Пятый угол

Путешествую те, кто свободен мечтать,

Кто способен любить и готов побеждать...

      Зима. Холодная сизая дымка, дальше пары метров уже ничего не видно. Со сбившимся дыханием к небу, словно сотканному из полусотни оттенков серого, поднимается пар. Даже находясь в перчатках, руки онемели. Казалось, они давно уже превратились в лёд, каким обычно покрывают катки в торговых центрах.       Они кружат.       Не глядя под ноги, без оглядки на эмоции и ужасную погоду с её мизерной видимостью, однако расстояние между ними всё равно не сокращается хоть линейкой вымеряй.       И вдруг рывок!       По бесшумной команде, прозвучавшей еле слышным щелчком в голове, девушки одновременно бросаются друг к другу. Ни страсти, ни жалости, ни тени сомнений. Только холодный голый расчёт.       Любой человек, кто понаблюдал бы за ними с минуту, даже не обладая особыми интеллектуальными навыками или проницательностью, понял бы — бились противницы насмерть. По крайней мере и синяки, и кровавые подтёки, и царапины на незащищённых участках тела, где ткань и кожа не выдержали натиска оружия явно не были созданы для красоты.       Тяжёлое дыхание, бесконечный рваный стук металла о металл — они не сдавались. Выиграть хотела каждая. Белые и чёрные одежды мелькали с невероятной скоростью то там, то тут. Вновь и вновь меняя тактики и техники боя, используя те подлые и коварные приёмы, которые никогда не покажут по телевизору на спортивных каналах или в зарубежных фильмах, фехтовальщицы выкладывались по полной. До изнеможения, до тошноты и чёрных точек перед глазами, когда всё сливалось в одно сплошное непонятное пятно. — А я знала, что найду тебя здесь.       Улыбка тронула его обветренные холодные губы. Морозов оторвался от созерцания идеальной в своей вакханалии схватки за стеклянной стеной, которая успешно скрывала его присутствие для всех, кто находился на улице. — Неужели? — Ты удивительно предсказуем. За столетия ничего так и не поменялось.       Любого другого после столь опрометчиво сказанных слов Хранитель убил бы на месте для доказательства обратного, даже пальцы его не дрогнули бы. Но ей подобные глупости прощались. Женщина остановилась на расстоянии и по привычке опустила глаза в пол... чтобы спустя миг почувствовать холодные пальцы, которые легли ей на подбородок и уверенно подняли его. — Да, не поменялось. Ты всё также меня боишься, — недовольно заметил он, когда её рука панически потянулась к горлу, и совсем не нежно дёрнул рыжеволосую на себя, обжигая шёпотом ухо сотнями морозных игл, — Лотти.       Шумно сглотнув появившуюся из ниоткуда слюну, она подняла на него тусклые голубые глаза. Аритмичный стук острых шпаг и крики подопечных доносились будто издалека. Столько воды утекло, столько жизней прожито, а она до сих пор едва ли могла противостоять его силе. Хотя, быть может, она просто не хотела? — Я здесь не за этим... — Разумеется.       Смешок, вырвавшийся у него с такой лёгкостью, пугает. Как если бы сейчас разверзлось небо и на землю обрушилась буря Кэррингтона! Однако погода остаётся по-прежнему безмятежной, а на Шарлотту накатывает лёгкость. Глаза цвета мёда переливаются расплавленным золотом, но теперь направлены не на неё, а вновь сосредотачиваются в самом центре схватки. — Где твоё кольцо? — как бы между прочим уточняет она после того, как провожает его руку глазами. — Ты разве ещё не... — Какая тебе разница? — грубо обрывает он её, в одно мгновение поддаваясь злобе. — Оно там, откуда я его заберу. Оно у того, кто уже давно подписал себе вечный отпуск в Пустоте. Что-то ещё? — Ничего, я просто хотела одолжить его почистить с остальными артефактами. — Позже.       Жрица замолкает. Выжидает, пока хоть немного поутихнут и дрожь, и озноб, вызванные его присутствием. Фамилию свою Морозов взял не просто так. — Нет, пусть щенок потешится игрушкой. После случившегося он никогда не вернёт кольцо Арману, а, значит, они оба не вернутся. И если это всё, то позволь мне сказать, зачем ты на самом деле пришла.       Он начинает говорить привычно тихо, обезличено. Как и положено тому, кому заказан портал в Пустоту не меньше, чем похитителю кольца-сферы. Рыжеволосая выпрямляет спину и встаёт рядом. Её взгляд в своём безразличии может составить ему конкуренцию. Словно минуту назад ничего и не было. — Ты пришла, чтобы первой узнать о моём выборе.       Сердце пропускает удар. В яблочко.       Те, на кого из раза в раз делала ставки Шарлотта, оказались не способными помочь в их замысле. Они подводили её, она подводила его. Хотя наивные сиротки с синими глазами едва ли знали об этом.       А Хранитель глядит исключительно через стекло, на два молодых тела. Не на неё. И это бьёт по самолюбию наотмашь. Как когда-то давно. Только теперь слёзы застывают в глазах, смешиваются в их голубизне с обречённостью. Она разучилась плакать ещё сотни лет назад. И в её случае подобное — далеко не метафора.       