Агнцы на заклании

Умоляй меня о сострадании, Признай, ты нес в себе яд, Ты отравил меня лишь ради Очередного доллара в кармане! Теперь я — насилие, Я — болезнь, Которая не примет твоего молчания. Проси у меня прощения! ©

⚫️

flashback

      Частые толчки становятся резче, они отдают тупой болью, разрывают всё внутри, разрывают душу. Душат. Руки Намджуна на изящной шее Чимина — неправильно. Всё происходящее — неправильно. Намджун насилует собственного мужа, запугав его, угрожая физической расправой и отлучением от детей, а омега терпит, потому что выхода не видит, потому что жизнь его — сплошной тупик, беспросветный и беспощадный. Лучше бы конец света — думается Чимину, лучше бы отмучаться разово, а не проходить через эти ежедневные скандалы, побои, ночные изнасилования.       Вот только это было лишь началом, прелюдией, прологом к основной пьесе. Теперь Чимин ждёт ребёнка. Он уже любит этого малыша, он плачет ночами, зная, что этот ребёнок не останется с ним, его заберут, отнимут, тут же увезут, как только он на свет появится. Чимина это опустошает и разрывает, он мечется каждую ночь по кровати, заливая постельное бельё собственными слезами: солёными, горькими, холодными. Он перебрал в своей голове тысячи, нет, миллионы вариантов, но в каждом из них — он остаётся ни с чем. Страшно потерять своего ребёнка, но ещё страшнее лишиться Тэиль и Сонгука — этого он точно не переживёт, без них всё теряет какой-либо смысл.       На руках наручники, что давят болезненно и натирают, оставляя на запястьях раны, стёртую кожу и синяки. На сосках тугие зажимы, от которых боль — меньшее, что можно представить. Во рту кляп, в который омега зубами до крови на дёснах вцепился. Намджун двигается жёстко, не задумываясь о состоянии омеги, он не просто подлец, не жалеющий мужа, он существо, он хуже животного. Чимин понимает, что не выдерживает, боль разносится по всему телу, а о душевном состоянии и говорить нечего — струны давно натянуты и рвутся по швам стремительно. По щеке стекает скупая слеза. Он обещал себе более никогда не плакать перед альфой, он сдерживает своё обещание. Слеза — защитная реакция организма, бедного, изношенного, не выдерживающего регулярного насилия. Насилия души и тела.  — Убирайся, — Намджун кончил, а большего ему не нужно. Он вытаскивает кляп изо рта, сдирает, буквально сдирает зажимы с сосков, снимает наручники. — Проваливай в свою комнату, на тебя смотреть мерзко.       Не мерзко. Больно.       На Чимина смотреть невозможно. Побитые собаки выглядят лучше. Он сползает с «семейного ложа» и, держась за стену, уходит в свою комнату. Нет сил даже на ванную. Из задницы неприятно вытекает сперма альфы, всё тело ноет и зудит, голова раскалывается… Толчок. Первый толчок ребёнка. Это становится точкой невозврата. Чимин воет, скручивается на своей кровати клубочком, скулит, закрывает лицо руками, а ребёнок снова толкается. Наверное, переживает, поддержать хочет, мол «не грусти, папочка, я с тобой, я люблю тебя».  — Я люблю тебя, — Чимин прикладывает ладонь к животу, задыхаясь от слёз. — Я люблю тебя, малыш… Я придумаю что-нибудь, ладно? Папа что-нибудь обязательно придумает, только верь мне и расти здоровым. Хорошо?       Ещё один слабый толчок служит ответом. Чимин понимает, что нет — не придумает.       Небо Лондона затянуто густыми, грозовыми тучами. Чернильное марево всё заслоняет, будто прячет город, обволакивая, проливаясь сплошным потоком ледяного дождя, вспыхивая на горизонте вспышками яркими. Небо скорбит вместе с Чимином, оно разделяет его боль, плачет, осыпает замёрзшие улицы градом. Небо всё понимает, но помочь не может, не представляет как. Чимин отрубается на краю собственной кровати, ему сегодня снятся тяжёлые сны: они затянуты клубами чёрного дыма, а он один в этой тьме, совсем один. Он бродит, желая выбраться из сумрачного лабиринта, желая найти спасение. Не находит.

