Во имя короля

— Завяжи потуже. Молодая девушка растерянно встрепетнулась, вскользь, пытаясь не стать замеченной, взглянула на отражение в большом зеркале, но быстро отвернулась и принялась сильнее тянуть ниточки корсета. Ангел... Темноволосая прислуга была ангелом. Хоть неосторожно, так легко можно спутать с Непризнанной или даже демоном – крылья иссине тёмные, маленькие и хрупкие на вид. Если бы не добродушная, запуганная энергия юной леди, Уокер без всякого сомнения сказала бы, что перед ней точно не «святоша». Хотя в любом случае перед ней всегда предстанет представительница этой расы. Он запрещает другим работать с ней. Она всё ещё не понимает почему. Грудь сдавливает тугая шнуровка, но девушка ничего не говорит. Старается даже не дышать. «Ах, как же прекрасна Виктория... Талия идеальна и без ненужного корсета, – сказала незнакомая девчонка лишь однажды, – Для чего он Вам?». Это был хороший вопрос. Сама она никогда не любила сжимающую одежду, да и к нынешним временам мало что изменилось; это стало привычкой, неизменяемой и вечной. Потому что он так хотел, а некогда Непризнанная не могла перечить его желанием. Правда, сегодня был особый повод надеть эту вещицу. — Достаточно туго? Боюсь, это может... — Пожалуй, – прикладывает все усилия, чтобы попытаться вздохнуть во все лёгкие. С трудом, но получается. – Завяжи как-нибудь по-сложному. Чтобы трудно развязать. В карих глазах слуги пробежал немой вопрос, который та не смеет произнести вслух; кивнула, завязала первую петельку и начала колдовать пальцами у неё за спиной, не иначе. Движения сложны, но быстры, и скоро ангел шагнула назад, скрываясь из поля зрения и позволяя рассмотреть результат. До чего же хороша. Бежевое платьице в пол с воздушными рукавами так красиво сочетается с тёмными русыми прядями, что невольно засмотреться не будет кощунством – а кто сможет отвести взгляд? Разве что ничего не смыслящий бессмертный, кому чужда такая роскошь. Небольшая тиара – последний штрих великолепного образа. Чистое золото и драгоценные камни; а при свете свечей это особенно эстетично. Глория – девчонку-прислужницу звали именно так, – спешит уйти, дожидается позволения и, аккуратно вставив лестный комментарий касаемо вида Уокер, покидает покои. И на лице Вики ни единой эмоции. Жутко смотреть, насколько безразлично девушка осматривает себя. Берёт маленькое зеркальце, чтобы взглянуть детальней; рука дрогнет от нахлынувших воспоминаний. Слишком напоминает ту вещицу, с которой начались её проблемы и вспыхнули нежеланные чувства. И оно выпадает из рук, с тихим дребезгом ударяется о пол и рассыпается на небольшие острые кусочки. Плохая примета. К смерти. Смерть... А что есть смерть? Её с ужасом ожидают из любого угла; каждого проходящего мимо ангела или демона можно принять за потенциального убийцу, безжалостного зверя – им то уж всё равно, кому глотку перегрызть. Каждый шорох, каждая незначительная мелочь способна приблизить её эшафотный час. Чего стоит невзначай брошенное упоминание дорогого сердцу пепельноволосого ангела... Вечер с полукровкой прервался на звонкой пощёчине и девичьем вскрике. Не боль – банальная неожиданность. И так же неожиданно провозглашённый король покинул собственные покои, как быстро замахнул руку секундами ранее. И это не последний раз, когда Мальбонте причинил ей боль. А пришёл извиняться поздно ночью, почти под утро. Без стука, без предупреждения, без возможности сориентироваться и понять происходящее. Размеренный, пустой сон нарушился влажным дыханием на шее. Чужие – во всех смыслах этого слова, – губы очерчивали контур плеч обрывистыми касаниями, а руки, холодные и сухие, беспрепятственно скользили по обнажённому телу, проникая через ночную рубашку к белоснежному бархату кожи. Он начал что-то нашёптывать – такое тихое, такое нежное... попутно хватая внутреннюю сторону бедра левой ноги и торопливо отодвигая её. И все попытки оттолкнуть были стёрты в пыль, подобно мелу – такому же белому, как крылья, которые Вики желала видеть заместо своих серых. Мальбонте наглядно объяснил, чья она. Без воли и на то согласия рваными толчками сказал, что она – только Его. Уокер боялась предположить, что всё зайдёт так далеко. Неоднозначная реакция Непризнанной на объявление полукровки об их общей помолвке забавляла и в