A Serious House

      — Пожалуйста, сэр. Возможно, вам не стоит…       — Я должен, Альфред. Мне нужно стать сильнее. Это может сделать меня сильнее.       — Вы не знаете, что оно делает. Это может быть опасно. Вам не нужно…       — Да, Альфред. Я знаю, — говорит Брюс и открывает шкатулку.       Глаза зажмуриваются от резкой вспышки. Шкатулка с грохотом падает на пол. А потом —       Боль.       Он чувствует холод, зуд в костях, привкус молнии во рту. Затем пульсация в его крови и мышцах. Она сгибает его, сдавливает органы изнутри с такой силой, что он не может ни двигаться, ни дышать. Где-то справа Альфред выкрикивает его имя.       Шкатулка, приоткрытая у его ног, источает мерцающий синий дым, который сгущается вокруг него. Он проталкивается внутрь его через поры, глаза, уши и ноздри, и затем распространяется, заполняя его тело, проникая в разум, сердце. Дым будто что-то ищет. Ковыряется. Проникает, все глубже, глубже и глубже, пока не останавливается, найдя что-то в его сердце, темное, болезненное, а затем торжествующе кричит.       И что-то внутри него открывается.       Рана в его сердце. Черная кровь вырывается наружу, покрывая все: его кровь, его кости, его кожу, а затем мерцающий дым торжественно кружится вокруг его сердца, покрывая его и зарываясь в рану —       <i>Ты, шепчет он, его голос хриплый и глубокий, как сама тьма. Ты справишься.       Он проникает в рану в его сердце, а затем —       Боль охватывает его тело, кости трещат, растягиваются и формируются, его кожа лопается и выворачивается наизнанку, его спина раскалывается, и он горит, горит, горит, и ему кажется, что он слышит чей-то крик…       — Брюс, — говорит Альфред, кажется, спустя целую вечность, и его шепот режет слух. Он моргает и изо всех сил пытается разглядеть лицо Альфреда, но оно нечеткое, его глаза чешутся. Он пытается говорить, но не может, НЕ МОЖЕТ…        — О, мой мальчик, — шепчет Альфред. — Что вы наделали? </i>

********

      Даже две недели спустя, злоумышленник, назвавший себя Джокером, все еще не ушел.       Бэт редко его видит — он старается не заходит в дом.       Но он его слышит. Пение. Смех. Крик. Бормотание, и прочее. Нарушитель производит столько шума, даже во сне, что поместье уже не кажется пустым.       Бэт думает, что, возможно, тот делает это специально.       Джокер продолжает обращаться к нему (называя Бэтси). Говорит с ним, независимо от того, хочет ли Бэт его слушать. Приглашает его к обеду. Поет ему серенаду. Рассказывает ему анекдоты.       Снова и снова предлагает себя съесть.       И ужасная правда в том, что игнорирование вредителя, похоже, не помогает. Джокер так же полон решимости взаимодействовать с ним, как Бэт избегать его.       И он, похоже, не хочет уходить. Любой нормальный человек стал бы изобретать способы побега или, по крайней мере, начал бы сходить с ума, но Джокер, кажется, совершенно счастлив, бродя по пустому дому, слушая эхо собственного голоса, запутываясь в паутине, ожидая —       Что бы он там ни ожидает.       И поэтому, нравится ему это или нет, Бэт вынужден летать в город дважды за едой, водой и другими предметами первой необходимости, которые, как он с запозданием понял, могут понадобиться Джокеру в доме, в котором нет газа, электричества или теплой воды. Джокер, черт его побери, замечает его каждый раз, когда он оставляет припасы в холле; каждый раз пытается завязать разговор и каждый раз называет Бэта красивым.       Бэт думает, что с этим мужчиной что-то не так, и человек в нем соглашается. Особенно, когда однажды ночью он видит его на улице, ходящего босиком по снегу и строящего снеговика рядом с грубым рисунком летучей мыши.       