𝔞𝔠𝔠𝔢𝔭𝔱 𝔱𝔥𝔦𝔰 𝔠𝔥𝔞𝔩𝔩𝔢𝔫𝔤𝔢

      — Что ты только что сказал? — пораженно выдыхает Минхо.       Человек на той стороне тяжело вздыхает, словно взвалив неподъемную ношу на хрупкие плечи, некоторое время напряженно молчит и повторяет вновь недавно слетевшие с губ дрожащим голосом слова:       — Он мертв.       Этого просто не может быть. Телефон выскальзывает из вмиг ослабевших рук, перед глазами все плывет и смешивается в одну большую черную точку, а внутри все сжимает невидимыми тисками.       — Не может быть, — отчаянным шепотом раздается эхо, когда он валится коленями на пол. — Такого просто… не может быть.       Хенджин мертв. Его первая и последняя любовь, самый главный в жизни человек и мечта, не ставшая явью. Мертв.       Внутри Минхо все мертво тоже.       Он не помнит дальше ничего. Время ускользало сквозь пальцы, дни перескакивали на календаре, месяца сменялись месяцами, а год был равен двум.       Его убили.       Невообразимо. Мерзко. Больно. Бесчеловечно.       Кто-то осмелился осквернить и затушить яркий свет доброго и прекрасного человека. Успешно, быстро и легко.       В какой-то миг, когда день был похож на тысячу других, когда звуки смешивались и звенели какофонией в ушах, он проснулся от некогда родного голоса на рингтоне будильника в мрачное и дождливое утро.       Он навсегда убрал этот рингтон из телефона спустя три месяца скорби, более не имея сил слушать его снова и снова, вспоминая улыбку в чужом голосе.       А на календаре была дата за несколько месяцев до того самого рокового дня.       Он вернулся в прошлое.       Полное безумие.       Он точно сошел с ума.       Он умирает?       Мозг придумывает все то, что никогда не могло быть правдой?       Но веселый голос Хенджина в трубке, его непрекращающаяся болтовня, бесконечные вопросы и жалобы на все и вся, переубедили его.       Мир сошел с ума.       Он действительно вернулся.       Хенджин жив.       Сколько бы Минхо не старался, сколько бы не хотел узнать как и кто его убил, как его защитить, как спасти, никак не мог найти ни ответа, ни решения.       Хенджин неизменно умирал в одну и ту же дату, разными способами, при разных обстоятельствах. А Минхо возвращался в тот самый день снова и снова, переживая жизни, чтобы спасти одну. Спасти Хенджина.       Это была пятнадцатая жизнь, по подсчетам Минхо, когда он впервые проснулся не от звонка Хенджина, не от его неожиданного визита домой, но встретился с ним в ближайшем кафе совсем случайно.       Уже тогда что-то пошло не так.       Сидящий напротив него Хенджин был бледен, его уставший и бессмысленный взгляд прикован к чашке кофе на столе, а губы сжаты в неровную линию.       Минхо смотрел, смотрел и не мог понять почему. Почему он умирает из раза в раз. Почему ему не удается его спасти? И почему Хенджин с каждым разом звучал все отрешеннее и отрешеннее, словно и сам знал сценарий своей жизни?       — Знаешь, — тихо и бесцветно говорит Хенджин спустя достаточно долгое время. — Я очень устал. Я действительно... устал.       И Минхо видит это воочию собственными глазами. Как сгорблена спина, как опущены плечи, как в глазах не искрятся эмоции, как пуст его жизнерадостный голос.       — Я знаю, — продолжает младший, не поднимая глаз. — Что ты тоже переживаешь эту жизнь который раз.       Осознание чужих слов бьет наотмашь. Глаза расширяются от шока, костяшки бледнеют, с силой сжимая ладони, и дыхание ощущается нервным, тяжелым.       — Откуда?       Хенджин невесело хмыкает, отодвигая свою чашку, цепляя ладони в замок. Он принимается нервно теребить свои кольца, то и дело покручивая их на пальцах, хмурясь все сильнее и сильнее, пока наконец не выдыхает, а лицо не принимает вновь спокойное выражение.       — Это моя тридцатая жизнь.       В сердце вонзается стальной кол фантомной болью отравляя внутренние органы и замораживая кровь.       — Тогда ты знаешь, кто...       Минхо не договаривает, пораженно застывая под внимательным взглядом парня напротив, отчаянно цепляясь за эту мысль.       — Знаю, — звучит неожиданным спасением, лавой, размораживающей внутренний лед. — Но я так и не смог этого изменить.       Дыхания не хватает. Оно тяжелым облаком оседает на легких, закрывая доступ к выходу, отравляя и убивая изнутри.       — К-как это...       Хенджин качает головой, откидываясь на спинку дивана.       — Что бы я не предпринимал, что бы не делал, этот человек… в любом случае добивается своего.       Наблюдать за чужим отчаянием необычно. А наблюдать за отчаянием за его же собственную жизнь еще более необычно. Ведь он умирал уже порядком тридцати раз. Ни разу не сойдя хоть на минуту с роковой даты.       — Кто это? — обретающим серьезность и собранность голосом спрашивает Минхо. — Кто это, Хенджин?       Но в ответ тишина.       Однажды он пытался сказать, но был так неуверен, что ему поверят, что Минхо и сам чуть не погиб по его вине. Хенджин никогда бы такого не пожелал.       — Это не важно.       — Но-!       — Это не важно, хен. Ведь в итоге, что бы мы не сделали, ничего не изменится.