какой-то мере выматывала. Он разъяснил тогда, что этот брак необходим как и ему, так и ей; что он не может допустить, чтобы с ней что-то случилось. Точнее сказать, с силами, которые она изъяла и впитала в себя. Обрушившийся на плечи королевский титул пренеприятнейше сдавливал грудь от едва сдерживаемого рыдания, а корона, пока неощутимая и невесомая, уже давила на голову, вызывая назойливую мигрень и боль в шее. И ей ничего не остаётся, кроме как покориться и принять свою участь – в гневе Мальбонте страшен. Ей ли не знать? Дино, Люцифер, малышка Мими... Они были в лагере на момент восхождения Её Величества. Их специально вывели на площадь, когда Мальбонте лично держал Уокер за руку и громко говорил всем, что за красавица стоит рядом и какую роль играет. Точно специально, она знала. Невольно ловила на себе взгляды: разгневанный Люцифера – неясно, что, или, вероятнее, кто так вывел из себя сына Сатаны; заплаканный, совсем ничего не понимающий Мими и опечаленный Дино, смирившегося с тем, что они проиграли. Никто не хотел такого исхода для этой истории. Ставшая ангелом во время церемонии, Вики плачевно мечтала о смерти больше всех, когда плавно струящиеся волосы на макушке помяла увесистая корона. С тех пор девушка ни разу не слышала, чтобы хоть кто-то назвал её излюбленным сокращением. Вики... В тот роковой момент Вики не стало. Пришла Виктория – властная, благородная, ничем от покойной Вики не отличная. Разве что кожа стала сильно бледнее и чаще оплакивала «умершую» себя по ночам, теша живую копию оправданной фразой: «Что нас не убивает, делает нас сильнее». А ещё злее, безжалостнее и равнодушнее. Лучше б убило. «Лучше б убил...» – постоянная неизменная мысль. Глубокий вздох, мысленный счёт до десяти и взгляд на дверь. Там уже стоит стража: чувствуется энергия неизвестных ей личностей – и снова ангелы. Если бы была возможность, Уокер без раздумий бы упала на кровать, позабыла, что нужно куда-то идти, и провалилась бы в долгий сон, длящийся без лишнего бесконечность. Только выбора ей никто не дал. Да и сейчас вряд ли кого-то интересует её мнение, жалкое и невесомое в жестоком мире смертей. Король ждёт, а такого быть не должно – королева обязана быть рядом. Сделать три шага к выходу стоит огромных усилий. Громадные двери отворяются, а за ними – тёмный коридор длинною в вечность, растягивающуюся на сотни миль каждый раз, когда она достигает финишной прямой. Это замкнутый круг, у которого нет и никогда не будет финала, а ей всегда светит только один маршрут: свои покои и то далёкое помещение, где сейчас, многовероятно, восседает король. Хотя путь может разойтись. Две развилки: покои Его Величества и балкон. Большой, грозно возвышающийся над всеми этими тварями внизу... Оттуда очень хорошо наблюдать казни. До чего же печальный опыт... Уокер как сегодня помнит этот тошнотворный запах крови, вбивающийся в ноздри слишком чётко, чересчур настойчиво. Умоляющие крики Мими до сих пор мерещатся в бессонные ночи – бедняжке вырвали крылья и бесцеремонно сбросили в водоворот. Избавились, словно от надоедливой блохи, не имеющей возможности выбора. Она почти не плакала: вся боль выражалась в бесконечных стонах и бессмысленных просьбах прекратить; на слёзы сил не оставалось. На Земле о ней никто не позаботится, не возьмёт под своё крыло. Ненужной она станет и там. Грязные ругательства Люцифера в сторону короля даже позабавили Его Величество. Правда, никчёмный, недостойный своего отца сын Сатаны совсем скоро умолк. Не успел даже произнести свою излюбленную фразу в адрес Вики; один незаметный жест полукровки – ангел с ролью палача с пугающим удовольствием в глазах опускает топор на шею дьявола. С громким стуком темноволосая голова отлетает на несколько метров от эшафота, разбрызгивая кровь на рваные одежды близ стоящих существ, коих это нисколько не взволновало. Как досадно вышло. Явно не о такой смерти мечтал пасынок бывшего правителя Преисподней. На их семье клеймо – умирать от рук «святых» бессмертных? Молчание Дино убивало ту весёлую атмосферу, присущую кровожадным, жаждущим представлений и чьих-либо смертей ангелов и демонов. Ему нечего сказать. Лютая ненависть серых, обычно безэмоциональных глаз говорила сама за себя. По спине прошла противнейшая рябь, когда его взгляд поднялся вверх, без