Тогда Джокер замечает его и машет рукой, подпрыгивая на раненой ноге.       Бэт кряхтит и улетает так быстро, как только может, магия насмешливо гудит вокруг него, напоминая, что он не может избегать своей новой проблемы всегда.       Тем не менее, он старается изо всех сил, но на третьей неделе все, наконец, доходит до апогея. В третий раз, когда он бросает припасы на обычное место, Джокер замечает его. Как обычно.       Но на этот раз Джокер стоит на пороге гостиной…       И ничего не говорит.       Уже это достаточно странно, и Бэт не решается взлететь.       — Ну? — требует он. Боковым зрением Бэт улавливает движение и предполагает, что Джокер крутится на месте. — Что ты думаешь? Разве я не выгляжу достаточно хорошо, чтобы меня съесть?       Его тон кокетливый, но хихиканье выше и более раздражающее, чем обычно.       Вероятно, это заставляет Бэта повернуться.       Он мало что видит. Просто обычная масса цвета, тепла и прожилок там, где стоит Джокер. Его пульс по-прежнему быстрее, чем у здорового или нормального человека, но, по крайней мере, цвета теперь выглядят более здоровыми, устойчивыми.       Бэт не может воспринимать больше, пока не пытается сфокусироваться, и даже тогда, когда цвета меняются, он видит неестественно белый и…       Что-то новое на теле Джокера. Что-то темное. Красное? Черное? Темно-синее? Или, может быть, фиолетовое. Бесполезные глаза Бэта не могут различить что-то более конкретное, чем это.       — Ну же, дорогой, не заставляй меня ждать, — умоляет Джокер, когда тишина затягивается. — Я работал над этим всю ночь. Тебе нравится?       Он снова крутится. Но стоит слишком далеко, и темно, и —       Любопытство побеждает, и Бэт делает пару шагов ближе.       — И они называют Хичкока мастером неизвестности. — Джокер снова хихикает, определенно нервничая. — Да ладно, ни писка? Или рычания? Поднятых когтей?       Две части темной ткани, кажется, висят на Джокере: одна спускается по его телу почти до босых ног, а другая болтается на плечах, словно шаль. Туника? Где он её достал…       — Ты ведь не против, что я чувствую себя как дома? — говорит напряженно Джокер, продолжая хихикать. — Я хотел спросить твоего разрешения, Бэтси, я действительно хотел, но ты не звонишь и не пишешь. И я не смог найти комбинезон — скажи, что ты сделал с ним?       Бэт тихо наблюдает за ним. Джокер крутится, вцепившись руками в свисающую с него ткань.       — Надеюсь, ты его сжег, любовь моя, — бормочет он. — Эта штука воняла хуже, чем общественный туалет в Ист-Энде, хотя ты, наверное, не знаешь, какого это. Итак, я… реквизировал эти прекрасные сиреневые занавески из одной комнаты наверху. Той, что с бильярдным столом. Не похоже, чтобы ты ими пользовался, а это мой цвет! Не то чтобы я разбираюсь, но, э-э, я подумал, что тебе будет удобнее рядом со мной, если я надену какую-нибудь одежду. Кроме того, я думаю, что у тебя сломано отопление, дорогой, здесь иногда бывает довольно холодно, особенно с этой вечной зимой. Поэтому я подумал: как насчет небольшой самодельной моды? Ткань прекрасная, но ей не хватает гламура. Поэтому я сделал это, и думаю, что выглядит отвратительно, но был бы признателен за отзыв. Мысли?       Бэт по привычке и из чувства самосохранения пропускает большую часть этой тирады — его уши успели приспособиться к новым уровням громкости, но они все еще слишком чувствительны, чтобы долго выносить Джокера — и на этот раз все проще.       В основном потому, что его разум, кажется, зациклен на чем-то.       Занавески. Джокер сделал себе одежду из… сиреневых занавесок.       