Где-то посреди ночи

      Жестоко. В этой тюрьме мне не нравится. Тут некрасиво, всё пыльное, будто никто давно не ухаживал за этим местом. Окошко тут есть, пусть и совсем маленькое. Я смотрю на ночное небо, на котором всё равно видно облака. Тут нечего делать, поэтому я просто разглядываю их. Такие пушистые, такие… красивые. Они словно корабли в море.       Завтра меня ждет неисправимая участь. Я стану ничейной. Как мне объяснили, это новый закон. И теперь все питомцы ходят в ошейниках на поводке со своими хозяевами. А бездомные… отлавливаются. Умирают спустя месяц, как и раньше.       Приют — ужасное место, я не преувеличиваю. Почему Кирилл это допустил? Неужели, он и правда разлюбил меня за эту ночь? Неужели, ему наркотики важнее? Я задаюсь этими вопросами снова и снова.       Лёва. Он так изменился… стал добрее. И сейчас я могу полностью его оправдать. Мне даже в какой-то мере жаль его, ведь галлюцинации у меня и у самой есть. То, когда он душил меня — проявление психоза. Остальные плохие вещи — нарушение сознания. Если бы Шахтеров сказал мне об этом раньше, я бы по-другому к нему отнеслась. Сейчас он казался мне даже лучше Киры.       За что мне все эти страдания? Заслужила ли я их? Я правда искренне не понимаю. Может, это за все мои грехи с наркотиками… тогда почему Кириллу сейчас хорошо? А хорошо ли ему сейчас?       Почему-то я уверена, что да. Уверена, что он даже не скучает. Я для него была просто игрушкой. Обычной. Такой же, как и все. И это его «ни одну другую» — неправда.       Я даже в такие моменты понимаю, что искренне люблю Кирилла. Люблю в нем все, несмотря на его косяки, в прямом и переносном смысле.       Возможно, пока я сейчас страдаю, Кира уже с кем-то другим. С Анжелой, или, возможно, с Молли. Думаю, Молли бы меня не предала, а Анжела… К Кириллу нет доверия? Никакого?       Скоро на часах будет ноль-ноль, и тогда я стану ничьей. Больше не будет для меня никакого Кирилла, не будет дома, не будет никого, останется лишь ждать, пока меня заберут в новую семью, или, может, усыпят.       Пора бы спать. Во сне можно отлично провести время, но, конечно, но в моем случае, пусть даже сейчас это было для меня единственным выходом. Не знаю, смогу ли я уснуть, убежать от реальности. Не знаю, смогу ли отпустить ситуацию когда-нибудь вообще, если останусь жива. Это по-настоящему страшно.       Чистое небо. Красивое, но тут я вижу на нем что-то вдалеке. Что-то, что приближается ко мне. Оно большое, это я поняла сразу. Это… летучий корабль. Он движется безумно быстро.       Когда машина останавливается около меня, я и подумать ничего не успеваю. У меня перед глазами лишь он, и лестница, которую мне спустили. Единственный выход — залезть туда поскорее. И я залезаю.       Потихоньку карабкаясь вверх, я понимаю, что ветер сдувает мое легкое платье и развивает волосы. Стараюсь не поддаваться ему.       Огромная равнина подо мной резко исчезает, и я остаюсь висеть в воздухе. Страшно упасть в эту бездну. Карабкаться становится уже сложнее, ведь корабль в движении.       Когда я, наконец, залезла, не увидела никого, кто бы меня встретил. Но что-то мне подсказывает, что я тут не одна. Что тут есть кто-то важный… и, наверное, для меня.       На палубе было тоже пусто. Слышу только гаркание птиц, но даже оно не раздражает слух.       Оборачиваясь, вижу, что за нами плетется еще вереница таких же кораблей. Они красивые, но устрашающие. И снова я понимаю, что мир черно-белый.       На верхней палубе я вижу руль. И, кажется, это мой выход. По небольшим ступеням я поднимаюсь выше, и там, как мне казалось, никого нет, но… Среди черно-белого мира я вижу родной зелёный цвет. Сердце начинает биться в бешеном ритме, почти выпрыгивая из груди. Моя шея будто онемела. И руки. А ноги не слушаются. Я хочу побежать к капитану корабля, к моему капитану, хочу обнять его и развернуть лицом к себе, увидеть в последний раз!… Но стою на месте.       Хочу сказать что-то, но изо рта вырываются только тихие звуки, как будто голос мой охрип, или же я совсем немая. Тело окутал страх.       — Кира!…       Раскрываю глаза, поднимаясь на локтях с на удивление мягкой койки, и свет ударяет в лицо. Нет, нет, уже утро…       Я снова закрываю глаза, не успев увидеть совершенно ничего. Улавливаю какой-то шум. Наверное, опять галлюцинации… Секунда — шум прекращается. Щелчок.       — Что? — слышу со стороны голос заведующего отделением приюта.       — Кира… — я повторяю имя человека, которого утратила раз за разом, закрывая лицо руками.       — Люся, — и только сейчас я понимаю, что это голос вовсе не заведующего. Он другой. Он… другой.       Я резко распахиваю глаза, в надежде увидеть не серые стены приюта, а дом. Свой дом. Своего Киру. Какого угодно. Угашенного, пьяного в хлам… любого.       И я вижу эти зелёные волосы. И я вижу эти серые глаза. Понимаю, что я не в приюте вовсе, а в том самом родном черном гелике. Что сейчас мне станет резко хорошо, а потом снова резко плохо.       Слёзы убегают от моих глаз, я начинаю дрожать, а потом… накатывает истерика. Я начинаю биться в истерике, умирать от страха, кричать на весь родной салон…       — Люся, прекрати, — с переднего сидения слышу голос Кирилла. Он рассматривает меня изучающе.       — Я… не называй меня так… — руки трясутся. Истошный вопль. Вцепляюсь пальцами в кожу головы.       — А как мне тебя называть? — он спокоен, будто так и должно быть. Затем вышел из машины. Я думала, сейчас он уйдет. Но нет. Он открывает дверь, садясь на заднее сидение мне в ноги. — Ты не ждала меня, малышка?