𝔞𝔠𝔠𝔢𝔭𝔱 𝔱𝔥𝔦𝔰 𝔠𝔥𝔞𝔩𝔩𝔢𝔫𝔤𝔢

      Его тело иссыхало даже под водой. Хвост с каждым днем становился все прозрачнее, более не сохраняя жемчужного блеска, а мягкое свечение превращалось в тусклое и совсем не согревающее. Волосы становились тоньше. Они нередко тянулись клочками друг за другом, стоило только провести пальцами. Единственное, что сохраняло свой блеск — голубые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, и до безобразия яркий ошейник из драгоценных камней.       Цепь громко звенит вслед движениям хвоста. Стук-звяк-стук-звяк-звяк. Первые слова песни слетают с обесцвеченных губ тихим-тихим шепотом из самих глубин души, затрагивая каждый угол его личной тюрьмы. Дверь тихо открывается.       — Прости, — робко звучит из-за спины юношеский голос. — Я должен открыть… это.       Под этим подразумевают стеклянную крышку над его головой. Хенджин здесь находится, словно декоративная рыбка, которую приходят кормить дважды в день и одарить бесчисленными драгоценностями. Будто бы они действительно смогут смягчить или же залатать кровоточащее сердце.       Сирена пожимает плечами, сжимая пальцами удавку на своей шее. Дверь с тихим скрипом закрывается. В тишине отчетливо слышны осторожные шаги, такие неуверенные, будто это не Хенджин здесь пленник.       — Почему ты… — неуверенно начинает юноша, прислоняя к стенке лестницу. — перестал петь?       — Я не выполняю роль увеселителя, дабы распевать вам всем песни.       С чужих губ срывается нервный смешок. Они оба знают, что теперь вход в эту комнату имеют лишь двое: Минхо и его доверенное лицо, его родной брат — Феликс.       — Не ненавидь сильно его, — тихим голосом просит русал, поднимая стеклянную крышку. Хенджин со дна поднимает взгляд, тут же обнаруживая в чужих руках изобилие еды для него. Будто бы он осмелится хоть одну из них взять. — Он был любим всеми, кроме отца, и поэтому…       — Прекрати.       Голос сирены звучит холодно и режет не хуже ножа. Феликс вздрагивает, ощущая всеми фибрами души опасность. Он нервно заправляет длинный локон за ухо свободной рукой, краем глаза замечая то, насколько плохо выглядит плененная сирена на дне.       — Почему ты не можешь просто.       Хенджин не дает ему договорить, срываясь с места, выплывая наружу через открытый верх, встречаясь с юношей нос к носу. Его голубые глаза хищно сужаются, а острые когти на пальцах больно впиваются Феликсу в ноги.       — Мне незачем прощать его. Мне незачем любить его. Мне незачем жить с ним или же без него.       — Почему? — глухо спрашивает русал, проглатывая комок боли.       — Потому что у меня не осталось никого, ради кого я мог бы жить, Енбок.       Феликс проглатывает и недовольство в купе с сожалением. Он Феликс, а не Енбок. Енбок — его прошлая жизнь, Феликс — настоящая. Однажды он уже смог умереть, но оставшийся без единой родной крови рядом Минхо нашел того, кто смог воскресить брата. Однако за все была своя цена, и ценой самого Феликса стало лишение одной части своей души. Поэтому теперь, переродившись и став сильнее, он стал Феликсом. И Хенджин, сирена, их злейший и заклятый враг, знающий столь личный и постыдный секрет, играл на его слабостях, так же, как и на слабостях самого Минхо.       — Убирайся, — злобно шипит Хенджин, отпуская русала из захвата. Горячая кровь грязно-алого цвета течет по острым когтям, скрываясь в толще воды. — И не смей более учить меня жизни.       Феликс не понимает, почему он просто не может принять Минхо, не может полюбить его в ответ и жить свободной и спокойной жизнью рядом с ним. Потому что не знает, что в таком случае Хенджин никогда, никогда не перестанет быть красивой игрушкой, заточенной в большом или же маленьком аквариуме с водой на привязи.       После ухода Феликса проходит по внутренним меркам как минимум пол дня, когда дверь открывается вновь и к нему заходит Минхо. Он искренне удивляется, подходя ближе, ведь Хенджин, так не желавший обращать на него свое внимание, внезапно подплывает к стеклу, улыбается ему мягко и нежно, прикладывая ладони к стенке. Минхо, неверя своим глазам, расплывается в ответной улыбке.       Он ощущает фантомное тепло чужих ладоней по ту сторону и не может нарадоваться. Его темные глаза удивленно распахиваются, когда полные губы размыкаются и ласковым голосом сирена начинает петь.       Это так красиво и только для него одного. Хенджин не перестает улыбаться, отплывая от стенки. Голос его становится громче, а песня набирает обороты и уже звучит совершенно по-другому. Он поет так громко, что отголоски слышатся даже за пределами комнаты. Феликса в пустом коридоре недалеко от импровизированной клетки охватывает тревога, и он срывается с места, влетая в комнату без разрешения.       Плененный красивым томным голосом, Минхо неподвижно стоит на своем месте, всматриваясь в исчезающие черты возлюбленного в образовывающемся внутри водовороте, испускающем изящное свечение магии сирен. Феликса обливает холодным потом, стоит заметить первые потоки синего в прозрачной воде.       Полностью скрываясь в водовороте, Хенджин стреляет удовлетворением из голубых глаз, в последний раз беря особо высокие ноты. Он поет песню Искупления так яро, так сильно. И ведь песня эта — символизирующая смерть. Сирены поют ее, завлекая в свои владения жертвы, а после убивая их. Но Хенджин не пытается убить кого-то из них, нет, он собирается убить себя.       Минхо начинает чувствовать подвох. Он вновь касается ладонями стекла, хмуря брови. Тревога оседает неприятным осадком на сердце, и он действительно начинает не понимать происходящее, с ужасом осознавая все лишь через доли секунд.       Водоворот набирает силу и внезапно останавливается. Верх начинает растворятся, а потом… происходит взрыв такой мощности, что он выбивает все стенки аквариума, разбивая их на мелкие осколки.       — Нет-нет-нет-нет! — в бреду шепчет Минхо, врываясь внутрь и пытаясь найти хоть что-нибудь. Но от Хенджина не остается ни-че-го.       — Не может быть, — пораженно произносит тихо Феликс, не обращая внимания на впивающиеся в кожу осколки.       Минхо бредит, кидаясь из стороны в сторону, но находит лишь длинную, оставшуюся целой, цепь и больше… ни-че-го.       — Черт возьми, — падая на колени и сжимая в ладонях цепь, хрипит русал. — Ты отобрал у меня все, даже возможность увидеть тебя в последний раз… Ты не оставил после себя даже тела. Настолько сильно хотел от меня сбежать?