослых ведьм и волшебников, которых Драко не знал или смутно узнавал как работников Министерства, родители студентов Хогвартса или предатели крови, Каркаров и его сопровождающие. Каркаров стоял в углу, разговаривая с Бруствером, а его люди столпились неподалёку — пятеро, примерно на год старше Драко, все с невозмутимыми, суровыми выражениями лиц, которые, казалось, были естественны для студентов Дурмстранга. Драко поймал себя на том, что рад, что отец всё-таки не отправил его туда, когда он бочком подошёл к стене и прислонился к ней спиной, ссутулившись и оглядывая комнату сквозь волосы. Волосы, которые, несмотря на то, что Гермиона подстригла их, всё ещё были достаточно длинными, чтобы закрывать ему глаза. Ему стало нравиться прятаться за своими волосами. Сопровождающие Каркарова были типичными здоровяками, как две доски, и при этом угрюмыми — Драко и представить себе не мог, что он как-то вписался бы туда. А потом он услышал знакомый счастливый вздох сквозь шумную болтовню, наполнявшую комнату, и увидел Гермиону, спешащую к группе студентов Дурмстранга. Драко вдруг вспомнил, что Гермиона ходила на Святочный бал с одним из них. Виктор Крам, ловец болгарской национальной команды по квиддичу. Он почувствовал, как по его венам пробежала волна ревности, когда Гермиона остановилась перед Крамом и улыбнулась ему, а ловец слабо улыбнулся в ответ. — Я скучал по твоим совам, Гермиона, — услышал Драко слова Крама сквозь фоновый шум. Ему пришлось напрячься, чтобы расслышать ответ Гермионы. — Виктор. Рада снова тебя видеть. Боюсь, война не оставила мне много времени на переписку. — Конечно. Я понимаю, — прогрохотал Крам. — И я слышала, что вы скрывались вместе с Каркаровым последние несколько месяцев, правда? Так что я всё равно не смогла бы отправить тебе сову, — продолжила Гермиона, и Драко нахмурился ещё больше от такой простой близости между ними. Крам наклонил голову в знак согласия. — Да, я защищал его. — Последовала короткая пауза, а затем Крам сказал: — Я вижу, Уизли, с которым ты танцевала на свадьбе, когда я видел тебя в последний раз, с другой девушкой, да? Гермиона выглядела удивлённой и слегка покраснела, а рука Драко сжалась в кулак. Он незаметно придвинулся немного ближе к ним, когда Гермиона ответила: — А, да, Рон… Рон и Чжоу… ты знаешь Чжоу Чанг? Недавно она потеряла ногу во время дуэли на задании. Но она быстро поправляется… Гермиона выглядела крайне смущённой вопросами Крама и, очевидно, пыталась сменить тему. Но Крам не знал Чанг и, похоже, не был заинтересован в том, чтобы позволить Гермионе перевести разговор на когтевранку. В своей грубоватой односложной манере он, казалось, пытался выяснить, свободна ли Гермиона. Драко молча кипел от злости, когда Крам спросил: — А ты? Я вижу, ты пришла с, э-э, младшим Малфоем, да? Мы слышали о его бегстве в Болгарии. Вы двое?.. — Гермиона энергично замотала головой, на её щеках выступили два красных пятна. — Нет, нет… Я, эм… — она запиналась и спотыкалась на словах, пока они с Крамом продолжали разговаривать, уклоняясь от его вопросов, как могла, и оглядывая комнату, словно в поисках спасения. Драко пришлось удержаться, чтобы не подкрасться к Гермионе и этому титулованному ублюдку Краму и дать чертовски ясно понять, что она занята. Драко никогда раньше не беспокоило, что их отношения были тайной. Прошла всего пара недель с тех пор, как это стало чем-то, что вообще должно активно скрываться, и Драко не особенно хотел это афишировать, поскольку предпочитал держаться подальше от того, чтобы получить несколько заклинаний в лицо. Но внезапно он возненавидел то, что они не были открыты в плане отношений. Он ненавидел это. Он беспомощно стоял с пылающими щеками и тошнотой в горле, впиваясь ногтями в ладони, и ему хотелось, чтобы Гермиона могла просто сказать: «Я встречаюсь с Драко». Это стоило того, чтобы пережить неизбежный гнев Уизли. Но Драко знал, что Гермиона ещё не была готова рассказать всем, и не собирался раскрывать то, что между ними было, до того, как Гермиона будет к этому готова; ей не нужен был стресс, который это может вызвать. Драко пытался игнорировать её и Крама и делать вид, — во что все остальные верили, — что ему всё равно, что Крам пускает слюни по Гермионе. У него это не очень получалось. Собравшиеся ведьмы и волшебники пока не проявляли ни малейшего желания проходить в столовую на собрание, и Драко прислонился к стене и стал ждать. И ждать. В гостиной царил шум. Старые друзья, которые не виделись неделями или даже месяцами, взволнованно приветствовали друг друга: воздух был наполнен жадными сплетнями, объятиями и восторженными рукопожатиями, а иногда и слезливыми соболезнованиями по поводу погибших товарищей. Драко стоял посреди всего этого в одиночестве, нахмурившись, а люди вокруг него обнимались, смеялись и делились