Ghostly

BTS - Black Swan (orchestral version slowed reverb)

— Оно горит. — Не горит, так и должно быть. — Запах гари и черная выпечка? — Там шоколад, он должен быть темным. — Но не горелым. — Аннабель! — Феликс! Они упрямо смотрят друг на друга, скрещивая руки на груди. Феликс в обиду свои брауни не даст, а Хана, невольно морща нос, ставит под сомнения его кулинарные навыки. Пару секунд парочка Ли еще продолжает молча пилить друг друга взглядами, пока Енбок не вздыхает тяжко-тяжко, надевая рукавичку и вытаскивая пирожные. — Я говорила, — победно усмехается девчонка, глядя на слегка подгоревшие края брауни. — Скорее, накаркала, — фыркает Феликс, пытаясь подправить свой кулинарный шедевр. — Дай-ка крем. Хана протягивает миску с белой массой, которую замешивала самолично, но под чутким руководством повара. Феликс макает кончик указательного пальца в миску, облизывает его, краем глаза замечает, как заворожено глядит на него девушка. — Что? — невинно хлопает глазами Енбок и тут же странно кривится. — Влюбилась чтоль? — В смысле? — у Ханы горят алым щеки от смущения. — Пересолила? Она в точности повторяет движения, но крем оказывается очень даже сладким, нежным, и Ли в недоумении глядит на вполне довольного Феликса. Тот проворно зачерпывает белую массу и ловко оставляет ее на самом кончике женского носика. И также ловко успевает слизать ее, пока Хана бесится и фыркает, называя его придурком. — Подгоревшие можно спихнуть Джисону, он всеяден, — искренне смеется Феликс, аккуратно покрывая свои брауни белым кремом. — А потом ты просишь купить ему активированного угля, — тут же прилетает в ответ, на что парень только пожимает плечами. Хана смывает с лица липкость от крема, приваливаясь бедром к столешнице. Квартирка, которую Феликс снимает вместе с Бан Чаном, вызывает в ней детский трепет: впервые попав сюда, никогда не подумаешь, что она принадлежит двум молодым парням. Куча мягких подушек, приятный запах еды, убранные вовремя носки и много-много фотографий. Синтезатор Кристофера в углу, за которым любит сидеть как сам хозяин, так и все друзья, живые цветы в горшках на подоконниках, за которыми неустанно присматривает Феликс и расслабляющая, уютная атмосфера дома. Иногда Хана завидует. В ее квартире пахнет горькими травами и потушенными свечами. Мама любит прохладу, потому даже в самые морозные деньки окна нараспашку. А тут тепло: и от плиты, и от Феликса. Она неосознанно тянется к парню, обнимает его со спины крепко-крепко, отчего Феликс невольно прерывается. Знает точно, что делать, потому откладывает лопаточку в миску, сжимая чужие ладони в своих. — Останешься на ночь? — его голос тихий, но идеально отлетает от стен прямо в самое женское сердце. — Не могу, ты же знаешь, — шепчет Хана, вдыхая запах его футболки глубже. Детский гель для душа с клубникой, порошок, аромат тела Феликса, смесь чего-то холодного с чем-то очень-очень уютным. Хана прячет улыбку и делает шаг назад, буквально отрывая себя от парня. Он пару секунд молчит, не двигается, но затем выдыхает и снова начинает украшать брауни. — Бан Чан сегодня с ночевкой. — Я знаю, но… — Не настаиваю, — тут же поднимает руки Феликс, бросая на девушку быстрый взгляд. — Хан заедет скоро, если захочешь, езжайте вместе. Ли фыркает красноречивее любого ответа. Настаивает, что девочка взрослая и сама дойдет, сопровождающие ей не нужны и вообще, Ли Феликс, не стоит меня оберегать, честное слово, хуже моей матушки… — Поэтому я ей так не нравлюсь? — с легкой улыбкой оборачивается Феликс, глядя, как вопрос в лоб выбивает девушку из колеи. — Или передать ей брауни? Вдруг задобрю. — Только не этими, — быстро понимает игру Хана, напустив на себя излишнюю строгость.