О потерях и приобретениях

(Закон III: При каждом воздействии всегда происходит равное ему противодействие). Беллатриса была похожа на ведьму из кошмара магловского ребёнка. Она возвышалась над Гермионой, ухмыляясь и крича: «Круцио!», — снова и снова с безумным, отчаянным ликованием. Это было не похоже ни на что, что Гермиона когда-либо испытывала или представляла. Это было ни с чем не сравнимо, хуже всего… на свете. Гермиона не могла думать, пока это происходило, не могла дышать; всё, что она могла делать, это кричать, пока её горло не заболело, раздираемое мучениями изнутри. Она понимала, почему родители Невилла сошли с ума, и задавалась вопросом, поймёт ли она, когда это произойдет с ней. Всё болело. Это было неописуемо. С самого начала она желала умереть. Это было бы предпочтительнее — что угодно, только не это. Всё, что угодно. Если бы это только прекратилось. А потом это прекращалось, и Беллатриса обнажала новый кусочек плоти, чтобы исполосовать его своим серебряным лезвием. Гермиона беспомощно плакала, боль лишила её достоинства. Даже жгучие ожоги от того, что Беллатриса рассекала её кожу ножом, были благословенным облегчением по сравнению с ужасом от проклятия Круциатус. Слабые крики доносились до её ушей всякий раз, когда она замолкала; Рон бессильно звал её по имени, каждый его беспомощный крик резал так же невыносимо больно, как и лезвие Беллатрисы. Она старалась не слушать и смотрела куда угодно, только не на безумную улыбку Беллы. Время от времени в поле зрения появлялась Нарцисса, нервно заламывающая руки, её бледное лицо маячило на периферии затуманенного зрения Гермионы. Женщина выглядела скорее расстроенной беспорядочным использованием её изысканного дома, чем огорчённой бедственным положением Гермионы. Люциус подошёл ближе, его измождённое лицо искажалось под пеленой слёз Гермионы, прищуренные расчётливые глаза часто переводились со съёжившейся жены на развлекающуюся свояченицу. Она могла сказать, что ему нравилось наблюдать. Надрывая саднящее огнём, распухшее горло, Гермиона сорвалась на нечеловеческий вопль, когда боль пронзила её, на этом её наблюдения оборвались. Беллатриса хихикнула, на мгновение приостановив свою работу. — Грязнокровка. Теперь каждый, кто увидит тебя, будет знать, кто ты такая. В голосе Беллатрисы было такое удовольствие, такая чистая радость; её смех напоминал сумасшедший лай, и это навевало ужас. Гермиона задыхалась и всхлипывала, кашляя кровью и соплями. Она собиралась умереть. Она знала это. Она безвольно переносила бесконечные серии Круциатуса и лезвия, желая, чтобы это просто закончилось. Её зрение потемнело по краям, замелькали чёрные точки, обрывки её сознания сосредоточились теперь на чём-то одном. На человеке, которого она ненавидела больше всех в этой комнате. Драко Малфое. Он был таким высоким; он возвышался над ней, стоя рядом с Беллатрисой, как того требовала безумная ведьма. Белла думала, что Драко нравилось наблюдать за пытками Гермионы, но Гермиона видела достаточно, чтобы понимать лучше, даже сквозь туманящую разум пелену боли. Он был испуган и измучен, его заострённые, как у хорька, черты лица были бледнее обычного. Его серые глаза так и не встретились с пристальным взглядом Гермионы, вместо этого они неохотно задерживались на увечьях, которые наносила его тётя, с выражением отвращения на лице. И это заставляло её ненавидеть его больше, чем кого-либо другого в комнате. Он знал, что это неправильно, и всё равно не пытался помочь ей. Остальные, они были просто самим воплощением зла, развращённости — нельзя было презирать бесчеловечных монстров так же, как можно ненавидеть обычных людей, совершающих чудовищные поступки. Или позволяющих их совершать, не пытаясь предотвратить творящийся ужас. Он был одним из обычных людей, и она ненавидела его. — Драко, — прохрипела она в сотый раз, и его плотно сжатые губы дёрнулись, широкие худые плечи