𝔞𝔠𝔠𝔢𝔭𝔱 𝔱𝔥𝔦𝔰 𝔠𝔥𝔞𝔩𝔩𝔢𝔫𝔤𝔢

      Каждый ангел низвергается по-разному, но принцип один и тот же: белоснежные крылья чернеют, за особо тяжкие грехи их даже отрубают, а после выбрасывают в мир людей под грозные раскаты грома.       Но белоснежные крылья Хенджина горят. Они оставляют пеплом за собой длинный безобразный след, растворяются в воздухе, словно погасшая искра и уходят в небытие.       Хрустальные слезы боли, обиды и поглощающей ярости не переставая текут по щекам. Они обжигают кожу, как обжигает спину собственная кровь, и режут плоть не хуже ножа, призывая не забывать.       Чужие острые взгляды и пренебрежительные речи, пропитанные божьими самосудами устремляются на него. Они пытаются пробраться в саму его суть, уколоть там побольнее и разорвать на части. С грешниками не церемонятся.       Церемония достигает своего апогея. Ощущая всю боль каждой клеточкой тела, принимая ее в себе целиком, Хенджин поднимается на удивительно твердо стоящие ноги и усмехается. Верховные ангелы кричат: «В него вселился дьявол!», а он хохочет все набирая обороты. Крылья все еще горят, оседают пеплом на белоснежный мраморный пол, и в душе разрастается что-то черное, неизведанное, алчное.       На земле под раскаты бушующей грозы его ловит в свои объятия Минхо. Его лицо кривится от той боли, что он испытывает при виде возлюбленного. Крылья Хенджина как обугленные ветви с едва уцелевшими маленькими веточками торчащими из ствола. Но его безупречно бледное лицо остается все таким же спокойным, как и при любой из миллионных встреч.       Хенджин словно не знает горести мира и никогда не познает ее. Но реальность сурова и его едва двигающиеся крылья, дьявол, ты только посмотри, действительно двигающиеся крылья, будто вот-вот распадутся пеплом, как и все перья.       Минхо мутит от этой картины. Он прижимает его к себе аккуратно, но так близко, чтобы грудью ощущать слабое биение чужого сердца.       — Все хорошо, — говорит твердо и уверенно, хотя у самого все органы наизнанку. — Теперь все хорошо.       Хенджин не отвечает, но жмется к груди сильнее, смачивая подставленное плечо горячими слезами.       После ему придется вновь отращивать перья на крыльях, словно младенцу, и учиться на них летать. Они будут оттенка прекрасного ночного неба и действительно гореть на кончиках перьев, но по-настоящему не сжигать. И Минхо все время будет рядом, как был и тысячи лет до этого, внутренне сожалея, но испытывая непомерное счастье.