— Моя maman не жалует подгоревшие пирожные от моих ухажеров… — И сколько пытались подкупить ее этим? — Ты единственный, — хихикает сразу Ли, чувствуя, как чужие руки обвивают ее талию. — Ухажеров, значит? — тихо выдыхает Феликс прямо в ухо, слегка прикусывая мочку. — Много-много ухажеров, мисс Ли. You’re teasing me?* — Do you mind ?** У нее мурашки бегут, когда Феликс начинает говорить на английском. Мужской голос становится низким, басистым, пробирающим до костей, хочется уже раздвинуть ноги и впиться прямо в губы. Хана делает всё в точности: обвивает ногами за его талию, оказываясь в сильных руках, пару раз спиной припечатывается к стенам, но это не останавливает парочку оказаться на диване в гостиной. Когда футболка Феликса оказывается вне зоны досягаемости, трель домофона оглушает обоих. Хана недовольно ерзает под парнем, фыркает, когда тот в последний раз глубоко и быстро целует ее и идет открывать дверь. Хан врывается в квартиру с легким морозным ветерком и звуками. Он говорит о заморозках так, будто впервые встречает на своем жизненном пути. И девушка смеется, получая из его рук пакет с разными вкусностями. — Чан на сутках? Бедолага, — тянет Джисон, топая на кухню и показывая, что замечает женский блеск для губ на шее Енбока. — Я ненадолго. Кстати, как продвигается? Он резко оборачивается к Хане и чуть не впечатывает ее в себя. Девчонка пару секунд глядит строго, передавая пакет в руки заинтересованному Феликсу. — Стадия два скоро начнется, не кисни, — уходит от ответа Ли, усаживаясь за стол. — Да я так, интересуюсь, вдруг помощь какая нужна… — Кстати, да, — кивает Феликс, бросая быстрый взгляд на Хану. — Я думаю рассказать обо всем Бан Чану и Минхо, ну так, на всякий случай. — Они в курсе, — тут же кивает Джисон, запихивая в рот кусочек горячего пирожного. — Ох ты ж емае, горячий… Парочка Ли молча переглядывается. По спокойному выражению лица, Феликс понимает, что волноваться не о чем. Ненароком он отодвигает от Хана подальше подгоревшие брауни, усаживаясь рядом с девушкой. — Не хотите фильм посмотреть? — вдруг резко предлагает Джисон, уминая второй кусочек подряд. — Я в середине кинца свалю, обещаю. Он тут же отбивается от парочки подушек, задорно подмигивая Енбоку. Через несколько минут они садятся перед телевизором, удобно устраиваясь прямо на полу. Комедия с Джимом Керри звучит скорее на фоне, пока Джисон и Хана спорят об истории Кореи, а Феликс старается вникнуть в суть упущенного сюжета. Девушка уютно устраивается в объятиях Енбока, крепко сжимая чужие пальцы. Смех парней приятно ложится ей на уши, и спорят теперь только они, доказывая друг другу странные теории из недавно прочитанной манги. Хана не встревает. Ее взгляд скользит на падающий за окном снег. И ей правда становится легче.