ещё больше ссутулились, а рука с палочкой дёрнулась, как будто он хотел что-то сделать. — Пожалуйста! — Гермиона умоляла, и он услышал её, но ничего не сделал. Беллатриса рассмеялась ужасающим маниакальным визгом и снова выкрикнула непростительное. — Круцио! Круцио! КРУЦИО! И Гермиона кричала. Снова и снова, всё казалось вечностью, а боль тянулась бесконечно. Когда её тело, наконец, снова обмякло, она уставилась на Драко умоляющими, налитыми кровью глазами, желая, чтобы он посмотрел на неё, выслушал её. — Драко. Драко, я умоляю тебя. Драко, пожалуйста… — она унижалась перед ним в своих неприкрытых мольбах, и ей было уже всё равно. Она хотела умереть. Нужно было, чтобы боль прекратилась. — Грязнокровка хочет тебя, Драко. Что, по мнению грязнокровки, ты можешь ей дать? Может быть, смерть… или что-то ещё? Ха, да… Может быть, грязнокровка хочет чего-то ещё от красивого молодого чистокровного? Давай, милый, спроси её, — проворковала Белла, и Драко бросил затравленный взгляд на свою тётю и медленно побрёл вперёд. Гермионе стало дурно, когда она поняла, на что намекала Беллатриса, и страх охватил её с новой силой. Белла подтолкнула его, и Драко посмотрел на Гермиону — на её полуобнажённую грудь с неровными кровавыми надписями «грязнокровка» и «шлюха», вырезанными над простым чёрным хлопковым лифчиком. Он по-прежнему не смотрел ей в глаза. — Чего ты хочешь? — Слова были едва слышны, глухой низкий шёпот. Гермиона уставилась на его склонённую платиновую голову, как будто могла прожечь дыру в его черепе. — Драко. Драко. Мы вместе учились в школе. Я… я думала, что знаю тебя. Ты не такой. Ты не такой человек. Пожалуйста. Я никогда не думала… Пожалуйста, Драко. Помоги мне, — бессвязно умоляла она, и его глаза наконец встретились с её. Страдание и стыд исказили его резкие черты — такие совершенные и нетронутые. На лице Драко не было ни крови, ни соплей, ни слёз. Только у Гермионы. У Грязнокровки. Она всхлипнула, в некоторой степени испытывая отвращение к себе за то, что умоляла, но не в силах была остановиться, а Беллатриса пронзительно и весело рассмеялась. — Пожалуйста! Пожалуйста, Драко… просто сделай это, убей меня. Пожалуйста. Он вздрогнул, и его серые глаза заблестели влажным серебром от непролитых слёз, и Гермиона возненавидела его ещё сильнее. Он не имел права плакать из-за неё. Это её разрывали на части, а он просто наблюдал, невредимый. Как он смеет притворяться, что ему не всё равно. — Я–я… — Драко покачал головой и отступил на шаг, сияющие серые глаза всё ещё были прикованы к налитым кровью карим глазам Гермионы. — Пожалуйста! Пожалуйста, Драко! Я умоляю тебя, пожалуйста, просто убей меня. Просто убей меня. Пожалуйста. Слова вырвались из неё стремительным всхлипом, она вложила каждую унцию оставшихся эмоций в мольбу к парню, которого она всегда презирала. Отчаянно пытаясь убедить его покончить с её жизнью. Даже находясь в полубессознательном состоянии и страдая от боли, Гермиона могла видеть в этом иронию. Драко захныкал — на самом деле захныкал — и отшатнулся, качая головой, на его лице был написан ужас. «В ужасе от собственной полной неспособности сделать что-либо полезное», — туманно подумала Гермиона. Потому что он выглядел так, как будто ему было не всё равно каким-то больным, трусливым образом. Ему было не всё равно, но он был слишком чертовски слаб, чтобы что-либо предпринять. Она презирала его. Трус. — Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Я… Ноги Гермионы бесполезно били по полу, пока она боролась с заклинанием, которое удерживало её неподвижной, и слюна летела с её окровавленных губ, когда она выкрикивала эти слова Драко, который только ещё больше сжался. Безумная ярость Гермионы утихла только тогда, когда Беллатрисе наскучило это шоу, и она закричала: — Круцио! И Гермиона беззвучно надрывала горло, без слов, по-звериному и ужасно, а Драко, дрожа, лишь наблюдал за этим.

