Где-то посреди ночи

      Что есть любовь? Каждый день и каждую ночь я задаюсь этим вопросом, всегда думая о Кире. Я думала о нем столько, что казалось, что его чувства для меня важнее своих. Вот и он, ответ на мой вопрос.       Все мои мысли звучат слащаво и некрасиво, услышав их, любой бы скривился. Меня способен понять только человек с нарушениями сознания, наверное, такими же, как у меня, ну, или же с этой задачей справится и изрядно выпивший. Любой пьяный в хлам, кроме Кирилла. Кирилл бы просто избил меня за такие слова — быть может, это снова проявление любви.       Но сейчас… сейчас он другой. Будто добрый, мягкий, но при этом холодный. Странное поведение, не характерное психопату. Хотя, что я знаю о психопатии? Ничего. Ничего, кроме своего хозяина.       Мы столько прожили вместе, столько терпели друг друга, сколько было ссор, сколько было уединений… Вспоминая о ссорах, я хочу плакать, потому что они были мне как ножом по сердцу, убивали изнутри. Но воспоминания об уединениях были ярче. Внизу всё пылает, не затухая, хочется всё повторить, хочется быть к нему ещё ближе, хотя казалось, что ближе некуда.       — Вставай, — я приподнимаю веки. Родной голос отражается эхом в черепной коробке. Улыбаюсь. — быстрее, Люся, — снова моё имя. Где же ты, Кира, который всегда называл меня своей малышкой? — нас сейчас будут переводить в другое отделение.       — В какое? — я попыталась приподняться с кровати, но стукнулась лбом о подбородок Кирилла.       — Третье, ты там уже была, — вздохнул, потерев ушибленное место. — там будут только девочки. Ну, и их хозяева.       — Так ты же сказал, что нас сегодня заберут, — вспоминая его вчерашние слова, говорю я.       — До вечера придется побыть там. Боже, блять, надеюсь, меня там никто не узнает…       Кирилл обреченно вздохнул, плюхнулся на свою кровать, а потом недовольно посмотрел на меня. Что ему постоянно не нравится?       — Мечтай, — фыркнула я. — твою чертову группу только девочки и слушают.       Парень закатил глаза, но ответить ничего не успел, потому что в комнату вошла одна из медсестер с нашей одеждой в руках. Положив её Кириллу на кровать, она сразу удалилась.       Я подняла свою футболку и штаны, что были на мне последний день, а потом глянула на Киру, что не отрывал от меня взгляда, и осмелилась сказать:       — Отвернись.       Кирилл рассмеялся.       — Ну что ты как неродная? — встал с кровати, подошел ко мне и коснулся краев моего халата. — давай, помогу тебе.       Когда он начал расстегивать пуговицы, я легонько оттолкнула его и пробурчала:       — Не нужна мне твоя помощь.       Кира по-детски улыбнулся, а потом стянул с себя свою рубашку через верх, а после кинул ею в меня и рассмеялся, что заставило меня улыбнуться тоже. Редко вижу его таким — веселым и хоть чуть-чуть добрым.       Когда мы оба переоделись, нас вывели в коридор, а затем, когда мы вышли на улицу, я увидела разноцветные здания, множество ярко-зеленых растений, всё это — будто я в Ботаническом саду гуляю. Впрочем, ничего не изменилось с последнего моего посещения этого ужасного места. Снаружи оно выглядит, как всегда, как рай, а внутри адски пусто и скучно, особенно, когда мрак поглощает помещения.       Я смотрю сначала на медсестру, а потом перевожу взгляд на Кирилла. Он тяжело дышит, разглядывая всю прекрасную природу территории больницы. Интересно, скучал ли он? Рад ли оказаться тут снова хотя бы на миг?       Я знаю множество людей, которые бы с уверенностью положительно кивнули, услышав мой вопрос. Но я к ним не отношусь.       