Еще раз на похоронах

«Представьте себе историю, но не о борьбе добра со злом, а о борьбе нужды с нуждой, где все противоречат друг другу и все виноваты»

Прежде чем отправляться на переговоры со Скоттом, которого Дерек не знал хотя бы в лицо, и который был со слов дяди парнем Эллисон Арджент и вряд ли стал бы говорить о ней в плохом ключе, волку показалось более логичным сперва отправиться к старому стайному дому, который как раз и сожгла Кейт. Желания видеть дом не было, это было место, что находилось в списке «желаемых к посещению мест» в самом конце, но в противовес боли и скорби, внутри также тихо жило неисполненное желание вернуться на пепелище. Конечно, там давно уже ничего нет кроме каркаса дома, внутри, наверно, все сгорело, в левой части точно обвалился потолок и навес веранды, наверное, мамин сад уже зарос не только сорняками, но и чем угодно еще, но… много важного случилось в этом месте. И терзал вопрос, почему же именно в этом, а не другом? Почему Лора умерла на том же самом смертном одре, что и их мать несколько лет назад? Может ли там быт зарыт магический магнит. Старый сгоревшей дом далеко не близко к центру. Чтобы добраться до него, нужна машина. Пешком человек не дойдет, либо будет идти более трех часов в спокойном темпе. Значит, убийца привез его младшую сестру на своей машине, ибо машины Лоры нашли далеко от дома, брошенной на дороге. А если так, может, остались следы от шин на земле, которые могли бы послужить доказательством тому, а вместе с ними и другие улики. И почему тогда полиция ничего не нашла? Может, убийца подкупил полицию? В этом мире, кажется, его уже ничего не удивит так сильно. Дерек съехал с асфальтированной дороги к земной, что вела прямиком к территории, на которой стоял дом. Все так знакомо даже спустя года. Те же, словно даже нисколько не изменившиеся, зеленые деревья. Хвоя. У нее приятный успокаивающий запах. Таллии нравилось это место, поскольку она никогда не любила шум и суматоху, та ее истощала, а еще люди нервировали и часто выводили на агрессию. В лесу же людей не было. До поры до времени. Пока Кейт не наведалась. Хлопнув дверью сильнее, чем было бы нужно, с непривычки, ведь машина не своя, а Питера, Дерек выходит на улицу. Позднее утро, солнце уже встало. Еще прохладно и свежо. Дождь закончился, а длинная трава, что местами начала вядь к зиме, скользит по щиколоткам, оставляя на обуви и джинсах мокрые следы. Словно слезы. Да, он вернулся. И не очень-то этому рад. Хотя, какой-то энтузиазм от пребывания «дома» все же есть. В памяти до сих пор по тропе вокруг дома бегают дети, а вот на деревянном крыльце на ступеньках стоит мать-надзиратель, не спускает за ними, тренирующимся на поляне рядом, взгляда. Где-то на втором этаже окно дяди, что было вечно завешено тонкой темной шторой. Снаружи, с некоторого расстояния, погоревший дом кажется в лучах утреннего солнца и на фоне ожившей зелени даже не таким страшным. Если не знать, что было тут ночью недавно и давно, как дом горел, как горели внутри его стен живые люди, и как Лора кричала, изливаясь кровью, пока кто-то убивал ее, то можно подумать, что жильцы просто забросили участок, уехав в место получше. Было бы все правда так. Оборотень ступает на каменистую тропу, что ведет прямо к главному входу, а под ногами скрепит стекло окон. Те полопались от огня. Были открыты, а они все равно не могли выбраться через них, ведь были в ловушке из порошка рябины. И, если бы не пожарные, которые разомкнули круг, сами того не зная, вероятно, в ту ночь сгорели бы все Хейлы. И Дерек не уверен, что его бы это не устроило. Жить после смерти близких ужасно тяжело. Лучше уж умереть первым или вмести с ними. Семья для него все, пускай после