А кого спасешь ты, и что для этого нужно?

На подъезде к Доломи поезд сильно снизил скорость. Собственно, здесь поезда и так не особо спешат, а тут я получил возможность внимательно рассмотреть пейзаж, проплывающий за окном со скоростью дамы в возрасте далеко за. Вообще-то, в муттерцелле Доломи мы въехали ещё пару часов назад и всё это время двигались почти по прямой и немного в гору. За окном проплывали крепкие деревеньки и ухоженные городишки при заводах с большими прудами. Но именно при въезде в Гроссе Бальбург, на эстакаде, дугой сворачивающей на север, я понял, почему все местные строения мне показались знакомыми. Они напоминали грандиозный супер-рынок Бальдоттер в столице. Первый этаж — куб из камня, второй — сруб из толстых брёвен и четырёхскатные крыши. Сам Гроссе Бальбург располагался в расширении горной долины, которая частично была рукотворной — на дальнем северо-востоке почти под облака уходили террасы, образовавшиеся от горных выработок, а тоненькая речка была перегорожена двумя плотинами, создававшими соответственно два больших водохранилища. Дома не стояли ровными рядами, а располагались группами, соединёнными дорогами, которые пересекались на разных уровнях. Жизнь в Бальбурге кипела. Маленькие человечки куда-то спешили, маленькие повозки, выпуская пар, сновали между группами домов, откуда-то слышался звон молотов. Вокзал Бальбурга мог бы стать отдельным городом — по площади он явно превосходил парк при госпитале в столице. Зелёное здание, украшенное весёлыми золотыми цветочками, белочками и птичками, венчал двухкупольный свод, поддерживаемый романскими арками, в которых тикали встроенные часы. Одни показывали время суток, вторые — день месяца. Я с трудом сдержал смех, настолько эти произведения архитектуры напоминали титьки Риаш, которая встречала нас лично. При ней была свита. Я, конечно, подозревал, что такой важной и богатой персоне полагается сопровождение, но размах Риаш не переставал удивлять. Во-первых, толпа зевак, пришедшая на нас поглазеть, состояла из примерно тысячи женщин и детей в ярких передниках и коротких юбках с торчащими из-под них панталонами разных цветов. Это напоминало цветущий луг — море зелёного с вкраплениями жёлтого, голубого, красного и фиолетового. По середине платформы, перед главным входом в вокзал, выстроились подтянутые молодые люди непонятного пола в угольно-чёрной форме и с топорами на плече. Топоры тоже были чёрные. В смысле и рукоятки тоже. За чёрными гвардейцами в два ряда стояли горничные в золоте гипюра с подносами, заваленными всякой снедью. За горничными — десяток ливрейных слуг, которые годились в дедушки тому старику, который подавал мне развратный передник в особняке Бальдоттер в столице. Они придерживали десяток серых в яблоках скакунов с золотыми гривами, запряжённых цугом в чёрный кабриолет. На месте возницы стоял гвардеец в чёрном, на гобеленовом диване восседала сама Риаш в пышном платье и в шляпе с бесконечными полями и метровым плюмажем из зелёных перьев. Увидев всё это неподражаемое великолепие, я струхнул и хотел уже было остаться в вагоне, но Таня Роурендере, почёсывая свой гладкий живот повелительно пискнула: — Давай, Эдитрих, иди, тебя ждут заслуженные почести, мы выйдем после того, как Риаш тебя поприветствует. Я сглотнул, пытаясь скрыть панику, и шагнул на перрон. Тубус с мечом больно ударил меня по спине. Зазвучала музыка. Хорошо, что здесь не знают о существовании симфонических оркестров, а то у Риаш он был бы самым большим в стране и наверняка оглушил бы меня, а так заиграла флейта и ухнули литавры. Гвардейцы расступились, горничные