the kids aren't alright

В последние недели перед Рождеством Дерри видится Ричи Тозиеру местом, куда должны ссылать тех грешников, которым не хватило котлов в аду. Настолько тут всё пропитано унылым привкусом глубокой безнадёги. До следующего лета сто миллионов дней, бесконечные дожди размывают растрескавшуюся тротуарную плитку и заливают захлебывающиеся водостоки. Небо низкое, тяжёлое. Того и гляди, упадёт на остроконечные крыши и подомнёт под себя жмущиеся друг к другу домишки. Даже у любимых Мальборо появился отвратительный привкус жжёной шерсти, от которого хочется непрерывно сплёвывать и после курения тщательно полоскать рот мятной пастой. Ричи упрямо давится горьким дымом, не получая никакого удовольствия от процесса, как будто назло всем травя себя никотином и мрачными мыслями о скорой смерти от рака яичек. Во всяком случае именно этим пугали его просветительские плакаты в городской поликлинике — отвратнее изображённых на них лиц, искажённых карикатурной болью, была только лисья рожа Генри Бауэрса. Недавно, кстати, поклявшегося «выебать мелкого педика Тозиера бейсбольной битой», если тот ещё раз сунется к его — Генри — младшему брату. Ричи втягивает голову в плечи, поглубже надвигая капюшон, и делает настолько долгую затяжку, что закашливается. Недокуренная сигарета вываливается из коченеющих от ноябрьского ветра пальцев и моментально скрывается в водостоке, подхваченная бурлящими потоками грязной воды. Тозиер хмуро смотрит ей вслед — последняя. Денег на новую пачку у него нет, а тащиться до Бев, чтобы стрельнуть у неё парочку, кажется плохой затеей — в кедах хлюпает уже так сильно, будто он стоит босыми ногами прямо посреди набравшейся у бордюра лужи. Сука. Ричи зачем-то ещё раз внимательно вглядывается в темноту водостока, словно надеясь увидеть там свою потерю, и вздрагивает, на секунду сталкиваясь взглядом с желтыми нечеловеческими глазами. Страх продирает позвоночник — настолько не похожи золотистые вспышки на отблеск зрачков свалившейся в колодец несчастной кошки или угасающие угольки тонущей сигареты. Виденье исчезает слишком быстро, но до слуха долетает странное, сладко шипящие и от того ещё более жуткое: — Привет, Ричи. Не дашь мне прикурить? Фраза обрывается клокочущим, булькающим смехом, и Тозиер не выдерживает — срывается с места, несётся в сторону дома, подскальзываясь на мокром асфальте и вздымая кучи брызг, окатывающих его почти по плечи. Слишком свежи воспоминания о детских страхах, чтобы можно было убедить себя, что это надравшийся бродяга провалился в водосток и развлекается таким образом, рискуя быть затопленным. Слишком знакомый хриплый голос и внезапно ударивший в нос запах чуть подгоревшего карамельного соуса на попкорне. Но пахнет не цирком. Совсем нет. Пахнет жуткой мучительной смертью, куда более отвратительной, чем пресловутый рак яичек с поликлинического плаката. И куда более реальной. От этого нужно сбежать, закрыться на все замки, натянуть на голову одеяло и долго-долго сидеть так, прислушиваясь к каждому звуку, пока не почувствуешь себя в относительной безопасности. Дома никого, но Ричи всё равно привычно старается не шуметь, поднимаясь в свою комнату. Вымокшие кеды летят под кровать, он трясёт мокрыми волосами, прилипающими к щекам тёмными колечками, морщась стягивает с ног влажные холодные джинсы. Хочется забраться под душ, чтобы отогреться и прийти в себя. Промёрз он так сильно, что зубы постукивают друг о друга, а пальцы с покрасневшими костяшками мелко дрожат. Тозиер подхватывает большое полотенце со спинки кровати и в одних трусах идёт в ванную. Тусклая лампочка освещает небольшое помещение, привычные флакончики с шампунями и застывшие в стаканчике