Каждый удар, каждое колебание сонных артерий на шеях девушек... Сурваретур видит и чувствует эту пьянящую вседозволенность, сладкий привкус его скорой победы. Те двое, возомнившие себя равными ему, даже не догадываются, какой сюрприз он им готовит! Но, наслаждаясь тем, как сила проходится током по венам приятной тягучей болью, подсвечивая их изнутри чистейшим золотом, не забывает анализировать ощущения. Пытается понять, расположен ли Свет к почти падающей без сознания противнице его подопечной. — Стоишь, боишься, гадаешь... Вместо того, чтобы просто начать действовать, спрашивать. Ты как будто жить устала! Хочешь посмотреть, у кого могут появиться шансы занять твоё место? Хочешь убедиться, что этого не произойдёт? Конечно, ведь единственное, что ты можешь — тешить своё эго пустыми надеждами.       Слова ранят душу и сердце, однако Шарлотта слушает молча. Не перебивает, не противоречит, соглашается с очевидной истиной. Она давно разочаровалась в себе, в нём и в этом мире. Она не любит его, хотя беззаветно верна, и всё чаще после того фокуса на поляне с дубом она задумывается над тем, чтобы добровольно уйти в Пустоту. Он не позволит ей навсегда вернуться в её родной мир, а жить вот так, бесцельно она не хочет. Бороться за себя, за справедливость, за любовь... за него — это лишь красивые слова с привкусом пафоса. Хранитель жесток, он не изменится. И она чертовски устала пытаться лечить его душу!       Погружение в себя притупляет реальность. Потому что она не замечает, как мужская рука сжимается в кулак. Он тоже разочаровался в ней, в своей Жрице. Поначалу он пытался всячески растормошить её, от скуки поощрял её эмоциональную привязанность, — да к той же Кристине! — но и великий Хранитель может уставать. И только что Лотти никак не отреагировала на упрёк. На той поляне она хотя бы крикнула что-то напоследок.       Разочарование горьким комком поднимается по горлу, её всегда будет тянуть в родные края, но мужчина лишь небрежным движением зачёсывает растрепавшиеся белоснежные пряди назад и отворачивается. Уже по привычке касается места, где раньше на пальце находилось кольцо, собираясь вернуться в Междумирье. Но портала нет, а поле за окном вдруг пронзает крик. — Да хватит! Угомонись уже!       Шарлотта от неожиданности дёргается и уже не может скрыть своего интереса к происходящему.       Оружие выпадает из ослабевших рук. Фехтовальщица пытается схватить его, но нога соперницы грубо отшвыривает шпагу чуть ли не в противоположный конец поля. Острый кончик, отополированный многочисленными касаниями платка после тренировок, направлен ей прямо в лицо. Сквозь чёрную сетку маски синие искрящиеся глаза смотрят в такие же затравленные синие под ней.       Медленно, будто шагает в Пустоте своего безграничного царства, Морозов оборачивается. Шаг за шагом он возвращается на место своего наблюдения. Победительница резким, но отчего-то безумно притягательным движением сдёргивает тяжёлую защиту, другой рукой всё ещё удерживая оружие в качестве угрозы побеждённой. Нагрудная пластина летит в сторону, шлем отправляется туда же и на угольного цвета форму мягкими волнами падают длинные сизо-чёрные пряди. — Признаюсь, я даже удивлён.       Словно услышав столь редкий восторг в его пугающем голосе, победительница неожиданно поворачивается в сторону стеклянной стены. Хотя физически она не могла за ней слышать и видеть ровным счётом ничего. И, совпадение ли, вглядывается прямо туда, откуда за ней наблюдала пара золотых глаз.       Между ними поле, покрытое снегом, на фоне еле виден лес. Серая безжизненная картина из белоснежных завихрений снежинок и фигуры в чёрном с клинком в руке, над которой словно по волшебству расходятся тучи. И чёрные пряди становятся тёмно-каштановыми в свете яркого золотого солнца.       Жрица отчего-то обхватывает себя руками, начиная казаться самой себе неимоверно жалкой и маленькой в этой тёмной комнатушке. И лишней. Веселья Верховного она не разделяет. Лишь видит эти искры в глазах обоих и почти физически ощущает их тягу друг к другу. А потому следующие слова Хранителя сердца встречает едва ли не с ужасом. — Впервые твои страхи оказались не напрасными, Лотти. Теперь ты мне и вправду больше не пригодишься.       Это сродни выстрелу в голову. — Ты же хотела уйти? Ну так я отправлю тебя туда, откуда забрал. — Врёшь. Я нужна тебе, — говорит она глухо и горько усмехается. — Кристина и я необходимы, чтобы она не свихнулась, Хранитель. — И ты обучишь новую странствующую всему, что знаешь? Добровольно?       Сурваретур явно удивлён. Он ждал, что она сдастся, но никак не желания остаться рядом с ним подольше. — Нет, но я подыщу людей, которые сделают это вместо меня и в разы лучше. Взамен ты обеспечишь Тине ту жизнь, которой она по твоей милости лишилась.       А, так вот в чём всё дело! — Жизнь одной на жизнь другой? Человека на человека? — он начинает заливисто смеяться. И кажется, что воздух вибрирует от холода. — Смотрю, ты тоже нисколько не поменялась, моя дорогая Шарлотта.       Мужчина касается рукой стекла, словно может преодолеть стену и выйти навстречу брюнетке. Нет, безусловно для него подобное совершенно элементарно, но что-то останавливает его. Морозов лишь смотрит, безотрывно пожирая новую игрушку взглядом и Светом, который в ожидании скорого веселья закипает в груди. — Хорошо, твоя взяла! Договорились.       На каменный пол бесшумно падает женская слеза, хрусталём разбиваясь об острый край. Прости, девочка, когда-нибудь ты поймёшь.