Отец все время говорил, что ненавидит их, но мама утверждала, что они оживляют комнату.       Бэт рычит, качая головой от воспоминаний, и делает шаг назад. Нет, ему это не нужно. Он не может —       — О, нет, — вздыхает Джокер. — Ты зол, не так ли? Ты привязался к ним? Я могу вернуть их, без проблем. Я только немного порезал их. Было бы лучше, если бы ты мог указать мне комнаты, которые тебе не нравятся, чтобы я мог посмотреть, что можно там сделать.… Эй, Бэтси. Дорогой. Ты в порядке?       Бэт не понимает, что издает тихие скулящие звуки, пока не слышит вопроса, а затем ощетинивается и делает еще несколько резких шагов в сторону. Джокер медленно следует за ним.       — Эй, эй, все в порядке, — напевает он, поднимая руки. — Мне очень жаль. Я не хотела тебя расстраивать, красавчик. Хочешь, я положу их обратно? Ладно?       Бэт смотрит на него, раскрывает пасть и оттуда раздается жалобный, грохочущий звук. Он качает головой и издает еще больше шума, пытаясь сказать — пытаясь показать — что ему наплевать на эти проклятые занавески.       Слабый.       — Ладно, значит, дело не в этом. Да! Конечно, это не так, зачем тебе беспокоиться о каких-то дурацких старых занавесках, я прав? Ты ранен? Ты что, на гвоздь наступил? Хочешь, я поцелую, чтобы стало лучше? — Джокер подходит еще ближе. — Бэтси. Поговори со мной.       Бэт рычит на него, затем щелкает зубами и отдергивает голову, крылья плотно обхватывают его. Все его тело напряжено, и он не знает, почему это так на него действует, он… это было так давно.       — О, дорогой. — Джокер смотрит на него. — Ты не можешь говорить, не так ли?       Бэт снова рычит, уже тише. Горбится. Оскаливает зубы.       И прежде чем чудовище в нем успевает возразить, качает головой.       — Мне так жаль, я не знал. — Джокер больше не пытается приблизиться. — Но все в порядке. Ты ведь понимаешь, что я говорю?       Бэт смотрит на него сверху вниз, внезапно испытывая искушение отступить. Но притворяться бесполезно. Он подтвердил это своим поведением давным-давно, его реакция на вопросы Джокера выдает все.       Он кивает.       — Хорошо. — он слышит, как в голосе Джокера снова появляется улыбка. — Конечно, можешь. Вряд ли ты безмозглое чудовище, каким тебя считают придурки на родине, — это не делает тебя менее замечательным, заметь.       Он делает еще один шаг вперед. Бэт шагает в сторону.       — Кстати, — говорит Джокер, ничуть не смутившись, — я так и не поблагодарил тебя как следует за все лакомства, которые ты мне принес. Так что, — Джокер отвешивает глубокий поклон, — спасибо, Бэтси. Ты действительно нежная летучая мышь.       Бэт смотрит на этого странного человека и не знает, что делать.       Монстр хочет наброситься, ранить и напугать в целях самозащиты, прежде чем это зайдет слишком далеко. Прежде чем ему причинят боль. Нельзя никому открываться. Нужно бороться со слабостью, с тоской, бороться с собой, или мы оба будем обречены. И ты это знаешь. Он борется и бьется, изо всех сил пытается удержать человека, сохранить контроль, остановить то, что вот-вот произойдет, потому что, если это произойдет, все изменится.       Хорошо, шепчет человек. Может быть, пришло время.       Бэт медленно выводит своими массивными руками: Не за что.       Джокер задыхается. Он протягивает руку, чтобы коснуться его.       Бэт рычит, расправляет крылья и взлетает, оказываясь вне досягаемости. Он вылетает за дверь, прежде чем человек заставит его сделать еще какую-нибудь глупость, например, остаться и завести разговор.       Бегство не принесет никакой пользы; вред уже нанесен. Он и так слишком много раскрыл.       Монстр в нем тут же жалеет об этом.       Человек не так уверен.