боязни и стеснений, и задержался на ней. Теперь не гнев – прощание, сожаление, разочарование. Это были последние его эмоции перед тем, как на мужскую шею накинули петлю. А диктатор стоит позади и – Шепфа, она точно знает, – мерзко ухмыляется. Его не воротило от запаха крови, от вида обезглавленных трупов, от нескончаемых воплей неповинных существ. Садистская, такая отвратительная улыбочка растягивается настолько широко, что оголяет верхний ряд белоснежных зубов; клыки среди них были особенно заметны. Свободной правой рукой придерживает своего ангела за основание крыльев у самых лопаток, дабы та не смела отвернуться. Чтобы он мог показать, что ожидает неверных ему людей, дать возможность увидеть эту «церемонию» во всей красе. Она пыталась молчать изо всех сил. На Дино не выдерживает – тихо вскрикнула навзрыв и зажмурилась. Наверное, это и есть тот переломный момент. Как же так получается? Они умирают. Для кого-то родные, самые дорогие в мире люди... Кто-то рыдает, кто-то истерично смеётся, не веря своим ушам или глазам; кто перед смертью клянётся в вечной любви, захлёбываясь слезами и собственными словами. А Уокер... А она умерла, будучи и Викторией, в то самое мгновение. Протухшая душонка какой-то вшивой, пускай и бывшей Непризнанной не ныла жалобно при старых воспоминаниях о минувших днях. Как же странно чувствовать по отношению к миру абсолютно ничего. Сострадание к ангелам? Жалость к демонам? Гордость за тех, кто боролся и продолжает битву за выживание и собственные права? Нет. Лишь холодное безразличие, заточенное, подобно лезвию ножа, и готовящееся нанести удары... их будет восемь. Во имя освобождения всех. Точно как с его подарком. Он преподнёс ей скакуна: крылатую лошадь с серебристой длинной гривой и голубыми глазами. Такими пронзительными, что дух захватывает. И почему-то в несчастном животном девушка видела себя – безвольную, кому-то должную. Словно чья-то избитая вещица. Так оно, верно, и было. У них слишком много общего, вплоть до цвета крыльев – белоснежные, отливающие нежным голубоватым тоном при луне. Какое же имя Уокер дала новой любимице?.. ах, да. Лукреция... Через неделю Лукрецию нашли убитой. Он сразу понял, что это сделала она. Её отстранённость при выяснени обстоятельств вызывала косые взгляды присутствующих бессмертных, однако мужчина не проронил ни слова в адрес Виктории. Для всех будет так – прекрасная королева не может сотворить подобное с неповинной тварью. Этот завет никто не смел оспорить, а вину в убийстве любимого пегаса Её Величества возложили на мелкого демона, которого показушно лишили рук на городской площади. А она даже бровью не повела: точно уверена, что всё сделала правильно. Освободила от мучений, даровала существу покой, о коем сама так долго мечтает. Только вот ей никто его не подарит. Невзначай осмотрев себя в последний раз, Виктория выходит вперёд. Она не может отказаться; и план, кажущийся таким удачным со стороны, который может разрушить её навечно и невозвратимо, даже живую плоть, заставляет не оборачиваться назад. Ради этого стоит рискнуть. Позади сразу выстраивается стража; боковым зрением замечает идентичные друг другу белые пары крыльев. Один из них, блондин, почтительно склонил голову при выходе королевы; другой же, брюнет, беззвучно фыркнул и сверкнул глазами. Какие они контрастные. Энергия одного – светлая, он действительно надеется, что делает всё во благо обществу, королю и, что самое важное, равновесию. Наивен, как ребёнок. Хотя можно понять несчастного: пропудривший всем мозги, Мальбонте обещал, что при нём всё будет хорошо. И звучал при этом слишком убедительно. Настолько, что Виктория сама была его сторонницей. Этот страж напоминает ей одного ангела... Только тот вряд ли был бы верующим в самое доброе в такое время. Энергия темноволосого так чётко пропитана дымом, что невольно она морщит нос: неясно, дым это сигарет или обговерших остатков сожжённых домов. Он-то не верит в этот бред о "добрых" намерениях полукровки. Остаётся здесь и вынашивает мысли о мести и революции. Он тут явно не один, как же это очевидно. И брезгает всем, что так или иначе связано с мнимым королём – даже королевой. Правда, своё отношение приходится скрывать: он здесь никто и звать его абсолютно никак, посему казнь будет без суда и