5 лет спустя...

      На улице приятный сухой холод, она всегда отдавала ему предпочтение перед жарой. Девушка шла мимо окон магазинов по хорошо знакомой дороге. Возле высокой витрины известного кафе остановилась, чтобы поправить бежевый шарф, который закрывал шею от пробирающего до костей ветра. Хотя... Да никак он не закрывал! Колючий воздушный поток, словно с зимних набережных северной столицы, не давал и шанса согреться. Зима не обделила город ни снегом, ни низкими температурами.       Телефон завибрировал в кармане. Чертыхнувшись, девушка полезла в карман чёрного пальто, чтобы через секунду чертыхнуться ещё раз.

«Бегом! Она вернётся раньше»

      Продолжив свой путь домой в ускоренном темпе, брюнетка нашла в себе силы мимолётом улыбнуться — зима в этой стране имеет свой особый шарм. Не то чтобы она видела много стран, но Лина полагала, что провести всю жизнь именно здесь — это здорово. Сквозь снег светил уличный фонарь. На тёмный, грязный, местами треснувший асфальт падали крупные хлопья. Снег оседал на всём и всех: на крышах, выступах труб, на плечах и ресницах, одна такая хлопушка даже попала ей за шиворот, заставляя двигаться ещё быстрее.       В канун наступающего Нового года какой-то там собаки все витрины магазинов, мимо которых она пробегала, сияли тёплыми праздничными огнями и гирляндами, но вот цена в каждом из этих магазинов кусалась. Ещё бы, улица, ведущая на главную площадь! Из приоткрытых окон доносились запахи и звуки. Они заставляли сердце сладко сжиматься, а рот — наполняться слюной.       Шелестели упаковки конфет, гремели противни со сладкими яблочными пирогами, шипели варочные установки с только приготовленным глинтвейном, где-то рядом раздавался стук пластиковых стаканчиков, в которые наливали какао. Пахло мандаринами и пряностями.       Половина десятого.       Пусть ночь и темнота много часов назад опустились на столицу, люди даже не думали идти домой. Вокруг царило оживление. Все куда-то бежали, двигались кто в сторону главной площади страны, кто в сторону метро или переулка со старинными фонарями. Поплотнее засунув руки в карманы в надежде хоть немного их согреть и поудобнее перехватив сумку, синеглазая поспешила туда, где её уже заждались.       На подходе к частному сектору девушка поняла, что выжата. Как лимон над чашкой горячего чая. От желания выпить чего-либо тёплого замёрзшие плечи на миг свело судорогой.       Охранник, одиноко расчищающий дорожки вокруг главного входа, приветливо отсалютовал ей своей шапкой-ушанкой, когда она прошла мимо и незаметно для камер положила мужчине в карман одеколон, приобретённый на выходе из метро вместе с несуразно-огромным бантом. В счёт того, что старичок в очередной раз ничего не скажет её опекунше.       Вот и калитка. Участок примерно в десять соток, дом с выходом в поле. Дальше него лес, а за лесом у реки стоит любимая ею местная конюшня. Лестница на второй этаж далась с трудом. Поворот в узкую высокую арку, а после в небольшой коридор со сверкающими гирляндами в виде еловых лап с небольшими шариками.       Остановившись, чтобы перевести дыхание, брюнетка аккуратно провела по одному из украшений пальцем. Пластмасса, а на вид дорогие. Интересно, Лотти попросила Морозова купить? Или всё же Тина? Кстати, одной пары ботинок на входе не наблюдалось, она успела вовремя.       Ещё немного, и она замирает у деревянной двери. В планировке, которую ей показывали когда-то очень давно, эта комната была обозначена номером восемь. Зачем она это вспомнила? Да кто её знает! Она провернула ручку и вошла.       Синие глаза распахнулись в немом удивлении. Все слова в миг позабылись.       Украшения и атмосфера комнаты будто пришли из рождественских фильмов. Обе кровати заправлены одинаковым постельным бельём с изумрудными снежинками, на окне висели её любимые молочно-белые шторы, которые были раздвинуты и открывали вид на двор, в котором до сих пор дежурил охранник и стояла огромная, новогодняя, переливающаяся ёлка. По стенам, на полках с книгами и на двух столах были закреплены нити с множеством мелких лампочек, придававшие помещению поистине волшебный вид. Хлоп! Дверь в ванную, находящуюся сбоку, открылась, чудом не ударив хозяйку комнаты по голове. Благо, Селина успела вовремя подставить ногу, задержав тем самым её движение. Навстречу привычным ураганом вывалилась соседка по комнате. По совместительству её же сестра.       