засеменили, образуя коридор, по которому прошествовала Риаш Бальдоттер. Она грациозно поклонилась, тряхнув крупными локонами, потом не выдержала и обхватила меня своими сильными руками, вжав титьки в мой живот. — Спасибо, Дитрих. Я сейчас расплачусь. Поехали быстрее. Я обнял её в ответ и прошептал: — Прекрасной даме грех плакать на людях, правда госпожа целлемейстер? Потом разрешу залить меня слезами в любом количестве. Она отстранилась и вымученно улыбнулась. Я подал  ей руку и помог водрузиться на диван. В толпе раздались хлопки в ладоши, которые переросли в нестройные аплодисменты. Я вежливо раскланивался направо и налево, а Риаш грациозно махала рукой, пока мы не выехали с перрона. Гвардеец на козлах дёрнул рычаг, и нас скрыл от взглядов зевак чёрный капот. Риаш тут же упала на меня и зарыдала в голос. — Аааа, Дитрих. Я так испугалась… Аааааа. Хлюп, хлюп — обильные слёзы Бальдоттер оросили мой китель. Я гладил её по спине и шептал какие-то слова, в целом бессмысленные, но ей нужно было просто выреветься, поэтому я изображал заботливую сиделку. Пока мы ехали, рёв перешёл во всхлипывания, потом Риаш затихла. — Приехали. Господа изволят выходить? Кучер-гвардеец говорил мелодичным альтом, который мог принадлежать как женщине, так и юноше, и вежливо не пытался заглянуть под капот. Бальдоттер высморкалась в мой шейный платок и выпрямилась. — Дитрих, я не знаю, что сейчас делать. Она действительно выглядела растерянной. Собственно, несмотря на огромное влияние, богатство, хорошее образование и острый ум, Риаш была совсем ещё ребёнком. Что за глупый мир, в котором ответственность взваливают на плечи юных девочек?! В этот момент я кое-что понял. Точнее, накопленные знания уложились у меня в логичную систему. Потоки — это хтоническая сила. Кому, как не глупым девочкам, мыслительные процессы которых искривлены пубертатом, уметь управлять этими силами. Потоки неразумны, они просто отражают настроение этого мира, и настроенная на один лад с потоками подружка значительно эффективнее, чем тысяча заумных профессоров. В противовес стихийным целлемейстерам существует система взрослых общественных институций, типа Высшего совета и армии, которые действуют умом, но не чувствами. Конечно, я не знаю всех тонкостей, но костяк системы стал мне понятен. — Ты справишься, Риаш. Я тебе помогу. Для начала, пойдём и попьём чайку с булочками. В небольшой компании. И обсудим ситуацию. Потом я тебя уложу спать. А утром примем решения. В результате мы оказались в уютном и не по-бальдоттерски маленьком каминном зале за круглым столом, на котором дымился чугунный самовар и стояли подносы со снедью. Небольшая компания состояла из нас с Риаш, Тани, Горнера, чёрного гвардейца,  женщины в белом мундире и горничной, которая сначала подала нам чашки и милые чайники с заваркой, а потом сама уселась за стол. Без формальных представлений у нас действительно получилась беседа не напряжённая, но информативная. Арно — капитан чёрных стрелков, наш возница — был дальним родственником Роттбан. Я так и не понял — мужчина он или женщина. Красивые большие глаза, обрамлённые пушистым ресницами, короткая стрижка, широкие плечи, тонкая талия, немного грубый юмор. Капитан как будто специально культивировал образ амбисексуального создания. Он был умён и прекрасно владел информацией, как общей — географической, экономической и политической, так и тактической. Горничная носила громкий титул камердинер нижнего Доломи. Её должность сочетала в себе обязанности управдома Риаш, специалиста по кадрам и личного советника. Звали камердинера Риан Йодль. Она была женственна и