По воле случая

Уже на следующий день Геллерт принялся меня учить.

      Занятие это было, мягко говоря, нелёгкое. Нет, не подумайте, теорию я схватывала на лету. Особенно после того, как нежданный наставник полностью перешёл на разговор с помощью чар перевода, и я услышала объяснения на родном языке. Принцип работы артефакта, на словах, тоже оказался незатейлив: камень-проводник впитывает в себя волшебную энергию хозяина, забирая часть его сил и равномерно распределяя их по всей поверхности кольца. Шинка же, служит для передачи в «сердце» изделия самих команд-заклинаний. Но, вот, практика… Когда кольцо признало меня обладателем и забрало частицу магии, всё пошло не совсем так, как планировалось. Волшебные силы, которые и раньше не особо-то проявлялись, пропали полностью. От слова совсем. — Смотри, — в который раз останавливал меня волшебник, демонстрируя собственные навыки владения подобным артефактом: — Я сосредотачиваюсь на том, что хочу проделать и перстень принимает мою команду. — с этими словами он вытянул руку в окно и отправил небольшой синий лучик в путешествие по бескрайним заснеженным горам. — Прямо как Эльза… Сейчас ещё «Отпусти и забудь» затянешь для полноты картины… — негромко сравнила я, нервно перекручивая на пальце новенький артефакт. Признаться честно, я не до конца понимала, почему вообще представляю для Геллерта и его команды такой интерес. Обугленный знак даров смерти, сейчас, лежащий на одной из тумбочек, явно не являлся достаточным основанием для столь повышенного внимания к моей персоне. Но это ещё ладно. Почему сам великий и ужасный Гриндевальд соизволил со мной тренироваться — вот главных вопрос. Он мог легко послать на это неблагоприятное дело Винду или вовсе кого-нибудь менее важного, но зачем-то принял эту мученическую ношу именно на свои плечи. Уже неделю, а то и больше он бесцельно проводил часы в моей безнадёжной компании. Между тем, Геллерт усмехнулся такому сравнению. Разумеется, никаких «снежных королев по-диснеевски» он не знал. Кстати об этом, надо побыстрее рассказать ему обо всех тонкостях сей империи. Ещё наколдует мне медвежонка Винни на надгробии… Если решит заморочиться. Тогда, ему и без Дамблдора тюрьма светит. Правда, маггловская. Тут уже из двух зол надо выбирать меньшее. — Это бесполезно, — наконец сдался мой нежданный наставник: — Ты совершенно не хочешь стараться. Завтра пробуем в последний раз. В последний раз. — А что будет дальше? — глухо поинтересовалась я, наблюдая за тем, как маг плавно отходит в противоположную сторону — к массивной дубовой двери. Тот ненадолго остановился и внимательно посмотрел на меня. Два разных глаза — холодный, практически прозрачный, цвета циркона и глубокий тёмно-палисандровый. В них даже читались разные мысли. Один, словно бы, глядел на меня с какой-то призрачной надеждой, а другой — с молчаливым презрением. Я больше верила второму. — Надеюсь, «дальше» не наступит. — наконец, ответил он: — Достаточно просто перестать отвлекаться и язвить на каждое моё слово. Язвить? Да, я даже представить не могла, что кто-то вообще способен соревноваться с ним в язвительности. Из уст одного из главных злодеечек поттерианы это звучало просто смешно. Возможно, его не устраивали мои постоянные рассказы про мир, из которого мне посчастливилось прибыть. Нельзя исключать того факта, что он мне не верил. Но побывать внутри одной из самых любимых историй и не поведать её героям про современность, казалось мне преступлением против всех ценителей Джоан Роулинг.

