Еще раз на похоронах

Иногда ему снится сон. Простой, пресный и ничем не примечательный сон, завязанный на гроте, на пещере с голубым водоемом внутри. Красиво, если посмотреть. Но не должно быть страшно, так, чтобы потом запоминалось и помнилось целый день после. А оно помнится. Как сейчас. Просыпаясь от своего раздражающего будильника в семь утра, Стайлз все еще слышит воду, падающую каплями с каменного, острого и неровного потолка вниз, в ту голубую, словно в нее окунули кисть после рисования ею акварелью неба, воду. Отключая будильник и тяжко вздыхая, ощущая, как груз жизни снова давит на плечи, и как не хочется никуда идти, Стайлз ложится на спину и смотрит в потолок. Картинка грота, в котором он застревает снова и снова, откуда не может выбраться и кричит, а никто его не слышит, висит перед его глазами полупрозрачной наклейкой. Она прилипла и ходит вместе с его глазами в стороны, не позволяя забыть сразу же, как проснулся, о том, что его преследует. Он заперт. Он всегда может быть заперт снова… И это не его, Стайлза, страх. Он знает, что это страх Ногицунэ. Но ощущают страх, сковывающий тело, они оба. Конечно, никто никогда не узнает, что он слился с Злым Духом, и никакая азиатская сумасшедшая особа снова не будет пытаться его запечатать, все навсегда стало безопасно для него, таким образом, слившись в едино, Ногицунэ нашел для себя спасение, а Стайлз навлек на себя проклятие. И все навсегда останется так. Согласие, а может и вернее было бы сказать, что смирение, уже пришло на этот счет. Смирение пришло. А страх остался. И этот сон, как молчаливое кино, каждый раз проигрывается снова и снова, выматывая силы все больше и больше. Чем больше воды капает с потолка в то озерцо в пещере, то тем меньше остается внутри него самого. Все уходит. И не успевает восполняться. Кап-кап. Как краник, который забыли закрыть. Черт… он правда слышит капанье. С ванной комнаты, дверь которой приоткрыта. Его еще одна паранойя — двери. Он никогда не закрывает комнатные двери до конца, какую угодно дверь, в его комнате, не в его комнате, плевать. А если закроет, то немедленно откроет обратно. Щелки всего в два сантиметра или даже в один ему достаточно. Поэтому, наверно, эта заморочка никому, кроме него самого, больше не мешает, даже его отцу. Мало кто обращает внимания, закрыта ли дверь до самого конца, в той комнате, в которой ты сидишь. Снизу слышно грохот посуды, а потом шум воды. Спуская ноги к полу и вставая, потягивая затекшие мышцы по пути в ванную, Стайлз гадает, что в этот раз задумал сделать на завтрак его отец. С тех пор, как Стайлз перестал готовить им обоим, отец взял на себя роль повара. Первое время у него получалось ужасно. Обрадовшись отмене запрета на масло и мясо каждый день, Ноа готовил жаренное мясо постоянно. Потом, когда у него случился приступ гастрита, он сам же и вернул диетические правила и стал готовить что-то более полезное. Его кулинарные навыки все еще далеки от навыков Стайлза, того Стайлза, что был четыре года назад, но они стали лучше. И становятся лучше дальше. Стайлз вновь убедился, что не обязательно уметь что-то изначально, чтобы хорошо это делать. Если делаешь плохо, но часто практикуешься, то в итоге начнешь делать хорошо. У его отца так с готовкой. У него самого так со ложью и актерской игрой. Иногда его самого пугает то, насколько он убедительно может играть, когда захочет. Насколько они оба умеют так хорошо играть, когда захотят. Для всех он давно не играет, не хочет, и поэтому получил клеймо готички и чудика, но для отца, по каким-то причинам, он боится становиться другим. Он остался для Джона-Ноа Стилински все тем же беззаботным подростком, который не знает, куда именно хочет поступить, который часто влипает в неприятности из-за длинного языка, и который умный на деле, но не всегда старается, отчего оценки могли бы быть лучше, чем есть. Стандартный «Стайлз-пакет». Его изначальный набор характеристик, которые он помнит, и которые умет отыгрывать, но которые уже не его. Это просто игра. Маска. Чистя зубы, Стайлз не может перестать слышать капанье. И ощущение поглощающего страха одиночества, бесконечного одиночества, перекрывает ему кислород в горле. Он теперь может жить так утомительно долго, благодаря Ногицунэ, но вот вопрос — а хочет ли он жить хотя бы один процент от вечности так, как живет сейчас? Плевок. Голубая паста смывается водой, а Стайлз смотрит на свои красноватые глаза в отражение. Сегодня он поспал ночью. И даже почти шесть часов. Это рекорд! Он