flashback end

      Несколько дней после той страшной ночи проходят для Намджуна сплошным туманом. Он не помнит что делал, что ел, что пил. Общался ли с кем-то, выходил ли на связь. Он забросил поиски нового инкубатора, но не потому что передумал, а потому что не в состоянии. Утром он нашёл записку, понял, что всё это, к его сожалению, не было сном, что всё это устрашающая реальность.       «Ты делал из меня жертву. Но теперь жертва — ты.»       Альфа несколько раз перечитывал эту записку, держа её дрожащими руками за самый кончик. Он пытался от неё избавиться, он сминал её, разрывал, сжигал, выбрасывал пепел. Записка каждый раз возвращалась на место — на пол, рядом с разбитой чашкой, осколки которой он до сих пор не убрал.       В Намджуне поселился страх. Он прекрасно знает, что виноват перед Чимином, сильно виноват, катастрофически, и нет ему в этом прощения. Виноват перед их детьми: Тэиль и Сонгуком, и ещё двумя, которых они с мужем видели лишь один раз в жизни — на рождении, после чего их навсегда увозили к новым родителям, а на банковский счёт Намджуна прилетали многозначные суммы.  — Блядский банк, — ругается Намджун, пытаясь зайти в онлайн-систему, чтобы перевести со своего счёта деньги себе же на карту. Необходимо заказать еду на дом. — Что за хуйня?       Войти в систему не получается, и Намджун решает, что дело в интернете. Он проверяет другие сайты — всё работает. Альфа звонит на горячую линию, чтобы разобраться, но долгое время никто не отвечает. В конечном итоге, переговорив с оператором, Намджун решает, что потихоньку сходит с ума…       В банке сказали, что его счетов… не существует. Что нет таких наборов цифр, нет такого клиента, как Ким Намджун и… не было никогда. Мужчина орёт на сотрудника колл-центра, брызжет слюнями, мечется по квартире, рвёт на себе волосы, даже перезванивает и разговаривает с другим сотрудником, но ответ тот же — клиента, по имени Ким Намджун, в их банке нет. Счетов на его имя — тем более.       Намджун нервно смеётся, заливается, как настоящий сумасшедший. Он валится на пол в кухне, катается по нему, лупит кулаками по полу, находясь в припадке. Зрелище не для слабонервных.  — Нет, Чимин, нет, — кричит в пустоту альфа. — Ты не мог этого сделать!!! — Намджун подрывается, сносит со стола всю посуду, разбивая вдребезги, рычит дико, бьёт кулаком в стену. — Чимин!!! — ещё один удар, — Чимин!!! Ты не мог повлиять на банковские счета, ты не мог, ты же сдох! Блять!!!       Истерика не заканчивается до тех пор, пока на глаза Намджуну не попадается фото в рамке, что стоит на кухонной тумбочке, рядом с холодильником. На фото сам Намджун, а ещё Тэиль с Сонгуком. Он обнимает их крепко, улыбается, а они хохочут. Фото делал Чимин, потому его на кадре нет. Альфа замирает, всматриваясь в фотокарточку. Омега присутствует на фото.       Кислород резко заканчивается, потому что Намджун буквально задыхается от шока, от страха подступившего. Он подходит к фотографии, берёт рамку в руки, прикрывает ладонью рот. На фото всё ещё он с сыном и дочерью, а Чимин, он в самом уголке фотографии, он там такой же, как был тогда в зеркале… С полупрозрачной кожей, синими волосами, и этой улыбкой, наводящей ужас.  — Чимин… — шепчет Намджун, лихорадочно перебирая в голове пути к отступлению. — Чимин, почему же ты…       Альфа отшвыривает фотографию, в два прыжка оказывается у входной двери, подхватывает обувь, желая как можно быстрее позорно сбежать из собственного дома, не имея больше сил здесь находиться… Замок двери звучно щёлкает.  — Блять!!! — Намджун дёргает ручку, понимая, что сейчас действительно сойдёт с ума, если не окажется за пределами квартиры, но дверь не поддаётся. — Как? Это? Возможно??? — крик его дикий, больше похожий на пугающую сирену. — Как???       Попытки не приносят результата, Намджун не может выйти за двери. Он заперт. Мужчина бросается к окну, на половине пути вспоминая, что находится на двенадцатом этаже. Он истерично хохочет, понимая, что окна тоже не открываются. Вообще никак. В доме нет никакого холодного оружия, нет топора или пилы и вскрыть дверь или окна — невозможно, это Намджун тоже понимает явно.  — Друг! — вспоминает альфа о своём единственном «друге», проживающем в Лондоне. Тот, правда, ему чуть больше, чем знакомый, но у Намджуна нет другого выхода. — Конечно! Друг!       Мужчина лихорадочно ищет свой телефон, тыкает по кнопкам и видит то, чего точно не ожидал увидеть. Значок связи на телефоне отсутствует.  — Нет, Чимин, нет, — снова кричит в пустоту альфа. — Ты не всесилен! Нет!       Всесилен.       Намджун уже на подсознательном уровне понимает, что всесилен. Призрак Чимина не даст ему жизни, не пощадит, в покое не оставит. Тот факт, что он в принципе явился в этот мир и в их квартиру — уже свидетельствует об этом. А «несуществующий» банковский счёт, заблокированные двери с окнами и отсутствие связи — подтверждают.       Ледяная, а после горячая вода; упавшие картины; разбитая посуда; записка — были лишь началом, прелюдией, прологом к основной пьесе.