Две косички смешно подпрыгивали на её худых плечах, живые медовые глаза излучали самую искреннюю радость. Вторая хозяйка восьмой комнаты была одета в бежевые брюки, кирпичного цвета свитер с вышитым на нём белым оленем, а на голове у неё красовался новогодний колпак, кончик которого смешно торчал на макушке. Вот, кого стоило винить в красоте комнаты!       Кристина, едва её заметила, выжидающе сложила руки на груди. — Да знаю я, знаю! — отмахнулась Селина. — Получила бы люлей хоть раз, вот тогда бы не бегала непонятно где, — категорично заявила блондинка. — А если бы она меня не отпустила вперёд... — Ты бы всё равно нашла способ меня прикрыть, — закончила за сестру девушка и подмигнула ей.       Кристина возвела глаза к потолку, но всё же «оттаяла». Злиться на Селину было просто невозможно. Дождавшись момента, когда Лина положит сумку на один из стульев, Кристина подошла и крепко её обняла. — Я в любом случае рада видеть, что ты хоть немного развеялась. Как тебе? — она гордо обвела рукой комнату, любуясь своим творением. — Слов нет, одни эмоции. Сразу видно, кто из нас двоих учится на дизайнера в универе, да?       Все тревоги по поводу нарушенного запрета на выход в город испарились, не оставив и следа. Селина выдохнула, позволив уюту скользнуть в душу, и кинула на подругу более внимательный взгляд. Ей не показалось. Это тот самый колпак. Правда, пару лет назад он был велик, а сейчас сидел идеально.       С левого бока у него виднелось до сих пор не отстиравшееся пятно от горячего шоколада, который Морозова тогда чудесным образом разлила так, что затопило всё то, что стояло на столе, под столом и вокруг стола. Где она его только откапала? — Вижу, что узнала колпак! Красивый? Мне идёт? — Кристина аж подпрыгивала в предвкушении новогодних чудес. Глаза её искрились в свете лампочек. — Годы над ним не властны, — брюнетка усмехнулась и вдруг по-свойски подтолкнула сестру локтем. — Чего, кстати, не скажешь о тебе! Морщинки вон вокруг глаз, щёки впали... — На себя глянь, чучундра! — прилетело в ответ едко. — Ты в зеркало когда последний раз смотрелась?       Пару мгновений они молчали. Прожигали друг друга взглядами, как на поле много лет назад... а после громко расхохотались. Морозова обняла Селину за плечи и развернула лицом к стене с единственной отражающей поверхностью в комнате. Из маленького, местами заляпанного помадой зеркала на них смотрели две счастливые молодые леди. Такие разные внешне, не родные по крови, но такие родные душой. — Будем залипать на прекрасных нас или всё-таки поможешь? — Кристина в следующий же миг упорхнула к окну, напевая под нос мотив песни про последнее Рождество. — Кое-кто утром проспорил мне Чеддер! — вслед ей крикнула Лина, прыгая на одной ноге и снимая прилипший к пятке кроссовок. — А мы его купили, когда по магазинам мотались. Считай это подарком от мамы, — раздался звонкий голос со стороны холодильника. — Ого! Она тут, к слову, твоё любимое вино забыла. Теперь точно можно кутить. Я тебе сейчас такое расскажу! Мне предложили работать в невероятно крутом месте, Лина, ты закачаешься!       В четыре руки девушки управились быстро. Селина расставляла бокалы, Кристина под её смех пыталась вытащить пробку из бутылки. Безуспешно, к слову. Но настроение от этого у обоих лишь поднималось. — Отойди, дай я, — со смешком прервала брюнетка мучения сестры, вдоволь налюбовавшись её потугами. — Смотри, оп! И le voilà.       Пробка выстрелила куда-то в стену после того, как Селина пару раз провела по горлышку бутылки обычным ножом и резко дёрнула рукой вверх. — Да ну тебя! — в сердцах крикнула Кристина. — Я так не играю, это запрещённые приёмы.       Вообще алкоголь в стенах этого дома был под запретом, однако наступление следующего года так хотелось отпраздновать как следует! По обоюдному согласию было решено поступиться правилами на один вечер. Тем более, что взрослые задерживались, а анжуйское в холодильнике обнаружилось совершенно неожиданно. — Сладкое вредно, а вот ограничивать себя в полусладком — преступление! — глаза Кристины повлажнели. Виноградный аромат, наполнивший нос, слишком сильно напомнил ей о любимых южных краях.       Приёмная дочь Морозова всю жизнь провела в путешествиях по югу страны и экскурсиях в горы и храмы возле моря. Разные музеи, выставки, театры, соревнования — Кристине ни в чём не отказывали ни Шарлотта, ни её богатый в летах ухажёр. И только когда в её жизни появилась ещё никому тогда не известная сиротка, бросившая ей вызов на её же собственном тренировочном поле, они остались жить в стране суровых морозов и неприветливых людей со смелыми сердцами.       