Amor tussisque non celantur

      Пятый неуклюже вываливается из портала на колени, сдирая тонкую кожу в кровь, и отфыркивается от пыли. Гордость и чувство собственного превосходства распирали его изнутри как никогда: вот его папенька какой идиот, сомневается в том, что он еще не может путешествовать! Более того, он, Пятый, умудрился прихватить с собой эту мелкую странную девчонку ― как ее там зовут? ― Долорес. А где она кстати?       Мальчик оглядывается и сердце сразу ухает в пятки. Как он сразу не смог заметить едкий дымный воздух, мелкие острые искры огня, каменную крошку и обломки зданий?       Пятый тяжело сглатывает, проталкивая слюну в горло, а где-то в груди начинает мерзко ворочаться страх. Харгривз, немного пошатываясь, на деревянных ногах поднимается с земли и делает неуверенный шаг в сторону каких-то огромных глыб. До мальчика с трудом доходит, что это все ― улица, по которой он только что бежал, пытаясь высвободить рукав из дрожащих пальцев Долорес.       Долорес.       Он все еще не знает, куда эта несносная девчонка запропастилась.       ― Д-долор-рес? ― сипло выдыхает Пятый, еле шевеля губами, и еще раз с ужасом оглядывается, до белых пятен сжимая запястья. ― Долорес? Долорес, непутевая ты девчонка! ― со злым отчаянием, почти плача, вскрикивает он и жмурится, оттягивая слабыми пальцами волосы.       ― Да тут я, тут, амиго, не ори, ― мальчик испуганно вздрагивает и оглядывается по сторонам, не понимая, откуда слышится голос, ― и не обзывайся, а то разговаривать не буду, понял?       ― Да плевать, ― отмахивает мальчишка и подавляет истеричный всхлип. Все ведь еще не так плохо, правда? Сейчас он найдет эту Долорес и…       ― Я не “эта Долорес”, чтоб ты знал, ― злобное шипение раздается где-то прямо над самым ухом (Долорес всегда была выше него), и Пятый шарахается в сторону, оборачиваясь назад и понимая, что там никого нет. ― Меня, милейший всезнайка мистер Пятый, зовут Ло, и мне очень жаль, что после тринадцати лет, проведенных вместе, ты так и не смог этого запомнить.       ― Где ты? ― Пятый еле держится, чтобы не сорваться ны рык, и шумно дышит носом. Ногти неприятно царапали кожу ладоней.       ― Тут.       ― Где это твое “тут”, идиотка?       ― Да в Караганде.       ― Ты можешь нормально разговаривать, дура? ― Пятый нехорошо щурит глаза и поджимает губы.       ― А ты можешь нормально понимать и слушать, кретин? Тоже мне, папенькин умник нашелся!       ― Поехавшая, ― рычит Пятый. ― Да плевать, оставайся тут, если так хочется, ― и он срывается с места.       Надо во что бы то ни стало выбраться из этого странного места домой. Он не собирается оставаться тут с этой дегенераткой.