~***~

Когда Гарри и Рон бросились глупо и храбро спасать Гермиону, она то приходила в сознание, то теряла его. Хаос разразился вокруг неё за долю секунды, Гермиона медленно приходила в себя, заклинание, наложенное на неё Беллой, удерживало её распростёртой на полу, пока Гарри сражался с Беллатрисой, а Рон атаковал Люциуса Малфоя. — Держись, Гермиона! «Гарри говорит как Сириус, — подумала про себя Гермиона, — такой же самоуверенный и безрассудный, ему и в голову не приходит мысль о неудаче». Облегчение медленно растекалось по её телу, придавая энергии, и она всеми силами боролась с заклятием, которое пригвоздило её, как беспомощную букашку, к мраморному полу поместья Малфоев. Ничего не произошло. Рыдание вырвалось из её болящего горла. Она должна была освободиться и добраться до своей палочки, которую выронила на пол в двух метрах от неё Беллатриса, когда развернулась лицом к Гарри. Белла и Гарри безумно сыпали проклятиями взад и вперёд, и Гермиона тут же решила, что они должны начать использовать заклинания сильнее, чем Экспеллиармус и Остолбеней. Правая рука Волан-де-Морта использовала два Непростительных и множество тёмных заклинаний, предназначением которых было доставлять мучительные страдания как физически, так и ментально. Гарри не смог бы долго выдерживать тот сумасшедший темп дуэли, который навязывала Беллатриса, если бы продолжал использовать только защитные или обездвиживающие заклинания. Если он попадёт в Беллатрису, она будет оглушена или лишится палочки — однако, если она попадёт в Гарри, он будет мёртв или испытает сильную боль. Несмотря на пытки, её голова была поразительно ясна — она подумала, что, должно быть, была в шоке — Гермиона решила перестать вести себя так глупо и благородно, когда дело доходит до борьбы с Пожирателями Смерти. Рон, на удивление, хорошо держался против Люциуса — Гермиона никогда бы не ожидала этого от него, но он произносил не просто оглушающие и обезоруживающие заклинания, а заклинания, причиняющие боль, если вообще не приводящие к смерти. Она почувствовала лёгкое прикосновение тепла и беспокойства — это из-за неё Рон сражался так яростно, и Гермиона надеялась, что, если вдруг он убьёт Люциуса, ему не будет слишком терзаться угрызениями совести. Никто из них никогда раньше не убивал, и Гермиона догадывалась, что в первый раз всегда должно быть трудно. Хотя прямо сейчас она чувствовала, что для неё это было бы легко. И это было бы так приятно. Она перевела рассеянное внимание на свою непосредственную ситуацию, надеясь, что, когда Беллатриса отвлечётся, заклинание ослабнет и Гермиона сможет освободиться от этих невидимых оков. Но этого не случилось. Она тихо ругалась, всхлипывала и едва ли могла бороться, от потери крови у неё кружилась голова, она дрожала от холода и шока. Казалось, прошли часы, но могло пройти самое большее несколько минут с тех пор, как Рон и Гарри ворвались в холл, когда над ней появилось чьё-то лицо. Драко Малфой. Гермиона съёжилась и внезапно остро осознала свою почти наготу: влажное пятно на джинсах от того, что она обмочилась во время Круцио, уничижительные оскорбления, отпечатавшиеся на её бледной коже, подсыхающие сопли под носом, кровь и слюна, запёкшиеся на подбородке. Она была грязной, отвратительной и беспомощной, и если бы он захотел, то мог бы сделать… всё, что угодно… Её разум скрывал страшные образы за дымкой шокового помутнения, она даже не соображала толком. — Не надо, — захныкала она, безуспешно пытаясь сжать ноги вместе, и он вздрогнул от её страха и последствий, который он в себе таил. — Драко! — хриплый, низкий вскрик донёсся до них двоих, и блондин оглянулся через плечо на приглушенный женский голос. — Драко! Хватай Грязнокровку и поторопись! — Иди, мама! Я за тобой! — громко зашипел он в ответ, взмахнув рукой с волшебной палочкой, как будто хотел прогнать Нарциссу прочь. Даже пребывая в ужасе, Гермиона обнаружила, что