А кого спасешь ты, и что для этого нужно?

Потом начался ад. Снаружи он выражался в том, что почти непрерывная канонада днём и частые вспышки перестрелок ночью превращали окружающее пространство в раствор смерти в воздухе. Внутри меня царил хаос из бешеных мыслей, беспомощно носящихся в атмосфере неизвестности. Я не знал, чем могу помочь, как могу помочь, и только боялся за всех, с кем успел сблизиться за эти два дня. Моя паника прерывалась только спонтанными военными советами, которые возникали по мере изменения оперативной обстановки. Сначала линия из шести цепеллинов приблизилась на расстояние выстрела к передовым бастионам бухты Треги и дала залп из носовых орудий. Тут же с флангов вражеского флота высыпали шесть местных люфтботов и стремительно атаковали бухту с севера и юга. Фронтальный залп был перехвачен картечью из основных бастионов – орудия дали заградительный выстрел, вставший огненной стеной перед снарядами, выпущенными с цепеллинов. Орудия первой линии молчали. Десантные боты нарвались на залпы противовоздушных мин, расположенных на береговой линии. Разноцветные фейерверки взмыли в воздух и стали гоняться за отстреливающимися ботами по хаотичным траекториям. Затем подошла вторая линия из восьми цепеллинов, нависшая над первой немного мористее. Две линии одновременно произвели сокрушительный залп, даже изображение в гроте покрылось рябью от такого неимоверного гула. Основные орудия снова без проблем перекрыли его. Первая линия молчала. Третья линия из вражеских цепеллинов зависла в непосредственной близости от наших островов и не спешила подходить ближе к бухте, оставляя пространство для маневра своим. Зато к фланговым отрядам медленно выдвинулось подкрепление из люфтботов, на которых располагались миномёты и маги-щитоносцы. Больше часа флот врага перестраивался, образуя гигантский полумесяц. Мы наблюдали. На исходе второго часа Тома объявила: – Скоро в зоне видимости покажутся их корабли. Я стал пристально следить за маленькой лужей, изображавшей северный фланг. Там перестрелка была наименее интенсивной, возможно, противники опасались атаки бронепоездов – те, наверняка, могли с близкого расстояния смести всю пехоту, заодно и двигаться они должны значительно быстрее цепеллинов и даже кораблей. Таня в относительной безопасности. Собственно, она – наша последняя надежда, если что. По косвенным данным, по обрывкам фраз, я понял, что она вполне может превзойти по мощи половину защитников бухты, вместе взятых. Правда, я не представлял, как она это может осуществить. – Мила, смотри! – Я чуть не свалился в озеро, когда заметил движение в прибойной полосе в северной части бухты, поэтому крик получился малость истеричным. – Что?! Мы стали всматриваться в лужу, и мне показалось, что в волнах движется субмарина. – А, это, похоже, рыбачья лодка... – Тома, можно приблизить?! – Давай попробуем. Обер-капитан подёргала свою портупею, вызвав тем самым новый приступ стеснения во мне. Изображение увеличилось раза в четыре, правда стало почти бесцветным: обшарпанная лодка с кривыми вёслами из бамбука, за вёслами огромный полуголый мужик. – Кто это?! – Не знаю, – ответила Мила. – Других лодок не видно, – покачала головой Тома. – Должно быть, появленец из твоей партии. Хорошо, что он севернее линии фронта, не попадёт под обстрел. Мужик выпрыгнул в воду и поплыл мощным брассом к берегу, а лодку закрутило и перевернуло прибоем. Следующий час стал самым громким от начала нападения – цепеллины шмаляли по бастионам без перерыва. Когда показалась заградительная эскадра врага, до меня дошло, что готовят нападающие. – Тома?! – Она отпрыгнула от офицера связи, с которой что-то тихо обсуждала. – Дитрих, не пугай меня! И так чувствительность зашкаливает, шимай даже не помогает. Тут сейчас буря из помех. – Прости, я могу чем-то помочь? – Я тут же пожалел о своём вопросе. Глаза Томы хищно загорелись. – Можешь. Но сначала – что ты хотел? – Она съёжилась и схватила себя руками за