***

      ― Лютер… ― еле слышно выдыхает Долорес (“я Ло, треклятый чурбан!”) где-то рядом, и Пятый готов поклясться, что сейчас она еле сдерживает рыдания, как, впрочем, и он сам. Пятый не слепой, он давно знал о том, что Ло неровно дышит к Первому, хоть и проявляла это весьма странным образом. Например, в раннем детстве подсовывала мальчику лягушек, которых очень любила, и без разницы какие они были ― дохлые ли, живые ли, препарированные или по частям, ― в вещах Лютера регулярно находились жабы или высушенные головастики. Впрочем, ее поведение не сильно изменилось с того времени.       Мысли о прошлом немного вернули Пятого в реальность, и он еще раз осмотрел лежащий труп, натыкаясь взглядом на что-то блестящее в пальцах брата. Мальчик почти молниеносно нагнулся, вырвал вещицу и сунул в карман, решая изучить ее потом.       ― Ч-что ты там… ― Ло, немного заикаясь от истерики, комом стоящей в горле, кажется (мальчик все еще не нашел ее и уже начинает думать, что его травмированное внезапными скачками во времени сознание играет с ним злые несмешные шутки), нагинается к Пятому, пытаясь разглядеть, что же он откопал.       ― Не твое дело. Иди рыдай дальше. Как-никак, самое девчачье занятие в мире.       ― Ах ты!.. ― задыхается от злости и слез Ло, а потом, спустя пару секунд молчания, едко выдает: ― Сам же еле держишься, чтобы не разрыдаться, мистер всезнайка. Как девчонка.       Пятый давится воздухом, выпучивая глаза, и уже собирается ответить этому юному дарованию что-нибудь, не отличающееся по едкости, как его прерывает тонкий вскрик (сейчас он мог бы сказать, что она испуганно прикрывает рот руками, пятясь назад. Мальчик даже не представляет, откуда берется такое четкое и живое изображение девчонки, как будто она сейчас стоит рядом с ним и он может ее видеть, хотя на самом деле все далеко не так.)       ― Пятый, т-там… Там Эллисон.

***

      Этой ночью Пятый спал так плохо, как никогда еще не спал. Не было привычного пыхтения и ворочания в голове, никто не напел давно знакомую и немного надоевшую Suo Gan, никто не пожелал спокойной ночи. Никто не успокоил его после внезапного ужасно реалистичного кошмара.       Пятый сел на почему-то неуютной и непривычной мягкой кровати. Он так давно не чувствовал чистого белья, пропахшего ромашковым кондиционером, так давно не слышал скрипения теплых паркетных досок, так давно не был в своем, кажется, родном мире, что стало даже жаль себя.       Подросток вздрогнул и посмотрел на руки. На несколько секунд ему показалось, что они опять в земле, содраны до мяса, и ногти вырваны с корнем.       Похороны Лютера, Эллисон и Клауса были самым ужасным воспоминанием, оставшемся с апокалипсиса. Пятый помнил, как больно ему было дышать тогда.       Помнил, как своими руками выкапывал могилы братьям и сестре. Копал долго и без перерыва ― сил на слезы, на сон, на голод совсем не было. Вместо этого были тяжелые окостеневшие трупы, содранные до костей руки и довольно увесистый обломок вместо лопаты.       Помнил, как выкопал себе могилу и почти лег в нее, если бы не Ло. А может, если бы не огромная вина перед девочкой за все то, что происходит с ней сейчас по его, Пятого, вине. Наверное, если бы Ло могла, она бы оттаскала его за волосы, а потом бы обняла и неуверенно чмокнула в макушку, плача вместе с ним. Но Ло не могла, и Пятый тихо плакал глубокой ночью, когда был точно уверен в том, что она спала. Конечно, он не был уверен в том, что она не знает этого.       Помнил, как лег рядом с небольшими холмиками могил, когда все закончилось, и глухо разрыдался, загребая израненными руками землю.       Помнил глупое и неуверенное “все будет хорошо” в своей голове, когда истерика сошла на нет.       Помнил, проваливаясь в нездоровый сон, как Ло тогда впервые запела. Фальшиво и иногда путаясь в словах, но Пятый все равно был ей благодарен как никогда.       Пятый, вздрагивая, выныривает из мутных воспоминаний и смотрит в тонкое оконное стекло, наблюдая за далекими всполохами молний.       “Пора”, ― решительно вздыхает он, сжимая руки в кулаки.       “Время не ждет. И Ло тоже”.