      Верно.      

      Ведь он.      

      В конце концов.      

      В каждой из жизней.      

      В любых обстоятельствах.      

      В любой стране.      

Все равно умирал.      

В тот же день.      

В тот же год.      

В то же время.      

От рук одного и того же человека.      

Каждый.      

Чертов.      

Раз.      

      Но что было самым необычным, так это то, что его несменный убийца всегда первым делом начинал с отравления ядом, другие виды убийства шли уже после, если яд по каким-то причинам не срабатывал.       В первой жизни Хенджин принял от него в подарок бутылку вина и выпил за успех своего дела, после чего умер.       Во второй он избегал его как мог, но по неосторожности принял в подарок от фанатов коробку конфет, а она была отравлена.       В третье жизни, сходя с ума от тревоги и невозможности поверить в происходящее, он заперся в доме и был убит наемным убийцей.       В четвертой принял отравленный букет.       В пятой покинул страну и был убит в подворотне.       В десятой получил письмо с угрозами его семье и попал в автокатастрофу, пока ехал к ним.       В пятнадцатой использовал подаренный друзьями парфюм и был отравлен.       В восемнадцатой он понял, что Минхо тоже, возможно, возвращается в прошлое.       В двадцать первой он разделил подаренное в первой жизни вино со своим убийцей.       И лишь в двадцать девятой жизни он сам убил себя.       В тридцатой он решил, наконец, поговорить с Минхо.       — Разве этого было мало? — надломлено шепчет севшим голосом старший, с болью смотря на него. — Почему я не могу спасти тебя?       — Что же, — устало вздыхает, отводя взгляд. — Даже я не могу спасти себя сам. Зачем тебе спасать меня?       — Потому что я люблю тебя. И не могу жить без тебя. Буквально не могу.       Вот так просто. Жизнь в мире, где больше не существовало Хенджина, была отвратительной, серой, вязкой. Знать, что он где-то рядом, изредка слышать его голос в телефоне, иногда видеть его лицо, раз в несколько месяцев вместе проводить время. ему было достаточно всего этого, чтобы жить. Но когда Хенджина не стало, у Минхо ушел и весь смысл жизни.       — Тебе стоило научиться.       Минхо не стыдно горько плакать, не стирая с щек слез и не сводя с человека напротив своего взгляда, боясь даже моргнуть, словно стоит прикрыть глаза лишь на секунду и младший исчезнет.       — Я не могу. Без тебя — не могу.       И это больно. Им обоим больно. Ведь Минхо стоило сказать это уже давно, еще в самом-самом начале, не отпускать далеко от себя, не пускать в далекое странствие, не довольствоваться крупицами счастья, а держать его крепко в руках, прижимать к сердцу, глотая, словно родниковую воду.       — Нас ведь не зря возвращает назад. Значит можно все исправить!       — Как? — задает самый главный вопрос Хенджин. — Как, Минхо? Я испробовал за это время все. Мы даже умирали вместе, я был в другой стране, на другом материке, не выходил из дома, но каждый раз умирал. Это просто неизменно.       И тяжело…       Это разрушает душу, сводит с ума. Ты не отличаешь дни и события. Воспоминания прошлых жизней намертво переплетаются внутри и ты уже не знаешь в какой из них ты все еще находишься или же это и вовсе новая. Как быть дальше? Что стоит сделать, чтобы все прекратилось? Как обрести спокойствие? Как не чувствовать тревоги и боли? Как обрести покой?

