Сияющий

Хаос смотрит на него с таким глубоким усмирённым голодом, что Загрей в первые разы, если честно, теряется. Он думает, что, возможно, это вызвано живительным эликсиром в золотой склянке, что он в прошлый раз преподнёс Создателю мимоходом впервые. Хаос никогда не врет ему, редко говорит о том, как себя чувствует, и вообще достаточно бережен и осторожен в словах. Так и не скажешь, что эта древняя хтоническая сущность была здесь задолго до первых богов. Так и не скажешь, насколько опасно принимать от него дары. Так и не скажешь, что от Хаоса следует держаться подальше. Хотя это говорят Загрею буквально все. Юный принц кровавого ада честно думает что эти самые все — идиоты. А Хаос, пусть и немного отмороженный, ничем не отличается от старших богов. Разве что, какой-то внутренней и внешней силой, и какой-то глухой, бесконечной жаждой. Она-то слегка и напрягает.  — Сын Аида… — приветствует его, оберегаемого сувениром, ещё на подступах к порталу голос Хаоса. Загрей мало что понимает. Ему и не особо есть, когда учиться пониманию, но он пытается совладать с этой жаждой. И раз за разом приносит Хаосу, который выглядит откровенно сбитым с толку, склянки нектара. И не просит взамен никакой лояльности, ничего не объясняет, но неизменно расплывается в довольной ухмылке и произносит радостное уважительное приветствие. Хаос молчит достаточно долго, а Загрей достаточно долго ничего не объясняет. Это, наверное, и приводит их к тому, что через пару тянущихся кровавой патокой встреч, Хаос наклоняет голову на бок, совсем по-птичьи, точно гигантский ястреб, и вкрадчиво интересуется, принимая из рук Загрея нектар.  — Это обещание верности или дружбы? — и прежде, чем принц ада хотя бы осознаёт, о чем именно был вопрос, Хаос уже поднимает руку. — Не отвечай. Я… сам подумаю над этим. Уже позже, выходя от Создателя с его меткой, Загрей чувствует, как горит лицо. Это не было обещанием ни верности, ни дружбы. Но, наверное, это мучительное желание стереть с лица Хаоса тоскливый глухой голод можно назвать и так. Он долго думает об этом, умирая и возрождаясь снова. Даруя нектар другим богам, перекусывая какие-то нелепые человеческие яства у Харона, сражаясь с Мег и умирая, возрождаясь и в очередной раз умирая. Он думает об этом так много, что скоро ему грезится вкрадчивый шёпот из темноты перед самым мигом своего погружения в кровавую реку. В их очередную, пахнущую расплавленным золотом встречу, Загрей узнаёт, что Хаосу нравится тишина. Но он был в ней слишком долго, и будет слишком долго и дальше, поэтому он берет это на заметку, но говорить, если честно, не прекращает. Если честно, треплется без умолку, пока Хаос не начинает утомленно потирать виски и предлагать выбрать дар. Однако в этот раз Загрей молчалив, и уже перед самым выбором все-таки поднимает взгляд на Создателя. На первородную красоту небытия. Абсолютное и неопознанное.  — Властелин Хаос, я хотел спросить… Вам действительно так нравится божественный нектар? — Загрей мельком ловит во взгляде Хаоса все ту же глухую тоску и опускает взгляд. Хаос наклоняет голову на бок.  — Хочешь ли ты узнать, благосклонен ли я к тебе сейчас из-за этих… подарков, и можешь ли ты с их помощью рассчитывать на мою благосклонность и дальше? — спокойно спрашивает он. Загрей вскидывается вдруг и машет руками. Нет, это абсолютно точно не то, что он имел ввиду.  — Нет, нет!.. Я просто… — слова складывать сложно, и ему бы не помешало, кажется, все-таки посоветоваться с Никтой, прежде чем задавать вопрос, который он обдумывал много, много бесконечно кровавых дней, наполненных смертью и возрождением. Изображать из себя Харона не хочется. Загрей поджимает губы. — Прошу прощения, Властелин Хаос, но каждый раз, когда я вхожу в Ваши владения, Вы выглядите так, будто пребываете в печали, но ежели видите меня, и я преподношу Вам нектар, мне кажется, что порой я вижу в Вашем лице что-то… человечное. Что я, если позволите, характеризовал бы как… надежду? Вы будто бы довольны происходящим. Загрей разводит руки и в следующий миг нервно скрещивает их на груди. Дары перед ним сияют, одна сфера красивее другой, ждут выбора, но он не может себя заставить даже на миг сейчас подумать о их условиях. Хаос молчит, и поднять на него взгляд… вероятно, лучше Загрей ещё с сотню раз сразится со всеми тварями Асфоделя разом, чем сейчас посмотрит в лицо Создателя. Он думает, что его вопрос так и останется без ответа, и хочет было уже озвучить, не задумываясь, выбор хоть какого-то из даров, но неожиданно тёплая, загрубевшая рука вдруг цепляет его подбородок и заставляет поднять взгляд. Хаос близко. От него пахнет сандалом и дымом. Загрей задыхается, но кровавые воды Стикса почему-то не спешат поглотить его.  — Ты наблюдателен, Сын Аида, однако приписываешь мне слишком много человечных качеств, — говорит Хаос. Он смотрит спокойно, но жажда на дне зрачков так глубока, что Загрею хочется отступить от него на шаг. Но рука слишком приятно ощущается на лице. Да и большой палец на губах не даёт сказать ни слова. — Я не понимаю… твоих родственников, и их культа этого… напитка. И я не разделяю их взглядов. Но я действительно испытываю необъяснимое удовольствие каждый раз, принимая его от тебя, — как ребёнку, вкрадчиво и тихо объясняет Хаос. — Редко кто осмеливается оказывать мне знаки внимания. Загрей не спорит. Не шевелится. Не дышит.  — И я… действительно испытываю радость. Каждый раз, когда вижу тебя здесь, — рука исчезает с подбородка, а Хаос снова в нескольких шагах от Загрея, сияющий лунным светом в темноте зала. Никта в детстве рассказывала о небесном серебре ночи, и сейчас… Загрей думает, что так оно, наверное, и выглядит. Загрей думает, что умрет за Хаоса столько раз, сколько он бы ни попросил. Но Хаос, к сожалению, не просит.  — Выбирай дар.  — Спасибо, Властелин Хаос, — говорит Загрей, прежде чем покинуть зал. И это юный принц ещё не знает, что, даже спустя годы в мире людей, он все равно будет смотреть на ночное небо и думать о том, что луна оказалась всего лишь жалким подобием. Кого или чего — признать себе он, возможно, однажды даже решится.