***

      ― Тут очень темно. Почему ты не хочешь лампочку какую-нибудь поставить? ― задумчиво проносится где-то совсем рядом, но мальчик уже не дергается и не ищет источник звука, судорожно прыгая взглядом по всему, что его окружает. Раз он сходит с ума, надо делать это спокойно и без резких движений.       ― Ты про что вообще? ― отстраненно хмурится Пятый, пытаясь выудить из-под завалов помятую, но новую коробку мясных консервов.       ― Про голову твою. Тут все очень темное и холодное, а еще все в ужасном порядке. Прям чересчур. Можно я немного уютнее обустроюсь?       Консерва с громким звоном выпадает из рук.       ― Что ты… Как ты вообще могла узнать, что у меня в голове? ― немного испуганно вскрикивает Пятый, таращась куда-то в сторону, где, предположительно, должна была находиться Ло. У нее что, совсем крыша поехала? И что ему теперь с ней делать?       ― Да ничего у меня не поехало, отстань, ― отмахивается Ло, морщась. ― Живу я у тебя в голове, вот. Извини, что без предупреждения заехала, платить мне, кстати, тоже нечем, да и новоселье как-то не очень горю желанием отмечать, ― секундное молчание, чтобы дать Пятому переварить все сказанное и… ― Так можно мне что-нибудь типа кровати и лампочки хотя бы? Тут и правда очень неуютно и холодно.       ― Так это я, получается, крышей поехал, раз ты у меня в голове живешь… ― Пятый хмурится и трясет головой. ― Нет-нет-нет, так дело дальше не пойдет, надо искать себе нормальное общение.       ― Ты серьезно?       ― Серьезнее некуда.       Ло сокрушенно вздыхает.       ― Послушай, Харгривз, я не виновата в том, что наши с тобой способности вошли в резонанс, и твоя, как более сильная, мощная и, на данный момент, более развитая, подавила мою, из-за чего я застряла в твоей бараньей башке, где ничего, кроме ящиков с кучей бумаг, рассортированных по размеру, важности и алфавиту, нет! Так что, будь добр, помоги мне хотя бы немного обустроиться в твоем сознании, а потом я как-нибудь сама все сделаю. Постараюсь свалить, раз так тебе осточертела, что ты меня за тульпу держишь! ― вспыхивает Ло.       ― Ну и вали. На все четыре стороны вали, ― шипит Пятый, нервно одергивает грязные рукава пиджака, подбирает упавшую консерву и направляется к их временному укрытию, чеканя каждый шаг.       ― О, так ты из всего моего монолога вычленил только это! Как же это похоже на тебя, Пятый! ― вскрикивает Ло, шумно выдыхая через нос и топая ногой. Пятый не обращает на это ни малейшего внимания. ― Теперь ты меня еще и игнорировать будешь? ― ее голос удивленно срывается, и Пятому бы очень хотелось ухмыльнуться, но он старается держать маску дальше. ― Ну и пожалуйста, ― она набирает воздуха в грудь побольше и громко шипит: ― ебанутый.       Они не разговаривают около двух дней. Два ужасных дня для Ло, потому что Пятый где-то отрыл сломанный манекен, назвал его ее именем, и обращается к этой кукле тоже “Ло”! Вот гад! Променять ее, настоящего живого человека, пусть даже и застрявшего в его голове по стечению обстоятельств, на какую-то пластмасску-переростка и играть с ней в дочки-матери!       Сказать, что Ло была в бешенстве, ― ничего не сказать.       Только к концу второго дня, ближе к ночи, когда Пятый развел неумелый костер и соорудил небольшой спальный мешок, стало понятно, что их глупая ссора, кажется, сошла на нет. У Ло в ее-Пятого комнате появилась небольшая раскладушка, плед, подушка и несколько свечей.       “Не хочу тебе завидовать, но и без всего, как у меня, оставлять тоже не хочу, так что держи номер люкс. Так и быть, можешь не платить”, ― Пятый сам не заметил глупую улыбку, мелькнувшую у него на губах, и продолжил пусто следить за разлетающимися от ветра оранжевыми искрами.       “Спасибо, ― Ло удивленно выдыхает и присаживается на краешек скрипучей раскладушки. ― Тогда... спокойной ночи?”       “Да”, ― Пятый кивает, неуверенно прикрывая глаза.       Пару минут в его голове слышно шуршание, пыхтение и скрип пружин. Пятый морщится, понимая, что теперь ему предстоит терпеть это очень и очень долго.