flashback

 — Намджун, я не смогу…  — Сможешь. Хватит ныть!  — Пожалуйста, Намджун, побойся Бога!  — Прекрати! Ты жалок! — альфа отталкивает от себя омегу, что смотрит на него блестящими глазами. Он уходит из дома прочь, чтобы встретиться с любовником, ведь его собственный омега пока не готов к интимной связи — после третьих родов врачи запретили, сказали, что необходимо воздержаться, из-за некоторых несерьёзных осложнений.  — Намдж…       Дверь захлопывается прямо перед носом, а Чимин на ватных ногах идёт в детскую комнату, где Тэиль с Сонгуком смотрят какой-то красочный мультфильм, и смеются весело. Омега присаживается рядом с ними, на пушистый ковёр, и смотрит в телевизор стеклянным взглядом. Картинки меняются одна за другой, но Чимин не замечает, не понимает происходящего. Его муж только что сказал ему страшную новость.       Через месяц им необходимо зачать ещё одного ребёнка. Четвёртого. Нашёлся клиент.       Чимин не думал, что доживёт до этого момента. Сцену прощания с младенцем он предпочёл бы стереть из своей жизни, из памяти, что разрезает душу и сердце каждый божий день, проходит по свежим ранам острым скальпелем, разрывает и не щадит, заполоняя собой весь разум, словно растекаясь по нему раскалённым и тягучим дёгтем.       Ещё один ребёнок. Чимин снова инкубатор.       Слёзы сами стекают по щекам, пока он, не отрываясь, смотрит в экран телевизора. Тэиль замечает. Она уже всё понимает, девочке почти семь лет.  — Папочка, — дочь обнимает за шею, и присаживается на колени. — Папочка, ты опять резал лук? Да?  — Да, зефирка, — Чимин гладит дочь по волосам, перебирает в руках косички. — Я готовил нам кое-что вкусненькое на ужин, потому мне снова пришлось резать лук.  — Ты учил меня кое-чему, — девочка поджимает губы. — Ты учил меня не врать.  — Я не вру, золотце, — Чимин пытается выдавить улыбку, но выходит вымученно, и Тэиль морщится.  — Папа, а давай я разберусь с этим луком, — вступается за родителя Сонгук. Ему почти пять, и он главный защитник своего папы. — Давай я с ним поговорю! — мальчик тоже обнимает Чимина за шею, так и повиснув на нём. Омега молчит, не подаёт виду, что ему доставляют боль любые объятия, ведь на нём, как всегда, нет живого места. — Папа, не молчи, давай я разберусь с этим противным луком, ему точно не поздоровится!  — Спасибо, моё солнышко, — Чимин целует мальчика в макушку. — Ты точно разберёшься? Обещаешь?  — Да, — важно сообщает Сонгук, показательно закатывая рукава пижамной кофты. — Я ему покажу! Никто не должен обижать моего папу!       Тэиль смотрит на брата с упрёком во взгляде, мол «почему же ты такой маленький дурачок, папу ведь совсем не лук обидел». А Чимин улыбается, улыбается теперь искренне, притягивает к себе обоих детей, не смотря на боль, заключает в крепких объятиях.  — Пообещайте мне кое-что, ладно? — шепчет Чимин. — Я ведь могу на вас рассчитывать? — Конечно, папочка, — кивает Тэиль, а Сонгук тоже кивает часто-часто — подтверждает слова сестры.  — Зефирка, — Чимин гладит большим пальцем дочь по мягкой щёчке. — Ты ведь старшая сестра, правда?  — Да, папуля.  — Пообещай мне, что всегда будешь заботиться о своём брате, — Чимин заглядывает дочери в глаза, видит там полное понимание, и немного успокаивается. — Просто пообещай, что никогда его не оставишь, даже когда вы станете взрослыми, и ваши пути разойдутся. У каждого из вас будет своя семья, но я точно знаю, что вы всё-равно останетесь друг для друга самыми близкими и родными людьми. Да? — Тэиль кивает. — Вы всегда сможете прийти друг к другу, поделиться своими историями, рассказать о своей жизни, помочь… — Чимин вздыхает. — Помочь, если это будет необходимо второму. Ладно?  — Да, папочка, — Тэиль чмокает Чимина в щёку, а тот расплывается в улыбке. — Я обещаю. Я клянусь, всё так и будет.       Тэиль — умная девочка. У неё непростой характер, всё-таки гены Намджуна. Но Чимин уверен, что эти гены станут для неё положительной чертой, сделают её сильным человеком, достигающим своих целей.  — Сонгуки, — Чимин гладит малыша по голове, а тот ластится, к ладошке прижимается. Он очень добрый, ласковый, как котёнок. — Золотце, у меня для тебя будет одно дело особой важности.  — Какое? — мальчик глядит на папу, затаив дыхание, а в его глазах звёзды…  — Дай мне обещание, — Чимин подхватывает сына за подмышки, усаживает к себе на колени. — Ты, хоть и младший брат, но ты — мужчина. Ты настоящий мужчина. Правда?  — Конечно, — сынишка поднимает подбородок вверх, а Чимин улыбается, легонько щёлкая его по носу. — Я — мужчина!  — Знаю, дорогой, — кивает Чимин. — А потому, у меня есть для тебя важное поручение. Очень важное.  — Дааа? — протяжно тянет Сонгук. — Прямо супергеройское?  — Прямо супергеройское, — улыбается Чимин. — Я хочу поручить тебе заботу о твоей сестре. Не смотри, что она старше. Позже всё сравняется, и ты обязательно должен будешь о ней позаботиться.  — Я уже о ней забочусь, — подпрыгивает на месте малыш. — Я ведь мужчина! Я сегодня отдал ей свой йогурт за завтраком! — Сонгук вновь гордо вскидывает подбородок, сам едва сдерживая смех.  — Ты отдал мне свой йогурт, потому что не любишь йогурт с малиной, — легонько толкает брата в плечо Тэиль. — Это не считается.  — Мои золотые, — смеётся Чимин, вновь притягивая детей к себе. — Мои вы золотые…  — Папа, я обещаю, я обязательно буду заботиться о Тэиль, — вспоминает о сути разговора Сонгук.  — Честно? — щурится Чимин.  — Честно.  — В таком случае, я буду за вас спокоен. Правда. Просто помните, что вы всегда есть друг у друга, помогайте друг другу, приходите на помощь и никогда… Никогда не оставайтесь одни.       Дети послушно кивают, а Чимин утирает подступившую слезу. Нет, он не плакса, совсем не плакса. Чимин силён духом, он уже прошёл через многое, а сколько ещё впереди… Омега не выдерживает лишь издевательств мужа, насилия, а ещё он иногда может прослезиться от слов своих детей. Самых лучших детей на свете, таких крошечных, но уже таких мудрых.

