Дети Хель

      Какаши говорил, что она шиноби, а значит должна быть сильной. Что бы мочь защитить свою семью, команду и жителей деревни, чтобы защитить свой дом,Коноху. Именно то, что у неё есть дом, место куда она может вернуться, всегда должно давать ей силы сражаться победить и вернуться.       

Наруко на это про себя посмеивалась. Коноха? Дом? Не смешите её отравленные сюрикены! Называть домом место, где её считают демоном, где она для всех не более чем раздражающий мусор под ногами, где её избивали и унижали всё детство. Место о котором она помнит прежде всего боль и голод. Она даже под пытками никогда не назовет Коноху домом.

      

Не то что бы она сказала об этом наставнику, он один из немногих людей, что был добр к ней в подавляющем большинстве миров и вселенных.

      

Какаши лишь устало прикрывает глаза. Наруко не говорит, но он видит это в её глазах. Пусть девочку и считают оружием деревни, её об этом предупредить, кажется, забыли. В ней нет ни любви, ни стремления защитить деревню. Коноха не её дом и это уже поздно менять.

      Дамблдор каждый год перед летом втолковывал ей, что она обязана вернуться к Дурслям, ведь её матушка наложила на это место защиту крови и пока она зовет его домом, это будет самое безопасное место из всех, ведь за ней до сих пор охотятся пожиратели смерти и бла-бла-бла.       

Дом Дурслей это её дом? Профессор, вы вообще понимаете, о чем говорите? Не смешите её, у Гарри тут травмы вообще-то! Интересно и прискорбно, но факт, Дурсли это одна из тех констант которые неизменны во всех мирах. Ведь нет ни одного мира в котором она назвала бы то место домом. Местом ночлега, крышей над головой, но не домом.

      

Но директору об этом знать не обязательно, как и о том на сколько ей смешат его слова.

      

А Дамблдор не видит ни смешинок, ни призрения, ни непонимания в глазах напротив. Для него Гарриэт Поттер идеальная марионетка, а план идет как по нотам. Так зачем разрушать идиллию, которую он сам себе придумал?

      Реборн хмыкает и утверждает, что пламя дано ему, чтобы защищать его Семью, но начать можно и с семьи. Спрашивает, разве парень не хочет оберегать свой дом от опасностей. Мочь уберечь Нану и ту тихую обитель уюта в которой он вырос, меленький двухэтажный домик в Намимори.       

Его дом? В Намомори? Репетитор в комики заделался, не иначе. Этот домик с бежевыми стенами, в которых он не помнит ни одного по-настоящему счастливого дня. Или эта женщина, пустая кукла, в которой от Наны осталась разве что внешность и которую почему-то все зовут его матерью, она что должна быть его семьёй? Он готов принять в Семью всех, кого приводит проклятый, но называть дом в Намимори своим домом — нет, увольте.

      

А потому, на подобные фразы он беззастенчиво хохочет в голос, как заправский безумец.

      

Реборн смотрит на «милого, безобидного и пушистого мальчика» и задаётся вопросом, а знает ли Иемитсу хоть что-то о своём биологическом сыне, который зовёт своих родителей не иначе как по именам. Но где же тогда те, кого мальчик называет семьёй, где его истинный дом. Солнце непременно выяснит.

Для них ДОМ это царство мертвых душ. Это магический пропитанный магией лес. Это Стикс. Это замок Хель в целом и их личное на троих жилое крыло в честности.

      

Для них СЕМЬЯ это названные брат и сестры. Это богиня смерти, заботливая и добрая матушка Хель. Это шинигами вместо нянек. Это домашний гримм.

Это души мертвых вместо соседей. Это конные прогулки на фестралах. Это «А давайте махнем погулять по тому интересному миру с причудами!». Это умение видеть другие миры и вселенные как что-то нормальное.

Это их дом.

Это чертоги Смерти.