***

      “Ло? ― Пятый лежит на спине, со смутным испугом смотря наверх, в бездонное глубокое небо. Звезд не было видно ― сизый смог застилал почти все. Пятый дернулся от треснувшей деревяшки в костре. ― Ло? Ты спишь?”       Пятый вздыхает и поворачивается на бок, поближе к догорающим доскам.       “Чего тебе, заноза”, ― сонно зевая, тянет Ло, потягивается на скрипучей раскладушке и натягивает плед до носа.       Пятый облегченно вздыхает, понимая, что все в порядке, и тревога понемногу отступает.       “Да вот, думал, ты уже подохла, а нет, жива еще, гусеница”, ― фыркает он про себя и прикрывает глаза.       “Слушай, ты если что-то хотел, давай говори. Ты же знаешь, я злая как волчара, когда не высплюсь. Это ты у нас всегда такой, а я-то ангелочек во плоти и здоровый дух в твоем здоровом теле, так что давай как-то резче двигайся”, ― недовольно бурчит Ло, переворачиваясь на другой бок.       “Ну ты как обычно, зараза мелкая”, ― Пятый морщится и вздыхает.       “Если на этом все, я засыпаю”, ― протягивает Ло и уже собирается закрыть глаза, но фраза Пятого выводит ее из колеи.       “Спой мне, пожалуйста. Мне страшно”.

***

      ― Так… ― осторожно начинает Эллисон, ― где, все-таки, Долорес, Пятый?       Пятого как в воду холодную головой окунают, когда он слышит этот вопрос. Он медленно поворачивает голову к сестре, и Эллисон по едва промелькнувшей панике в глазах понимает, что все куда хуже, чем ей казалось.       Подросток усмехается, едко щуря глаза, а Эллисон уже начинает сомневаться в том, что эта ехидина вообще способна на еще какие-то эмоции, кроме яда и нескончаемой злобы. Отвращение тихо плескалось где-то в глубине души, и женщина старалась не обращать на это внимания.       ― Ло, сестрица, ― выдыхает Пятый, прикрывая глаза и не спуская с губ противной привычной ухмылки, ― наверняка жива и здорова и совсем не парится о том, что происходит в нашей чертовой семейке, ― морщится он, прокручивая раз за разом в голове “я надеюсь, с тобой все в порядке” и со слепой верой ожидая, что вот, прямо сейчас Ло шумно вздохнет, хихикнет и выдаст что-то типа “да тут я, кокос недозревший”. Или, может, не кокос, а фундук. Она все время давала ему какие-то странные прозвища, что его немного раздражало.       ― А почему она не может вернуться домой? ― непонимающе хмурится Эллисон, взмахивая руками.       ― Может, из-за того что мы все к ней просто ужасно относились в детстве? ― срывается на истеричный смешок Пятый. ― Лютер не обращал на нее и малейшего внимания, хотя, между прочим, знал, что она к нему испытывает, ― осознание, что Ло все еще может быть влюблена в Первого, внезапно настигает Пятого, и он давится воздухом и почти шипит, вздергивая подбородок. ― А хотя, ну вас, знаете. И сами, вроде, в курсе, какие грешки за вами водятся. Не дети уже, ― подросток исчезает в яркой синей вспышке, оставляя Эллисон и подошедшего Диего одних в большом холле.