Это место убило во мне героя, свободу и просто человека. Все ужасы больницы я испытала на себе. И вот, мы заходим внутрь одного из самых ужасных зданий, по крайней мере, для меня. Третье отделение.       Я задрожала. Мы поднялись по лестнице на третий этаж. Медсестра с уверенностью вела нас к половине «А» через кучу железных дверей, что открывались лишь специальным ключом. Пустые стены. Шкафчики. Столы. Очередь за таблетками.       — У нас новенькие? — спросила одна из воспитателей.       — Да. — ответила медсестра, а после удалилась с еще парой слов. — не вносите их в базу данных, они скоро уедут.       Мои глаза забегали.       — Кирилл Бледный? — слышу шепот из очереди от самых разных девушек.       — Это Кирилл Бледный…       — А кто это с ним?       — Питомец, кто же ещё!       — Это правда он?       Десятки голосов смешались в моей черепной коробке, и я впилась ногтями в запястье Киры, пока тот улыбался пациенткам и их хозяевам, стоящим рядом.       — Привет, — к нам подошла какая-то блондинка, выбившись из очереди. — А что вы тут делаете?       — Алина, подойди обратно, — говорит какой-то парень, видимо, её хозяин.       — Погоди, — она заулыбалась. — ты правда Кирилл Бледный?       — Конечно, — улыбка не сходила с лица моего хозяина. — а это Люся.       Я чуть воздухом не подавилась.       — Очень приятно, — Алина протянула мне руку.       Я кивнула, вложила свою ладонь в её и тоже постаралась улыбнуться.       — Кирилл Тимошенко? — к нам подбежала еще одна медсестра. Кира обернулся к ней, кивнув. — Комиссия.       — Я заплачу, обойдемся без неё, — фыркнул, закатив глаза, а после вцепился в меня и потащил за собой и медсестрой, что повела нас обратно.       Недолго мне пришлось наслаждаться запахом третьего отделения. Мы пошли обратно.       Я обреченно опустила руки, когда мы уже стояли у ворот. От меня не остается ни кусочка.       Кирилл вызвал такси, мы сели внутрь и поехали. Я бы поспала, но спать не хочу совсем. Кожаные сидения пахли чем-то странным, но мне этот запах казался противным. Конечно, по сравнению с парфюмом Киры — ничто.       Я упала парню на плечо. Эта сирень была так прекрасна, что хотелось остаться с ним навсегда. Наверное, навсегда мы и останемся.       Надеюсь ли я на это? Честно, не знаю. Главное — быть к нему ближе.       За тонированным окном мелькали огоньки, водитель включил радио, шли минуты, и, наконец, наша поездка закончилась. Но остановились мы не у дома.       Когда вышли, перед нами открылся вид на огромный отель. Тут мы еще не были.       — Кира, — заходя внутрь вместе с ним, зову его. — а зачем мы тут?       — Узнаешь, — легкая улыбка проскользнула на его мрачном лице, будто он подумал о чем-то настолько хорошим, что от счастья можно было бы даже завизжать.       А дальше — всё как в тумане. Ресепшен, лифт, наш номер на последнем этаже, и, черт возьми, очень красивый и уютный номер. Такой, что хотелось бы даже остаться там пожить на какое-то время, но мы тут, видимо, ненадолго.       Кирилл бросил свой телефон на тумбу, достал из кармана мой, повторил свои действия и посмотрел на меня.       — Что? — я удивилась его странному взгляду, а потом улыбнулась в ответ на его улыбку, появившуюся только что.       — Ты красивая даже в моих штанах, — он подошел ближе, положив обе руки мне на плечи, а после прошептал на ухо, — но без них, всё-таки, лучше. — мои брови медленно поползли вверх.       — Кирилл, — произношу его имя, не сокращая, чтобы он понимал мою серьезность. — не надо так говорить.       Мурашки пробежали по коже, когда он загнул воротник футболки, нежно целуя в шею. Минутная ли это слабость, или он надеется на продолжение?       — А ты думаешь, для чего мы сейчас приехали в отель, а не домой? — усмехнулся, отстранившись от моей шее. Я задрожала в его руках. — Дома ведь мама и эта дурочка, которые наверняка нам испортят всю идиллию.       Как-то странно и слащаво он заговорил, но одновременно красиво, будто готовился к этому моменту долго.       Парень повалил меня на кровать, что была сзади, как он любит это делать, а сам тихо прошептал:       — Не бойся меня, я же не обижу, — его улыбка завораживала. Он не такой, как раньше, совсем не такой. — отдашься мне сейчас?       Я вздрогнула. Вздрогнула от того, что его волнует мое никчемное мнение. От того, что он спрашивает разрешения. От того, что мы прямо сейчас ближе, чем обычно.       Я тоже заулыбалась. Его красивые глаза смотрят прямо в душу, и блестят так, будто он под алкоголем, но я-то точно знаю, что ничего он не пил, потому что всё это время была с ним.       Вспомнилась моя ревность к тем девушкам из больницы, что шептались о моем хозяине, но он, черт возьми, только мой, и этим всё сказано.       — Ну, долго еще будешь молчать? — Кирилл, видно, устал висеть надо мной, упираясь двумя руками в кровать, поэтому поторопил.       Я и слова не сказала. Мои руки потянулись к краям его футболки, и я медленно стянула её с Киры, на что его улыбка растянулась шире, а глаза загорелись ярче.       Разглядывая торс, покраснела от смущения, о котором и речи, по сути, быть не должно.       — Не стесняйся, малышка, — мягкий голос оседает на стенах.       Он знает, что я всегда стесняюсь. Знает, что стыжусь своего тела, знает, что не могу просто так перед ним раздеться. Наверное, поэтому, он сейчас и стягивает с меня штаны сам. Мы с ним — две противоположности. Он — самоуверенный, красивый и настойчивый, а я другая. Совсем. Но нас объединяет лишь одно, и, как бы это тошнотворно сейчас не звучало, это любовь друг к другу. Искренняя и, я правда надеюсь, что взаимная. Она опьяняет хуже, чем любой наркотик, и без Кирилла у меня правда ломка.       Я слезла с наркотиков еще давно. Мы глотали, курили, нюхали и кололи, но с Кириллом всё иначе. Он просто есть рядом, и больше ничего мне не надо. Может, только экстази для более острых ощущений.       — Малышка, — стягивая с меня футболку, прошептал он. — давай слезем вместе с этого дерьма. У меня уже почти получилось, — он будто мысли читает. — обещай, что не дашь мне сорваться.       — Обещаю, — без всяких раздумий, отвечаю ему. Как же приторно звучит наш диалог…       Оставшись совсем без одежды, мы только смотрим друг другу в глаза. И я, и он, что удивительно. Смотрит так, будто ему во мне важна только душа, а тело совсем безразлично. Но без тела не было бы сейчас всего этого, не было бы животной страсти, не было бы и той страсти, что выцарапана у него на руке.       Мне тошно от каждой своей мысли о чертовой любви. Сладкие настолько, что зубы бы от этой сладости заболели; впрочем, сладко ещё и внизу живота, будто ушел абсолютно весь страх, оставив только мимолетное осознание в голове о том, что я хочу его.       За мерзким, отвратным характером скрывается добрый Кира, которому я нужна не просто как игрушка. Сколько боли он пережил — наркотики, питомец не по своей воле, глупая ревность, неизлечимая психопатия. Эта боль сделала из Киры почти что бесчувственного робота, что плывет по своему течению, но в одной песне из моего плейлиста говорилось, что роботы тоже влюбляются.       Одной рукой Кирилл сминает мою грудь, губами вцепившись в шею, и сквозь эти горячие поцелуи я чувствую, как он ухмыляется. Добрая, не такая, как раньше ухмылка, довольная такая.       