***

Вода смыкается над головой, отрезая всё лишнее в этом мире. Под ней становится чуточку легче. Гравитация не тянет вниз, движения выходят плавными и легкими. Быстрыми. Хенджин разрезает воду руками, отталкиваясь от борта и погружаясь с головой. Снова никаких звуков. Он гребет быстрее, чем обычно, не гонится за временем, которое, кажется, отстало. Он плывет легко и свободно, выныривает всего на секунду, чтобы сделать побольше вдох. Главное — подольше остаться в воде. Хван перестает грести и зависает между дном и поверхностью. Открывает глаза, пытаясь разглядеть бортики, но не старается двигаться. Его тело живет отдельно от разума, оно спокойное, сильное, невесомое. Мысли же тяжелее камней. Он не может толком понять, что его так тревожит последнее время. Разум бьется в агонии, кричит о чем-то, но не может включить инстинкты самосохранения. Ему остается только наблюдать, как постепенно, секунда за секундой, воздух в легких заканчивается. Они горят, скребут и требуют сделать глубокий вдох. Хенджин делать этот вдох не считает нужным. Ему очень нужно быть в воде, наслаждаясь тишиной и невесомым телом. Наверно, из него вышел бы хороший космонавт. Оставаясь долго в невесомости, подальше от шума и гравитации, подальше от беспокойных режущих его мыслей, подальше от людей… — Хенджин? Чужой голос прорезается даже сквозь толщу воды. Хван тут же распахивает глаза, понимая, что еще секунда, и он начнет захлебываться. Делает сильный гребок верх, выныривая на яркий солнечный свет. Вдох врезается в его тело, выдох покидает с усердным толчком. Хенджин снимает с себя очки и плывет к бортику, абсолютно неторопливо. Даже лениво. Силы, как он думает, остались между дном и жизнью. Хенджин опирается ладонями о бортик и одним движением выходит из воды, ловя неприятные мурашки по всему телу. Снимает шапочку, запуская пятерню во влажные волосы, хватает ближайшее полотенце, накидывая на шею, и только после этого оборачивается. — Я-то думал, попытаешься спасти, — с долей иронии произносит парень, останавливаясь в метре. — Я-то думала, что ты отлично плаваешь, — Хана цыкает языком, бросая сочувствующий взгляд на воду. — Не забывай, могу и скинуть в нее, — Хенджин усмехается уголком рта, замечая проскользнувшее в глазах девчонки опасение. Она сжимает папку с их докладом сильнее в руках, словно это может остановить Хвана. Но тот не собирается что-либо делать с ней. Он продолжает подсушивать волосы кончиком полотенца, ожидая. — Преподаватель Пак сказал, что такая тема была в прошлом году и надо ее как-то трансформировать. Бах. Хенджин отступает на шаг, мокрыми пальцами выхватывая папку и листая его же доклад. В прошлом году? Но он смотрел, его тема уникальна и… — Бред, — озвучивает мысль парень, хмурясь еще больше. — Не может быть. — Это его слова… — Да я понял, понял, — кивает Хенджин, обходя Ли по кругу. Он читает заметки, выведенные точным почерком преподавателя Пака, и невольно кусает пальцы, когда на последней странице горит надпись о переписывании. — Хрень какая-то, — выдыхает Хенджин, ощущая, как внутри разливается противное чувство. — Я помогу, — раздается позади него голос Ханы. Хван пару секунд моргает, оборачиваясь. Они вдвоем в мужской раздевалке, в идеальной тишине и в клокочущем гневе Хенджина. Он бы хотел предупредить и сказать, чтоб девчонка ушла поскорее, но Хана Ли идеальная жертва. Жертва с зубками. Он таких любит. — Ты верно передала мысль? — Хенджин проходит вглубь раздевалки, сжимая в побелевших пальцах папку. — Сказала, что информация взята из библиотеки? — Да. Он сказал только исправить немного, может, редактировать не итоги, а причины или какие-нибудь факты добавить… — Факты? Какие, нахрен, факты? — отражается от стен голос Хвана. — Это был идеальный проект, с идеальным построением. Я работал над ним все выходные, знаю слово в слово. Гнев колит кончики пальцев и язык. Хван бросает папку в сторону и листы белыми хлопьями разлетаются по раздевалке. Плевать. Эта несправедливость зудит под ребрами, эта злость бьет его сильнее, чем хук Чанбина. И все мысли почему-то красным сосредотачиваются на бесстрастном лице в паре метрах. — А что сделала ты? — выплевывает сквозь зубы Хван. — Ты? Он замечает, как девчонка делает неосознанный шаг назад, хотя Хенджин и стоит на месте. Она