редко спит столько часов подряд, да еще и ночью. Но он не чувствует себя и на грамм лучше. Только хуже. Теперь его ум более трезв, и он только яснее ощущает свое бедственное положение. Одеваясь в одежду, и выбирая красно-черные цвета, черные джинсы и футболку, красную клетчатую рубашку и носки, он берет свой почти пустой рюкзак и спускается вниз, натягивая улыбку как раз за секунду до того, как Джон развернется к нему с пучком зелени в руке и улыбнется сам. — Утра, пап. Что ты замыслил сегодня? — Стайлз старается заглянуть в сковороду. Джон выглядит свежо, бодро и счастливо. И Стайлз, тот Стайлз, который еще истоками исходит из беззаботного прошлого, который был еще бэст-френд Скотта, испытывает благодать и боль от наказания одновременно. Отец всегда говорил ему не лезть, перестать искать неприятности, но Стайлз никогда никого не слушает же. И вот, полез тогда. И получил, что получил сегодня. Его отец сейчас в порядке, а сын Джона — нет, но кого это волнует, если фасад в норме. Стайлз садится на старый стул, смотря на пустой, который стоит напротив. Пустота пещеры словно запечатлена в этом пустом стуле. Но, к счастью, образ пещеры развеивается, когда отец ставит перед Стайлзом тарелку с едой, садясь на тот пустой стул. Как волной, прообраз одиночества уходит, но остается внутри, просто выжидая своего часа, чтобы заполонить сознание вновь. — Ну, ребенок, расскажи мне, как у тебя дела? — Да… — Стайлз накалывает кусочек не вилку, — все хорошо, пап. Работаем на литературе со Скоттом над одним проектом, и, возможно, нам поставят хорошие баллы за это, так что мой рейтинг станет немного лучше в этом семестре. Я надеюсь. Когда он говорит о Скотте, как о друге, который у него все еще есть, то светлой часте Стайлза становится некомфортно. Он вновь и вновь ворошит прошлое, когда лжет, что оно не прошлое, а настоящее. И ему никогда не хотелось делать Скотта пережитком прошлого. Ему нравилось дружить с этим парнем. Но, снова же, он сам виноват, что полез туда, куда лезть было нельзя. Он нарушил правило, а то, что он терпит сейчас, это его личное наказание. Все заслуженно. Все нормально. Верно? ****** В школе, пока Мистер Харрис, который явно страдает комплексом маленького члена, мучает класс, заставляя решать у доски цепочки и объяснять кроме этого еще то, почему они ее так решили, Стайлз, прогуливающий на пару с Тео урок химии, занимается с нарциссичным ублюдком более интересными вещами. Пока кто-то изучает проводимость металлов, Стайлз изучает свою проводимость. Одноклассник истязает его ключицу, пока Стайлз сидит на подоконнике и курит в открытое окно. Датчики на дым давно не работают, а администрации школы нет до таких проблем дела, поэтому местный мужской туалет на первом этаже недалеко от раздевалки пользуется спросом среди детишек с вредными привычками. Раньше Стайлз не курил. Пробовал, пару раз, вместе со Скоттом, но друг начинал задыхаться, поэтому бросил пытаться приобщиться к местному занятию, а Стайлз, хоть и не задыхался от дыма, так тогда и не начал курить в двенадцать-тринадцать, лет, потому что этого не начал Скотт. Скотт был его бро. Лучший и единственный. И, если он был против сигарет, Стайлз не хотел идти против этого, начиная курить, как другие. Да и, на самом деле, не так уж это казалось ему тогда приятным. Дым от сигарет был ужасно горек на вкус. И давал странный эффект легкого затуманивания сознание после. Ему не нравилось это. Но нравится сейчас. И сейчас Скотта нет рядом, чтобы Стайлз боялся делать что-то не то. Но сейчас рядом есть Тео и… тот только рад склонить его к чему-то, что считается или осуждаемым обществом, или вульгарным, или плохим, или незаконным. Стайлз рад, что Тео вернулся в Бейкон Хиллс как раз тогда, когда Ногицунэ осел внутри него. Чернь Лисы и чернь Тео словно питались с одного источника. Тео был словно свой чувак. Стайлз мог не боятся быть с Тео самим собой, даже если теперь фраза «самими собой» — означала «кем-то еще». И Тео нравилась темная натура Стайлза. Иногда даже слишком нравилась. Наверное, это должно было бы насторожить. Но, когда ты уже убийца, мистическое что-то, безграничное по силе и сознанию существо, то становится как-то плевать на мораль, которую создали люди. Стайлз вспоминает о ней иногда, но все реже и реже. Он все больше и больше погружается в темноту той пещеры, которая снится ему по ночам. Тео надоедает играться с его костями, поэтому, оставив пару засов на ключице и чуть выше, он переключается на губы, когда Стайлз