способна презирать Малфоя за его трусость. Драко снова посмотрел на Гермиону с непроницаемым выражением лица и поднял палочку. Гермиона на мгновение крепко зажмурилась, не в силах дышать, готовясь к тому, что собирался сделать Драко. Она была в ужасе от того, что он исполнит то, чего хотела его семья, и упрячет её туда, где продолжатся пытки. Что угодно, только не это. — Релашио, — прошептал он себе под нос, и Гермиона открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Драко заканчивает сложный маленький взмах палочкой, сопровождающий освобождающее заклинание. У неё голова шла кругом, когда она повторила это слово в своей голове: «Релашио? Но почему?». Но когда она попыталась пошевелить руками, они двигались. Драко Малфой, похоже, действительно освободил её…что, во имя Мерлина?.. — Драко? — голос Гермионы сорвался, когда она хотела спросить, что, чёрт возьми, происходит, и она поняла, что сегодня впервые обратилась к нему по имени. Она со стоном села, наблюдая за ним тёмными подозрительными глазами и безуспешно дёргая за лохмотья, оставшиеся от рубашки. — Акцио палочка Гермионы. Драко отдал её владелице, как только она оказалась в его большой руке, вложив в её меньшую со странно страдальческим выражением лица. Гермиона догадывалась, что ни семья Малфоя, ни Волан-де-Морт не были бы очень довольны тем, что он «позволил» ей сбежать. — Убирайся отсюда, Гермиона, быстро. Тёмный Лорд скоро будет здесь. Ещё один момент поразил Гермиону, когда её заторможенный мозг осознал, что он тоже только что впервые назвал её по имени. Это почему-то разозлило её, и теперь, с палочкой в руке, она была достаточно храбра, чтобы это показать. — Уже не грязнокровка, значит? — она вызывающе вздёрнула подбородок и указала на медленно кровоточащее слово, вырезанное на коже её груди, ещё на руке и животе. Казалось, она ударила его словами — его щёки вспыхнули ярко-красным, и он попятился назад, спотыкаясь. Его плечи снова сгорбились, как и тогда, когда она умоляла его о помощи, словно свидетельствуя о его стыде. Но он проигнорировал её комментарий. — Убирайся отсюда, Грейнджер, и забери Потти и Визла, пока мой отец и дорогая тётя Белла не убили их. Гермиона бросила взгляд на Гарри и Рона, оба всё ещё сражались, хотя и с трудом. Как, чёрт возьми, она должна была помочь? Она даже выпрямилась с трудом и стояла неустойчиво, покачиваясь, находясь лицом к Драко. — Почему? — спросила она, и его челюсть напряглась, мышцы свело судорогой. — Я… — начал он и осёкся, когда с хлопком Билл и Флёр Уизли трансгрессировали в комнату, держа Добби за руки, из их палочек вылетали искрящиеся проклятия, как только они появлялись. — Почему? — снова спросила Гермиона, соображая достаточно ясно только для того, чтобы понять, что если Драко спасёт её, девушку, которую он когда-то любил мучить, возможно, для него ещё не всё потеряно. Может быть, ей удастся убедить его уйти… и присоединиться к ним. — Я не чёртов монстр, Гермиона. Грейнджер. Если я уйду, если я не буду делать то, что мне говорят, меня и мою семью будут пытать или убьют. Я делаю то, что должен, чтобы выжить. — Как чертовски благородно, — выплюнула она и была разочарована, когда он не отреагировал на её попытку спровоцировать его. — Он будет пытать меня за то, что я не смог захватить тебя в плен. То, что дорогая тётя Белла сделала с тобой, без сомнения, будет ёбаной каплей в море по сравнению с тем, что ждёт меня позже. Так что не смей читать мне нотации о благородстве! — его голос надломился, нижняя губа задрожала, и Гермиона увидела, как в его глазах выступили слёзы страха, когда они покраснели. Драко не лгал; он действительно ожидал, что его будут пытать за то, что он помог ей. И прямо сейчас это ни черта не меняло в сознании Гермионы. — Хорошо, — прорычала она в совершенно непохожей на себя манере, ярость поглощала её. — Думай обо мне, пока кричишь, и будь я там, тебе нихуя