историями. Гермиона наконец сбежала от Крама и разговаривала с Чанг, но выпускник Дурмстранга всё ещё пялился на неё из-под нахмуренных бровей. Драко твёрдо решил расцеловать Гермиону до бесчувствия, когда это ёбаное собрание закончится. Он наблюдал, как Крам наблюдает за Гермионой, которая оживлённо разговаривала с Чанг, и большая часть его души просто хотела вернуться в подвал и сердиться. — Драко! Он поднял глаза и увидел, что его кузина неуклюже приближается к нему, а впереди её пугающе огромный живот. Он нахмурился, но сдержанно поприветствовал её, когда она подошла ближе. — Кузина. Нимфадора фыркнула. — Мерлина ради, Драко. Ты же знаешь, что можешь называть меня по имени. Драко с опаской посмотрел на неё, удивляясь, почему она вообще с ним разговаривает. — Тогда Нимфадора. Чего ты хочешь? Это прозвучало резче и насмешливее, чем он хотел; Гермиона хотела, чтобы он нравился людям. Он должен был быть милым, но было чертовски трудно быть милым, когда у него не было для этого причин. Он почти ожидал, что Нимфадора отшатнётся и бросится прочь от его резкого тона, но вместо этого она осталась невозмутимой, с выражением терпеливого дружелюбия на лице. — Тонкс, — сказала она. Драко вопросительно посмотрел на неё, ожидая объяснений. — Зови меня Тонкс, — уточнила она. — Я ненавижу, когда меня зовут Нимфадорой. Драко оглядел её. По словам Гермионы, она была на восьмом месяце беременности и выглядела огромной. Волосы у неё были розового цвета, как у жевательной резинки, которую она любила, нос чуть более вздёрнутый, чем обычно, а на губах играла кривая улыбка. — Хорошо. Тонкс. Зачем тебе говорить с Пожирателем Смерти? — Он сбавил тон и постарался не выдать сарказма, на что Нимфадора пожала плечами. — Почему бы и нет? — Это был глупый ответ, который ничего ему не дал и только разозлил, и Драко рефлекторно усмехнулся. — Раньше ты этого не делала. Я здесь уже больше двух месяцев, а ты ни разу не говорила со мной. — Его раздражало, что она вела себя дружелюбно сейчас, после того как столько времени игнорировала его существование. — Раньше я тебе не доверяла, — сказала она — по крайней мере, честно, но чего ещё можно ожидать от Пуффендуйки? — Римус рассказал мне, как хорошо ты справился с заданием и как упорно сражался; ты произвёл на него… впечатление. Драко холодно улыбнулся. — Меня не особенно волнует, что думает твой муж. Неожиданно, знаю. Неужели она думала, что он будет польщён тем, что Римус Люпин соизволил одобрить его выполнение задания? Это раздражало его. Это было странно; большая часть причин, по которым Драко вообще думал о заполучении диадемы Кандиды Когтевран, заключалась в том, чтобы улучшить своё положение среди членов Ордена, но теперь, когда он, по-видимому, получил хоть какое-то одобрение, это его раздражало. Это подчёркивало тот факт, что никто, кроме Гермионы, и не подумал поверить ему на слово или дать шанс. И даже учитывая это, он вынужден был признать, что доверие к нему далось ей нелегко. Возможно, он ожидал от них слишком многого — с чего бы им верить ему на слово? Давал ли он им когда-нибудь повод для этого? Даже когда Драко сказал себе, что нужно немного расслабиться и просто наслаждаться тем фактом, что кто-то вежливо разговаривает с ним, Нимфадора сказала: — Знаешь, Драко, людям было бы проще дать тебе шанс, если бы ты не всегда был таким придурком. — Она произнесла это без раздражения и бросила на него взгляд, в котором были и странная нежность, и раздражение одновременно. Он провёл рукой по волосам и попытался улыбнуться. Это выражение его лица казалось чуждым, когда оно не было адресовано Гермионе. — Я прошу прощения за свою грубость. Я не привык к дружелюбию людей, — чопорно извинился он, и Нимфадора удивлённо заморгала, глядя на него. — Нет. Конечно, нет. Боюсь, в свете событий прошлой ночи… Ну, мы все относились к тебе немного ужасно. — Драко приподнял бровь, явно не веря своим ушам. Немного ужасно? Это ещё мягко сказано. Запереть его в подвале с одним только ёбаным ведром для туалета на несколько очень долгих дней было не тем, что Драко назвал бы «немного ужасным». — Можно и так сказать, — сухо согласился он. Мерлин, это было неловко. Он взглянул поверх плеча Нимфадоры на Гермиону, которая всё ещё разговаривала с увлечённой Чанг, с энтузиазмом указывая на её ампутированную ногу. Она выглядела так, словно читала лекцию: нетерпеливо убирала волосы с лица, быстро двигала губами, и вся её мимика казалась слишком живой, пока она говорила. — Итак, когда начнётся это собрание? — рассеянно спросил Драко у Нимфадоры, не сводя глаз с Гермионы, которая делала какие-то странные жесты, очевидно, призванные помочь ей что-то объяснить Чанг. — Как только все немного успокоятся, — сказала Нимфадора, и Драко слабо кивнул, всё ещё не сводя взгляда с Гермионы. — Теперь, когда все в сборе, спешить особо некуда. Если, конечно, тебе просто не терпится затащить Гермиону обратно в подвал на остаток дня. Драко снова рефлекторно кивнул, восхищаясь тем, как рубашка Гермионы плотно облегала её грудь, когда она так жестикулировала. — Мм, — произнёс он, не подумав, а затем его глаза расширились, и он дико уставился на Нимфадору. — Что? То есть... Что? Я не расслышал. Что ты сказала? Ч-что ты сказала… Тонкс? Нимфадора усмехнулась. — Слишком занят, пялясь на Гермиону, да? Драко яростно на неё шикнул. — Говори, блядь, потише. — Не было смысла отрицать это сейчас. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты не такой скрытный, как мог бы подумать. Я удивлена, что никто больше не заметил, как ты сердито смотрел на Крама, пока они разговаривали. — Пожалуйста, Тонкс. — Дурацкое ебучее имя. Нимфадора было намного красивее. — Пожалуйста, я прошу тебя, не рассказывай больше никому. Гермиона была бы в отчаянии, если бы люди узнали об этом раньше, чем она была готова им рассказать. — Драко умоляюще посмотрел на свою кузину, и у него на глазах её волосы изменились, став почти люминесцентно оранжевыми. Она смотрела на него так, словно пыталась заглянуть ему в голову, и он, не мигая, уставился на неё в ответ. — Я никому не скажу. Это не моё дело, чем занимается Гермиона — она совершеннолетняя. Должна признаться, до вчерашнего дня я думала, что она обречена на разбитое сердце, но сегодня я в этом не уверена. — Она окинула Драко оценивающим взглядом. — Я всегда считала, что ты вылитый отец — как личностью, так и внешностью. Но, может быть, это всё-таки не так. Может быть, ты действительно изменился. Нимфадора улыбнулась ему, и Драко неловко поёжился, чувствуя, как встал в оборонительную позицию. Он решил, что ему не нравится, когда люди судят его, даже если они считают его достойным — или, по крайней мере, достаточно достойным, чтобы не ненавидеть. — Я всё ещё Малфой. — Драко не знал, почему он это сказал. Он просто сделал это. Он чувствовал, что теряет равновесие. Как будто мир накренился под углом, и всё вокруг казалось неправильным. Чего, чёрт возьми, Нимфадора пыталась добиться этим коротким разговором? Почему сейчас? Неужели это действительно было только из-за задания? — Ах, но ты наполовину Блэк, кузен, — заметила она, и Драко насмешливо фыркнул. — Да, и Беллатриса — такой хороший пример сияющей доброты. — Моя мама, Регулус, Сириус и я — всего лишь несколько примеров людей из рода Блэков, которые не являются злыми, Драко. То, что ты Малфой, ещё не значит, что ты обречён быть злым. — И я это понимаю. Очевидно. Иначе меня бы здесь не было, не так ли? — резко спросил Драко. Он просто хотел, чтобы она отвалила. Он не хотел вести серьёзный разговор по душам с этой женщиной, которую он не знал, только потому, что… Потому что они были родственниками? — Ты можешь приберечь свои мотивационные лекции для тех, кому не всё равно. Я ценю, что ты больше не презираешь меня и, по-видимому, можешь быть достаточно великодушной, чтобы быть вежливой, но я не хочу и не нуждаюсь в разговоре с тобой. — Он пристально посмотрел на Нимфадору, а она просто глядела на него, не двигаясь. Она оперлась ладонями в поясницу, выгнула её дугой и потянулась с тихим вздохом облегчения. Драко отвлёкся от своих раздражённых мыслей, когда увидел, как на её животе появилась выпуклость, а затем всё это сдвинулось так, что выпирало больше слева, чем справа. — Мерлин. Ужасающе, — сказал он, не задумываясь и не сводя глаз с её живота, и Нимфадора рассмеялась и потёрла огромный живот. — Всё не так уж плохо. Хотя, должна признать, ощущается довольно забавно. Мне нравится. Драко вздрогнул. — Беременность выглядит очень дискомфортно. — О, так оно и есть, определённо. Но местами это хорошо, — дружелюбно ответила Нимфадора, и наступила небольшая пауза, во время которой Драко подумал: «Я что, веду светскую беседу? С Нимфадорой? Как, блядь, это случилось?» Его мозг запнулся и отключился, и он молча уставился на Нимфадору, странно полунахмурившись. — Я понимаю, что ты защищаешься, Драко. Но мы с тобой действительно одной крови, и это кое-что значит для меня. И после прошлой ночи, думаю, мы можем поверить, что ты больше не тайно предан Сам-Знаешь-Кому. Так что, если тебе когда-нибудь понадобится друг или кто-то, с кем можно поговорить… — начала Нимфадора с такой добротой, что Драко поёжился, но, к счастью, её прервал мистер Уизли, который появился в дверях и громко позвал всех в столовую. — Нам лучше… — Он махнул в сторону столовой, и Нимфадора улыбнулась и похлопала его по плечу. — Просто помни, что я сказала? — Да. Конечно. Запомню. Спасибо, — сумел выдавить из себя Драко с неловкой скованностью, а затем поспешно протолкнулся сквозь толпу людей, выходящих из гостиной. Он предположил, что Гермиона будет вне себя от радости, что Нимфадора