Он отстраняется от шеи, касаясь своим носом моего, и шепчет прямо в губы:       — Готова?       Я киваю в ответ.       Сколько глупых фанаток могло побывать на моем месте? Почему-то даже сейчас меня поглощает необъяснимая ревность, хоть я и уверена в Кирилле.       Паршиво долго длилось ожидание, пока Кира надевал презерватив, я потянулась рукой к клитору, но парень остановил меня:       — Я сам, — прохрипел он, подходя ближе.       Нагибаясь ко мне так, чтобы снова больно поцеловать в шею, он раздвигает пальцами половые губы, поглаживая между, отчего я протяжно простонала, а после закрыла рот рукой, чтобы нас не услышали.       — Не переживай, малышка, — отодвигая мою ладонь от рта, он кусает мое запястье, а потом продолжает. — тут всем похуй на нас.       Медленно Кира входит в меня, постанывая, а после целует в губы, заглушая и мой стон. Я обнимаю его торс ногами, а руками вцепляюсь в плечи так, что останутся маленькие следы-полумесяцы от отросших ногтей.       Парень продолжает скользить во мне, но медленно, так, что я просто таю у него в руках с невыносимым желанием и страстью.       — Быстрее, — шепчу ему в губы, а потом продолжаю целовать, оттягивая нижнюю губу.       Он посмеивается, но просьбу мою выполняет немедленно, начиная ускорять темп. Наши обрывистые вздохи заполнили комнату.       Можно ли было сказать, что мы занимаемся любовью? Да, именно любовью. Определенно.       Прикрывая глаза, он прикусывает мой язык, отчего я взвизгиваю, а потом впиваюсь в его губы с новой силой, прижимая руками к себе.       Давно мне не было так хорошо рядом с ним. Даже прошлая наша ночь не сравнилась бы с этой; тогда я еще не знала, что тоже нравлюсь ему.       — Кира, — пока он вдалбливается в меня по самый корень, зову его. Он отстраняется от моих губ с немым вопросом. — а ты правда меня любишь?       — Какие тупые вопросы, малышка, — сквозь полустоны проговорил Кирилл.       Я закусила губу. На мой вопрос он так и не ответил. В голове промелькнуло тихое «не расстраивайся», и я окончательно успокоилась, продолжая наслаждаться моментом.       Моё тело уже не сгорает; оно будто тает, растекаясь по одеялу, как жидкая карамель.       — Поворачивайся.       Я послушно выполняю его приказ, вставая на колени спиной к нему, а потом он наклоняет меня, придерживая за талию, а после сжимая её и с громким выдохом входя снова.       Двигаясь вперед-назад, мы сливаемся воедино, и я искренне надеюсь, что Кириллу тоже хорошо со мной, хотя, судя по его действиям, так и есть.       Его грубые и рваные движения, томные вдохи и выдохи, полустоны, руки, на которых вздулись вены от напряжения, блестящие глаза — всё это мне безумно нравилось. И «безумно» — не просто так сказано, я действительно будто схожу с ума, извиваясь под ним.       Мой пик пришел быстрее, чем я думала, внутри всё сжалось, и я, вжавшись лицом в подушку, начала стонать громче и протяжнее, напряжение стремительно возросло. На миг стало так хорошо, что захотелось взлететь в небо, комнату наполнил мой крик удовольствия, когда я отстранилась от подушки, а после сжала в зубах тонкую ткань.       Ещё секунда, и мое обессиленное тело свалилось бы на кровать, но Кирилл и не думал останавливаться: ему мало.       — Потерпи, — легкий хрип.       И я потерплю. Кожа стала чувствительнее, и сейчас я будто упаду замертво, но Кирилл скоро замедлил темп, а после вышел из меня, тяжело дыша снял уже наполненный презерватив и, завязав его, кинул в мусорку, что была в углу комнаты.       Я, уже лежа на спине, смотрю ему прямо в глаза, пытаясь бороться с чертовой отдышкой. Кира снова заулыбался, разглядывая меня.       — Пойдем в душ.