********

      Это последнее откровение ничуть не отпугивает Джокера. Если уж на то пошло, настроение у него улучшается не по дням, а по часам, и он напевает возбужденную песенку, когда несет последний запас еды на кухню, где ставит пакеты на массивный дубовый стол.       Дело не в том, что Бэтси не любит его, как Джокер думал после еще одной неудачной попытки вовлечь его в разговор.       Просто Бэтси стесняется.       И это восхитительно. Это так восхитительно, что Джокеру приходится опуститься на пол, прислониться к ножке стола и хихикать в свою пыльную шаль. Ооооооу.       Это займет некоторое время. Но как же иначе? Бэтси идеален, и сердце Джокера едва выдерживает.       Но нет времени на любовные обмороки. Ему нужно взять себя в руки и подготовиться. Столько всего надо сделать! Теперь, когда он раскрыл эту новую важную информацию, перед ним открывается множество возможностей.       Не важно, что он знает только основы языка жестов. Он быстро учится. Он просто должен отправиться на очередную охоту за мусором по всему дому, что не должно быть трудным — Уэйны, несомненно, любили собирать большое количество мусора.       А потом — охохо! Потом они смогут поговорить.

********

      Проходит почти две недели, прежде чем Бэт снова показывается наверху, и Джокер уже ждет его.       Он сидит на полу в гостиной, скрестив ноги, его лицо озаряется неестественной широкой улыбкой, когда он замечает тень летучей мыши над лестницей.       — Вот ты где! — кричит он, взволнованно и, как обычно, слишком громко. — Я скучал по тебе.       И это само по себе не удивительно.       Что удивительно, так это то, что Джокер пытается неуклюже выводить слова руками, когда произносит их вслух.       У него все жесты неправильные. Вперемешку. Но узоры, которые создают его руки, слишком контролируемы и продуманы, чтобы их можно было спутать с чем-то еще, они широки и велики.       Видишь? монстр упрекает его, когда Бэт неохотно летит вниз по лестнице и приземляется перед Джокером. Я говорил тебе, что мы пожалеем об этом.       Человек молчит, и это вроде бы нормально. Джокер явно полон решимости высказать свое мнение, и у него достаточно слов для них обоих.       — Послушай, я думал о том, как нам общаться, — объявляет он, раскачиваясь взад и вперед. —Я знаю, что ты меня понимаешь, но мне просто не терпится немного подвигаться, понимаешь? Я не совсем создан для этой отшельнической жизни. Я очень мало знаю в языке жестов, потому что в Аркхэме была библиотека, и мне было скучно. А еще был один веселый парень, который… во всяком случае, я выучил немного жестов, чтобы подразнить его, но потом он ушел, и я потерял интерес.       Словно для того, чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, Джокер больше не пытается использовать язык жестов, а вместо этого дико взмахивает руками, как он обычно делает. Бэт ворчит.       — Да, да, я знаю. — Джокер шевелится, все еще раскачиваясь на месте. —Теперь у меня появилась совершенно новая причина учиться, и я надеялся, что ты мне поможешь? Что скажешь, большой мальчик?       Бэт смотрит на него.       — Ну и ладно, — великодушно продолжает Джокер. — А пока я подумал, что мы могли бы попробовать что-нибудь еще. Скажи, приятель, ты умеешь читать и писать?       И здесь первый инстинкт человека — щелкнуть. Конечно, он умеет читать и писать — он взрослый, образованный человек! Почему кто-то может предположить обратное?       … Кроме.       