haikyuu boys & you

— Что? — вопрос так и повисает в воздухе, разбавляя напряжённую тишину. Унять дрожь в голосе для тебя сейчас кажется просто нереальным; потрясение настолько сильное, что хладнокровие, которым ты обычно владеешь как шулер картами, сейчас находится в каком-то недоступном месте отдельной вселенной. Слёзы так и застывают в глазах, причиняя дискомфорт и размывая все очертания, но в данный момент ты сосредоточена отнюдь не на этом. — Да... это правда. Его чистосердечное признание бьёт под дых, выбивая воздух из лёгких, но ещё невыносимее становится от той боли, сквозящей в его голосе. Он и сам понимает, что натворил. Всё то доверие, что вы месяцами, годами выстраивали, необратимо рухнуло в один момент. И его слова, оповещающие о том, что это всё было ошибкой, что он был пьян и она сама набросилась на него, совсем не спасают ситуацию. Ты думаешь лишь о том, как другая, должно быть, страстно целовала его, оставляла царапины на спине, прикасалась к нему в тех местах, до которых он никому не позволял дотрагиваться, кроме тебя. И это отдаётся мучительной болью внутри, сдавливающей все внутренние органы и перекрывающей доступ к кислороду. Воздуха начинает катастрофически не хватать, и ты понимаешь, что нужно поскорее уйти из этого удушающего места. — Т/и... — он тянет к тебе руку, чтобы успокоить, но ты осторожно уворачиваешься, не желая чувствовать сейчас его прикосновения. Те самые его прикосновения, которые той ночью он дарил другой. Нет, не сейчас. — Не трогай меня пожалуйста, — тихо произносишь ты. Сил на то, чтобы устраивать истерики с летящими в Тоору разными предметами совершенно нет, да и желания тоже. Но Тоору от этого только хуже. Про себя он молится, чтобы ты начала кричать, бросаться предметами, делать хоть что-нибудь, но только не молчать. Но ты его неозвученное желание выполнить, к сожалению, не можешь. Тихонько выходишь из квартиры в своём красивом летнем платье, в котором собиралась пойти на свидание с Ойкавой, не обращая внимание на его летящие в спину вопросы о том, куда ты собралась. Да ты и сама не знаешь. Удивительно, право, как три слова могут так просто разбить сердце. «Я тебе изменил» — все ещё набатом отдаётся в ушах. Ты не спеша идёшь по прямой по дороге в никуда. Иногда твои беспорядочные мысли в голове прерывают нервные звонки понятно от кого, и в какой-то момент ты, раздражённо вздохнув, блокируешь надоедливого абонента. Цели у твоей своеобразной прогулки совершенно нет — хочется просто забыться или идти так долго, чтобы дойти до границы нового мира, где всё бы началось с чистого листа. Внезапно начал идти дождь, причём сразу ливень. Все нормальные люди в панике пытаются спастись, прячась под крыши близстоящих домов или забегая в ближайшие магазины. Но ты просто стоишь, с каждой секундой чувствуя, как ткань лёгкого платья неприятно липнет к коже, облегая тело, наверное, чересчур вульгарно. Плакать в ливень очень удобно — слёзы смешиваются с дождевой водой, а плотная завеса из часто падающих капель скрывает обезображенное гримасой боли лицо. Ты так и стояла под дождём, не в силах сдвинуться с места, пока чьи-то руки не легли на мокрые плечи, чуть-чуть сдвинув намокшую ткань. — Т/и, пойдём, — знакомый голос сзади пробудил остатки сознания, но тебя уже садили в машину и пристёгивали ремнём безопасности. — Я же просила меня не трогать... — тихо выдавливаешь ты из себя, пока Тоору ведёт машину. — Слушай, может быть, я и придурок, разбивший тебе сердце, но позволять заниматься всякой ерундой не собираюсь. Когда вы приезжаете домой, он сам доносит тебя до квартиры, моет тебя, одевает в тёплую и сухую одежду, поит горячим чаем с вареньем и укладывает в кровать. — Спокойной ночи. — выключает