заговорила с ним и была такой дружелюбной. Но Драко не знал, что, чёрт возьми, делать с этим дружелюбием. Он просто чувствовал себя пиздецки неуютно. Это было то, что нужно — чтобы он был терпим для окружающих. И теперь, когда это получилось с кем-то, Драко хотел избегать её, как чёртовой чумы. Казалось совершенно неестественным, что член Ордена обращается с ним как с человеком. За исключением Гермионы, миссис Уизли и Лавгуд, все относились к нему как к собаке, которая укусила, но не может быть усыплена; нужно было не забывать его кормить, на этом всё. Он сел за длинный стол, обнаружив, что место находилось в неудобном расположении между Долгопупсом и профессором Трелони, которая продолжала пристально смотреть на него своими выпученными глазами. Одному Мерлину известно, зачем здесь вообще понадобилась эта сумасшедшая старая летучая мышь: она не была активным членом Ордена. Оглядев переполненный стол, Драко впервые осознал, насколько жалкими были люди по эту сторону баррикад. Справедливости ради, на собрании не присутствовало большинство — смогли присутствовать только самые важные члены Ордена, — но даже в этом случае Орден казался незначительным по сравнению с количеством союзников и последователей, которых Тёмный Лорд собрал за прошедший год. Присутствовали выжившие члены первого Ордена, горстка профессоров — большинство из них решили остаться в Хогвартсе, чтобы попытаться защитить оставшихся студентов, — несколько бывших работников Министерства и других взрослых гражданских лиц, а также около полудюжины мракоборцев. И Драко знал, что примерно столько же мракоборцев осталось на поле боя — Волан-де-Морт сократил их ряды, когда возглавил Министерство. Помимо присутствующих британцев, здесь были Каркаров и его сопровождающие, представляющие, возможно, ещё несколько десятков человек, которые были готовы сражаться за Орден, но их сегодня здесь не было; также присутствовали горстка целителей из Южной Америки и пара ведьм с африканского континента. Большинство членов Ордена состояли из студентов и выпускников Хогвартса, все из которых были младше Драко на несколько лет, а основу их составляли старые члены Отряда Дамблдора. И этот факт говорил кое-что о храбрости взрослых ведьм и волшебников магического сообщества. Он задавался вопросом, как, чёрт возьми, Орден надеялся выиграть эту войну. Драко не особо хотел умирать. Когда он впервые перешёл в Орден со своей матерью, он планировал сбежать, если Орден начнёт ослабевать. Но теперь, с Гермионой, этот план точно провалился. Она бы никогда добровольно не бросила своих друзей, и Драко не думал, что смог бы заставить её; и даже если бы смог, она бы никогда его не простила. Драко обвёл взглядом людей, столпившихся за длинным столом. Если только они не достигнут невозможного, то, по всей видимости, это были ублюдки, рядом с которыми ему предстояло умереть. Нимфадора лучезарно улыбнулась Драко, когда он скользнул по ней взглядом, и он смущённо улыбнулся в ответ. Пытаясь быть милым. Вежливость не давалась Драко легко, но он мог попытаться ради Гермионы. Она сидела рядом с Уизли и, закатив глаза от чего-то, что он сказал, развернула свиток, который пододвинул к ней один из мракоборцев. Она не замечала пристального взгляда Драко, но Уизли поднял глаза и посмотрел прямо на него. Он ожидал насмешки или презрительного пренебрежения после их… вчерашней ссоры, но вместо этого Уизли просто поднял свой стакан огневиски и кивнул Драко. Драко оцепенело кивнул в ответ, чувствуя себя ошеломлённым, и тут Чанг потянула Уизли за руку, и тот повернулся к ней с тошнотворно-наивным выражением лица. Драко моргнул и нахмурил брови. Если ему придётся умереть — или, что более вероятно, жить — рядом с кем-нибудь, возможно, эти люди будут не таким уж плохим вариантом. Драко вспомнил строчку из одной из магловских книг Гермионы о том, как до завтрака можно поверить в шесть невозможных вещей. Ладно, формально уже был полдень, но Драко всё ещё не завтракал… И до настоящего момента Поттер не проклял его за то, что он прижимался к раскрасневшейся, стонущей Гермионе, Гермиона сказала Драко, что любит его, Нимфадора пыталась подружиться с ним, а Уизли упустил возможность выразить свою неприязнь в пользу вежливости. Драко нужно было всего лишь ещё две невозможных вещи, и было бы шесть. Он лениво подумал, что, возможно, Трелони вдруг извергнет пророчество о том, что Драко в будущем станет борцом за права домашних эльфов или что-то в этом роде. Хотя теперь, когда Драко задумался об этом, учитывая, что он был с Гермионой, это будущее не казалось таким уж невероятным. Чёрт бы побрал эту мысль. У него были свои границы, и одной из них была борьба за права домашних эльфов. Он мог подписать петицию, но на этом всё. — Драко Малфой? — произнёс хриплый женский голос в дюйме от уха Драко, и