выдыхает белый дым, не успевая затянуться последний раз. Сигарета, уже почти дотлевшая до фильтра, который, впрочем, бессмыслен, падает на кафельный светлый пол туалета, и Тео наступает случайно на нее, отчего та чуть шипит и окончательно гаснет. Поцелуи Тео не так ужасны, как он сам. Стайлз понимает, почему за парнем ходят толпы девчонок, даже если тот их шлет снова и снова после одного перепихона. Слухи, что Рэйкен виртуозно управляется своим блядским язычком — вовсе не беспочвенны, так и есть. Когда Тео его целует, то это всегда мокро и жарко. Тео доминирует и руководит процессом. И это идет в противовес властной темной натуре Стайлза. Но поцелуи с Тео стали исключением, потому что, на самом деле он размышлял об этом как-то всю ночь, когда снова не мог спать, а читать уже болели глаза, что ему приятна власть Тео в поцелуях, потому что это приятно старой части Стайлза. Тот Стайлз всегда был ведомым, а не ведущим. И то, что он (они?) привязались к Тео, хотя вряд ли это можно обозвать любовью, виноваты обе составляющие Стайлза. Ногицунэ нравится Тео как мразь, а Стайлзу он нравится как лидер. У Стайлза что-то трепещет внутри, когда Тео истязает его губы, а рука забирается ему под футболку, все выше, выше, пока не коснется груди. Стайлз улыбается, упирается Тео ладонью уже в грудь и отстраняя его чуть поодаль. Тео делает шаг назад. Его светлые, залитые гелем, волосы взъерошены, а голубые глаза блестят дьявольским огоньком, который нравится Стайлзу. Тео усмехается, смотря на Стайлза, наверное, заметив такую же как у него самого взъерошенность после небольшого акта непристойностей. Беря пачку сигарет с подоконника, Тео вытаскивает одну, поджигает и закуривает. В туалете уже пахнет едкой горечью, и, наверное, по количеству выкуренного здесь каждый день, можно сказать, что в этом туалете уже никогда не сможет не пахнуть сигаретами. Дым забился во все межплиточные щели и въелся в пластик дверей, смешавшись с ним в одно. Стайлзу, на самом деле, то нравится этот горький запах, который после остается и на нем самом, оседает на его пальцах и волосах, одежде, то нет. Этот запах выветривается к обеду, и дома после душа он уже не пахнет для людей дерьмом сигарет. Но он продолжает чувствовать это дерьмо на самом себе, благодаря улучшенному нюху. Это стало словно частью его. Иногда это не так привлекательно. Иногда горечь надоедает. Но он обычно глушит это. Как глушит и тот свет, который настырно продолжает гореть в нем. Если бы свет погас, то было бы проще жить. В противоречиях всегда скрывается боль. Это мука, разрываться между двумя концами. Не знать, что ты. Добро или Зло. Инь или Янь. Это раздвоение и прекрасно, и ужасно одновременно. Двойственность есть во всем, ее не убрать по желанию, но так хотелось бы хотя бы приблизиться к тому. — Как прошло вчерашнее мероприятие? — спрашивает Тео, упираясь локтями в подоконник. Прядь волос падает ему на лоб. Стайлз не может не опустить взгляд на зад Тео, который выглядит соблазнительно в узких джинсах. Что-что, а как одеваться так, чтобы от тебя текли все, независимо от пола, возраста, происхождения и нации, этот черт может. — Скучно, — хмыкает Стайлз, доставая телефон, потому что все самое интересное закончилось, как он понимает, до следующего урока. Скоро звонок, а это значит, туалет наполнится людьми, как обычно. И сосаться при зрителях, особенно гомофобных парнях, которых оказывается не так уж мало в старшей школе, такое себе занятие. — Понятно, — Тео разворачивается, сигарета лежит между его пальцами легко и невесомо, а дым поднимается лентой вверх. Стайлз закусывает губу, когда видит смс от того, с кем познакомился вчера. Хмуроволк: «Я решил остаться пока в городе. Если ты хочешь, мы могли бы встретиться еще раз». Воспоминания о пятничном дне, когда после похорон они с Дереком пошли в кафе, но то оказалось закрыто из-за неполадок со светом, и они сидели в итоге в машине Дерека и просто говорили, пока им не надоело, вызывает круги на тихом озере в пещере. Первое, что приходит на ум Стайлзу, это то, что он хочет встретится с оборотнем еще раз, чтобы хотя бы довести начатое до того, куда это должно было прийти еще вчера. Если бы не звонок дяди Дерека вчера, который прервал их как раз, когда они хотели перейти к чему-то более интересному, они могли бы уже потрахаться. Не то, чтобы Стайлз стал еще и нимфоманкой, но в сексе есть что-то более приятное, чем просто телесное удовольствие. Ему приятно, когда к нему прикасаются, целуют… Это словно дает ему