энергична, и видимо, обладала энциклопедической памятью. Женщина в белом оказалась руководителем ополчения Доломи — опытный офицер и, как я понял, бывшая целлемейстер. Она взирала на нас с материнской любовью и с лукавой улыбкой таскала булочки и виноградники из тарелки Риаш. Рима, так её звали, удобно устроилась в мягком кресле и просто не хотела тянуться к блюдам стоящим в центре стола. Когда стало смеркаться, все разошлись. Я обдумывал свежую информацию, а Риаш сидела молча и смотрела на меня огромными глазами. Она была абсолютно неподвижна, а лицо её совершенно ничего не выражало. Мне захотелось даже пощёлкать пальцами у Бальдоттер перед носом, чтобы проверить, не спит ли она, но я вовремя вспомнил, что обещал её убаюкать или что-то в этом роде. — Риаш, пойдём я тебя спать уложу. — Ага. Дитрих. Только я должна сказать… — Она замолкла и покраснела. — Ну. — Меня нельзя ласкать. Пунцовый цвет щёк целлемейстера странно гармонировал с зеленью и золотом её наряда. — Хм. Риаш, я знаю, что Хольдбрюн… — Не в этом дело… Она отвернулась. Полтитьки Бальдоттер, вывалившись из лифа, подсказали мне, что она покраснела не только в области щёк. — Эээ. Как бы. Я же разумный в общем-то. Скажи, а то я не понимаю… Риаш превратилась в спелый помидор — круглая, аппетитная, сочная и вся в зелени. Ну чисто томат на грядке. — А. О. Ну, глупая ты. Месяч… — Молчи! Мужчинам нельзя такое! — Да ладно тебе, это же нормальное дело. Пойдём, покажешь, где спальня. И я обещаю, что твои честь, невинность и прочие телесные и нетелесные достоинства не пострадают. В спальне, большой, как всё у Бальдоттер, но не по-бальдоттерски, просто обставленой, Риаш почти сразу отрубилась. Я только начал гладить её по волосам, и она сразу заснула, прямо в нарядном платье. Видимо, у неё болел живот, потому что она свернулась калачиком и положила на него руки. И ещё она не хрюкала во сне, как тогда в коттедже. Бедняжка. Я осторожно встал и вышел, чтобы разыскать горничную. Мне повезло — в каминном зале прибиралась госпожа Йодль. — Риан, — позвал я её. Она выпрямилась, поставила поднос и сложила руки на переднике, ну прямо образцовая горничная. — Надо, наверно, раздеть Риаш и нормально уложить в постель. — Она так быстро уснула?! — камердинер явно была удивлена. — Ну да, — мне казалось, что она хорошо засыпает. Как бы натура целостная… — Ну, после известий о госпоже Кнехт… Хорошо, пойдёмте, я помогу. Вдвоём мы достаточно быстро справились с одеждой Риаш. — Я вам принесу пижаму, — объявила Йодль. — Погодите. Я же должен спать где-то в другом месте. — Риаш расстроится, если проснётся и вас не увидит рядом, Дитрих. К тому же мама вами довольна. Я снова растерялся. Ну, допустим, я действительно не собирался приставать к Риаш, причём по нескольким причинам. Но при чём здесь одобрение какой-то мамы? — Эээ. Кто такая мама? Чья в смысле мама? — Госпожа Рима. — Кхэ. Она — мама Риаш? — Нет, — с трудом подавив смешок, Риан прошептала, — мать совета Рима Роттбан, она бывшая целлемейстер Треги и родная мать Риты. Пора бы уже запомнить родственников, Дитрих. Они будут прибавляться с большой скоростью. Она выбежала за дверь, пытаясь не рассмеяться вслух. Ну и дела. Впрочем, спал я сном праведника, совесть моя молчала, видимо, из-за того, что быстрее меня свыклась с местными обычаями. Проснулся я на титьке Риаш, обнимая вторую титьку двумя руками. Сама владелица этого матримониального богатства раскинулась на спине и довольно хрюкала во сне, дрыгая ногами. Хорошо осознавать, что я могу приносить пользу людям, хотя бы играя роль плюшевого мишки, которого можно взять в постельку.