Монстры не всегда злые

В конце октября вечера всегда почему-то особенно холодные и одинокие. Пустые улицы, по которым раз в несколько минут проедет грязная машина, пустые головы после трудного рабочего дня, пустые д у ш и, которым так часто просто не хватает тепла. Вечно движущийся город с приближением ночи будто замирает, пытаясь противным холодным ветром стереть следы людей с серых улиц. Мегаполис в такие одинокие часы отдыхает перед следующим днëм, а тьма, окутывая всë вокруг, готовит людей ко сну. Вот только если люди, уставшие за день, прячутся в тëплых квартирах, то кто-то обязательно заполняет опустевшие улицы. Но это не бездомные, животные или ночные гуляки, о которых вы могли подумать. Ночью улицы заполняют злые и голодные существа, не знающие, что такое мораль и пощада. И помоги вам бог, если однажды вам придëтся возвращаться одному после заката солнца. Ночью на улицы выходят гули. Они блуждают, ища себе жертву, и не оставляют ничего, если находят. Они настолько искусно научились притворяться днëм, что даже ваш лучший друг может оказаться одним из них. Сегодня спокойствие ночи не нарушает ничто. В воздухе — звенящая тишина, заставляющая замирать от каждого мнимого шороха за спиной. Сегодня всë будто действительно замерло. По тëмной улице торопливыми шагами идëт человек. Закутавшись в шарф, он надеется поскорее дойти до дома. Надеется просто д о й т и. Он перебирает в кармане пальто ключи, уже почти заворачивает в свой двор. Слабый свет от фонаря освещает редкие крупинки начавшего идти снега. Красиво. В кустах слышны шорохи. Сердце ëкает, и он ускоряет шаг, почти на бег переходит. Первый подъезд, второй... почему с другой стороны не пошëл, там же ближе... Глухое рычание уже за спиной, и он почти готов к тому, что это его последние минуты. Но последняя, такая жалкая попытка всë же добежать до подъезда, скрыться за тяжëлой дверью квартиры, а там уж и до рассвета недалеко. Ему за эту последнюю надежду слишком хочется ухватиться. Умереть молодым в забытом богом, но не этими тварями дворике — не то, о чëм он мечтал, уезжая из родного города. Цепкие пальцы хватают его за плечо, откидывая куда-то за гаражи. Здесь темно, и никто не увидит и не услышит его. Он видит мутный худой силуэт, приближающийся к нему неровными шагами, прихрамывая на одну ногу. Силуэт оглядывается по сторонам, проверяя даже на крышах домов. А потом рывком подлетает, садясь пред ним на колени. И в слишком синих глазах у него почему-то привычной жестокости нет. Зато есть блеск лихорадочный и страх наперебой с обидой слишком сильной для таких тварей. — Как зовут? — спрашивает хрипло, щурясь, пытаясь рассмотреть его в темноте. Зачем ему знать? Почему не набросился сразу, разорвав на части? — Саша, — злобно бросает, потирая ушибленную руку. — А тебе зачем? Так есть вкуснее? Когда знаешь, кого. Существо недовольно фыркает. Существо оглядывает с головы до ног, костлявую руку тянет к ране на лбу. — Я... не ем. Люди для меня отвратительны на вкус. Животные намного питательнее. Но другим же не объяснишь, что ты только на половину гуль, конечно, ведь такого не бывает! Хреновы старики, не видят дальше своего носа. Он за считанные секунды распаляется, размахивая руками, и глаза у него будто загораются от злости. Впрочем, успокаивается он также внезапно. — Ты прости, что кинул. Они следят, чтоб я ел минимум человека в две недели. Вот и приходится... Тебя вообще какого дьявола понесло по улице ночью шарахаться? — он снова голову на него поворачивает, чуть наклоняя в бок. — С работы шëл, — Саша отвечает уже спокойней, чувствуя беспокойство паренька. — А... тебя как? Раз уж есть ты меня не собираешься. Он мнëтся неуверенно, но всë же протягивает руку. Она у него горячая слишком для такой промозглой ночи, и Саша сначала дëргается от резкого контраста. — Ярослав. — Ярослав... — тянет немного, связывая длинное имя с нескладным парнем. — Ну что, Ярик, как мне теперь до дома добираться, если ты меня "съел"? — вопрос вызывает минуту тишины, и Саша поклясться может, что почти физически чувствовал бегающие в чужой голове мысли. Ярик вдруг на ноги подскакивает, тут же шипя от резкой боли. Саша, за ним вставая, инстинктивно дëргается к нему, но наталкивается на