***

      Мир больше не такой как прежде.       Минхо искренне верил, что вдвоем они точно все исправят. Но держа в своих ладонях охладевшее тело возлюбленного, он слышал, как разбивается в дребезги не только его израненное сердце, но и надежда.       Видеть и ощущать это собственными глазами — безумие.       — Он знает? — первым делом задает он вопрос после нового перерождения, самостоятельно набирая номер Хенджина.       — Нет.       — Ты уверен?       В голосе Минхо слишком многое. Но больше всего страха. Ведь если убийца Хенджина точно так же, как и они с ним, перерождался из раза в раз, то он был самым настоящим безумцем.       — Да, Минхо, я уверен, — старший не успевает даже произнести новый вопрос, как Хенджин, тяжело вздохнув, сразу же на него отвечает. — Потому что я говорил с ним об этом. Когда в двадцать первой жизни мы пили вино, которое он же мне и подарил, и яд начал действовать, а он все понял, я вдруг сказал, что это хоть раз, но обрадует меня. Ведь я начну все заново, переживу этот ужас снова, но не смогу больше насладиться его смертью. Я… тоже думал, что, возможно, он тоже возвращается. Но, я предполагаю, тогда после стольких попыток, зная, что моя смерть является точкой к перемотке, он бы перестал. Или же, что звучит еще более безумно, ему просто нравится из раза в раз придумывать для меня новый способ смерти. Но он был шокирован и не понимал о чем я говорю.       Минхо молчит, панически обдумывая полученную информацию. Думать о том, как много пришлось пережить Хенджину, все еще чертовски больно и мерзко. Это знание оседает запахом гнили на языке, вызывающим рвоту.       — В тот вечер, — неожиданно продолжает Хенджин очень тихо. — я подумал, что, возможно, если прерву и его жизнь тоже, все, наконец, закончится. Он умер раньше меня. Я видел, как закрылись его глаза и он перестал дышать. Но я вновь вернулся.       — Ты не пробовал пойти в полицию? Передать им это дело?       — Конечно я пробовал, — раздраженно хмыкает, поднимаясь с кровати. — Я перепробовал все. В двенадцатой жизни я обратился в полицию, но они так и не успели довести дело до конца к моменту моей смерти. В тринадцатой я собрал достаточно улик и информации, чтобы ускорить дело и его посадили в тюрьму. В тот день… оставалось совсем немного до злополучного часа, я так был рад, что все, наконец, закончилось, но за десять минут до моей ожидаемой победы прогремел взрыв, здание обрушилось и я умер под завалами.       Господи, прекрати этот цикл.       — Я устал бороться. Я не понимаю за что мне это.       — Я спасу тебя.       Но Хенджин больше не желал спасения. Он просто хотел мира и спокойствия.       — Я хочу покоя, Минхо.       — Я все равно спасу тебя.       Казалось, что вдвоем легче. Что мир больше не давит на них поодиночке, не выставляет из стен шипы, не ранит так сильно, не затягивает в мерзкую пучину.       Но Минхо все еще не знал кто убийца, а Хенджин упорно молчал и хранил этот секрет.       — Это Феликс?       Брошенное невзначай предположение повергает Хенджина в шок. Он отвлекается от своего занятия, упорно обдумывая, как Минхо пришел к этому выводу, но ощущая спиной напряженный взгляд, все же качает головой.       — Нет. Почему именно он?       — Вы всегда... недолюбливали друг друга.       Феликс был резким и грубым, отвечающим колкостями на доброту, как и Минхо в первые годы, но стабильным в своем постоянстве. Они с Хенджином намеренно не враждовали, не ненавидели друг друга громко, лишь изредка пересекались в большой компании друзей, но поддерживали какой-то напряженный нейтралитет.       — Это предположение такое же бредовое, как и твои попытки в садовника.       Что бы не видели другие со стороны, но на самом деле они с Феликсом были намного ближе, чем думали.       Минхо в ответ на колкость обиженно отворачивается, бубня что-то про себя. Да, однажды он решил, что хочет развести много-много растений в квартире, вырастить мандариновое дерево и заняться выращиванием помидоров на балконе, но как только идея воплотилась, так и сгинула. Он был плох в индивидуальном ухаживании за каждым растением, часто забывал о чем-то важном, а после и вовсе перегорел.       — Почему ты не хочешь мне сказать, кто это?       — Потому что тебе будет больно.       Это наводило на мысль, что этот человек был не только им обоим хорошо знаком, но и очень близок с самим Минхо.       — Мне уже больно. Мне больно, потому что ты все время умираешь, а я даже не могу исправить этого.       Это разрывающий заживающие раны острый нож. Но ответить ему — разорвать в клочья весь построенный мир.       — Ты не должен был проходить это вместе со мной.       — Возможно, но я хочу. И я буду, до самого конца.       Самый большой страх Хенджина — увидеть собственными глазами как из-за его эгоистичного решения умирает Минхо. Поэтому в своей тридцать второй жизни он сам бросается на блестящий в грубых руках наемника нож, защищая Минхо.       Внутри все вновь крошится и умирает.       — Это просто какое-то безумие!       Теперь каждое утро начинается с этой фразы. Минхо с силой дергает пряди волос, приводя себя в чувства. Медленно, но верно, он тоже начинает сходить с ума. Мысли в голове крутятся в бешенном вихре, подбивая на опасные действия.       — Я так больше не могу, Хенджин, — переступая порог чужой квартиры он приваливается к стене и смотрит, смотрит с такой пучиной боли в глазах, не оставляя Хвану выбора. — Скажи мне кто это. Кто убивает тебя из раза в раз. Кто настолько близок мне, что ты боишься рассказать?       Хенджину хочется молчать. Вскрыть себе вены, разодрать в клочья горло, но навечно замолчать.       Сколько бы жизней они теперь не прожили вместе, Минхо все еще не знал, даже не видел и намека!       — Идем.       Молча слушаясь, он следует за хозяином квартиры на кухню, с благодарностью принимает в одеревеневшие ладони горячую кружку чая, вслушивается в тихие голоса из работающего в гостиной телевизора, и гипнотизирует Хенджина взглядом.       — Ну?       — Твой отец.       Мир расходится на части, лопается, словно раскаленное огнем стекло. От резкого движения чай расплескивается по ладони обжигая кожу, но Минхо даже не моргает.       Его самый близкий человек, предмет подражания, великая фигура, сделавшая его жизнь и проложившая дальнейший путь.

О-т-е-ц.