Кристина уважала выбор приёмной мамы. Она сама, как и Лина, была взята ею из сиротского приюта — весьма недружелюбного места с озлобленными на мир детьми, постоянными драками, воровством и подхалимством. Разница лишь в том, что её забрали оттуда совсем маленькой, а темноволосую — подростком. И потому Кристина очень быстро научилась мириться с отсутствием внимания в свою сторону. Селина не была виновата в том, что ей тоже решили дать лучшую жизнь. Да и сама она уже несколько лет делила с ней комнату по собственному желанию. — Утром ты хотела что-то спросить, помнишь?       Синеглазая знала соседку, как знала и то, что Кристина непостоянна и быстро «переключается», дай только повод. Так случилось и в этот раз. Морозова, стоило ей вспомнить о вопросе, вскочила, осмотрела коридор и, не обнаружив никого, закрыла дверь на ключ. А после села подле Селины. — Расскажи мне о своих путешествиях. — Если ты о прогулках, то и сама прекрасно знаешь, что я провожу всё время в студии, Кристин. Правда! И гуляю только по дороге туда и обратно. Да и некуда мне больше путешествовать, я же не ты, я дома круглыми днями... — Селина, пожалуйста! — быстрым шёпотом попросила она и зажмурилась. Ответом ей послужило молчание. — Мама, кроме тебя, никому ни о чём не рассказывает. Даже мне.       Селина виновато опустила голову. — Как будто мне она что-то рассказывает. — Лина! — А что Лина, что? Я уже двадцать лет как Лина! — воскликнула она. — Сначала Алина, потом Селина, и что дальше? Думаешь, раз Морозову я стала чем-то интересна, это объясняет весь дурдом вокруг? — Какой дурдом?       Селина резко опомнилась и потупилась. Морозов запретил посвящать Тину в подробности. И Селина его бы послушалась, однако в наступающем году всё должно было измениться. Лина отныне не была уверена ни в завтрашнем дне, ни в себе и своих силах. Сестра была тем единственным островком спокойствия и стабильности, на который она могла положиться. — Имя мне выбрал Морозов, — начала она, обдумывая, как доходчивее донести свои слова до соседки. — Имя «Селина» пошло от греческого, там оно означает «лунный» или «звёздный свет», не помню уже. Он сказал, что оно какое-то сакральное, но больше не сказал ничего в тот день, когда мы с тобой впервые увиделись.       Врала, нагло врала. Хотя отчасти это было правдой. После той злополучной победы на поле Морозов отвёл её в свой кабинет, они очень долго беседовали. Он сразу сказал, что готов обеспечить ей приличное образование, дать все необходимые для жизни навыки и, в будущем, устроить полноценную жизнь, если она исполнит одну его просьбу. Оглядываясь на своё бытие в детском доме, выбора у Лины особо-то и не было. Всё лучше, чем ежедневные «стенка на стенку» и попытки стащить из продуктовых жвачку или пачки сигарет для старших ребят, не попавшись на глаза охранникам.       Но больше мужчина и вправду не объяснил ей ничего.       Они виделись редко, раз в пару месяцев на полчаса. Лина рассказывала ему о своих достижениях и... всё. Учёба, учёба и ещё раз учёба. Она должна была учиться дома разным наукам, раз в два дня стандартно посещать конюшню, а также заниматься фехтованием и танцами на постоянной основе. Кристину обучали всему этому чуть ли не с рождения, потому та часто помогала сестре с адаптацией, но с появлением сиротки интерес богатого холостяка к первой удочерённой Шарлоттой девочке сошёл на нет. Та обрадовалась, ведь деньги маме Морозов продолжал выделять. Это дало возможность блондинке поступить в элитный частный университет на ту специальность, к которой лежала душа. И теперь вот обеспечило ей рабочую поездку в Китай!       Так что Кристине было грех жаловаться, но любопытство всё равно распирало её с годами лишь больше. — Так почему мне ничего никто не говорит? Я слышала их разговор недавно в кабинете. Они говорили о тебе, о каком-то короле и предстоящей... поездке к нему?       