***

      ― Какой же ужасный кофе, ― морщится Пятый, сжимая в пальцах картонный горячий стакан с напитком. ― Помои.       Он был один, и дорога в библиотеку, в которой он уже все перерыл, но, по просьбе Эллисон, шел перепроверить информацию о ванином ухажере, который, на его взгляд, вообще не имел никакой причастности к приближающемуся с каждой секундой апокалипсису и к бесследно пропавшей Ло. Пятый коротко вздыхает и в который раз собирается повернуть обратно, спрятаться в каком-нибудь заброшенном здании и исписать там все стены формулами и уравнениями в попытке решить, кого же можно убрать для отсрочки апокалипсиса. Жаль только, что Эллисон допросит его со всей дотошностью и не отпустит, пока он не расскажет все, что нашел.       Стаканчик с недопитым кофе (растворимой дрянью, которую разбавили канализационной водой) летит в ближайшую урну, оставляя на тротуарной плитке несколько бурых бесформенных пятен. Мальчик брезгливо вытирает ладони о шорты, поправляет пиджак и нервным движением натягивает рукава до фаланг больших пальцев. Сглатывает ком, пытаясь хоть как-то усмирить не на шутку взбушевавшуюся тревогу, и хмуро исподлобья оглядывает серое высокое здание библиотеки. Взгляд снова цепляется за грязно-белые часы.       Тринадцать минут третьего.       Подросток сглатывает. Взявшееся из ниоткуда тиканье оглушительно стучит по барабанным перепонкам, и Пятому бы очень хотелось спрятаться и не высовываться, но времени совсем не остается.       Он вздыхает, прикрывая рукой глаза, и закусывает губу изнутри, давя нервный смешок глубоко в горле. Воспоминания настолько замылены, что он не помнит, как толкает плечом железные массивные двери, как взлетает на предпоследний этаж по лестнице, усаживается за свободный компьютер. Вся его сумасшедшая семейка осталась где-то далеко-далеко. Сейчас нужно успокоиться и стараться не думать о том, что если он не найдет Ло, то она тоже может остаться лежать под завалами или, что хуже, скитаться по апокалиптическому миру в полнейшем одиночестве. Нужно отогнать все липкие страхи и это непонятное странное предчувствие.       Пятый долго сидит и пялится в темный экран пузатого монитора, боясь двинуться лишний раз, чтобы не спровоцировать себя на такие ненужные сейчас эмоции. Глубокий вдох носом ― и выдох. Вдох ― и выдох. Все предельно просто.       Подросток чувствует, как расширяющиеся при вдохе легкие с приятной болью давят на ребра и как голова немного кружится от переизбытка кислорода. Это приводит в себя.       В следующую секунду Пятый уже поправляет челку привычным жестом, едва касаясь пальцами лба, и, скользнув по монитору взглядом, включает компьютер. Вздрагивает и впивается в слегка посветлевшее стекло взглядом, выискивая то, что видел буквально только что, но не может выцепить из размытого отражения в мониторе. Сжимает мышку в руках почти до хруста, шепчет “твою же мать” и срывается с места, грохоча стулом.       Поебать на шикающих и возмущенных читателей, поебать на все. Есть вещи и поважнее этого.       Ло.

***

      Портал выплевывает Пятого прямо к памятнику Бену.       Звон резко скакал от висков к глазам, от глаз к ушам, накрывал затылок, дырявил череп изнутри тонюсеньким сверлом, и уже мальчик сдавленно застонал, сгребая в кулак землю и ломая ногти. Их с Ло опять разбросало, будь неладны эти резонирующие способности.       Пятый настолько давно не чувствовал свою голову пустой, без кого-либо постороннего там, что теперь тишина казалась ему дикостью и ужасом. Он и до этого ее не очень любил. Ло же каким-то невообразимым образом догадалась об этом, поэтому почти всегда, когда они ложились спать возле тлеющих углей маленького костра, она рассказывала ему сказки (и откуда только она их так много знала?).       ― Твою мать… ― протягивает подросток, придерживая сваливающиеся брюки и чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота и истеричный страх. ― Твою мать.       Ло пропала, и он даже не имеет представления, где ее искать.       Чертова способность. Чертов апокалипсис. Чертов он, Пятый, ошибившийся в таком простецком уравнении.