плечи. – Цепеллины стреляют очень интенсивно. Запас снарядов у них явно меньше, чем у наших, это так? – Да. - Они сейчас пойдут в атаку. Флот обеспечит перекрытие наших залпов, а цепеллины ринутся в атаку, или люфтботы. Или всё, что угодно. Сейчас солнце строго на западе, то есть нашим слепит глаза. – Проклятье! Святые потоки! Нужно предупредить наших! Аааааа! Мы раскроемся! – Не паникуй. Стой. Передовые бастионы почти всё время молчали, они готовы к стрельбе и выжидают именно такой хрени. Нам нужно только ослабить саму атаку. Нужно поднять в наступление с тыла два наши южных острова. По самому краю их цепи. Они сосредоточатся на севере, а мы по касательной пролетим рядом с флангом, выведем из строя максимум их цепеллинов и уйдём на юг к "Оловянному". Там кто командует? – Готтлиб. Надёжный офицер. – То есть, если наши будут в открытую сигналить, скажем: "Оловянный" на помощь – Готтлиб поймёт? – Да, она очень быстро соображает. – Тогда это сработает. Потери заставят их развернуть часть центра для прикрытия атакующего фланга, это ослабит давление на передовые бастионы. Плюс десантная группа окажется зажатой между "Оловянным", нашими и пехотой с юга. Они вынуждены будут либо переться на пушки бухты, либо отступать, мешая своим. Южный фланг будет наш. – Я слышала, – с бамбуковых нар поднялась Мила. - Вы меня разбудили, и вовремя, я согласна. Тома, давай связь. Они вышли. Я остался один и продолжил нервозное наблюдение за ходом боя. Северная эскадра, не сбавляя ход, нацелилась на бухту. Впереди резво двигался эсминец, который бил из носовых пушек строго по курсу прямо в воду, вызывая разрывы плавающих мин. В его кильватере следовали линкор и две канонерки. Два эсминца круто развернулись и встали бортами к Таниному флангу. Я понял, что сейчас начнётся. Эсминцы и линкор одновременно дали залп из главных орудий. Они били прямой наводкой, и главные бастионы не могли перекрыть траектории их снарядов, поэтому заработали передовые батареи. Из крайних с севера цепеллинов, которые практически не принимали участия в обстреле, сразу вылетели тучи странных существ. Я не мог их разглядеть подробно, но, похоже, это были крылатые женщины с рогами. Вражеский центр начал разгоняться – начиналась решительная атака. В это время в грот вошла Тома. – Вирхов вывела свои отделения. Одно атакует вторую линию, другое – третью. Мила их ведёт по оперативной связи. – Её не вычислят? – Нет, там бедлам сейчас. – Тома подошла ко мне вплотную. – Дитрих. Я освободила свою чувствительность. Меня сейчас порвёт от перегрузки. Ты обещал помочь. От её напора меня чуть не подбросило. Точнее, я ощутил разнонаправленные эмоции, от которых меня замутило. В спокойной обстановке я бы знал, что делать. Сейчас моя физиология орала: "Я не смогу", разум подсказывал, что такого в моей жизни не было, и, почти наверняка, не будет, а чувства рисовали образ прямой, как аршин, Риты. – Тебе есть разница как? – я это произнёс спокойно, собрался, хоть голос и норовил соскочить на фальцет. – Нет. – Портупею можешь снять? – Только ремни, шимаи нет. "Что за хрен эти шимаи?" Тома скинула кожаные путы и осталась в плетёных ободках, блестевших разноцветными камушками. "Как у Тани, только значительно больше." Я велел ей лечь на живот, присел на колени рядом и стал делать массаж – такой, который в обычной ситуации счёл бы прелюдией, но сейчас рассчитывал, что Томе этого хватит. На моё счастье, Тома оказалась гиперчувствительной во всех смыслах – мне даже не пришлось делать самые интимные вещи, и хорошо. Я опасался, что кто-нибудь может войти. Она бурно разрядилась. На самом деле, мне стало её жалко. Если мы, обычные люди, умудряемся своей толстой кожей и неповоротливыми мозгами ощущать некие эманации, исходящие от других, сопереживать до дрожи, возбуждаться от взглядов, покрываться мурашками от прикосновений и слов, что же тогда ощущает гиперталантливый экстрасенс? А Тома обладала ещё такой фигурой, что вопрос о количестве