Селина медленно выдохнула. Знала, что неприятная правда ранит сестру. — Без понятия, о каком короле они говорили... — Я не могла ослышаться! — Правда в том, что ты Морозову не нужна, Кристин. Они готовили к работе в Европе тебя, но поеду туда я. Не ты. — Как?! — воскликнула Кристина. — Почему ты?! Опять ты! — Я не знаю, — тихо ответила Лина и, низко склонив голову, начала ковырять пальцем одеяло. — После того, как на поле мы почему-то подрались, — а я до сих пор не могу вспомнить, что тогда на меня нашло, и не устану просить за это у тебя прощения — так решил Морозов. Там какая-то компания, для управления которой нужна крепкая психика и превосходное знание манер. Вообще не знаю, чем ты не угодила, и не скажу никому о том, что ты подслушивала, но, если бы у меня были ответы, я бы с радостью их тебе дала. Поверь, я сама ничего толком не понимаю, хотя у меня было время смириться с существованием этого дурацкого гена. — Что за ген? — тут же спросила Морозова. — Морозов каким-то образом провёл мне тест на присутствие гена в крови, который необходим для управления той компанией, — Селина сдержала нервный смешок, — знаю, звучит весьма сомнительно, но у тебя его не оказалось, так что придётся мне... Как же он тогда это назвал? А! Рассыпаться в пространстве вместо тебя. — Чтобы это не значило, звучит неприятно, — с каменным лицом ответила Кристина.       Селина пожала плечами, продолжив смотреть на одеяло перед собой.       Морозов всё делал не просто так, он искал не девочку-компаньонку для Кристины, а искал среди миллионов детей именно её с каким-то странным геном, который не передался Тине. Поначалу и ей это казалось сказкой, выдумкой сумасшедшего. Но чем больше Селина погружалась в свои тренировки, в то, чем ей пытались промыть мозг и почему именно это хотели заложить ей в голову, тем больше находила несостыковок, которые очень легко объяснялись фактом существования какого-то гена у неё в крови.       Ей просто пришлось смириться с таким положением вещей и принять этот факт на веру. — Одно из значений моего имени — «многогранный лунный свет», — вспомнила девушка слова учителя по верховой езде, сказанные пару месяцев назад. — В чём-то Морозов оказался прав. Я выучила много языков и не собираюсь останавливаться в их изучении, потому что мне это нравится. Я люблю читать и танцевать, а ещё отлично фехтую, но ты это и так знаешь. Кстати! Ты обязательно должна увидеть мою сегодняшнюю хореографию, я же новую опять придумала! Покажу тебе при возможности и запилю парочку видео в сеть. — Конечно, покажешь. Куда ж ты денешься? Если по-честному, тебе подходит твоё имя, — после недолгой паузы вынесла вердикт Кристина, «переварив» услышанное. — Но он хоть объяснил, почему у нас с тобой поначалу была, давай скажем прямо, нетипичная школьная программа? Зачем все эти языки, танцы, геральдика? Вот уж что точно не пригодится в жизни. — Пригодится, — хмыкнула Селина, потирая ладони друг о друга. — Мне пригодится. Морозов так сказал, мне приходится ему верить. — Не понимаю, как ты можешь быть так спокойна, — фыркнула Морозова, поджимая ноги и хмурясь. — Мне одной всё это кажется неправильным и... ненормальным, не знаю? — Что «это»? — переспросила Селина. — Ну, что тебя заставляют учить кучу ненужной информации. Существование какой-то эфемерной компании не отменяет того, что ты человек. Личность! Да при всём уважении к тебе, ты уж прости, но взять сиротку из приюта чисто ради управления бизнесом, о котором в интернете нет ни слова? У всего есть границы, а это — уже полная бредятина! И звучит так, как будто он что-то незаконное хочет провернуть. — Свинятина, конятина, козлятина, — нараспев произнесла брюнетка. — Селина! — прикрикнула на неё Крис. — Да что?! — возмутилась та. — Мне только шутить и остаётся. — Для человека с уникальным геном в ДНК ты чересчур стандартно мыслишь.       Селина согласно кивнула и передёрнула плечами, словно на миг вернулась на улицу к пробирающему до костей ветру. Да, есть такое. Рациональность всегда удивительным образом мешалась с её верой в судьбу. И потому едва она задумывалась о том, какой на самом деле вокруг творится хаос, её одолевало смятение. — И всё-таки с точки зрения прав человека так нельзя, — Кристина задумчиво прикусила губу. — Назови мне хоть одного бизнесмена, что прав человека и этики придерживался.       Неисправимая рационалистка, влюблённая при всём этом в свою жизнь и мир вокруг, Селина не могла быть рада тем перспективам, которые рисовал ей богатый недо-муж приёмной мамы. Она заложила руки за голову и откинулась на подушку, даже не заметив, что скопировала тем самым привычку сестры.       И всё же такая жизнь была куда лучше той, что была ей уготована. И Шарлотта, и Селина это понимали.       Смотреть в её спокойные синие глаза всегда было сродни чему-то очень личному, однако впервые Кристина не нашла в них искомую уверенность. Острая на язык и верящее в лучшее, Монфорова никогда ещё не выглядела столь подавленной. Всегда неприступная, всегда холодная и стойкая, сейчас она смогла только красноречиво поджать губы в ответ. — Неужели ничего нельзя сделать для того, чтобы ты не путешествовала?       