Лабиринты дорог

Я бреду по темным улицам под дождем, И не надо торопиться, такие дела. Я шагаю на границе добра и зла Только с ветром, с ветром вдвоем. А навстречу, как обычно, ни души, Только тени крадутся за спиной. И никто не ждет, и некуда спешить. Я тот, кто всюду чужой.       Рана оказалась серьезнее, чем я думал. Пришлось проваляться в доме герцога Алвы две недели. И за это время много чего поменялось в моей жизни. Даже смешно, правда? Я сам не мог без посторонней помощи выпить глоток воды или поесть, например. Не говоря уже о чем-то более существенном. А жизнь менялась в такой скоростью, что дух захватывало. Например, мой отец, узнав, что на меня напали, сначала приехал в гарнизон и два часа разносил самого эра Людвига. Затем успокоился и сказал, что сам займется очисткой столицы от разного рода нечисти. А Двор Висельников сравняет с землей. Медведь страшен, если задели его медвежонка. А нам с Ричардом удалось поговорить один на один. Не сразу, конечно. Первые дни я пребывал в забытьи, и лишь выныривая из мутных снов, чувствовал порой его руку. Оказалось, Дик сам переживал из-за нашего разрыва. Он помнил, как я мечтал стать оруженосцем Ворона и решил, что теперь я возненавидел его. - А почему я должен был ненавидеть тебя? Разве ты выбрал себе сеньора? Или ты сам напросился к нему? Говорить было еще тяжело. - Н-не знаю, - смущенно ответил Ричард. И мне захотелось обнять его и затискать, хоть потом болеть будет как в Закате. Главное – душа не болит.       А еще со мной поговорил сам Ворон. Сначала он пришел ко мне узнать о моем самочувствии, и затем, усевшись в кресло, сказал: - Да уж, мало мне одного оруженосца, теперь и вы на мою голову свалились. Не думайте мне несложно вас лечить. Но с чего вы взяли, что нас с Диком что-то связывает, помимо клятвы? Наслушались бредней про Джастина Придда и картину? Вижу, вы оба еще неразумные малые дети, которые верят любым сплетням и слухам. Ладно, Ричард – он рос вдали от столицы, в замке, под надзором религиозной матушки. Но вы-то, маркиз? Вы впитывали дворцовые интриги, как губка. И от ревности едва не погубили и Дика и себя самого. - Вообще я вам скажу, - он налил себе вина, - что спать с собственным оруженосцем пошло. И мне хватает сплетен обо мне и Катарине Оллар, о Джастине Придде и о том, что я сплю со всем, что шевелится и не шевелится. Я хотел рассмеяться на его последней фразе, но лишь фыркнул и тут же скривился от боли. - А вы лежите спокойно и обдумывайте свою дальнейшую жизнь. Все равно больше делать вам нечего. Мало-помалу я выздоравливал, не только благодаря лечению лекаря-кэналлийца, но и заботам Дика. Тот не отходил от меня ни на шаг.       В то вечер когда я уже достаточно окреп, чтобы садиться в седло, Рокэ вызвал нас обоих. Налил по бокалу «Черной крови»: - А вы знаете, юноши, что началась война? На Совете Меча я был назначен Проэмперадором. Скажите, Эстебан, как вы смотрите на то, чтобы стать порученцем у генерала от кавалерии графа Лэкдеми? Мог ли я мечтать о большем? В первую секунду аж дыхание перехватило. - А… как же клятва эру Людвигу? - Думаю, он освободит вас от нее по моей рекомендации более чем охотно. С вами, юноша много хлопот. С Эмилем Савиньяком мы нашли общий язык очень быстро. С ним было интересно, он много рассказывал о военной стратегии, о лошадях, и… в-общем, если было время, мы говорили обо всем. А то, что рядом был Дик, казалось воплощением моих мечтаний. После того, первого разговора с Рокэ, когда он сказал, что не испытывает к Ричарду никакого влечения, я, стыдно сказать, проплакал очень долго. От осознания, что все проблемы оказались надуманными. От чувства облегчения – будто с души свалился камень величиной с Надорский Утес. Дик ничего не говорил, молча, гладил меня по волосам – как я его когда-то, в стылом коридоре Лаик. А у Рокэ хватило такта не беспокоить нас. Лишь через час он заглянул и передал стакан с успокоительным питьем. Но это в прошлом. А что впереди, пока не знаю. Война только началась, и мы в начале пути. Знаю, будут и тяжелые дни, и трудности похода, и смерти. Остается лишь надеяться на то, что пуля убережет тех, кого я люблю и ценю. И пускай герцог Алва считает надежду глупым чувством. В этом я с ним не согласен, как и Дик. И, скажу по секрету, граф Лэкдеми - тоже. Кстати, он разрешил мне называть его эр Эмиль. Впереди много всего. Но пока я совершенно и безоговорочно счастлив