***

      Пятый крадется между стеллажей, не понимая, зачем он это делает. Хотя нет, он понимает. Понимает, что Комиссия может кинуть наживку, и прямо сейчас, в момент, когда тревожность кривыми когтями впивается в лопатки и грызет затылок, когда Пятому больше всего на свете, до зубовного скрежета, хочется спасти свою семью и найти Ло, когда Пятый больше всего уязвим, он попадется на крючок ― и все, песенка спета.       Мальчик останавливается, шумно втягивая воздух через зубы, цепляется пальцами за книжную полку. Колени и лодыжки неприятно сводит. Ему все еще кажется, что впереди, в полутьме стеллажей, маячит Ло, его милая Ло, не покидавшая его голову фактически всю его жизнь.       Подросток собирается с мыслями, отгоняя ненужные как можно дальше, одергивает пиджак и рукава, нервно сует руки в карманы, шмыгает носом для уверенности и натягивает едкую самодовольную ухмылочку, вразвалочку направляясь к маячевшей невдалеке фигуре. Однако в паре шагов от нее сразу тушуется, сутулится, кусая губы.       ― Л-ло?

***

      Пятый смотрит на почти плачущую девчонку перед ним и сам еле сдерживает слезы, кусая дрожащие губы.       ― Боже, ты… Ты просто редкостный идиот, Пятый, ― срывающимся голосом шепчет Ло, размазывая пальцами слезы по лицу и глупо улыбаясь. В следующую секунду Пятый еле успевает уцепиться пальцами за ближайшую книжную полку и крепко обнять свободной рукой налетевшую на него девочку, удерживая их обоих от падения. Подросток глушит расслабленный смешок в груди, поглаживая Ло по слегка растянутой серой меланжевой футболке, и, уткнувшись носом в жидкие рыжеватые волосы, неловко целует ее в макушку. ― Я же говорила тебе про уравнение, дятел.       ― Вот, значит, как ты меня встречаешь, а, язва? ― хихикает подросток, щипая ее за ребра, и девочка тихо взвизгивает, ударяя его по плечу.       Ло ничего не отвечает, глупо улыбаясь куда-то в мальчишечье плечо. Пятый аккуратно обнимает ее уже двумя руками, гладя ладонями спину и лопатки. Они оба немного дрожат от распирающих их эмоций, и Пятый, кажется, наконец ощутил тонкое покрывало спокойствия, опустившееся на их головы и спрятавшее от тревоги и грядущего конца света.       Твою мать.       Конец света.       ― Ло.       ― Да? ― она нехотя поворачивает голову, искоса смотря на серьезный профиль Пятого.       ― Очень не хочется это сообщать, но нас ждет конец света. И сумасшедшая семейка.       Девочка фыркает и сокрушенно вздыхает, закатывая глаза; осторожно выкручивается из объятий, перехватывая рукав его пиджака поудобнее. Пятый насмешливо улыбается и тут же уверенно хватает ее ладонь, выводя из темноты стеллажей.       Ло цыкает и шепчет что-то “и за что мне это наказание божье”, но послушно идет за Пятым, задумчиво жуя губы.