он выругался и подпрыгнул на своём месте, толкнув Долгопупса, который бросил нервный взгляд в его сторону. Драко по привычке ухмыльнулся Долгопупсу, а потом вспомнил, что нужно бы извлечь выгоду из своей новообретённой популярности, какой бы она ни была. — Прости, — пробормотал он, повергнув бедного Долгопупса в состояние крайнего замешательства. — Малфой? — нетерпеливо повторил тот же хриплый женский голос, и большая рука опустилась ему на плечо. — Что? — рявкнул Драко, стряхивая руку и пытаясь выбраться из стула и подняться на ноги, при этом ударив культю, вызвав в ней боль до костей. Чёрт. — Делия Типтри. Мракоборец. — Стоявшая перед Драко женщина с каштановыми волосами, одетая в рваную одежду мракоборцев, была почти одного роста с Драко и обладала самой великолепной фигурой, которую Драко когда-либо видел. — Приятно познакомиться, — коротко поприветствовал её Драко. Чёрт, она была впечатляющей женщиной — пухлые губы, большие, как у лани, глаза, ноги, которые при её росте не могли не тянуться на многие мили. Драко не мог удержаться от того, чтобы не заметить довольно обильные достоинства Типтри, но заставил себя посмотреть в её усталые красно-карие глаза. Не было необходимости вести себя как похотливый ублюдок, даже если это было безобидно. — Твоя мать хочет тебя видеть, Малфой, — прямо сказала она; явно немногословная женщина. — Моя… моя мать? — Типтри молча кивнула. — И мне можно повидаться с ней? Высокая женщина снова кивнула. — Я уполномочена трансгрессировать к ней с тобой. — Сейчас? — Он хотел остаться на встречу. — Да, — резко ответила она, — если ты хочешь её увидеть, конечно. — Да. — Драко не колебался ни секунды. Отношения между ним и матерью были напряжёнными, и только Салазар знал, когда у него появится шанс увидеть её снова. Если всё пойдёт так, как, по мнению Драко, было наиболее вероятно, у него может никогда не появиться шанса увидеть её снова, прежде чем какой-нибудь чёртов Пожиратель Смерти убьёт его на какой-нибудь чёртовой бессмысленной миссии. Драко до смерти боялся увидеть снова свою мать, он понятия не имел, что ей сказать… Но он не мог упустить такую возможность. Гермионе просто придётся рассказать ему о собрании позже.

~***~

Гермиона просмотрела письмо от Парвати — позже она сможет прочитать его более внимательно. Они никогда не были близкими подругами, но война сплачивает людей. Парвати жила в Корнуолле с тех пор, как был захвачен Хогвартс, и вскоре после того, как Гермиона поселилась в Годриковой впадине, Парвати начала ей писать. Она была ненадолго схвачена и подвергнута пыткам группой Егерей, и она была единственным человеком, которому Гермиона могла доверить некоторые из своих чувств после того, как её пытала Беллатриса. Было приятно получить от неё весточку — прошло несколько недель. Гермиона задумалась, стоит ли рассказывать ей о Драко. Парвати никогда не славилась своим умением хранить секреты, но она сильно изменилась с тех пор, как они учились в школе. Звук скрежещущих ножек стула, перекрывший непрерывный гул, привлёк внимание Гермионы, и она посмотрела в ту сторону, откуда доносился шум, рассеянно сворачивая свиток. Драко поднимался на ноги, а за его спиной маячил мракоборец. Казалось, он извинялся перед Невиллом — если это то, что сказал Драко; Гермиона не умела читать по губам, а Драко с таким же успехом мог сказать «пошёл ты, Долгопупс». Гермиона искренне надеялась, что это не так. Общее мнение о Драко на сегодняшний день, судя по тому, что она уловила из подслушанных обрывков разговоров, сводилось к тому, что, возможно, Драко был не так уж плох. Гермиона не хотела, чтобы он испортил это своим обычным защитным актом грубого высокомерия. Она внимательно наблюдала, как он коротко поговорил с высокой женщиной, а затем, даже не оглянувшись на Гермиону, последовал за ней из комнаты. Гермиона нахмурилась. Куда направился Драко? Что происходит? Она попыталась незаметно вытянуть шею, чтобы заглянуть в прихожую, но смогла разглядеть только часть плеча Драко, а затем и оно исчезло из виду, когда Гермиона услышала характерный хлопок, возвестивший о трансгрессии. Что, чёрт возьми, происходит? От беспокойства у Гермионы скрутило живот, и она толкнула Рона локтем в бок. — Ой! Хм? — грубо проворчал он, на мгновение оторвав взгляд от Чжоу. Боже, это было то ещё тревожное зрелище — то, как они строят друг другу щенячьи глазки. — Ты знаешь, куда мракоборец повела Драко? — Хм? Нет, я ничего не слышал о том, чтобы Малфой куда-то собирался, — равнодушно ответил Рон и, повернувшись к Чжоу, прижал её к себе, что-то тихо говоря. У этого парня был одноклеточный мозг — они с Чжоу были хуже, чем Гарри и Джинни, а это о чём-то говорило. Гермиона нахмурилась, в волнении вертя в руках письмо Парвати. Ей чертовски не нравилось, что она чего-то не знает! И она не могла спросить