flashback end

 — Чимин, — Намджун лежит на своей постели, у него практически нет сил от отсутствия еды. Он не может её купить, потому что не может выйти из дома, а ещё от того, что на карте нет денег, а все счета исчезли. — Чимин, ты здесь?       В гостиной снова падает картина. Кажется, последняя. Остальные давно там валяются, Намджун их даже не поднимает. Он не может смириться со своей участью, но и выхода не видит. Впереди — сплошной тупик, беспросветный и беспощадный.       Как когда-то у Чимина.  — Сукин ты сын, — кряхтит Намджун, прикрыв веки. — Я никогда не оставлял тебя и твоё отродье без еды.       В комнате веет холодом, а ещё Намджун сейчас чувствует свой собственный запах — запах виски, и ему так сильно хочется выпить, но нечего. Он смотрит в потолок, думает о том, что умирать в 30 — весьма неплохо, хотя бы дата круглая. Чимин вот умер в 26 — не такое красивое число.  — Нет, — отрицательно мотает головой альфа. — Я не сдохну, Чимин, не дождёшься.       В гостиной раздаётся грохот, отчего Намджун автоматически распахивает глаза. Он подрывается с места, спешит на звук, и видит на полу разбитую люстру, свою любимую хрустальную люстру, которую искал по всему Лондону, увидев подобную однажды в гостях у своего любовника.  — Знал, да? — хмыкает альфа, глядя на осколки. — Знал про люстру, и почему я её так любил?       Намджун отпинывает блестящие стекляшки, сплёвывает прямо на пол. Зачем ему уют и чистота, если вся его жизнь превратилась в сплошной бардак? Заслуженный, разумеется.  — Я понял тебя, вымещаешь ревность, — усмехается альфа, за что получает смачный удар по лицу. — Блять! Как ты это делаешь???       Намджун чувствует неприятное тепло над верхней губой, проходит пальцем — кровь из носа. У него и раньше частенько шла кровь из носа, а Чимин всегда ему с этим помогал, теперь — вряд ли поможет. Добавить — запросто.  — Я бы поговорил с тобой, — рассуждает Намджун, роясь в аптечке в поиске ваты. — Серьёзно. Я бы даже тебя выслушал. Ты, должно быть, меня ненавидишь за всё. Да, Чимин?       Ответом служит глухой стук в стену, Намджун понимает — ответ утвердительный.  — Круто быть всесильным? — выкрикивает Намджун. — Но ты — ничтожество! Ты был никчёмным омегой, инкубатором! На большее ты не был способен, слышишь?!       Намджун обращает внимание на собственное отражение в зеркале. Он выглядит, как настоящий сумасшедший: всклокоченные волосы, оборванная и грязная одежда, безумный взгляд, и речи, обращённые в пустоту. Он шарахается, отворачиваясь от отражения, отшвыривает аптечку, проходит прямо по осколкам разбившейся люстры, чтобы направиться в спальню.  — Ты — ничто, — вновь повторяет Намджун. — Ты — последняя сволочь! Подумай о детях, Чимин! Что будет с ними, если я присоединюсь к тебе? Что? С ними? Станет? — проговаривает по слогам.       Детей ждёт детский дом. Это известный факт. Родственников нет ни у Намджуна, ни у Чимина, близких друзей, готовых взять опеку, тоже не имеется. Они обречены на жизнь в детском доме, но, как бы ужасно это ни звучало, иногда жизнь там — лучше жизни с таким «отцом».       Намджун вновь отрубается на своей постели. У него совсем мало сил и жизненной энергии. В доме есть только вода, а больше ни крошки. Он погружается во тьму, где видит Чимина. Видит его образ, что стоит и улыбается. Улыбка его вновь устрашающая, больше похожая на оскал бешеного животного. А кожа прозрачная, она просвечивает даже… Намджун тянет к нему руки, желая прикоснуться, но рука проходит насквозь.  — Ты делал из меня жертву. Но теперь жертва — ты. — Чимин из сна повторяет собственные слова из записки. — Проси у меня прощения, или же я не дам тебе жизни.  — Нет. — отвечает Намджун, мерзко ухмыляясь. — Ни за что.       Лик Чимина рассеивается, и Намджун более ничего не помнит. Он проводит в забытье несколько часов, даже не отдавая отчёт времени. Он давно сбился, и больше даже не следит за сменой суток, за наступлением дня и ночи… У него в этой квартире, где он заложник, где он агнец на заклании, теперь совершенно другое исчисление времени.

