любовь юты.

      утро встречает юту хмурым небом и дождем. он чисто на автомате умывается, приводит себя в порядок, запихивает в глотку сэндвич, запивая чашкой крепкого кофе, и невпопад здоровается с выходящими на кухню мемберами. один из них — джэхен, лидер группы и по совместительству бывший сосед юты — вырывает его из шума в голове ненавязчивым разговором. — ты какой-то больно хмурый, мистер накамото. плохо спал? юта кивает слегка отстраненно и смотрит долго на кружку остывающего напитка. джэ же между тем продолжает, подходя ближе и вставая плечом к плечу у кухонной тумбы. — я думаю, ты уже знаешь, что wayV сегодня уехали рано утром? как себя чувствуешь? парень наконец отрывает глаза от кофе и поднимает их на лидера, сталкиваясь с добрым и внимательным взглядом джэ. в нем нет жалости или сочувствия, хотя тот и не знает об особой привязанности юты к их бывшему макнэ, но в курсе, что они вроде как общаются, и ему просто важно, что с другом все в порядке. накамото же заторможенно кивает во второй раз и смотрит темным взглядом, что для него, всегда жизнерадостного и искрящего забавой, а на сцене несдержанной сексуальностью — как минимум странно. но задать следующий вопрос мешают джонни с чону — еще двое участников их группы, так вовремя выползшие из общей комнаты. чону сонно и мягенько обхватывает джэхена за широкую талию, умещая подбородок на широком плече и тихо выпрашивая кофе. джонни же подходит со стороны юты и вынимает из скрючившихся пальцев уже остывшее пойло, выливая его в раковину. — ну, уехали и уехали, че бубнить-то? у нас вот камбэк на носу, так что надо в первую очередь на нем сосредоточиться. да, юта-хен? джонни всегда обладал умением разрядить атмосферу своим забавным акцентом и позитивным настроем. его вечно преследующая улыбка давала какую-то надежду японцу, что не настолько уж сильно все плохо, и он обязательно справится. его губы тронула легкая улыбка. первый месяц действительно было достаточно легко. он тренировался, оттачивал навыки пения и рэпа, а ночами засыпал, все также тоскливо обнимая одеяло и думая, что все пройдет. правда, каждый раз, стоило кому-то упомянуть wayV, он тут же покидал помещение, стараясь спрятать застывший в горле ком болезненного ощущения нехватки кого-то, кто долгое время был единственным, на чем юта сосредотачивал внимание. каким бы сильным морально не был японец — каждого ломает какая-то важная потеря и никто не знает насколько это может сломать его. второй месяц дался уже тяжелее. заснуть становилось все сложнее, тело болело и ныло от внутреннего стресса. голова была забита воспоминаниями о чужой улыбке на камеру, о тепле талии в руках и о тихих высоких стонах на самое ухо. сердце болело постоянно, виски ныли, а тот самый ком в горле стал неизменной сопутствующей существования. он изводил себя все бóльшим количеством тренировок, оттачивал движения до трясущихся ног и отвергал любую помощь и заботу. глаза со временем стали совсем терять былую искру, и сколько бы времени он времени ни отгонял от себя ужасные мысли брошенного на обочине пса — он неизменно возвращался к ним, пряча свою тянущую печаль под струями горячего душа, что как бы ни хотелось — не заменит тепла настоящего и к тому же любимого тела. порой он задавался вопросом, скучает ли по нему винвин, и даже пару раз пытался написать, все же в итоге удаляя сообщения. не было уверенности, что после того разговора он все еще не был в черном списке номеров. то, что юта мог видеть его по тв — совсем не облегчало боль, а наоборот заставляло все естество сжиматься от медленного разрыва чего-то важного внутри. ему казалось, что он просто рассыпается в труху. отвыкать оказалось крайне тяжело. тошнило от самого себя и душно было даже в самом проветриваемом помещении. даже на улице его преследовало незримое, но ощутимое чувство потерянности и опустошения. будто он знал, куда ему идти, но все время терялся в собственной грусти как в бесконечных тропинках, которые по итогу никуда и не вели. он безумно скучал. дальше больше. японец угасал на глазах своих одногруппников и друзей, не ища помощи и поддержки, которая была как раз необходима в такие моменты. а учитывая, насколько парень был независимым, многие даже боялись просто подойти и наткнуться на незнакомый холодный взгляд и раздраженно поджатые губы. темные круги под глазами стали