людей, знают ли они, что происходит, — она не хотела вызывать подозрений. Она подумала, не знает ли Гарри — всегда можно спросить его после собрания. Если только… он не имеет к этому никакого отношения, не так ли? Гермиона нервно сворачивала и разворачивала свиток Парвати, ощущение плотного пергамента почему-то успокаивало её. Затем маленький зачарованный бумажный дротик пролетел перед Гермионой и мягко опустился на поцарапанную деревянную столешницу. Она в замешательстве огляделась — это для неё? Какая-то шутка Фреда и Джорджа? Тонкс подняла бровь, глядя на Гермиону с другого конца стола, и кивнула на дротик, и Гермиона взяла его, разворачивая сильно помятый прямоугольник пергамента. Он казался пустым, но когда Гермиона достала палочку и постучала по бумаге, тихо пробормотав: «Апарекиум», на пергаменте появились слова. На листке бумаги неряшливым округлым почерком Тонкс было написано: «Я организовала встречу Драко с тётей Нарциссой. После выполнения им задания официальное решение Ордена заключается в том, что ему можно доверять. Тем не менее, он всё ещё чертовски высокомерный парень. Я не знаю, что ты в нем нашла». У Гермионы перехватило дыхание, когда она прочитала последнее предложение, и её взгляд метнулся к Тонкс, полный страха. Тонкс просто снова кивнула на прямоугольник пергамента и ободряюще улыбнулась, помахав рукой. Гермиона нахмурилась, но перевернула смятую бумагу и увидела, что в верхней части пергамента было нацарапано: «Не волнуйся. Гарри мне не сказал. Я сама до этого додумалась. Честно говоря, это было довольно очевидно. Вам двоим, возможно, стоит быть поосторожнее». Гермиона вздрогнула, испытывая облегчение, смущение и немалое беспокойство. Как, чёрт возьми, Тонкс узнала, что Гарри в курсе? Она что, в курсе всего, что происходит в этом доме? Гермиона была рада, что Гарри сдержал своё слово, но если Тонкс догадалась, то в конце концов и другие начнут складывать два и два. Возможно, это был лучший способ открыться, на самом деле. Перестать так сильно скрывать всё и дать людям постепенно осознать в своё время — возможно, это будет менее драматично, чем официальное объявление. Может быть. Она могла бы позже спросить Драко, что он думает об этом. Гермиона молча наложила исчезающие чары на сообщение Тонкс и нервно улыбнулась мракоборцу. В голове у неё роились мысли, главной из которых была следующая: Драко собирается повидаться со своей матерью? Она была рада за него, но беспокоилась, что всё может пойти не так, как надо, и, может быть, совсем немного беспокоилась о том, что Нарцисса всё ещё может иметь большое влияние на Драко. Что, если она начнёт твердить ему о верности семье и чистоте крови и убедит его?.. Вызовет чувство вины?.. Убедит его?.. Боже, разум Гермионы бушевал при мысли о том хаосе, который Нарцисса могла учинить. Драко никогда не говорил о своей матери, но Гермиона могла сказать, как сильно он любил её — очень сильно. Может быть, даже больше, чем он любил Гермиону. Что, по мнению Гермионы, было вполне нормально, но… она чувствовала ревность к чёртовой Нарциссе Малфой. Тьфу. Затем Кингсли призвал к порядку, и его громкий голос вывел её из задумчивости. Гермиона выпрямилась на стуле и тихо вздохнула; всё, что она могла сделать, это довериться Драко. И она доверяла, верно? Она доверяла ему свою жизнь. Драко любил её; Гермиона знала это, даже если он не мог этого сказать. Гермиона краем глаза заметила, что он наблюдал за ней, когда Виктор втянул её в тот неловкий разговор. Драко выглядел совершенно великолепно, когда был сердит — светлые волосы падали на его сердитые серые глаза, а губы, которые так хотелось целовать, искривлялись в странно привлекательной усмешке. Гермионе хотелось подойти к нему, обнять и поцеловать эти губы. Прижаться к нему на глазах у всех и коснуться губами его губ, почувствовать, как его язык быстро и легко скользит по её языку, посылая искры в само нутро, заставляя её колени дрожать, а желудок трепетать. Гермиона видела, как он наблюдал за ней, когда она пыталась вежливо отделаться от Виктора, без какой-либо реальной причины избавиться от него, жалея, что не может сказать, что она с Драко, и покончить с этим. Но у неё не получилось, и поэтому она уклонялась от наводящих вопросов Виктора, и её взгляд был прикован не к смуглому красивому Виктору, а к Драко, бледному и худому по сравнению с ним. Гермиона не думала, что ей когда-нибудь надоест на него смотреть. Его широкие худощавые плечи, острый подбородок, который так шёл ему; изящные, сильные пальцы на его руке — у неё щемило в груди, когда она смотрела туда, где должна была быть другая рука; и эти острые, как нож, серые глаза, похожие на сталь и лёд. Боже, она любила его так сильно, что это почти пугало её. Она подумала о том, что может каким-то образом потерять его, и её желудок скрутило, а к горлу подступил комок. Он чертовски быстро стал неотъемлемой частью её жизни, такой же частью её самой, как Гарри и Рон. Гермиону это по-прежнему шокировало; когда она подумала об этом, то поняла, насколько сюрреалистическими были её чувства к Драко. — …Гринготтс. Именно там находится последний крестраж, не считая змеи Нагини, и нам нужно добраться до него, если мы хотим добиться хоть какого-то прогресса на пути к победе. На данный момент мы не знаем… Гермиона пыталась сосредоточиться на собрании, но мысли о Драко продолжали вторгаться в её голову, вытесняя всё разумное. Она теребила печать на свитке Парвати и надеялась, что с Нарциссой всё пройдёт хорошо…