Селина резко выдохнула и отвела глаза в сторону. — Я бы сказала нечто в духе «не надо было меня удочерять», но тогда бы мы не встретились, а это было бы печально.       Пюсов в предстоящей и расписанной на несколько ближайших лет жизни было чрезвычайно мало, но и поделать с этим идиотским геном уже ничего нельзя было. Она такой родилась. И Морозов её уже нашёл. Всё, что оставалось — учиться вертеться, как в той поговорке про желание жить. Засим говорить девушкам резко расхотелось.       Селина молча размышляла о том, что с этого года её жизнь изменится. Её, девушки, что вот уже много лет жила с внушённой мыслью, что нормальная жизнь — не её судьба. На миг показалось, что она боится, но предположение это развеялось столь же быстро, сколь и появилось. Селина не умела бояться, её разучили это делать ещё в детстве. — Перспективы далеко не самые приятные, согласна... — начала Морозова, на что соседка выдала еле слышное: — Угу, дурдом. Я ж сказала об этом с самого начала. — Однако я всегда рядом и помогу, как только тебе это понадобится. Примчусь в любой конец мира, и никакой Морозов меня не остановит! Ты же это знаешь? — Знаю, — прошептала Лина и улыбнулась, сжимая её руку своей. — Спасибо, Кристина.       Так они и просидели вплоть до начала гимна, традиционно сопровождавшего новогоднее поздравление. Тина забыла о ежегодном «ритуале» — написании поста в социальную сеть с подведением итогов года. Когда началась речь президента, обе молча подняли бокалы и стали слушать слова, что вроде и пробирали, но и не утешали растревоженные души. Разговор не покидал их мысли. Какой толк был от правды, если легче от неё никому не стало? — Не факт ведь, что ты поедешь именно в ближайшее время, — Кристина пригубила вино, жмурясь от его терпкой сладости, осевшей на языке. — Рано киснуть! Улыбнись и наплюй с высокой колокольни, как ты всегда это и делаешь. Твоя судьба только в твоих руках, сдаваться рано. — Звучит, как самый офигенный тост на свете! — Селина поднесла бокал к носу с целью оценить букет. Не могла с собой ничего поделать, она обожала этот запах перебродившего винограда. — В таком случае, cheers?       Не чокались они из принципа. Бокалы были стеклянные и при соприкосновении издавали настолько противный звук, что резало уши. Посему девушки подняли руки на уровень лица, а затем вновь опустили, салютуя друг дружке. — Cheers.       Три... Два... Один...       Ноль.       На микросекунду время остановилось.       Чтобы потом ускорить свой бег будто бы минимум в два раза. Громко забили куранты по прямой трансляции, во всём посёлке раздалось громкое «Ура!». Странствующей и её соседке по комнате вторил и примёрзший к своей лопате охранник далеко-далеко, у въезда в частный сектор. «С Новым годом!» раздавалось со всех сторон, из всех окон, выходящих на общий двор с собранным в большие кучи у бордюра снегом.       Лишь в одной темноволосой голове, что не привыкла показывать своим истинные эмоции окружающим, крутились отнюдь не радостные мысли. Селине, глядя на весёлую Кристину, вдруг захотелось плакать. Навзрыд, так громко и отчаянно, чтобы весь мир её услышал. Последний год жизни в под крылом Шарлотты только что закончился, настала пора взрослеть. И ей было... некомфортно. Ей было сказано об этом давно, но что-то нехорошее грызло изнутри.       Как будто предчувствие.       Она смотрела на Кристину так, словно видела её в последний раз.       Запоминала её мимику, улыбку, светящиеся в ожидании чуда медовые глаза, которые уже давно потеряли свой насыщенный синий оттенок. В отличие от её собственных. Сразу после того показательного боя. Смотрела на стакан в её пальцах, где плескалось их любимое красное полусладкое. Вспоминала, как они подружились, неожиданно набросились друг на друга, а потом помирились и вдруг резко начали жить в одной комнате, став друг другу самыми родными людьми. Эх, как же мало времени было им отведено!       Но так бывает. И с этим осознанием люди тоже живут. Как-то. Она же жила? Пусть теперь и расставаться с подругой Селине не хотелось ещё больше. Как бы не старалась брюнетка гнать пессимизм прочь, до конца избавиться от него так и не получилось.       И всё пошло не так уже этой ночью. — Я не могла ошибиться!       Селина проснулась от резкого покалывания в груди и слов Кристины, прозвучавших в голове. Что же задумал Морозов? Что это всё значит? Что за король её будет ждать и где? Не успев встать с кровати, она поняла: что-то происходит. Слишком тихо в комнате, слишком спокойно спала соседка, не ворочалась, как обычно, даже одеяло поправлять не надо. На электронных часах всего три цифры: тройка, а через двоеточие четвёрка и семёрка. Кружилась голова, болел живот, всё тело ломило.       