зубные щётки. В шкафчике за зеркалом, в которое Ричи старается не смотреть, рядами стоят баночки с пилюлями и лежит упаковка лезвий. О них он вспоминает, когда жизнь видится ему особенно невыносимой. После очередной стычки с Бауэрсом. Или попытки принять тот факт, что он до смерти втрескался в лучшего друга. Тем летом, когда он смог признаться себе в своей позорной неправильной влюблённости, Ричи почувствовал бесконечное одиночество. Он мог бы рассказать об этом только одному человеку. Но парадокс в том, что как раз этот человек и не должен был ни о чём знать. Тозиер даже забыл о пережитом недавно страхе, вновь погружаясь в воспоминания о тех временах, когда он ещё был способен заглушить в себе это больное жалкое чувство. Когда Эдди почти постоянно был рядом, доверчиво глядя на него круглыми глазами и смешно кривясь, после каждой скабрезной шуточки, чтобы потом картинно воздеть глаза к небу. Всё было так давно, что Ричи порой казалось — он выдумал это, увидел в каком-то нездоровом сне, после того, как стащил из родительского бара початую бутылку виски и в первый раз напился почти до отключки. Образы, вызываемые в памяти, плавали в розовом тумане, лица друзей растворялись и ускользали, словно нарисованные акварелью на слишком мокрой бумаге. И только одно выделялось отчётливыми чертами, постепенно затмевая собой все остальные. Красные губы растягивались в зловещей улыбке, обнажающей ряды неправдоподобно острых зубов. — Бип бип, Ричи! Прозвучало где-то совсем рядом, кажется, горячее дыхание даже коснулось уха, и Тозиер резко повернулся, едва не врезавшись в сушилку для полотенец. Само собой, за спиной никого не было, просто разыгравшееся воображение и половина пачки крепких сигарет выкуренных на голодный желудок делали своё дело. Стараясь больше не поддаваться приступам ностальгии, Ричи положил очки на полочку у зеркала и встал под душ, замирая от наслаждения, когда его обволокло приятным теплом воды, согревая и расслабляя ноющие от напряжения мышцы. Свет в ванной мелькнул, но Тозиер не обратил на это внимания, прикрыв глаза и позволяя струям стекать по лицу, невольно сравнивая их со слезами. Волосы распрямились, почти доставая до плеч, Ричи машинально подумал, что наверное, надо будет подстричься, чтобы выглядеть мужественнее — а то в огромных очках и с этими тёмными кудряшками он слишком похож на педика девчонку. Горячий душ на самом деле успокаивал, и даже извечные мысли о собственной неправильности уже не казались такими горькими. Возможно, в родительской спальне спрятана бутылка бурбона. Возможно, в кармане летней ветровки, заброшенной в дальний угол шкафа, завалялась мятая пачка Мальборо с двумя неприкаянными сигаретами. А ещё можно попытаться найти какой-нибудь фильм на трескучем чёрно-белом телевизоре и сделать пару тостов с арахисовой пастой на ужин. Скромные радости дурацкой жизни дурацкого неудачника. Ричи улыбнулся себе, протягивая пальцы к переключателю воды, и в этот момент очень отчётливо ощутил, как со спины его обхватили большие и сильные ладони, влажно и тягуче проскользнув от груди к паху. — Что блять?! — Тозиер чуть не оборвал штору, дёрнувшись и близоруко вглядываясь в затянутое паром помещение. Никого. Но умиротворение, посетившее его несколькими минутами ранее, успело моментально испариться. Он поспешно выбрался из ванной, закутался в полотенце и напялил на нос запотевшие очки. Руки тряслись, а на коже до сих пор отчётливо чувствовались горячие прикосновения чужих ладоней. И вместе с трепыхающимся в мозгах страхом, на самом дне подсознания мелькала мысль о том, насколько это было… возбуждающе приятным? Даже слишком. Его ещё никто никогда так не гладил. И руки были явно