свет и уходит. После этого ты провалилась в какую-то версию депрессии. Жить не хочется, но и умирать тоже — ты будто застряла в некой форме существования между двумя мирами в своей тленной оболочке. Все чувства и эмоции разом притупились, и ты стремительно теряешь то самое, что и отличает тебя от бессознательных животных. Стало все равно на то, что было раньше, что есть сейчас и что будет дальше. Сознание будто погрузилось в чёрную дыру, затягивающую его с каждым днём всё больше и больше. Ойкава целыми днями ухаживает за тобой: кормит, поит, моет, будит и укладывает спать, в общем — возится с тобой как с маленьким ребёнком. Но ему это нисколь не в тягость, наоборот — он только рад расплачиваться за свои поступки. Особенно, таким способом. Ты всё ещё боишься его прикосновений, и Тоору немного надоело видеть страх в твоих глазах каждый раз, когда его рука проходит рядом с твоей, поэтому однажды он выдал: — Не бойся, я не сделаю ни одного лишнего прикосновения, пока не позволишь. После этого страх немного отступил, и ты перестала следить за его движениями как сумасшедшая, когда он по близости. Никакого громогласного запрета на то, чтобы спать вместе как раньше ты не делала, но Тоору знает — ты бы этого очень не хотела, поэтому и довольствуется прерывистым сном на диване отдельно от тебя. Отсутствие тебя в его руках сильно мешает засыпать, ибо за всё это время ты уже успела стать его личным талисманом для сна, как мягкая игрушка у пятилетнего ребёнка, без которой он отказывается спать. Так происходит ровно до одного дня, разделившего ваш разрыв на до и после. Ночь сегодня выдаётся особенно трудной: ты, сколько ни ворочайся, никак не можешь уснуть. Уже попила стакан воды, сходила в туалет, перевернула подушку холодной стороной, проветрила комнату — ничего не помогает. «Интересно, а Ойкава сейчас спит?» — проносится в голове, и ты решаешь не медля сходить проверить. Оказалось, что он спал, но, только ты вошла в комнату, тут же резко сел на диване, сквозь сон почувствовав твоё присутствие. — Что такое? — он щурится, пытаясь разглядеть тебя в лунном свете, падающем из окна. — Я уснуть не могу, — тихо отзываешься ты и тут же чувствуешь себя полной дурой. Ну не можешь уснуть, и что? Он-то что может с этим сделать? Но, прежде чем ты извиняешься за его потревоженный сон и спешишь в спальню, он озвучивает твоё тайное желание, хранящееся на подкорках сознания. — Хочешь, чтобы я поспал с тобой? Несколько секунд царит тишина. Как же тяжело, чёрт возьми, это признавать. — Да. — Хорошо... тогда пошли, — он уже встаёт с дивана, как ты останавливаешь его намерение робким движением руки. Сердце Ойкавы пропускает удар, когда он чувствует твоё прикосновение к своей коже. Пусть хоть и всего пять твоих пальцев, пусть хоть всего пару секунд, но прикосновение. Это можно считать за целое прикосновение. — Не хочу там. Здесь хочу. — Хорошо... — он чуть пододвигается и уже хочет выставить руки навстречу к тебе, как вдруг вспоминает своё заявление, прочищает горло и говорит— Ложись. Ты осторожно ложишься подле него, стараясь его не задеть, но на тесном диване это оказывается невозможным, поэтому, как только ты умещаешься на нём, то сразу оказываешься плотно прижата к Ойкаве. Сердце Ойкавы пропускает, кажется, ударов сто, пока он пытается понять реально это или нет. Реальна ли ты, лежащая так близко к нему, реален ли он, ощущающий твою спину, прижатую к его груди, и чувствующий твой запах. Он несмело кладёт свою руку на твою талию, и его сердце делает кульбит, когда он чувствует на ней твою. Как бы то ни было, какую бы боль он тебе не причинил — ты любишь его, всё ещё любишь больше жизни и ничего не можешь с этим поделать. Сегодня вы оба спали хорошо.