трагедии он вел себя так, что теперь так сразу и не скажешь. Просто ему страшно повторения. Страшно вновь, когда загорится, быть рядом, но не умереть. Он не сможет пережить подобное еще раз. Не хочет. Лучше прятаться и ждать вдали, откуда пламя будет видно не так сильно. И, наверное, с таким раскладом ему бы лучше не заходить внутрь, не смотреть на место убийства сестры. Но чья-то незримая рука все равно тянет его вперед, и он ступает, превращая жесткой подошвой ботинок стекло в крошку. Хр-хр. Потом скрипят черные деревянные ступеньки. Дверь входная есть, но висит на одной петле, выбитая и тоже задетая языками пламени. Дерек заходит внутрь дома. Свет сразу уходит. Внутри нет места святости. Тут в углах только демоны ждут своего часа. На внутренней стороне двери следы ногтей. Он прикладывает руку. Следы его. Он, Лора, Кора и дядя были теми, кто успел спуститься со второго этажа до того, как крыша обвалилась на тех, кто замешкал и остался наверху. В ту ночь все было тихо. Даже сверчков было не слышно. Но никто не заподозрил неладное. Можно ли было изменить минувшее? Наверное, лучше не мучить себя «а если бы». Так только острее стеклянные осколки врезаются в плоть у ребер. Оборотень проходит кухню и маленькую гостиную. Оказывается, не все здесь сгорело и исчезло. Старые обугленные кресла стоят у пыльной кирпичной стены. Раньше там, в этих креслах, они слушали сказки, когда были еще щенками, что сочиняла им сама Таллия. В тех сказках было много чудовищ и монстров, охотников и ведьм. Таллия с детства словно предупреждала их не доверять темноте. А он поверил. Привел Кейт к их дому. Показал, где они живут, как живут. Ладно, нужно идти дальше. Впереди пахнет кровью и плотью. Хоть, окна и выбиты, ветер гуляет сквозняком по этажу, запах въелся и осел на стенах и вещах. Пепел, кровь. Это уже не место, которое можно любить, место, которое можно назвать домом. А вот и комната, в которой все случилось. Самая дальняя и большая гостиная на первом этаже. Задняя стенка разрушена и можно выйти на улицу, убежать в лес. Хотелось бы, но сперва лучше осмотреться. Место выглядит зачищенным. Все же полиция здесь была. Следы крови и запах все так же есть, но нет ничего другого. Чем Лору разрезали? Есть только следы пилы на стене. Черт. Дерек закрывает лицо с носом. Волна тошноты и головокружения заставляет его выйти из комнаты и вернуться в начало коридора. Он выходит из дома, спускаясь по боковым порушенным каменным ступенькам, и идет по земляной тропинке вокруг дома, дыша. Кажется, он переоценил свои силы. Сердце быстро колотится, словно пробьет сейчас тленную оболочку. А руки дрожат. Он идет, останавливаясь перед поворотом. Дерево. Старое дерево, которое упало и сломало стену. Точно. Стена была цела после пожара. Наверное, дерево упало и доломало дом позже, когда он уже уехал. Поэтому, он не помнит. Переступая через увесистую на вид крону, лежавшую горизонтально на траве, Дерек идет к разрушенной стене. Внутрь возвращаться не хочется. Да и Питер был прав. Он не следователь. Он не сможет сам найти убийцу. Он ни хрена в этом не разбирается. Он даже Кейт так найти и не смог. Черт! Дерек пинает камень под ногами, тот летит, глухо ударяясь о груду досок. Что-то падает. Может, черепица. Все такое ветхое и хрупкое. Скорее бы уже окончательно развеялось по ветру как прах. Дерек смотрит на стену, вернее на проход, что красуется вместо нее, потом опускает взгляд, блуждает по низу и… ничего. — И что ты собирался здесь найти? — Дерек зол. В первую очередь на себя. Но гнев разрушителен, и он научился его сводить на нет. Дыша через нос и успокаиваясь, Дерек идет обратно к машине, дабы уехать отсюда и больше никогда не возвращаться, огибая дом уже