Вот только он не может сейчас, не так ли? Нет, пока у него вместо рук такие массивные когтистые лапы, с пальцами, слишком огромными и толстыми, чтобы держать ручку или книгу, и особенно с его бесполезными чудовищными глазами. Сейчас он может только теоретически читать шрифт Брайля, и, хотя в библиотеке есть несколько подобных книг, из-за его массивных громоздких лап различить текст становится намного труднее.       И кроме того, это не поможет ему и Джокеру общаться. Вряд ли этот человек может писать шрифтом Брайля. И Бэту не хочется вдаваться в подробности, просто чтобы сохранить какие-то глупые, слишком человеческие представления о гордости.       Но. Боже.       Но это унижение все еще сжигает его изнутри.       Он не готов к тому, что эти чувства нахлынут и выведут его из равновесия.       И снова он думает, что ему следует просто отступить и уйти. Этот взрыв унижения — только начало, как и заржавевшие приступы старого разочарования от напоминаний обо всем, что он больше не может делать.       Он думал, что похоронил это. Что смирился со всеми изменениями и ограничениями проклятия давным-давно.       Но, видимо, игнорировать — не совсем то же самое. И эта всеобъемлющая, непреодолимая боль будет гораздо сильнее, если он будет продолжать поощрять Джокера.       Но…       Но ты одинок, нежно шепчет человек. Пожалуйста.       У монстра нет слов, чтобы спорить, и он только повторяет: «Слабый».       В конце концов, именно человек внутри него снова заставляет двигаться гигантское, громоздкое тело. Он проглатывает глупые остатки гордости, как бы тяжело это ни было. Он тихо кряхтит и указывает на свои глаза, а затем вытягивает лапы, чтобы подчеркнуть их размер.       Он качает головой и выводит: «Не могу».       — Ой! — Джокер хлопает в ладоши, и Бэт вздрагивает от резкого звука. — О, я понял! Близорукость, да? Ну, конечно, да, ты летучая мышь! Мне очень жаль, дорогой, иногда я принимаю решения, не думая, — но ладно. Мы найдем способ поговорить по-быстрому. Как насчет… как насчет…       Бэт смотрит на него, пока Джокер придает мыслям вслух совершенно новый смысл, когда мычит, хрипит и бормочет, в то время как грудь Бэта все еще горит от эмоций, а его ушам больно, больно и больно.       И, возможно, именно поэтому он делает это. Просто чтобы шум прекратился. Именно так он объяснит это себе позже, чтобы заглушить: «Слабый-Слабый».       Он стучит по полу.       ПЕРЕСТАНЬ.       Джокер сначала этого не понимает. Он слишком потерян во всем, что происходит в его голове. Но затем его внимание привлекает продуманный такт постукиваний, и он замолкает, а глаза его раскрываются так широко, что даже Бэт это видит.       Он снова выстукивает это слово.       Джокер задыхается и вскакивает на ноги так внезапно, что Бэту приходится подавить инстинктивную защитную реакцию.       — Ты знаешь Морзе! — восклицает Джокер — практически кричит — и Бэт вздрагивает от такой громкости.       Он стучит: ДА.       А затем, импульсивно, добавляет: СЛИШКОМ ГРОМКО.       — Да неужели. — Джокер кладет руки на бедра. — Я слишком громкий, да?       Он понимает, думает Бэт, и его сердце колотится так сильно и быстро, что на мгновение он не знает, что с собой делать. Он не думал, что это действительно сработает.       Возможно, он надеялся, что это не поможет.       Но это помогло, и теперь, к лучшему или к худшему…       Он действительно больше не один.       (Как долго? — задается вопросом монстр. Как долго он будет здесь? Пока мы его не оттолкнем?)       Человек в нем не готов рассмотреть все последствия. Даже такое активное общение после многих лет одиночества — слишком. Ему нужно сосредоточиться на настоящем, чтобы справиться с этим.       Он сознательно кивает, а затем стучит: ТИШЕ. Он указывает на свои уши и после еще одного короткого момента молчания добавляет: ЧУВСТВИТЕЛЬНО.       — Ох, — говорит Джокер. И замолкает.       Это самый длинный промежуток времени его молчания, за исключением того момента, когда тот был без сознания. Он не двигается, а если и двигается, то слишком медленно, чтобы Бэт мог это заметить.       Это должно было принести облегчение. Физически, так и есть.       Но в этом есть что-то настолько странное и настолько неправильное, что Бэт вдруг не знает, что делать.       Ситуация становится только хуже, когда сердцебиение Джокера еще сильнее ускоряется. А потом —       Джокер замыкается в себе. Бэт не думает, что его состояние можно описать каким-нибудь другим словом. Конечно, он не может ясно видеть, и выражение лица Джокера по-прежнему в основном размытое, но то, как тот стоит в одну минуту, а в следующую падает на пол, его напрягает.       Однако, прежде чем Бэт успевает протянуть руку, он слышит хихиканье. Оно приглушенное, как будто Джокер пытается остановить это, зажимая рот, но смех все равно вырывается наружу, как икота, и нарастает, пока не начинает звучать так, будто Джокер задыхается.       — Мне очень жаль, — слабо выдает он, все еще борясь с тем, что звучит как припадок. — Это… минутку…       Бэт ждет, давая ему время. Теперь он настолько обеспокоен, что в нем появляется желание просто бросить парня и улететь, защищая свои уши от болезненных всплесков звука.       Однако в конце концов это утихает.       — Мне очень жаль, дорогой, клянусь, это не было — это было не нарочно. — голос Джокера теперь звучит хрипло, грубо и гораздо мягче, как будто он все еще пытается сдержать что-то. — Просто… понимаешь, молчание может стать для меня небольшой проблемой.       Бэт рассматривает его.       ОБЪЯСНИ, — стучит он.       Джокеру требуется еще минутка, чтобы прийти в себя. Похоже, ему это нужно, несмотря на сдавленный кашель и остатки смеха, которые все еще вырываются из него урывками.       Но затем он снова начинает раскачиваться взад и вперед по полу, свернувшись калачиком.       — Честно говоря, объяснять особо нечего, — говорит он Бэту. — Видишь ли, дорогой, я сумасшедший.       Тон Джокера яркий и бойкий, но его покачивание — нет, как и его пульс, и Бэт очень хочет понять, что, черт возьми, происходит.       Смирившись, он складывает крылья вокруг себя и медленно опускается, чтобы сесть на пол перед Джокером.       ОБЪЯСНИ, требует он.       — Просто сертифицированный придурок, — говорит Джокер своим напряженным, ритмичным и скрипучим голосом. — Обычный психопат, и у меня есть личная камера в Аркхэме, в качестве доказательства. И они даже не знают, что со мной не так! У них есть список гипотез длиной в милю, но это все догадки, понимаешь? Такая игра в «сопоставь симптом, бросая дерьмо в стену, чтобы посмотреть, прилипнет ли оно». Я не буду вдаваться во все это, дорогой, это утомит тебя до смерти, но, мамочки, они просто не знают, какого черта делают.       Ох, думает Бэт, а человек внутри него раздраженно вздыхает. Заключенный Аркхэма. Магия проклятия сочла целесообразным допустить заключенного Аркхэма на его территорию. И не обычного заключенного, а еще и беглеца, судя по его состоянию, — он, должно быть, переплыл реку, и есть только одна причина, по которой кто-то мог это сделать.       Хорошо. По крайней мере, это объясняет промокший комбинезон и запах.       Но Джокер еще не закончил.       — Итак, со мной многое не так. Очень многое, — заявляет он, снова дико жестикулируя, и его голос становится громче с каждым взволнованным словом. — Но важно то, дорогой, что я просто не очень хорошо переношу молчание. Типа, я тот, кого называют гипервербальным — ха, да, я знаю, ты, наверное, уже это заметил, да? В этой старой башке очень мало фильтров, дорогой, практически совсем нет. И мой разум работает быстро. Мы говорим здесь о скоростях Road Runner. Мне не нравится чувствовать себя одиноким со всем этим, поэтому, когда наступает тишина, это просто… это плохо. Так. На мой взгляд, здесь есть две проблемы. Первая!       