***

      Ещё одной неприятной деталью стало то, что шевелюра прогрессивно приобретала свой естественный оттенок. На голове у меня разместилась укладка а-ля «Нарцисса Малфой сменила парикмахера». Неудачно сменила, надо сказать. Пришлось провозиться несколько часов за вымыванием всего этого безобразия. Мало того, естественный серо-золотистый блонд знатно помутнел и поредел. Видать, дешёвая попалась красочка. Если ликёр был таким же, причину попадания сюда даже искать не нужно было. Но положительные изменения тоже имелись, мне наконец-то разрешили проводить вечера в общей гостиной. Здесь было по-своему уютно, даже имелся традиционный британский символ комфорта — камин. Я ни разу не видела, выходящих оттуда волшебников и, вообще, смутно полагала, как они туда могут поместиться. Хотя, рядом с ним и стояла наполненная почти до краев банка летучего пороха в, красивой обертке из какого-то болгарского волшебного магазинчика, пользовались ей явно нечасто. Изредка мне удавалось завести недолгую рутинную беседу с каким-то свободным от дел аконитом. Свободным от дел служащим Гриндевальда. Звучит бредово. Хотя, чего это я. Само моё прибывание тут — уже памятник сюрреализму. Одним словом, жилось мне крайне скучно. Не так я себе представляла жизнь в волшебном мире. Где обещанные суперсилы и мировая известность? Где мои крылья демона и радужные волосы? Где моя бузинная палочка? А, точно. Последнее, пока что, у Геллерта. Что со мной не так и почему я нарушаю законы счастливого попаданчества? Где-то рядом заиграла нежная музыка, заставившая меня обратить свой взор на фортепиано, находившееся в одном из углов своеобразного зала. За инструментом сидела Куинни. Меня нельзя было назвать ценителем элитарной музыки, но некоторые композиции были способны тронуть меня до глубины души. Та, что зарождалась под изящными пальцами волшебницы-леггилимента не была мне знакома и, до этого момента, не входила в список моей любимой классики. — Как называется эта мелодия? — полушепотом, завороженно произнесла я. Шансы на то, что меня расслышат были ничтожно малы. Но в одном мне повезло — у волшебницы хорошим слух был не только с музыкальной точки зрения. — Я не знаю. — глупо улыбнулась Гольдштейн в ответ: — Она сама приходит ко мне. Помогает отвлечься от людей и их мыслей. Когда я играю её, они почти не слышны. — девушка остановилась. Удивлённая тому, что мне ответили, да ещё и таким странным образом, я решила поддержать зарождающуюся беседу. В конце-концов, наша первая встреча была настолько короткой, что я едва успела рассмотреть тревогу на её лице. А сейчас, она уже вовсю откровенничает со мной, будто догадываясь, что я уже знаю про её дар. — А это сложно? Ну, играть на нём?.. — глупый вопрос. Очень глупый. Наивный и детский. Как раз для меня. — Пожалуй. — кивнула девушка, судорожно вздыхая. — Искусство — это не просто полёт фантазии. Это годы практики и труда. — И то верно, — подтвердила я. Как говорится, хотите снять фильм про писателя — покажите, как он, полуслепой от темноты, в поте лица, под тусклым светом лампады, строчит ненавистным тяжёлым пером очередной предмет самокритики. — Послушай, — решила ещё раз обратиться я: — Тогда, в комнате… Ты меня не на шутку перепугалась. — от неё последовал кивок: — Что стало тому причиной? — Гости у повелителя не задерживаются надолго, — печально пояснила она: — Я не хотела запоминать твоё лицо. Мне было страшно различить его в одном из трупов, над которыми издеваются местные оскорблённые и недолюбленные. Некоторые из них слишком жаждут крови и зрелищ… Это не приказ господина. Он лишь просит убить их. Но не истязать или осквернять. — тут её взгляд стал тверже, а в голосе появились стальные нотки: — Он не такой. Он выше. Он правда борется за нас. За наши права. Он хочет предотвратить войну. Войну. Смешно. Он не сможет сделать ничего против этого празднества хаоса и смерти. Он может только усугубить ситуацию. Я поёжилась. Кто такой Геллерт Гриндевальд? Такая будничная фраза — фраза из каждой второй картины про абьюзивные отношения, приобретает иной смысл, когда ты оказываешься лицом к лицу с проблемой. Его персона вызывает у меня смутные эмоции: от прилива неподдельной радости до страха и отчаяния. Наверное, мне стоит бояться. Но я не боюсь. Не зря говорят, что храбрых век недолог. В моём случае, первую свою жизнь я закончила в двадцать один. Когда закончится вторая? И вторая ли это? И жизнь ли?.. И зачем я сюда попала?..