с другой стороны, где нет мешающих поваленных деревьев. Попутно Дерек осматривает землю. Вдруг, остались следы, запах, что-то еще. Но ничего не видно. Разве что какие-то лисьи следы, наверное, от животного, заплутавшего и вышедшего из чащи леса случайно. Есть еще какая-то обертка от ирисок. Мило. Кто-то из полицейских жевал конфеты, пока рассматривал кровавое место в гостиной? Конечно, кому есть дело до чужого горя. Присаживаясь на корточки, Дерек берет обертку. Карамель с солью. И такой тупой красный нарисованный на фольге клоун. Тупо. Он мычит и выкидывает фантик обратно, вставая. Доставая телефон, Дерек видит сообщение от Стайлза, но ему сейчас не до любви. Если это можно отнести к ней. Он не знает. Это место высасывает все соки. Теперь он думает только о том, как Лора умирала в этом аду, одна. Снова видя те же стены и слыша крики семьи. На один крик в памяти дома теперь больше. Чтобы не допустить повторения истории, чтобы уберечь Кору и Питера, он должен хотя бы попробовать что-то сделать. И, раз уж с домом ничего не вышло, остается наведаться к Скотту. Питер говорил, что тот школьник. И, кажется, имя «Скотт» также произносил Стайлз. Не он ли говорил про друга, сбегающего через окно от подружки? От Эллисон? Выходит, бета Питера Скотт — друг Стайлза. И, вероятно, они ходят в одну школу. Теперь, у него есть место. И, видимо, сегодня все же придется забрать из старшей школы одного подростка. Только не Стайлза, а его друга. Интересно, Стайлз сам в курсе, что его друг оборотень? Или человек не посвящен в дела оборотней. Еще один вопрос, который требует ответа. ****** Сигареты и арахисовая паста оказалось не таким плохим сочетанием, каким Стайлз предполагал, что оно будет. Вроде сладко, а вроде горько. Необычно. Убрав банку арахисовой пасты обратно и затолкав пачку сигарет в рюкзак, он собрался и вышел из дома. После похорон силы медленно вернулись к нему. И ночь преумножила эффект. В теле был приятный заряд энергии, который хотелось направить на реализацию чего-нибудь эдакого. Но… каникулы так не скоро. И, наверное, пока лучше не рисковать делать что-то серьезное, ибо патрульные машины иногда встречаются ему на пути. Вряд ли они следят за ним, сыном шерифа, но все же стоит перестраховаться и залечь на дно, дав людям забыть о случившемся и расслабиться. Даже в супермаркете за кассой незнакомые люди в очереди говорили о смерти Лоры, словно бы знали ее лично, а не узнали о ее существовании уже после ее гибели. Маленькие гнилушки Бейкон Хиллс. Фоняют сами, но смотрят на других. Так как Дерек должен забрать его сегодня со школы, Стайлз решил прогуляться до школы пешком. Весь путь от дома до дверей кабинета в учебном здании занимал минут тридцать. Чудесная возможность послушать свою оглушающую музыку, заглушающую мысли косых взглядов. ****** Был урок продвинутой литературы, и в этот раз Стайлз решил остаться послушать лекцию про Германо-Скандинавскую архаическую поэзию. Временами училка уходила не в ту степь, и у Стайлза чесался язык задать вопрос с подковыркой, который бы определенно или выбил женщину из клеи, сбив с мысли, вернув тем самым на путь верный, либо взбесил бы, и тогда у него снова бы случился конфликт с преподавателем. За этот месяц его могли бы вызвать на ковер директора за конфликт с учителем раза три, если бы директору не было уже глубоко на него срать. Никому морду этот Стилински не бьет и ладно. Слова просто слова. Какому-то мужичку в костюме и серебряным портсигаром, припрятанным в ящике стола, не до таких мелочей. Ему бы решить, где найти спонсоров, готовых оплатить обустройство нового кабинета химии. От их изнасилованных микроскопов плакать хочется. А про несносное количество мензурок, сумевших