переползать на неестественно бледное лицо, отдающее местами желтизной. ребра стали отчетливее видны, поэтому пришлось сменить безрукавки на широкие футболки, чтобы не слышать новых вопросов о случившемся. парень буквально таял, но все также мучался один на один с мыслями, тер раздраженные от слез глаза и сжимал кулаки, когда становилось совсем больно. даже фанаты стали замечать изменения в кумире, поэтому парень прекратил проводить эфиры, на которых обычно разговаривал на мягком японском, внимательно всматриваясь в сообщения. все было лишним, кроме его боли и способов ее притупить. боль заполнила каждую клеточку тела, не давая двигаться, дышать, мыслить, да и просто жить. только боль внутри и ничего больше, которая топит, оглушает и разрывает. слезы мучают и так больные глаза, а сердце воет от потери и одиночества. слишком ярко, слишком болезненно, словно лезвием полосуя и так еле живую душу, когда он думает о своей потере. а иногда его резко отпускает, откатывает, будто волной, и не остается ничего, только пустота внутри. юту растоптали, выкурили, растерли в пепел, истоптали ногами и бросили в соленое море горячих слез. кипеть и умирать. точкой невозврата стал тот момент, когда юта не успел уйти из гостиной и застал на большом экране счастливо улыбающегося сычена в объятиях его одногруппника лукаса. ревность не жгла под ребрами, сил уже даже на это не осталось. он лишь стоял так посреди комнаты, опустив руки, и в голове отчетливо стало тихо и пусто, только бегущая строка о том, что юта и правда не нужен, по нему не скучают и — как сказал сам вин — ему легко найти замену. японец не помнил, как добрался до кровати в пустой комнате. только как рухнул на нее и тут же отключился, дав наконец организму долгожданный отдых. благо на следующий день был выходной, ребята не будили его до следующего вечера и лишь, когда он растрепанный и ослабевший выполз на кухню, чону, мягкий как зефир, сразу утянул его в теплые объятия, молча показывая поддержку и то, как он скучал. все скучали по старому юте, который, как он думал, никогда уже не вернется. — завтра будет какое-то особое объявление, как сказал менеджер. вдруг разрушил тишину лидер, рассматривая сидящих за столом ребят и сцепляя пальцы в замок. — какое? — честно говоря, я сам не знаю. он просто сказал, что это должно привлечь больше внимания к нашему камбэку и придать группе более оживленный вид. джэхен перевел взгляд на юту, отмечая осунувшееся лицо и тяжело вздыхая. — надеюсь, что ничего сверхнеобычного, но готовьтесь ко всякому, вы же знаете наше агентство. — может предложат раздеться на сцене? подал голос джонни, кладя широкую ладонь на плечо накамото и слегка его сжимая. на пухлых губах ползала грустная усмешка, подходящая общей атмосфере, а во взгляде сквозило явное сочувствие. — вдруг это оживит нашего любимого, но полудохлого юту-хена? — оставь свои гейские шуточки при себе, маленький засранец. наконец заговорил за долгое время японец, открывая лишь один кошачий глаз и кидая взгляд на младшего нарушителя его шаткого спокойствия в таких приятных объятиях чону. — ну наконец! хоть какая-то реакция, а то я уже планировал заказать тебе красный гроб, хен! — джонни! джэхен предупреждающе смотрит на парня и неодобрительно качает головой, но его будущую речь прерывает юта, наконец обратив внимание на лидера и повернув к нему вихрастую голову. — все в порядке, папочка джэ, я смогу о себе позаботиться и надавать нашему пацану по заднице тоже смогу, пусть он и выше. за ухом слышится теплый смех чону, а затем к нему подключается и джонни. так начинают смеяться все, и, кажется, становится немного легче. по крайней мере, юта снова язвит и даже обнимается, вдруг все наконец войдет в привычный режим? по крайней мере, так показалось всем, кроме накамото, который, снова оказавшись в комнате, мечется на кровати неспокойно, не в силах унять боль от сосущей пустоты внутри. кажется, за это тяжелое время все хорошее, что было между ним и сыченом пропало, оставляя после себя лишь болезненные мысли и воспоминания. он почти спит, но дышит тяжело, хмурит брови и неосознанно ищет тепла в пустой постели, которая, кажется, забирает все его силы вместе с капельками пота, стекающими по лицу. юта наконец не выдерживает и поднимается с кровати, падая на другую рядом. пустующую и без запаха чена. без воспоминаний о нем.