flashback

 — Мне очень жаль, — врач отдаёт Чимину какие-то бумаги с прописанными диагнозами, которых вереница. — Мне, правда, жаль.  — Вы же так шутите? — грубо встревает Намджун, что сидит на койке, рядышком. — Это херовая шутка, так и знайте.  — Я не шучу, — седовласый доктор снимает очки, устало трёт переносицу. — Я всё озвучил. Всё записано в истории болезни пациента.       Прошёл месяц после рождения Чимином четвёртого ребёнка, прошёл ещё один месяц его персонального ада. Намджун вновь нашёл клиентов, уже заключил договор, и наступило время планового осмотра, дабы следующие месяцы прошли в подготовке к новой беременности. Да вот только плану альфы не суждено сбыться. Обследования показали, что Чимин больше не сможет иметь детей.  — Мы готовы заплатить любые деньги, — нервничает альфа, ведь у него из-под носа уплывает собственный инкубатор для денег. — Мы можем отправиться в другую страну для лечения, если это будет необходимо.  — Господин Ким, — прерывает Намджуна врач, вновь цепляя очки. — Вы не понимаете.  — Что? — альфа вскакивает с места. — Что я не понимаю??? Мы живём в двадцать первом веке, возможно всё!  — Не всё, — врач вздыхает. — Мне жаль, но ваш муж больше не сможет иметь детей. Никогда. Вы можете прочитать все подробности в истории бол…  — К чёрту! — психует Намджун, пугая Чимина и врача. — Засуньте эту историю болезни себе в задницу. Понятно?       Врач думает, что Намджун психопат. Чимин думает, что ему теперь жизни спокойной не видать. А на самом деле, в Намджуне вновь проснулась алчность, безудержная жадность, приправленная бездушием. Хотя… Она никогда и не дремала.       Намджун пропадает на несколько дней. Чимин проводит время с детьми, даже немного выдыхает, много играет и гуляет с ними, готовит разные вкусности, шустро суетясь на кухне. Кухня — его любимое место. Она даже немного уютная: здесь есть его картины и живые цветы. Это единственное место в доме, где он чувствует себя в своей тарелке, ведь именно здесь его муж появляется реже всего. Остальные комнаты холодные, они тёмные, поглощённые мраком интерьера и мраком души.       Чимин радуется, что может немного выдохнуть, побыть с детьми, посвятить им всё своё время, а ещё немного подлечить все ссадины и синяки. Не душевные, нет, для них лекарства не имеется. Физические. Те, что Намджун оставил на нём в тот вечер, после посещения врача, а затем исчез. Тэиль даже хотела вызвать для папы скорую помощь, когда нашла его в чулане полуживого — полумёртвого. Но Чимин уверил, что всё в порядке, собрал себя в очередной раз по кускам, по крупицам, по атомам, зализал раны, спасаясь в объятиях детей…       Счастью не суждено было длиться долго.       Намджун явился в один из вечеров. Пьяный. Он приехал с каким-то мужчиной, который схватил в охапку Тэиль с Сонгуком, кричащих, умоляющих отпустить их к папе, а потом увёз в пансионат, по наставлению альфы. Чимин же оказался связанным, на их постели, на их «семейном ложе», которое Намджун так сильно любил марать собственной спермой, смешанной с кровью омеги.       Намджун вновь взял его силой, наплевав на все запреты врачей. Он обошёлся с ним не так, как во все прошлые разы, как обходился все годы совместной жизни, он в эту ночь стал более изощрённым, по-настоящему одержимым. Он вымещал на омеге всю свою злость, ненависть, ярость. Он не оставил на нём и живого места, избивая и одновременно с тем вдалбливаясь в рваное тело.       Он влил в него яд.       Намджун осознанно пришёл к решению избавиться от омеги, но отпустить его на все четыре стороны — казалось для альфы настоящим подарком. Чимин нарушил его планы состоянием своего здоровья, а Намджун взамен решил разрушить ему жизнь. Лишить его жизни.       После продолжительных побоев, что багровыми пятнами разошлись по всему телу, Чимин не погиб. Он был на грани, но всё ещё жив, а потому альфа, в прямом смысле этого слова, влил в него яд. Такой, что убивает моментально. Ему не хотелось пачкаться, марать руки какими-то другими способами, потому он попросту раскрыл его губы, влил жидкость, а после сжал, чтобы она проникла внутрь.       Чимина не стало около четырёх часов ночи.       Намджун заранее позаботился об избавлении от тела, не зря он пропадал несколько дней, а простодушный Чимин ведь думал, что у него настали светлые дни. Наивный… Муж специально подготовил для него «все условия». Условия, в виде парочки амбалов, что чисто сделали своё дело, избавившись от тела, попросту вывезя за пределы города. Говорят, если тело облить кислотой, а потом… Намджун не стал вдаваться в подробности. Ему прислали фотоотчёт с места избавления, а он прислал на счёт амбалов обговоренную сумму.       О легенде для всех он тоже позаботился. Хотя… Для кого для всех? У Чимина нет родственников, нет друзей, а детям он решил сказать, что папа уехал. Уехал далеко, бросив их, чтобы никогда не возвращаться. Тоже самое он решил сказать и собственному окружению, якобы Чимин попросту испарился, а поверить юристу — дело лёгкое. Он лишь клиентам не признался, они обещали особо крупную сумму, больше, чем в прошлые два раза, а потому Намджун не посмел обмолвиться, что дело сорвано, что Чимин больше не может иметь детей, что Чимина, в принципе, больше нет. Альфа начал активный поиск нового омеги в социальных сетях, сроки горели, а уложиться было необходимо. Нельзя, чтобы договор сорвался.       После — встреча похожего на Чимина парня в пабе, а далее — всё происходящее в квартире. Намджун только теперь понимает, что тот вечер, когда он встретил двойника своего мужа — стал отправной точкой. А ещё Намджун понимает, что тот парень неспроста был так сильно похож на Чимина, вот только видел это лишь он, а не остальные… Призраки, говорят, умеют многое. И Чимин попросту решил таким образом поздороваться с собственным мужем. Мужем, убившем его.