озирается по сторонам, будто Ли это не касается, и ее движение приводят парня в ярость. — Ты даже презентовать нормально не могла, — продолжает угрожающе Хенджин. — Какой с тебя толк? Что ты вообще умеешь в своей жизни? Быть невидимкой? — Хенджин, — тихо зовет его Хана, но больше не двигается. А он не выдерживает. Его топит собственная злость, хотя Хенджин никогда за собой такого не замечал. Он обычно спокоен, уравновешен и дружелюбен. Обычно, он бы просто улыбнулся и сказал, что ерунда. Сделает. Обычно, он бы никогда не надвигался на хрупкую девчонку с целью сделать что-то очень и очень… неприятное обоим. Твою мать, Хенджин, что с тобой? Хенджин не понимает, что зацепило его взгляд. Он тормозит в трех шагах от Ли, но размыто видит перепуганное лицо. Что-то в уголке его глаза. На периферии зрения. В зеркале справа, где он отражается. Что-то, что зависает за его спиной. Оно клубится грязным черным и рваным алым, касается плеч Хвана, его головы и спины. Оно дышит прямо в затылок, Хенджин замирает, понимая, что прядь светлых волос слегка покачивается. Исполосованное вдоль и поперек, прилегающее плотно и явно не человеческое, отражается в зеркале всего гребанную миллиардную секунду, но Хенджин изучает это досконально, запоминает мягкие трещины и чертовски неправильную форму. Оно пропадает сразу же, разбиваясь осколками в зеркале. Хенджин успевает отступить, но острые края зеркала крошкой осыпаются к босым ногам, отчего парень делает шаг еще и еще. Пока не загоняет себя в угол. Вместо злости его топит вопиющий страх. Он видит это перед собой, хотя его там нет. Он видит, как оно раз за разом сжирает и тянется к лицу Хенджина, к его сердцу. Как оно по-настоящему скалится, прижимаясь ближе, чем все любовницы в мире. И Хвана тошнит от страха и от непонимания. Оно рядом, очень близко, и только сейчас Хенджин заметил? Нет, не только, но парень не может вспомнить. Страх бьет его по телу плетью, заставляя дрожать, заставляя сердце биться так быстро, что больно, заставляя желать прекратить все это… Хенджин топится самовольно в страхе из-за этого существа. Он не видит нормальных объяснений, только бесконечный страх. И будто он опять завис между дном, где его сердце больше не гоняет кровь, и поверхностью, где этого существа нет. — Хенджин! Горячее прикосновение к руке выбивает его чуть дальше от дна. Он старательно хватает ртом воздух, ему хочется снова чувствовать его в своих легких, но не получается. Паника сжимает глотку, Хенджин чувствует ее. И как Хана Ли снова и снова трясет его плечи, пока в конце концов, не дает хорошую пощечину. Яркий прилет боли выводит Хвана из паники, оставляя только животный страх. Он пытается сфокусироваться на живом тепле напротив, толком не понимая, кто перед ним. Да и разницы нет. Главное, живое и теплое, и Хенджин тянется к этому, сжимает в руках, как маленького плюшевого мишку в детстве и спрашивает, спрашивает, спрашивает… — Да, я видела, — ее ответ заставляет разжать руки. Хван теперь точно смотрит на Хану, заглядывает в темные глаза и не понимает ее язык. Она видела? Что именно? — Оно долго было рядом с тобой, — тихо и успокаивающе, как с ребенком, говорит Ли. — Я ведь говорила тебе. Успокойся, Хенджин, я все объясню. — Объяснишь? Ее голос действует, как и ее тепло. Хван моргает пару раз, постепенно принимая ситуацию. Страх снижается, но медленно-медленно, потому парень все еще не может без чужого прикосновения, сжимая ладонь в своих пальцах крепче. — Что это? — давится вопросом Хван. — Что это? Хенджин не чувствует слез, выступивших на глазах. Его постепенно отпускает и приходит странное осознание нереальности. Он очень хочет посмеяться и покрутить пальцем у виска. Сказать, что показалось, что усталость навалилась, что жизнь — гавно, вот и привидится. Но его жизнь вполне нормальная, он не устал и точно видел. — Призрак, — одними губами шепчет Хана, но для Хенджина это все равно, что крик в пустоту. Он только кивает и закрывает глаза. Устало кладет голову на согнутые колени, старательно делая вид, что всегда знал о другой стороне мира. Что он сильнее, лучше, умнее… — Я помогу тебе, слышишь, — Хана обнимает его мягко и крепко, становясь напротив него на колени. — Я помогу… Хенджин же хочет только тишины. * Ты меня дразнишь? ** Возражаешь?