забыть о том, что было, и снова стать обычным неуверенным Стайлзом, который любит любить и тянется к контактам с людьми, даже если знает, что те не закончатся чем-то хорошим. Еще одно противоречие, засевшее в нем. Он влюбчивый экстраверт и мизантропный интроверт в одном лице. Как там было? «Днем красавица, в ночи урод». Не совсем про него, но что-то в этом духе. — Что там? — спрашивает Тео, а потом отбирает телефон Стайлза и читает смс от Дерека. Стайлз не протестует, только закатывает глаза, а потом ждет, когда одноклассник сам отдаст ему телефон. — Кто это? — спрашивает Тео. И Стайлз не знает, придумывает ли он себе, что слышит нотки ревности в голосе парня, или они правда имели место там быть. — Батюшка. Насмотрелся на плачущих среди могил людишек, вот и захотелось исповедаться тоже, — слабо шутит Стайлз, спрыгивая с подоконника, потому что звенит звонок. Топот ног в коридоре слышится через стенку. — Кажется, не так уж скучно прошло мероприятие, — Тео выкидывает сигарету в окно и разворачивается к Стайлзу, насаждая, делая шаг вперед. — Так кто это? Нашел себе на похоронах мальчика для потрахушек? Стайлз хмыкает: — Это твоя стезя. И, вообще, не тебе говорить о том, кого я нашел. Ты перетрахал уже всех девушек в школе, Тео. И я не забыл про… Дверь в туалет открывается и заходит парень, имени которого Стайлз не знает. Говорить про личное при третьем лишнем не имеет смысла, слухи и так расходятся в школе, как горячие пирожки. И про него, и про Тео ходит уже так много слухов, что, если записать еще один на новом листе, стол развалится от листов с прошлыми слухами. Поэтому, Стайлз прикусывает язык, берет рюкзак и выходит из туалета, ощущая взгляд Тео на своем затылке. Может, у них с Тео свободные отношения, они даже не встречаются, а просто сосутся и трахаются иногда, Стайлз не может перестать считать, что Тео предает его, когда зажимает какую-то девчонку. Тео бабник. И зачем ему сдался он, Стайлз, вот что не понятно. Но какие бы не были причины, Стайлз все равно возится с Тео, а тот с ним, даже если оба понимают, что это не то, чтобы они оберегали для будущего. У их токсичных отношений нет будущего. Они просто развлекаются вместе, пока могут. Так считает Стайлз, по крайне мере. А что в голове на этот счет у Тео — загадка, которую Стайлз не очень-то жаждет решить. Ему и так прекрасно. И… Стайлз достает снова сотовый, открывая смс от Дерека. Если Тео использует не только его, но и других, не будет ничего страшного, если разок Стайлз последует тем же путем и использует в своих целях кого-то кроме Тео. В конце концов, Тео не может ему запрещать что-то делать. И ревновать он не может, потому что они не устанавливали правил на это. Вы: «Конечно. Ты можешь забрать меня после школы, если хочешь. Я заканчиваю в два тридцать.» Стайлз отправляет смс, убирая снова телефон и улыбаясь. Тео выходит из туалета, смотря ему вслед, а потом, когда Стайлз поворачивает за угол, Тео разворачивается и уходит в противоположную сторону, спускаясь по лестнице в левом крыле до подвальных помещений. Там, возле никому ненужной подсобки, в темном уголке, как крысы сидят три парня с короткими стрижками. Тео пинает одного в подошву ботинка: — Эй. Есть заказ. Парень смотрит снизу-верх, а потом вяло поднимается и облизывает бледные сухие губы. — Чего надо? Тео говорит: — Надо проследить за кое-кем и добыть на человека информацию. Цена? Парень с расширенными зрачками трет нос, а потом кивает: — Сотка. Тео усмехается, скрещивая руки на груди: — Грабеж. Семьдесят. И не больше. Парень смотрит на приятелей на полу, те кивают, и он соглашается, протягивая Тео руку для рукопожатия: — Идет. Ну, чего там сделать надо, говоришь… Тео начинает объяснять заказ более подробно еще раз, а потом уходит на урок. Стайлза нет, так как он сейчас на другом предмете, но это не мешает Тео продолжить следить за своей пассией. Тео, сидящий в конце класса, достает телефон и открывает фейсбук, просматривая ленту Стайлза. К сожалению, новых друзей там нет. Тео решает подождать, пока местные ребята, с которыми все знают, что лучше не связываться, сделают свое дело, и потом уже можно будет думать, что делать дальше. Он определенно что-то будет делать дальше. Может, Стайлз и он не устанавливали никаких правил, но негласные правила всегда есть. И Тео выбрал Стайлза, потому что знал, что тот паршивая овца и всегда будет один. Но, наверное, нет ничего «навсегда». Ему стоило это учесть. Хотя, ничего страшного. Когда он не мог взять то, что хочет?..