бы не помогла. Остолбеней! Выкрикнутое заклинание, и Драко отлетел назад, палочка выскользнула из его руки, когда голова ударилась о мраморный пол. Гермиона больше не удостоила его взглядом, развернулась и побежала к остальным, где продолжалась битва. Она резко остановилась рядом с Биллом Уизли, направила свою палочку на Беллатрису и закричала: — Круцио! — Яд пропитал её голос, безумная ведьма не смогла вовремя отразить его. Беллатриса рухнула, извиваясь, и Люциус, на мгновение отвлёкшись, был вынужден использовать защитную магию вместо проклятий. Он с рычанием использовал щитовые чары. — Быстрее! — воскликнул Добби и протянул руки к пяти ведьмам и волшебникам. Они сию минуту бросились к нему, Гарри отставал, осыпая проклятиями Малфоя-старшего, медленно пятясь к домовому эльфу. — Ну же, Гарри! — звал Билл, когда Гермиона положила руку на спину Добби. Магия домашних эльфов действовала по иным законам, нежели магия людей, и, по-видимому, одним из преимуществ было то, что Добби мог трансгрессировать сквозь охранные чары Малфоев, прихватывая с собой людей с помощью парной трансгрессии. Её глаза встретились с глазами Рона, когда все столпились вокруг эльфа, и она увидела ужас и сочувствие, написанные на лице Рона, когда он окинул её взглядом. Это было неловко, слишком интимно, Гермиона опустила взгляд в пол, и её заклятие Круциатус сильно ослабло. Как только Гарри добрался до Добби, Белла присела на корточки и вытащила что-то блестящее серебром из своей одежды. Смех вырвался из её перекошенного рта, когда она метнула в них серебряное лезвие. Гермиона вздрогнула, а затем мир закружился, и её охватила тошнота, когда Добби трансгрессировал.

~***~

Гермиона сильно ударилась о песчаную почву и неуклюже упала на колени, мучительное ощущение в животе исчезло. Она стояла на четвереньках, слезы её капали на тыльную сторону рук и на землю, всё тело дрожало. Она слышала, как Гарри зовёт Добби по имени, в его голосе слышались страх и мука, но она не могла сосредоточиться на этом, мир вокруг погружался в хаос. Была ли она в безопасности? Они были далеко? Её раны болели, а разум был совершенно измождён событиями последних нескольких часов. Всего лишь нескольких часов? Должно быть, так оно и было. Боже. — Гермиона? Знакомый голос Рона подействовал как бальзам на душу, когда он помог подняться ей на ноги, обхватив рукой за талию, чтобы удержать в вертикальном положении. Его рука впилась в порезы на её нижних рёбрах, но ощущение и его запах напоминали о доме, и Гермиона прислонилась головой к его плечу, тихо вздохнув. — Мерлин, Эрмиона! Что они с тобой сделали? — Французский акцент Флёр пронёсся над ней тревожной волной. — ‘гон, ‘гон, мы должны отнести её внут'гь. Пойдём. — Ты можешь идти? — Рон склонил к ней голову, говоря в спутанную гриву Гермионы, обдавая тёплым дыханием её макушку и ухо. — Д–да. — Она где-то нашла в себе остатки сил и подняла голову, оглядываясь по сторонам. — О… — вырвалось тихое восклицание, и слёзы навернулись снова, когда первым, на что упал её взгляд, оказался Гарри, идущий к ним со склонённой головой, держа Добби на руках. Голова домового эльфа безвольно свесилась, и Гермиона поняла, что он мёртв. Она прикусила язык и почувствовала вкус крови; в конце концов, Беллатриса взяла своё, и это приводило Гермиону в ярость. Рон попытался увести Гермиону подальше от поросшего травой края пляжа, но она воспротивилась, оставаясь стоять на месте, когда Гарри подошёл ближе. — Мне так жаль, Гарри. Он встретился с ней взглядом и отрывисто кивнул. — Спасибо. Мне тоже жаль, — грубоватым шепотом с застывшим страданием в зелёных глазах ответил он. — Я хочу похоронить его. Только без помощи магии. У тебя есть лопата? — спросил Гарри Флёр и Билла, и Билл кивнул, уводя Гарри в серость приближающегося рассвета. — Эрмиона, пожалуйста, пойдём внут'гь и позволь мне об'габотать твои 'ганы. И вот Гермиона, тяжело