~***~

Драко подавил лёгкую тошноту от трансгрессии, когда они с Делией Типтри появились на мощёной дорожке, обсаженной кустами роз и ведущей к голубой двери в каменной стене дома всего в нескольких футах перед ним. — Где мы? — Он провёл рукой по волосам и проглотил тошнотворное чувство, вызванное трансгрессией. — У дома, — совершенно бессмысленно ответила Типтри, и Драко резко выдохнул через нос и сосчитал до десяти, прежде чем заговорить. Нервозность делала его вспыльчивым. — Я это вижу. Дом, где именно? — В Британии. — Что ж, спасибо, это всё проясняет. — Крайне важно, чтобы существование этого дома хранилось в строжайшей тайне и информация о его местоположении была доступна только тем, кому это необходимо. — Типтри нахмурилась, глядя на него, и Драко тяжело вздохнул. — Дай-ка я угадаю, мне не необходимо? Типтри кивнула с едва заметным намёком на улыбку. — Тебе не необходимо, — повторила она скучающим тоном, и Драко кивнул. Конечно. Его желудок скрутило в ёбаный узел, и он уставился на небесно-голубую дверь так, словно это была его гибель. Он не стал огрызаться на Типтри — он не только считал, что с его стороны было не очень полезно подталкивать её к этой теме, но и искренне сомневался, что эта флегматичная женщина выдаст больше информации, чем тот минимум, который она уже сообщила. Он уставился на бодрой раскраски дверь. Что он скажет своей матери? Что он вообще чувствовал к ней после всего, что произошло? Он так сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. Он больше не сторонник чистоты крови — ни капельки. И как бы сильно Драко ни любил свою мать, сейчас он был пиздецки зол на неё. Обида переросла в противоречивые чувства, которые портили всё хорошее. Он был зол на то, как они с отцом воспитывали его. На то, что она не защитила его. То, как она легко позволила его отцу лишить его ёбанной руки. Блядь. Блядь. Воспоминания о той ночи нахлынули на Драко и заставили его почувствовать тошноту и слабость — он покачнулся на ногах, голова закружилась, и он побледнел, пытаясь сдержать рвоту. — Малфой? Ты идёшь или как? — Типтри подтолкнула его, и Драко слепо покачал головой. — Дай мне, блядь, минуту. Его собственный голос показался ему странным, и он попытался дышать глубоко и медленно, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце. Мать Драко всё ещё любила его отца, даже после всего, что он сделал; Драко это знал. Было ли это нормально, или это доказывало, что она на самом деле не любила Драко? Или что с его матерью было что-то не так, раз она всё ещё любила Люциуса? Драко не знал, и ему действительно хотелось с кем-нибудь поговорить — не с Гермионой, но с кем-то, кто мог бы дать ему хоть какие-то ёбаные ответы. Рассказать ему, что всё это значило. Сказать ему, что делать, что говорить. Что чувствовать. — Поторопись. Я не собираюсь тратить на это весь день, — сказала Типтри, и Драко закатил глаза и проглотил комок в горле. — Просто подожди, блядь, ладно? Его нервы были напряжены, кожа — холодной и липкой. Всё будет в порядке. Это была его мать. Она могла не всё понимать, могла в чём-то ужасно ошибаться, но она всё равно была его матерью и любила его. — Ну же, Мерлина ради, парень! — Типтри ткнула Драко в спину кончиком палочки, и он дёрнулся, бросив на неё свирепый взгляд. Но она была права: не было смысла слоняться снаружи, как последний трус. Драко шагнул вперёд, взялся за дверную ручку и повернул её. Он вошёл внутрь, в большую уютную кухню, где в прогретой солнцем комнате витал восхитительный запах мясных, сытных блюд. На самой кухне никого не было, а в огромной бурлящей кастрюле на плите большая ложка сама помешивала содержимое. Он огляделся и бросил взгляд через плечо на Типтри, которая запирала за ними дверь. — И где моя мать? — спросил он, и Типтри просто жестом пригласила его следовать за ней и прошла через дверь в конце кухни в большой коридор. Они миновали несколько дверей, бесшумно ступая по потёртому зелёному ковру, прежде чем Типтри остановилась перед двойными дверями. — Здесь? — спросил Драко, и Типтри кивнула. Драко тихо толкнул дверь и вошёл в большую комнату с пёстрым ковром и книжными полками