Впервые Лина молилась, чтобы ускоренный метаболизм перестал работать. Тогда можно было бы объяснить её состояние намного проще. Она просто напилась. Нет, от одного стакана, да даже от трёх её никогда бы не развезло, она умела пить и знала это, но сейчас... Хоть бы напилась, хоть бы напилась. Хоть бы. Пожалуйста!       Боль в груди стала невыносимой. Селина схватилась за спинку кровати, собираясь встать и пойти к шкафу, где у них лежала аптечка с обезболивающими таблетками. Голова кружилась, давая лишь в общих чертах рассмотреть и без того тёмную комнату. Стоило встать на ноги и оттолкнуться от деревянной поверхности, как девушка начала оседать на пол. И последним, что она помнила, была их комната почему-то в сплошных белых оттенках без всякого намёка на цвет. И чёрная восьмёрка посередине, нарисованная на полу.       Падение.       Падение в пустоту, ей страшно.       Оно настолько же молниеносно быстрое, насколько и бесконечное. Абсолютно все мысли в голове путаются, а потом становятся до абсурда логичными и ясными. Просто потеря сознания, просто циркуляция крови в организме, просто так бывает. Она проснётся. Обязана проснуться! В глубине души Селина молится. Даже не знает кому, но молится. Ведь лучше бы это действительно был обморок.       Но нет. В районе лёгких предательски вспыхивает. Девушка видит, как руки, а потом и всё тело рассыпаются золотым песком во мгле. Миллионы миллиардов песчинок засасывает в громадную чёрную дыру в хаотичном порядке, и всё. А в конце этой дыры свет. Яркий, режущий глаза. И ни с чем, кроме как со светом в конце туннеля, сравнить его не получается.       Всё максимально размыто, смазано и скомкано. Напрягая память, которая будто бы растворилась во время переноса вместе с телом, Лина старалась вспомнить, что произошло. Перед глазами промелькнула и поплыла комната, бокал Кристины искрился в голубоватом свете телевизора, отчего вино казалось чёрным. Мягкая улыбка на накрашенных губах, смешная кисточка, сливающаяся со светлыми, почти платиновыми волосами. И всё. Больше ничего не всплывало в голове.       Щека коснулась чего-то мягкого, в нос пахнуло свежестью. Потребовалась целая вечность, чтобы понять, на чём она лежит. Трава. Свежая трава. Зелёная, как выяснилось после того, как она смогла открыть глаза. В своих открытиях нового мира она была похожа на слепого котёнка.       Оглядевшись, брюнетка присвистнула — увиденная картина не разочаровала. Она сидела в самом центре лесной поляны, а вокруг росли дубы и яблони. Красиво так, через листочки на неё светило солнце, а ветерок ласкал взмокшую шею.       Впереди под холмом простиралось поле, а за её спиной располагался густой лес. Высокий и огромный, он окружал поляну кольцом, словно страж защищал вручённое ему сокровище. За полем примостился небольшой городок, который Монфорова сначала приняла за цветочную поляну из-за ярких красных крыш. Чуть поодаль стоял большой особняк кремового оттенка с точно такой же крышей, как и у большинства серо-жёлтых зданий рядом. Выглядел он далеко не новым.       Вообще не понятно ни где она, ни как тут оказалась, ни что с ней произошло. В голове словно белый туман, однако рассиживаться долго в незнакомом месте просто нет смысла, Селина потянулась и решительно встала. Вытянула руки перед собой, хотела сложить их в замок, но пальцы никак не могли скрепиться между собой. Она же всю жизнь так делает! Присмотревшись, брюнетка поняла, что от царапины, полученной на последней тренировке по конкуру не осталось и следа. Либо она просто залечилась сама собой, что вряд ли, либо...       Нет! Да быть такого не может! Начав ощупывать себя, Селина вскрикнула. Всё не то! Уменьшился размер груди, увеличился объём в талии, а мышц, выработанных годами долгих и изматывающих тренировок, не было и в помине. Солнце отразилось в луже грязи рядом с ней, будто подзывая подойти поближе. Девушка с опаской приблизилась и обомлела. Там отражалась не она.       Вернее, она, но внешность будто бы не принадлежала ей. Чёрные прямые волосы до плеч вместо длинных вьющихся до талии, большие впалые глаза без всякого «кошачьего» изгиба. Чёрт, да она ещё и на выглядела лет на пятнадцать, если не меньше! Попала так попала. — Приветствую, странствующая.       Селина обернулась и сдавленно вскрикнула.