***

      ― Где ты вообще пропадала? ― хмурится Пятый, сжимая в руке очередной стаканчик с кофе, к которому даже не притронулся. Ло лениво жевала сэндвич с омлетом, смотря себе под ноги. ― Почему сразу не пришла в Академию? Хотя бы ко мне в комнату.       ― Ну, ― нервно хихикает она, глотая сухой хлеб, ― пыталась выяснить что-то по поводу глазного протеза, но все безрезультатно. Этот докторишка конечно делал протезы на черный рынок, но даже там еще не было этой стекляшки и ее хозяина, так что… ― она разводит руками, прикрывая глаза. Пятый внимательно ее слушает, хмурясь и кусая губы. ― Мы потеряли единственную зацепку, и я теперь не знаю, с чего нужно начинать заново. Тупик, ― шепчет Ло, зло пиная пустую банку из-под содового Dr. Pepper. Банка с глухим звоном отлетает и стукается о пошатывающийся мусорный бак. Ло морщится.       ― А в Академию я не вернулась потому… впрочем, ты и так знаешь, почему. Извини, я просто в принципе не хотела пересекаться с ними. Мне страшно и неприятно, ― вздыхает девчонка, поправляя складки черной плиссированной юбки. ― Возможно, если мы сейчас придем туда вместе, я буду чувствовать себя немного более безопаснее, чем если бы я пришла в одиночку.       Пятый хмурится еще сильнее и еще сильнее вздергивает подбородок, глотая горькую ярость на своих непутевых родственников.       ― Если хочешь, можешь залезть ко мне в голову. Так же, вроде, привычнее нам обоим, да? ― незаметно улыбается он, поглядывая на задумчивую девчонку. ― Ты не будешь лишний раз контактировать с ними, но мы будем общаться. Чтобы нам обоим было легче.       Ло немного недоверчиво поглядывает на Пятого и вздыхает:       ― Почему-то мне кажется, что это может и не прокатить. После нашего перемещения я не особо пользовалась способностью, и мне кажется, что она снова выходит из-под контроля. Как бы она опять не вошла в резонанс с твоей способностью.       Пятый немного поморщился, вспоминая долгие и болезненные попытки “выплюнуть” Ло наружу из его головы. С Ло он не мог пользоваться способностью, потому что все силы уходили на попытки избавиться от чужого присутствия в голове, а Ло, в свою очередь, не могла выйти своими силами, потому что из-за вечного сопротивления способностей в голове Пятого образовался плотный барьер, искрящийся сине-зеленым, если к нему прикоснуться.       ― Но ты же понимаешь, что ею все равно придется пользоваться, если мы хотим остановить конец света?       ― Я не хочу рисковать тобой, пень ты этакий, ― вспыхивает Ло, но тут же успокаивается. ― Пойми, я боюсь, что если все опять пойдет к чертям, ты не сможешь переместиться ни сам, ни, тем более, с нами всеми, ― она неловко машет руками, кривя губы в грустной усмешке. ― Мне самой все это не в кайф, понимаешь.       ― Обычно ты меня уговаривала на всякие авантюры, ― хмыкает Пятый. ― Пока не попробуем, не узнаем, правильно?       Ло вспыхивает от внезапного упрека, сжимая кулаки.       ― Гусеница! Ты просто-       ― Да-да, я знаю, чертовски красивый невыносимый мудак, ― самодовольно ухмыляется Пятый, щурясь. ― Ну так что?       ― Подожди, а какой план? ― хмурится Ло, скрещивая руки на груди. Пятый смеряет ее холодным непроницаемым взглядом, но девчонка даже не дергается. ― Ладно-ладно, я просто перемещаюсь в твою прелестную головку, а ты потом телепортируешься в Академию, так?       ― Скажи спасибо, что я тебя очень люблю и не могу потерять стратегически важный элемент в моем плане по спасению мира, поэтому не могу убить за то, что ты назвала мою способность какой-то банальной телепортацией, но да, ты все на удивление правильно поняла, ― качает головой мальчик и шмыгает носом.       Девочка коротко судорожно вздыхает и зажмуривается.       В следующую секунду переулок, в который они завернули, озаряет небольшая бледно-зеленая вспышка, и Ло исчезает. Пятый облегченно вздыхает, чувствуя покалывание в ушах и небольшую тошноту, а потом где-то совсем рядом раздается ворчание, и подросток почти был готов рассмеяться самым счастливым смехом на земле.