Он поднимает руку и продолжает.       — Тишина. Тебе нравится. Я ненавижу. Шум режет уши. Тишина ранит мой мозг. Так что нам есть над чем поработать. И вторая! Я пока не знаю много в языке жестов, а писать сообщения не умею, так что на данный момент единственный способ общения — это Азбука Морзе, но это тоже не идеально, не так ли? Постукивание все еще слышно. Вероятно, тебя это тоже как-то беспокоит. А я просто не смогу молчать и перевести все, что хочу тебе сказать, языком Морзе. Это слишком медленно и ограниченно, и это просто не годится. Итак… это абзац.       Бэт кряхтит, иррационально, но сильно уязвленный, и встает. «Если это такая проблема…» он начинает жестикулировать, возмущаясь собственной реакцией, но Джокер тоже встает на ноги и почти прикасается к нему, прежде чем одумывается.       — Подожди, подожди, — быстро говорит он. — Я этого не понял, но ты выглядишь злым, так что, думаю, я уловил это чувство. Все в порядке, дорогой! Мы здесь все взрослые, не так ли? Мы что-нибудь придумаем. У меня уже есть несколько идей, которые я хочу реализовать. Просто дай мне немного времени, ладно? А пока, как насчет такого: я сделаю все возможное, чтобы контролировать свою громкость, когда ты здесь со мной. Я буду громким только тогда, когда ты уйдешь. А если все равно станет слишком много, просто, хм, просто трижды коснись чего-нибудь. Это будет наше стоп-слово, что думаешь? Всего три небольших стука, вот так, — он стучит по бедру, — и все, я могила! Пока я могу с этим справиться. Звучит неплохо?       Что…       (Это действительно может сработать, отмечает человек.)       Но Бэт не готов признать это. Сегодняшняя ночь и так оставила достаточно свежих вмятин в его струпьях и ушибленной гордости. Внутри него пробуждаются темные вещи, и ему нужно выбраться отсюда, прежде чем они пустят корни. Поэтому он коротко крякает, не выражая ни согласия, ни протеста, и поворачивается, чтобы уйти.       — Подожди минутку, — мягко зовет Джокер ему вслед, пытаясь сделать свой голос более тихим. — Мне кажется, мы только что заключили сделку, да? Хочешь сделать это официально, партнер?       Он протягивает руку, улыбается и…       И на мгновение Бэт почти думает о том, чтобы позволить ему прикоснуться.       Нет, рычит монстр, и на этот раз человек не пытается спорить. Бэт разворачивается на месте и вылетает через главный вход так быстро, как только может, оставляя Джокера — и глупую, безрассудную, безответственную вспышку искушения — далеко позади.       Но ночь неумолима, и его разум работает против него, заставляя прокручивать в голове этот разговор снова и снова. Чувства, вызванные Джокером, не отпускают. И под всем этим нет ни беспокойства…       Ни одиночества.       Блять.       Становится плохо, и к тому времени, когда он возвращается в свою пещеру, его захватывает новая эмоция: вина.       Он делает все возможное, чтобы с этим бороться. Чтобы сохранить остатки гордости, неповиновения и сдержанности. Но дрожащий звук жесткого, высокого голоса Джокера больше невозможно игнорировать, и Бэт с ревом понимает, что у него нет выбора. Ему придется пойти на это, если он хочет хоть немного отдохнуть.       Поэтому он трижды ударяет ногой по стене пещеры, пока не слышит дрожь, поднимающуюся по фундаменту.

********

      И в поместье, в одной из спален, это слышит Джокер.       И улыбается.