мужскими, уверенными, знающими, где лучше и правильнее прикасаться, чтобы… — Блять, — Ричи споткнулся, переступая порог своей комнаты, повалился на кровать, прямо в полотенце, тяжело дыша и убирая со лба мокрые пряди. Страх очень быстро сменялся всё нарастающим возбуждением. Повинуясь неясному порыву, он распахнул полотенце — кожа тут же покрылась мурашками от прохладного воздуха комнаты — и провёл руками по своему телу, пытаясь воссоздать недавний путь чужих ладоней. Удовольствие медленно растеклось внутри, заставляя повторить гладящие движения ещё и ещё раз. А потом он, незаметно даже для себя, уложил руку туда, где трогать хотелось больше всего. Дыхание сбилось, в голове стало приятно-пусто. Унылый пугающий Дерри с его монстрами и не менее унылыми жителями остался далеко за пределами комнаты, в которой, казалось, теперь были только эта кровать и его собственная рука, размеренно двигающаяся вверх-вниз. Ричи весь отдался этим ощущениям и даже не сразу среагировал, когда понял, что к нему присоединились ещё чьи-то длинные пальцы, куда более уверенно сжимая и сладко оглаживая, точно попадая в его собственный ритм. — Ч-что? Очки валялись где-то за головой, свет от настольной лампы был слишком слабым. Он прищурился, разглядывая того, кто сейчас сидел у его ног, беззастенчиво отдрачивая ему и поблескивая в сумраке знакомыми золотистыми глазами. Мягкие слегка волнистые рыжие волосы, разделённые ровным пробором, длинная чёлка спускалась до подбородка. Нос был коротким и вздёрнутым, а пухлые губы — красными, но сами по себе, без жирного грима. Худощавое, достаточно мускулистое тело с ровной, будто светящейся в темноте кожей — незнакомец оказался очень красивым. Ричи бы, наверное, поддался на ласки, перестал пытаться понять, откуда тот появился в его комнате и почему сразу перешёл к таким активным действиям, если бы не отчётливый шёпот, лизнувший ухо: — Хочешь полетать, Рич? Золотистые глаза оказались совсем близко, теперь они выглядели как человеческие, только левый слегка уехал в сторону, но это не портило впечатление. В другое время Ричи точно полюбовался бы рыжеволосым красавчиком, который не прекращал своё увлекательное занятие, но только кусочки паззла слишком быстро сложились воедино, не оставляя сомнений, в чьи руки он доверил сейчас — можно сказать — самое дорогое, что у него есть. И не просто доверил, а ещё и раскинулся абсолютно беззащитно, едва ли не выгибаясь навстречу и сладко постанывая в такт чужим движениям. Остатки разума, тонувшие в волнах удовольствия не прекращавших прокатываться по телу, вопили о том, что нужно вырваться из сладкого плена непозволительных ласк. Одеться, бежать, звать на помощь! Но Пеннивайз уже установил прочный зрительный контакт, мягко проникая мыслями в его голову, устраняя взметнувшийся там страх и давая дорогу только предчувствию острого наслаждения. — Тебе же нравится, да, Рич-чи, — он наклонился совсем близко к покрасневшему веснушчатому лицу, облизывая губы, — я вижу, что тебе нравится, когда я делаю так. Резкое движение вверх-вниз. — И так. Медленные круговые поглаживания. — И особенно так. Целая серия мелких упругих движений от самого основания до верха, после которых Ричи уже не мог сдерживаться, простонал прямо навстречу приоткрытом рту, впившемуся в его губы влажным горячим поцелуем. Оно принимает образ твоего самого большого страха. Вот что! Ричи всхлипнул, поразившись своей внезапной догадке и позволил чужому языку проскользнуть себе в рот. Больше не волнуясь о том, насколько хорошо он целуется, и не высмеют ли его после этого, оставив навсегда неуверенным закомплексованным девственником, обречённым уныло дрочить под одеялом остаток своей жалкой жизни.