опираясь на Рона, последовала за ведьмой из Шармбатона по длинной извилистой тропинке к маленькому коттеджу с видом на море. Её мозг был переполнен яркими воспоминаниями о том, что произошло с тех пор, как их поймали, её мысли продолжали блуждать где-то далеко. Она была почти уверена, что страдает от пережитого шока. Она почувствовала, как её джинсы намокли на верхней части бёдер, и покраснела, смущённая и одновременно удивлённая тем, что у неё хватало сил беспокоиться о такой мелочи, как мокрые штаны. Её колено ужасно болело — должно быть, она его как-то подвернула, — и к тому времени, когда они добрались до вершины невысокого пологого холма, на вершине которого стоял дом Билла и Флёр, она задыхалась от усталости и боли. Вокруг дома был небольшой белый заборчик, а на калитке, которую распахнула Флёр, была маленькая медная табличка с надписью «Коттедж Ракушка». — Гермиона. — Луна появилась в открытом дверном проёме коттеджа «Ракушка» в коричневом комбинезоне, с волосами, заплетенными в две косы, и с открытым от беспокойства ртом. — Рон, Флёр. — Луна оглядела их, когда они прошли мимо неё, Рон кивнул головой в знак признательности беспокойства и пробормотал: «Привет». — Где Билл, Гарри и Добби? С ними всё в порядке? — Тон Луны был почти таким же мечтательным, как всегда, и в нём не было той настойчивости, которую проявило бы большинство людей; слегка поджатые губы и беспокойство в глазах — единственные явные признаки её страха за остальных. — Добби мёртв, — резко ответил ей Рон, ведя Гермиону в комнату, куда Флёр махнула ему рукой. — С Гарри и Биллом всё в порядке. Гарри хоронит Добби. Давай, Миона, ну же, уложим тебя на кровать. «В последнее время Рон кажется сильнее», — ошеломлённо подумала Гермиона, цепляясь за него, как за якорь в шторм. Он изменился с тех пор, как вернулся к ним и уничтожил медальон. Внутри него как будто что-то изменилось. Он повзрослел. Это заставило Гермиону почувствовать, что ей не нужно самой обо всём думать, что было очень полезно в подобной ситуации, когда она была слишком хрупкой и болезненной, чтобы быть собранной и работать вместе с командой. Словно во сне Гермиона легла на кровать и услышала, как Луна пробормотала, что собирается пойти и составить Гарри компанию. Она подумала, что это было мило со стороны девушки. Мерлин, она устала и всё ещё страдала от проклятия Круциатус, через которое ей пришлось пройти. Её разум завертелся волчком. — ‘гон, возможно, тебе стоит уйти. Нам нужно уединение для этого. — Я буду снаружи, Миона. Тёплая, большая ладонь сжала руку Гермионы, и она сжала её в ответ, прикрывая глаза. Дверь закрылась со скрипом и мягким стуком, и Гермиона вздохнула, открывая глаза и глядя на Флёр. Прекрасная ведьма с состраданием смотрела на раны Гермионы, и она подумала, что любовь к Биллу пошла Флёр на пользу. Сейчас она выглядела как-то мягче и спокойнее. — Акцио экст'гакт бадьяна, — крикнула Флёр, и бутылка сорвалась с полки, влетев в руку Флёр. Движение палочки над телом Гермионы сопровождалось потоком невнятных слов, и Флёр кивнула, когда магическое сканирование подтвердило её предварительную молчаливую оценку. Её губы изогнулись в сочувствии. — Бадьян залечит твои 'ганы, но мне жаль, Эрмиона, эти по'гезы, похоже, были сделаны п'гоклятым лезвием. 'губцы останутся. Возможно, ведьма-медик смогла бы избавиться от них, но я не могу, — говоря это, Флёр прикладывала бадьян к особенно глубоким порезам, окровавленные открытые раны превратились в тёмно-фиолетово-красные шрамы, вместо того чтобы сойти на нет, как это было с другими её ссадинами и синяками. — Мне так жаль, Эрмиона. Гермиона чувствовала себя ошеломлённой и оцепеневшей. Итак, Беллатриса пометила её, не так ли? Казалось, она не могла собраться с силами, чтобы волноваться об этом. — Спасибо тебе, Флёр, — хрипло прошептала она и закрыла глаза, позволяя ведьме из Шармбатона в тишине обрабатывать её раны.