flashback

 — Ты здесь? — бормочет Намджун, приоткрыв глаза. Он не знает сколько проспал, но у него уже практически нет сил. — Отвечай, Чимин. Здесь?       С тумбочки, что стоит рядом с кроватью, падает будильник. Падает циферблатом кверху, и Намджун, опустив взгляд, видит, что на часах три часа дня. Он поднимается, и садится на постели, голова его кружится, а ноги будто совсем потеряли силу. В горле пересохло, жутко хочется пить, он направляется в сторону кухни, попутно бросая взгляд на неизменную записку, что лежит на полу. Любой человек давно бы сошёл с ума от происходящего, но Намджун нет. Он держится, имея не только огромную страсть к деньгам, но и от того, что ненавидит проигрывать. Поддаться призраку Чимина — равносильно проигрышу.       Мужчина вспоминает слова омеги из сна. Он велел просить прощения. Серьёзно? Никогда. Да, гордыня смертный грех, но этот грех в Намджуне меньшее из всех остальных.  — Прощения тебе? — усмехается альфа, наливая себе воду из графина. — Ещё может в ноги упасть? Умолять? — снова усмехается.       Намджун делает первый глоток и… тут же выплёвывает. Он ошарашено смотрит в стакан, хлопает глазами, ничего не понимая, переводит взгляд на графин — в нём вода, но в стакане… В стакане кровь.  — Ты издеваешься??? — орёт в пустоту альфа. — Ты запер меня в четырёх стенах, лишил денег, лишил еды, а теперь и это???       Намджун яростно выплёскивает содержимое стакана в раковину, наполняет его водой вновь, перепроверяет пока несёт ко рту — внутри вода. Но стоит ему сделать лишь один глоток — внутри оказывается настоящая кровь! Это не вода, окрашенная в красный… У воды не бывает такого яркого металлического привкуса.       Новая волна страха окутывает всё сознание. Без еды человек может прожить гораздо дольше, чем без воды. Намджун всё ещё не растерял надежд на спасение, размышляя о том, что его вполне могут кинуться на работе, или же клиент, да тот самый друг — знакомый, в конце концов. Без еды человек способен прожить около десяти дней, без воды — всего три.       Намджун пробует снова, но только набирает воду из-под крана. История повторяется, вода становится кровью.  — Чёрт бы тебя побрал, Чимин!!! — вопит Намджун, швыряя стакан на пол. Стекло — вдребезги, а под ним лужа крови. — Чёрт бы тебя побрал!!! Ненавижу! Сука!!! — альфа из последних сил лупит кулаком в стену, но в этот момент ощущает…       … Намджун ощущает ледяные руки на своей шее, что давят, окольцовывают в тиски… И, если бы Намджун сказал, что встречал что-то страшнее в своей жизни — он бы соврал. Перед глазами вся жизнь пролетает, а особенно ярко крайние годы.       Их с Чимином первая встреча. Омега совсем юный, такой несчастный, он потерял семью, потерял кров, совсем не знал куда идти, но тут вдруг Намджун. Эдакий рыцарь без доспехов. Приютил, влюбил в себя с первой встречи, обогрел…       Руки на шее сжимаются сильнее, а Намджун лишь держится за стену.       Свадьба. Их светлая и шикарная, очень торжественная. Гуляли на широкую ногу, Намджун так решил, а Чимин заходился в восторге, глядел своим взглядом щенячьим, хлопал ресницами, перебирал пухлыми губами, в попытке что-то сказать… Он такой роскоши никогда не видел.       Намджуна резко тянут за волосы, а он поддаётся. Больно. Очень.       