как-то дожить к этому году, и говорить не стоит. То число просто смешно. Возможно, Стайлз потому так часто и не ходит на химию. Бесит этот цирк. Как он может исследовать отношение к нагреванию веществ с ионной, атомной и молекулярной кристаллическими решетками, если у него всего одна пробирка на парту, вместо четырех? Да и опыты сами для чайников. Даже взрыва не устроить. — Песни о Богах выступают развитием тех сюжетов… — учительница ходила между рядами, иногда зачитывая что-то из книги, иногда импровизируя. Ее голос то отдалялся, то приближался. Зная всю строгость учительницы, при ее приближении спины ученики, как правило, резко выпрямляли, а телефоны прятали под парту или тетрадь. Стайлзу было же плевать. Зачем делать вид, что слушаешь, если это не так. Он развалился на парте, смотря в окно, иногда слушая, иногда нет. Что-то из материала текущей лекции он уже знал, но что-то правда было новым. Как волны. То выше, то ниже, плыл этот поток информации к нему и от него. Ну, с учетом, что сегодня он решил быть «вежливым» и не срывать урок, только в одну сторону — к нему. Пусть для разнообразия сегодня говорит только лектор. — Бросить первое копье, значит начать первым битву. Стайлз хмыкнул в сгиб локтя. Свое копье он кинул. Ждать ли ответного от Хейлов? Он не думал про стаю оборотней, зная, что те разорены и давно не проявляют никакой активности. Но Дерек нов для него. И интересен. Интересно, этот неизведанный Хейл может что-то выкинуть? Стайлз заиграл пальцами по парте как на пианино. Ту-ру… Ту-ру-ру-ру… Что это за мелодия? Черт, не вспомнить. — Пролитие родственной крови обозначает осквернение земли, обозначает необходимость мести. За одну жизнь нужно будет отдать другую. То есть, обозначает начало процесса, когда месть будет бесконечной. Потому что жизнь за жизнь, то, что будет продолжаться вечно, пока не исчезнут оба враждующих рода. Стайлз приподнялся, смотря с прищуром сквозь ресницы на учительницу, которая дошла до своего стола в начале класса и села за него, кладя книгу. Спина устала у старушки наяривать круги. В этот момент в дверь коротко постучались. Стоило двери приоткрыться до его любимой щелки, как Стайлз понял, что за гость к ним наведался. А он только о нем забыл. Что же. Ладно. — Да? — спросила учительница Тео, стоящего в дверном проеме. — Стилински к директору, — вяло ответил Тео, кидая взгляд на названного. Стайлз, заведомо зная, что слал его директор на последний круг ада, хмыкнул и скинул тетрадку, что так и не открыл, в рюкзак. — Разве у нас обычно не объявляют такое в громко говоритель? — зацепился за неточность ум учительницы. — Не знаю, меня попросили, я сделал, — ответил парень и, демонстрируя лаконичный пофигизм, развернулся и исчез с радара. — Ладно, Стилински. Идите. Стайлз не ответил. Просто вышел в коридор. Дверь за ним качнулась и закрылась. Отлично. Он потянулся, разминая шейные позвонки. Он как раз стал было засыпать по-настоящему. Кажется, даже если тема интересная, эта дама никогда не научится говорить менее монотонно. Она может убить любой текст. У нее в руках было золото, а она магически превратила его в удобрение. Пускай тогда удобряет тех, что остались в классе. Тео шел близко позади, отчего-то не напрыгнув сразу. Стайлз решил подыграть и просто шел медленно по пустому светлому коридору. — В этой запертой клетке скоро подохнут все птицы, — сказал он в воздух, словно себе, игнорируя Рэйкена рядом. Тот бесился. Что эта овца себе позволяет? — Я тебя не понимаю, говори нормально, — пробурчал Тео и сделал несколько быстрых шагов, теперь идя со Стайлзом плечо к плечу. Лисье ухо услышало злое сердцебиение в чужой груди. Тук-тук-тук. Сердце словно вот-вот прорвется, да ударит ему