~***~

Гермиона сидела на лестнице и волновалась, подперев голову руками, гипнотизировала глазами входную дверь. Прошло почти два месяца с тех пор, как Гермиона и остальные появились на пороге дома Билла и Флёр, окровавленные, разбитые и оплачивающие свои потери. Крюкохват, Мерлин бы его побрал, скрылся с мечом через три дня после того, как они прибыли туда. Одному богу известно, как ему удалось сбежать с теми ранами, какие у него были, но в любом случае он исчез, а с ним и единственная надежда уничтожить другие крестражи, включая чашу Пенелопы Пуффендуй. После этой потери все дела зашли… в тупик. Без помощи Крюкохвата невозможно было незаметно войти в Гринготтс и выйти из него, а без меча они всё равно не смогли бы разрушить чашу. Единственное, к чему бы привела кража чаши, — это предупреждение Сами-Знаете-Кого о том, что они активно ищут его крестражи. Итак, они сделали то, что они называли «перегруппировкой», но на самом деле, по мнению Гермионы, это было просто сдачей позиций. Она, Гарри и Рон снова присоединились к Ордену Феникса, и теперь война против Сами-Знаете-Кого велась партизанскими тактиками: скрываясь и уделяя больше всего внимания шпионажу, чтобы расшатанные нервы Гермионы могли выдержать это. Хогвартс пал месяц назад, и много жизней было потеряно… Боже, так много жизней. И дети, и учителя были убиты Пожирателями Смерти, ведомыми самим Волан-де-Мортом и поддерживаемыми изнутри замка Снеггом, будь он проклят. Ордену удалось вывести множество людей в безопасное место через туннель из Выручай-комнаты, который заканчивался в пабе Аберфорта Дамблдора. Это спасло множество жизней, но этого всё равно было недостаточно. Она провела рукой по глазам и вздохнула, плотно сжав губы, чтобы сдержать слёзы. И вот Гермиона сидела, волнуясь и ожидая, на лестнице дома детства Гарри в Годриковой Впадине. Сами-Знаете-Кому никогда бы не пришло в голову искать их именно здесь. Орден использовал на здании паутину заклинаний и чар, и снаружи для глаз волшебника оно представало точно так же, как и до этого — полуразрушенными руинами. На самом деле, старые повреждения и ветхость были устранены, а размер дома волшебным образом увеличен, чтобы вместить некоторых из многих ведьм и волшебников, теперь работающих с Орденом. Гермиона должна была признать, что они были хорошо организованы, и во многом благодаря Гарри, который обнаружил в себе внутренний стержень, который помогал объединять их всех вместе. Возможно, у него не было знаний или навыков, чтобы управлять Орденом в одиночку, но, разумно делегируя полномочия старшим и мудрым ведьмам и волшебникам, Гарри стал прекрасным номинальным главой, под руководством которого люди могли сплотиться. Он был больше, чем просто Гарри, теперь он действительно был Мальчиком, который выжил. Конечно, он ненавидел это. Гермиона улыбнулась от этой мысли и неосознанно покачала ногой по покрытой ковром лестнице; нервный тик. Гарри, Рон и мистер Уизли отправились за продуктами — в эти дни у них было много еды, — и самым безопасным местом, где её можно было достать, оказались магловские магазины. Итак, они трансгрессировали в соседний город и возвращались обратно на порог с полными сумками продуктов. Гермиона пошла бы с ними, но с того дня в поместье Малфоев… Гермиона закрыла глаза и уткнулась лицом в колени, стараясь не вспоминать, с немалым усилием сдерживая извращённое желание задрать рукав и посмотреть на грубые буквы, вырезанные на её коже. Ей больше не нравилось выходить на улицу.