Рождение Тэиль. Крошечный свёрток, вручённый на пороге роддома, крошечный носик, торчащий в конверте. Первые серьёзные хлопоты, крики младенца по ночам, и первые измены Чимину. Намджун стал уходить из дома, сбегать от этого шума, забываться в объятиях распущенных омег…       Намджуна яро тянут куда-то. Всё ещё за волосы и, похоже, в спальню.       Сонгук. Когда в их семье родился сын, Чимин обмолвился, что теперь всё точно станет хорошо. Наследник родился! Не стало. К изменам добавились побои, насилие: психологическое и физическое. Намджун стал откровенно наглеть, а Чимин всё переносил. Любовь? Нет. Её здесь никогда не было, увы.       Намджуна швыряют на кровать, безжалостно и резко. Альфа морщится, но понимает — заслужил.       Переезд в Лондон. Договор о первом ребёнке. Роды. Договор о втором ребёнке. Роды.  — Прости, — сквозь зубы шепчет Намджун, потому что ему не дают говорить нормально, вновь сдавливая шею. — Пощади. — по щекам текут слёзы, то ли от боли, то ли от страха, альфа и сам не понимает. — Умоляю, Чимин… — пульс отбивает свой ритм даже в кончиках пальцев ног. Страшно. — Молю, Чимин…       Хватка слабеет, а после и вовсе пропадает. Намджун закашливается, хватается за горло, заваливается на бок и прикрывает глаза. В организме жизненные силы уменьшаются с каждой секундой. Несколько дней без еды, теперь без воды, плюс удушье… Перед глазами вновь мелькают картинки прошлого. Врач, диагноз Чимина, избиение. Поиски амбалов, юридические соглашения с ними… Убийство омеги.       Здесь. На этой же постели. Как иронично.       Намджуна не стало около четырёх часов дня.       Будильник, что так и лежит циферблатом кверху, показал именно это время.       Цифра четыре в Корее символизирует смерть.       Чимин родил четырёх детей. Детей, что обязательно будут счастливы… Двое из них вырастут в детском доме, но в будущем станут прекрасными и сильными людьми. Властными — как отец, честными — как папа. Ещё двое вырастут совершенно в других семьях, и никогда не узнают о своём настоящем происхождении, но это необязательно, ведь семьи, в которые они попали — замечательные. Они безумно любят своих сыновей, они обязательно дадут им всё в этой жизни, и даже больше. В этом, хотя бы в этом, призрак Чимина может быть спокоен.       Чимин нарисовал четыре ириса на той самой картине, что стала последней в его земной жизни. Но не последней после. Призраки тоже ведут некую «жизнь», они даже умеют писать, не зря ведь он оставил своему мужу записку, а ещё умеют рисовать… Например, портреты всех своих четырёх детей, за которыми наблюдают, ощущая в эти моменты редкое тепло где-то внутри.       Чимина не стало в четыре часа ночи, а Намджуна в четыре часа дня. Чимин погиб незаслуженно, а Намджун — вполне. Разумеется, никто не Бог, и никто не может судить, но можете быть уверены, Чимин там, наверху, договорился и получил разрешение, как бы странно это ни звучало.       Каждый получает по заслугам. Каждый должен испытать на себе хотя бы долю того, от чего пострадала его жертва. Каждый, кто когда-то нашёл для себя жертву, пытался превратить её в агнца на заклании, — сам становится жертвой, и тем самым беспомощным ягнёнком. Таковы законы этого мира, хорошо это, или плохо — судить не нам, но есть неоспоримый факт — каждый действительно получает по заслугам. А ещё говорят, что собаки лают — караван идёт. Вот и Чимин стал тем самым караваном, сумевшим, даже после смерти, воздать по заслугам той самой собаке, в образе собственного мужа, превратив его из вольного животного в беспомощного ягнёнка. Агнца на заклании.