по лицу. Как интересно. Когда Стайлз пришел в школу сегодня, то не нашел Рэйкена. Решил, что тот, наверное, в отместку пошел по бабам, что было бы не так ново. Но, видно, он ошибся. Это так приятно, знать, что ты можешь даже Тео уделать, особенно ничего не делая. Раньше Стайлз ощущал себя слабее в этом тендеме, даже если это невозможно. Но сейчас он понял, что ощущать себя слабым — просто старая его черта его старой личности, о которой он забыл. И что все нормально. Он все такой же плут. Все тот же Дух, обиженный на весь мир. Тео припечатывает его к шкафчикам у стены. Громко. Стайлз шипит: — Тише, — тихонько и самодовольно говорит он. — Бей тише. Не хочу и правда к директору на растерзание сегодня попасть. — Какого черта? — Тео толкает, не ударяя все-таки по лицу, его в плечо, удаляясь на шаг или два назад. Метается возле добычи как тигр, но не нападает, слишком зашуганным его сделали строгие условия школы и дома. Днем уж точно не укусит, боится, что папочка снова побьет и лишит денег. Нужна ночь, когда тьма обезличит и укроет. Но до ночи еще надо дожить. — Ты мне скажи, что я делаю? — Хватит. Я задал конкретный вопрос. Не юли со мной. — «Какого черта». О да, так и пахнет сплошной конкретикой. Стайлз, нацепивший на себя сегодня черную рубашку, вспоминает о следах на шее, которые оставил ему оборотень, и которые он не стал залечивать. Эти синевато-фиолетовые засосы смотрелись ничего так. Вспомнив о них и решив поиграть на нервах Тео, он словно случайно так поправил лямку рюкзака, что рубашка натянулась, потянув за собой ворот. Зоркий взгляд Тео, конечно, сразу пал на открывшееся оголенное место. Ему нравятся ключицы Стайлза. И кто-то другой их касался. Собственник вроде него не простит такого. Они оба знают. Тео приближается, его лицо в миллиметрах от Стайлза. Стилински чувствует чужое горячее дыхание. И даже становится не так скучно, как было до этого весь день. Но в школьных коридорах висят камеры, которые любит просматривать администрация время от времени, напоминает он себе. — Чтобы я тебя больше с ним не видел, — говорит одноклассник требовательно, словно бы право имеет. Словно бы его слово имеет для кого-то кроме него самого вес. Какой трогательный дурак. — Иначе? Знаешь, не припомню, чтобы подписывал с тобой какой-то контракт. Ты свободен. Я свободен. И все на этом. — Не все. Ты не можешь разгуливать с кем-то… Стайлз отталкивается от стены и подходит к Тео нарочито медленно. Может, что-то еще будет? Но Тео только стоит на месте, словно стал весить тонны, как та стена-памятник на кладбище, возле которого после похорон Лоры Хейл появилось много новых свечей. Впрочем, уже потухших. Дождь затушил весь огонь и намочил фитили. Потребуется время, чтобы на месте снова зажглось пламя. — Я чувствую твой одеколон, — Стайлз приближается носом к шее Тео, тот замирает, ощущая давление темной ауры, что прежде никогда не чувствовал так сильно. — И он пахнет наебаловом. Стайлз, чуть отстраняясь, смотрит в глаза Тео. В голубых глазах страх и вина. Совсем немного. Но Стайлзу нравится, что он смог вообще их вызвать. Облизывая свои губы и чувствуя на них фантомные остатки сладкого вкуса арахисовой пасты и горького от сигарет, он дополняет: — Ты свободен. А я твой заложник, получается? Так не пойдет. Мы оба будем спать с тем, с кем захотим. Стайлз улыбается и уходит, оставляя Тео. Тот его не останавливает, позволяет спуститься по лестнице на первый этаж, а потом ударяет по шкафчикам кулаком. Те вновь громыхают, а Тео тяжело дышит. Зачесывая светлые волосы назад, он что-то решает для себя, а потом уходит в другую сторону по тому же коридору. Кажется, Кора учится в этой школе. Он должен проверить. — С кем захотим? Как скажешь.