      — Почему? — глухим, задушенным шепотом на грани разрыва сердца и всех внутренних органов.       Он ведь действительно… мог. Он — самый богатый человек Кореи, обладатель сотен точек офисов по всему миру, директор мировой компании, единственный родитель Минхо.       — Потому что я тебе не подхожу.       Он знал. Знал задолго до самого Минхо, видел, решал за него, угрожал, а после и выполнял все угрозы. Убивал.       — По этой причине я бы никогда не осмелился больше желать его смерти, — тихо признает с горечью сглатывая последующие слова. «Потому что его смерть тоже ранила бы тебя»       — Так вот почему…       — Да.       Да, вот почему Хенджин не мог не принимать от него подарки, не мог спокойно жить даже в другой стране, спокойно дышать, зная, что этот человек за решеткой, не мог избегать слишком долго.       Отец Минхо был главным спонсором его театра. И Хенджин, как его директор, не мог обходить этого человека стороной.       — Ты не стал таким, как он того желал, — сглатывая в горле ком, продолжает Хенджин. — Он принял твой отказ от его дела, позволил самому решать свою судьбу, выбрать профессию, начать жизнь в другом городе, заводить друзей, начинать отношения. Но я тебе не подхожу.       Потому что мать Хенджина была той, из-за кого отцу Минхо пришлось выстраивать свой бизнес по кирпичикам с самого нуля.       Если Минхо думал, что разговор с собственным отцом прервет весь круговорот, то он глубоко ошибался. Его отец безумно его любил, шел ему на любые уступки, но ненавидел мелькающие перед глазами проблемы. И этой проблемой был Хенджин.       Спустя еще две отчаянные жизни с попыткой убедить, договориться, все прекратить, Минхо больше не выдерживает. Он обрывает все связи с отцом, вытягивает Хенджина кто его знает куда, готовый лезть от отчаяния на стену.       — Что если мы сменим имена и фамилии? Начнем новую жизнь под другой личностью?       — Минхо, — устало качает головой Хенджин. — Это не сработало.       Почему. Почему они оба должны из-за этого страдать?       — Может. давай попробуем умереть вместе?       — Нет.       Хенджин готов обрывать собственноручно свою жизнь хоть еще тысячу раз, но не смотреть как умирает Минхо.       — Это не поможет. Гребаный замкнутый круг, Минхо. Пока я умираю, ничего не изменится. Если умрешь ты, моя не поменяется.       — Но возможно, что все-таки...       — Нет. Тогда мы рискуем сместить дату моей смерти на более ближайшую.       Сходя с ума от происходящего, Минхо готов собственными руками убрать с пути своего отца, только бы не переживать этот ад снова. Только бы не терять вновь Хенджина.       И он рискует убить его в следующей жизни, а после в еще одной и в еще, еще и еще, пока на пару с Хенджином они не оказываются однажды на крыше здания, где проходило какое-то мероприятие, на которое он, впервые в своей жизни, согласился пойти. Минхо закрывает своей спиной Хенджина, а его отец стоит прямо перед ним с пистолетом в руках. Гнева в глазах обоих Ли столько, что можно в нем утопить целую нацию, а желания убрать с дороги помеху еще больше.       В какой-то момент, когда обстановка накаляется до предела, голоса переходят на крик, а опасность ощущается плотной материей кончиками пальцев, Хенджин вытаскивает из-за спины Минхо пистолет и выстреливает в его отца сам. Тот кривится от боли, кренится в сторону, отступает тяжело на шаг назад и. летит прямиком вниз.       Часы на запястье пробивают полночь, означая новое начало дня.       Они валятся коленями на жесткий камень, цепляясь ладонями за плечи друг друга и не скрывают обжигающих кожу слез.       Все, наконец, закончилось.       В полиции они предоставляют записи с камер на крыше и убийство становится по делу самообороны, ведь отец Минхо, до конца угрожавший расправой, все же выстрелил дважды в их сторону, зацепив как самого Минхо, так и Хенджина.       Им предстоит слишком много времени на лечение и осознание жизни. Теперь они просыпаются вместе на одной кровати, пытаются понять продолжается ли чертов адский круг вновь или же все закончено. Они не могут перестать относится к своему телу и потребностью с пренебрежением, веря, что при возвращение в прошлое, все вновь заживет, пройдет и переболит. Но больше перерождения нет. Но теперь есть лишь они и пережившие ад чувства.