вдоль стен от пола до потолка. У окон стоял рояль, вокруг было расставлено несколько удобных кресел и кушеток, а перед одним из диванов спиной к нему стояла стройная блондинка в голубом как лёд платье; гораздо более простом, чем её обычная одежда, и, возможно, магловского покроя… Но Драко узнал свою мать, когда увидел её. Драко прикусил губу и молча наблюдал, как она строго отчитывала маленького мальчика лет пяти-шести с короткими светло-каштановыми волосами и бледной кожей. Он сиротливо стоял перед ней, склонив голову и поглядывая на Нарциссу. Мальчик шаркал концом обуви по ковру, его руки были глубоко засунуты в карманы, на маленьком личике застыло виноватое выражение. Он выглядел точно так же, как всегда выглядел Драко, когда мать ругала его. Драко, разинув рот, наблюдал, как его мать строго продолжала свою лекцию: — …Я уже слишком много раз говорила тебе, Артур! Еда нужна для того, чтобы её есть, а не для того, чтобы уродовать свою комнату! Я до смерти устала применять чистящие чары, и мы, честно говоря, не можем позволить себе, чтобы ты тратил впустую целые бутылки томатного соуса, горчицы и всего остального, что попадётся тебе под руку! — Я знаю, извините, — сокрушённо пробормотал маленький мальчик, и мать Драко раздражённо вздохнула, слегка повернувшись и покачиваясь из стороны в сторону. Драко вытаращил глаза, когда увидел маленький свёрток, который держала в руках его мать. Ребёнок? Что?.. — Мама? — позвал он срывающимся голосом. Драко не понимал. Что его мать делала с младенцем и маленьким ребёнком? Укачивая одного и ругая другого, как будто они были её собственными детьми. Что. За. Хуйня. У него закружилась голова. Его мать повернулась к нему, когда он заговорил; на её лице было написано счастливое потрясение. — Драко? Младенец слабо заплакал, и Нарцисса покачала его в руках. Её внимание немедленно переключилось с Драко на младенца, и он почувствовал глупый прилив ревности. — Я… — Он не знал, что сказать, в голове у него было совершенно пусто. — Давай, Нарцисса. Я заберу Маргрет. — Делия Типтри шагнула вперёд, протиснувшись мимо Драко, и взяла завёрнутого в одеяло всё ещё плачущего младенца из рук его матери. — Пойдём со мной, Артур, — твёрдо приказала Типтри маленькому мальчику, и тот послушно пошёл с ней, с любопытством глядя на Драко. — Мама… — снова позвал Драко, и она, подобрав юбки, подбежала к нему, крепко обняв. Он застыл в её объятиях, не зная, что делать. Нарцисса отступила и внимательно оглядела его. — Ты в порядке? Драко, что с тобой случилось? Он понял, что всё ещё покрыт синяками после миссии, а его рука всё ещё в шине. Он мог бы просто сказать, что был на задании, но вместо этого из его уст вырвалось: — Твой муж применил ко мне Круциатус. Нарцисса прикрыла рот рукой. В её глазах стояли слёзы, и Драко поймал себя на том, что холодно смотрит на неё, стараясь не дать её слезам лишить его ебучего самоконтроля. Драко поймал себя на том, что думает о Гермионе. О её тёплых карих глазах цвета огневиски, решительном подбородке и об этом всезнающем выражении лица, о чернильных пятнах на пальцах и едва заметной морщинке между бровями из-за того, что она щурилась при чтении почти неразборчивых древних текстов. — О, — выдохнула Нарцисса и шагнула назад, нервно глядя на него; её глаза были полны любви и беспокойства. — Я-я сожалею. Я… Ты–ты не хочешь присесть и поговорить? Драко заставил себя улыбнуться матери, но улыбка казалась неестественной. — Вот почему я пришёл сюда, мама. Чтобы увидеть тебя. Он вдруг пожалел об этом. Кто была эта женщина, которая была сурова и добра с двумя непонятными детьми? Эта женщина, которая тепло улыбалась бесстрастной Типтри, которая казалась безмятежной, счастливой и какой-то более сильной — где, блядь, она была, когда её муж отрубал Драко ёбаную руку? — Я рада, что ты пришёл, Драко. Я скучала по тебе. Я так волновалась за тебя. Никто не хотел мне ничего рассказывать, и я не знала… — Нарцисса опустила взгляд на свои опущенные руки. — Ну, с тобой всё в порядке. И я так рада, что ты здесь. Драко кивнул, закрыв глаза и дыша глубоко и медленно; и пытаясь думать о Гермионе, а не о том, как его мать просто молча стояла рядом, пока Люциус резал плоть Драко и ломал его кости проклятым серебряным клинком. Он пытался вспоминать жадные и нетерпеливые руки Гермионы на его лице, плечах и груди, и её губы, покрывающие нежными поцелуями его подбородок, вместо того, как он кричал, когда ему отрезали руку, в то время как его мать просто стояла там, бледная и напуганная, и нихуя не делающая. — Да… Да, — оцепенело ответил Драко, глядя на две целые руки своей матери и каплю детской слюны на плече её платья. Вздрагивая от глубокой любви и беспокойства за него в её глазах. Эта любовь никогда ему не помогала. Он не знал, что с ней делать. Он жалел, что пришёл сюда.