Между ними горел целый мир

      В коридорах тянет затхлым страданием — терпким, пыльным, утратившим значение. Идти по ним всё равно, что гулять среди могил: тень жизни среди призраков безмолвия, давно упустивших своё. Их сердца больше не будут биться, души не будут искать надежды, и камень, покрытый пылью и плесенью, стал их домом тысячи лет назад. Но сегодня не мёртвые бродят во тьме, не их глаза ищут фигуру, чей облик легко потерять даже в белоснежных чертах, окрашенных алой кровью. Себастьян бежит, преследует, ведомый инстинктом, желанием, мыслью, что давно обрела собственную плоть. Черты её искажены, а обладатель изломан тоской — людским гневом, оставившем след на теле, прежде не знавшим злобы огня.       Когда-то слывшим даже красивым.       У обожжённых рук не ищут спасения — их прикосновения сухи и причиняют боль. Стянутые губы не станут источником страсти — ими не подарить нежности, не высказать потребности, о которой можно только шептать. Измененная плоть существует по своим законам, и нужна, чтобы быть сосудом — сильным, неуязвимым, продолжающим дух вне себя. Никто прежде не видел её другой, никто не восхищался совершенством непоправимой боли, не пытался понять, что она и её обладатель — единое целое. У смерти не может быть тепла, а по сосудам не течёт кровь, но всё те, что были до него, просто-напросто ошибались.       Себастьян видит Рубена другим.       Они сталкиваются в длинном коридоре — глаза в глаза, белое в чёрное, и сердце пропускает удар. Летит прочь пистолет, откинут капюшон — сталкиваются тела, говорят на одном им понятном языке. Себастьян не чувствует единения, не ощущает любви: здесь нет места эмоциям, существующим в реальном мире. Между ним и Рубеном — уверенность, непоколебимая правда о том, зачем скользят вниз одежды, и ладони, испачканные в крови, дарят чуждое прежде наслаждение. Их диалог — бессмысленен, чувства — невыразимы, но происходит то, чего невозможно избежать. В запутанных коридорах легко потерять себя, но ясность разума возвращает тот, кто способен его разрушить, тот, чьи мысли опасны для него самого. Реальности не существует — они и сейчас вне её, внутри мира, который сложно описать словами. Он изранен, порочен, красен своей красотой, а его обладатель чист, закутан в белоснежные одежды, как ангел в свои крылья. Это они касаются Себастьяна с такой нежностью, они рушат возведённые прежде границы. Опадает, осыпается пелена — с каждым толчком пожар опаляет её зыбкую слабость, иссушает бессмысленность, с которой она была создана. В руках Себастьяна остаётся человек — не маньяк, не психически больной монстр, а просто тот, кого он может обнять.       Тот, с кем он однажды выйдет из этого особняка.