выставленную руку. — Не надо, — он мотает головой, распрямляясь, — я сам. Заживëт сейчас. Не так быстро, как у чистокровных гулей, но заживëт. Они уже ушли, я чувствую, но лучше фонарь вырублю. Ты в темноте доберëшься? Саша выглядывает из-за гаража — до подъезда метров двадцать, не больше. Кивает почти уверенно. — Точно справишься? Ярик улыбается слабо, но плечи расправляет и уже разворачивается, чтобы к фонарю пойти. — Спасибо... за это, — Саша показывает на фонарь, — и прощай, наверное. — Не за что. Прощай, Саш, — машет рукой, разрывая провод и в темноте подскакивая куда-то вверх. Саша смотрит на еле различимый силуэт и достаëт из рюкзака пакет с фальшивой кровью. Не зря ведь вампира играл. А она даже пахнет, как настоящая. Разбрызгав по замëрзшей траве красную жидкость, он поскорей идëт домой, желая лишь оказаться в тепле и спокойствии. Синие глаза следят за ним, пока старая железная дверь не закрывается с глухим стуком. *** Второй раз они встречаются в театре через месяц. На улицах уже всë замело снегом, но вечера всë такие же тëмные и одинокие. Саша его замечает в отражении зеркала, когда уже домой собирается — репетиции закончились, а ему слишком не хочется вновь проверять свою удачливость. — Ярик, твою мать! Ты как здесь оказался? Тебя кто вообще пустил сюда? — он разворачивается, всë ещë держа руку у сердца. — Нельзя же так пугать. Ярик отступает шаг назад, виновато опуская взгляд на деревянный пол. — Прости, я... хотел сказать, что ушëл от них. Вернее, они меня выгнали, но хоть не убили на прощание... Вот. Я пойду тогда, наверное. — Постой, — Саша делает шаг к нему, неуверенно раскрывая руки. И ловит, когда он утыкается ему в плечо, слишком сильно стискивая поперëк талии. Он, кажется, почти готов заплакать. — Я... я боялся тогда домой возвращаться. Думал, что всë, что они всë-всë поняли и теперь сделают что-то. А я ведь так себе восстанавливаюсь после побоев. Но они в ту кровь поверили... — Ярик всхлипывает, чуть ослабляя хватку, — спасибо тебе за это. Я ведь не сильный, как другие. Я хреновый гуль, даже мелкие и то лучше справляются... И меня теперь выгнали. Придëтся... среди людей как-то жить. Но я же намного больше человек, чем монстр. Я ведь не монстр, да? Он мутные глаза на него поднимает и разбитые губы поджимает. Саша на него вблизи при свете смотрит, дыхание затаив. Он в этом худом мальчишке монстра не видит вовсе. Он в нëм слишком ясно запуганного ребëнка различает, и это сперва вовсе не вяжется с тем, кем он является. Пусть и лишь на часть. — Конечно не монстр. Ты бы иначе не помог мне тем вечером, и ты бы не пришëл сейчас сюда, бросив сородичей, — Саша поправляет лохматую чëлку, спокойно и уверенно улыбаясь мелькнувшим искоркам в глазах. — Проводишь до дома? Ярик, удивлëнно моргая, смахивает покатившуюся по щеке капельку, и быстро-быстро кивает. Вдвоëм идти оказывается веселее и спокойней. Ярик что-то рассказывает, размахивая руками и несколько раз почти попадая Саше в лицо. А тот лишь уворачивается и смеëтся, гладя его плечо и прося продолжать. У подъезда они мнутся минут пять, но откуда-то раздаëтся злобное рычание, и они уже оказываются на пороге сашиной квартиры, пытаясь отдышаться. — Я тебя туда, — он пальцем показывает на темноту за окном, — не пущу. Переночуешь здесь. У меня как раз курица есть. Ярик сперва оглядывает маленькую квартирку, безделушки и книги на полках, замечая там любимых авторов, а потом плюхается на диван, прихватив с собой толстую папку со сценарием. Саша, иногда поглядывая на захваченного текстом Ярика, тихо готовит ужин, думая, как же его жизнь так повернулась, и почему он так уверенно привëл домой монстра. Уютное «монстрик» возникает в голове, и он усмехается, представляя маленького нового знакомого. Картинка слишком быстро становится грустной, а курица начинает подгорать, и Саша трясëт головой, стирая этот образ. Ярик ест торопливо, будто боясь, что у него отнимут. А после, придя к нему ночью после кошмара, также обнимает его, нервно дыша в плечо. Саша, тихо гладя его по голове, шепчет что-то почти неслышно. И засыпает, когда чужое сердце перестаëт бешено колотиться в груди. Что-то неизвестное и новое появляется в их жизнях, обещая изменить их. А они едва ли против.