гормонов, заведующих влечением, сразу отпадал. На моё счастье, Мила вернулась в грот, когда Тома уже уснула, а я укрыл её спальным мешком. – Дитрих, ты следишь за ходом сражения? – Мила говорила жалобно, как маленькая девочка, хоть её голос и не соскакивал в диапазон Таниного писка. – Вирхов удачно вошла в бой. – Прости, кажется, я отключился. Я не соврал, потому что у меня вместо мозгов была вата. Или каша. Короче, я чувствовал себя как после нокдауна. – Да уж. Ждать – плохо, я тоже измоталась. Дитрих, можешь мне помочь? Я почувствовал, что сейчас мой желудок, несмотря на то, что я почти не ел целые сутки, взбунтуется. – Дитрих, я... это... стесняюсь... Можешь погладить меня по волосам? "Тьфу, идиотка". Мне сразу полегчало. Даже проснулся аппетит. – Конечно, ты не возражаешь, если я буду что-нибудь жевать? – Жуй. Я запасся фруктами и мелко нарезанной колбасой. Мила устроилась у меня на коленях и укуталась спальником. Одной рукой я гладил её, другой отправлял себе в рот пищу, пока не ощутил тяжесть в желудке. Обер-лейтенант мурлыкала во сне. Осторожно, чтоб не разбудить, я вылез из-под неё и размял затёкшие колени. Тома заворочалась во сне и положила ногу на Милу, выставив наружу свой великолепный зад. Я снова укрыл её, чтобы не отвлекаться, и понаблюдал за картиной боя. Велась вялая перестрелка, небо было уже почти чёрное. Судя по тому, что оба офицера спокойно спали, не произошло ничего катастрофического. Надо бы спросить у офицера связи. Осторожно выйдя наружу, я застал женщину в кимоно, наблюдающей за фасетчатым зонтиком. Она равнодушно смотрела на устройство и одновременно проделывала пассы левой рукой. – Ээ, я хочу спросить... – Спрашивай, – прошелестела она бесцветным шёпотом. – А ты хоть спала? А то сейчас... – Я могу не спать семь дней. Это не проблема. – Понял. Чем завершилась вечерняя фаза боя? – Да. Спасибо. – Что? – Ты создал кокон бесчувственности для Томы и Милы. Они бы вымотались и израсходовали бы силы раньше времени. Это вредит потокам, – так же вяло пояснила она. – Эээ, – хорошо, что была ночь, иначе бы я упал замертво от стыда. Хотя блёклая женщина, наверняка, видела меня насквозь, даже не оборачиваясь. – Не стесняйся. В среде магов тяжело скрыть свои мысли и чувства. Более того, благодаря тому, что ты, как думаешь, так и говоришь, тебе все доверяют. Твоему мнению. Хорошо, что ты выбрал Риту, и думаешь об этом, и так же чувствуешь. Но не бойся других женщин. Пока ты с ними честен, они ответят тебе искренней привязанностью. – Да?.. Я задумался на счёт странностей этого мира. Должно быть, действительно, здесь, где мысли и чувства не являются тайной, – а если являются, то это процесс сознательной маскировки, и, значит, порождают подозрение – мои наивность и увлечённость вызывают тёплые чувства. В моём мире говорить правду женщине – всё равно, что смертельно её ранить. Вспомнив разные истории про случайные связи и комплименты чужим дамам, я похолодел, поняв, что здесь как раз подчёркнутая холодность к другим женщинам может стать поводом для смертельной обиды. Скрываешь эмоции – значит, предаёшь. Похоже, мне придётся всегда жить здесь, сгорая от стыда. – Не пугайся, к этому быстро привыкаешь. И потом. Ты будешь вызывать страх у врагов тех, кого любишь, потому что твои порывы ясно им скажут: "Не смей, а то умрёшь", а это в нашем мире признак бесконечной мощи. Люди, просто в силу привычки, будут отказываться от коварных планов в твоём присутствии. Можешь считать это своим магическим даром. "Хренасе!.." Забыв, что хотел расспросить о подробностях боя, я пошёл обратно в грот. Мила и Тома лежали в обнимку без спальников и храпели. Я укрыл их снова. Походил рядом. Подумал, что неплохо бы поспать, пока никто не бьёт тревогу. Прилёг рядом с женщинами. Потом, пытаясь устроиться поудобнее, положил голову на плечо Миле и обнял её. Тома, видимо, во сне почувствовав мою руку, схватила её и прижала к своему животу. Мне стало тепло, и я провалился в глубокий сон.