следствия. Пешка, свергнутая с доски величественным ферзём. «Оба ангелы, а такие разные, – замечает она, – Один – спрошной ходячий стереотип, другой же – полное противоречие всем рассказам с Земли». И всё-таки больше придерживается мнения второго – также сильно ненавидит всё, что связано со "справедливым" убийцей. Презирает каждый его указ и действие. Тошнит от одного лишь его голоса, пафосного, всегда громкого и ясно отчеканивающего все свои слова. Ненависть и безразличие... Какое страшное сочетание. Но она пляшет под его дудку, ведёт себя, как подобает королеве: прямая спина, высоко поднятый нос и крылья и надменный взгляд, ничего не выражающий и смотрящий лишь вперёд. И сейчас это была большая дубовая дверь, за которой её ждут. Ждёт он. Стоять долго не приходится: проходит лишь три секунды, – она действительно считала это, – как вход отворяется. Краем глаз девушка замечает, как отсеиваются от неё сопровождающие ангелы и как один из них кивает, призывая к решению зайти в помещение. Кроткий голос разума ничего не может толком объяснить, смешивается в непонятный гул, но она делает таки первый шаг вперёд. Второй. Третий и четвёртый, неторопливый. Сталкивается с хилым демонюгой, запуганным, как подбитая лань. Он смотрит в её глаза, что-то пытается неслышно прошептать, привести к какому-то действию; едкий рык полукровки прерывает этот странный контакт и демон, поджав пепельные крылья, скорее уходит прочь. Дверь за ним громко закрывается; закрывается и её прежний путь жизни. Начинается. Убранства стола не впечатляли от слова «совсем». Настолько привычные, забитые до краёв, что тошно смотреть. Хотя Виктория не смогла не отметить про себя: сегодня еды было меньше обыкновенного. Неужто проблемы с поставками? Впрочем, её это мало волновало; точнее, не волновало совсем. Выбросила из головы лишние думы и за те тридцать секунд, из которых состоял её краткосрочный путь к собственному месту напротив полукровки, попыталась проанализировать мешающее и помогающее. Подсвечник с её стороны, подсвечник с его. Белоснежная посуда с аккуратно выложенным блюдом – до её прихода мужчина и не думал притрагиваться к еде. Две пары вилок и ножей... Виктория не помнила, чтобы хоть однажды поприветствовала его на вечерней трапезе первой. Так было и сегодня: под пронзительным взором чёрных глаз, не проронив ни единого лишнего, вразрез звенящей тишине идущего звука, Уокер дошла до заветного сидения, так походящего на трон. Садится, но виду не подаёт. Хотя вряд ли тот не заметил недовольно сморщенный носик его ангела, учитывая, как Он смотрит на неё. А смотрит он слишком жутко и внимательно: настолько, что любой другой бессмертный уже смог бы сойти с ума от боязни. И королева, перечущая этим глупым убеждениям народа, всё также остаётся спокойной, специально даёт себя рассмотреть. Глаза её наигранно горды, высоко подняты и пусты: о каком страхе может идти речь? Со стеклянным безразличием мельком пробегается по златоустланному залу; смотрит куда угодно, только не на Него. Чтоб позлить. Но молчанию не было шансов остаться здесь и тишину прерывает бархатистый голос: — Виктория, – учтиво склонив голову, полукровка прищурился: что-то в привычном образе супруги не так. Но Мальбонте вида не подаёт и натянуто улыбается в приветственном жесте. — Добрый вечер, Ваше Величество, – медленно кивает; без страха, всё же решив прекратить бессмысленные игры, ловит взор короля, теперь уже и не думая о такой тактичной мелочи, как отвести глаза. Он хочет что-то сказать, – об этом ясно говорят приоткрытые губы, – но словно одёргивает себя, продолжая молчать и напористо смотреть в голубые глаза своего прекрасного ангела. Долго зрительный контакт не держится. Сам же его прерывает, что-то обдумывая, и принимается за трапезу. Превосходно. Повод без лишнего взгляда на себе осмотреть стол в поисках нужной ей вещицы. Два ножа по сторонам блюдца с угощениями: справа преимущественно больше по сравнению с левым, кажущимся неимоверно слабым и лёгким. Ох, а ведь это не так. Будучи меньше в размерах, тяжести он ничуть не уступает другому. Но всё тщетно! Они не подойдут. Уокер вздрагивает и не иначе, чем чудо оставляет её незамеченной в лёгком испуге неожиданности, когда слышится хриплый вздох Мальбонте. Интерес берёт верх – внимательно Виктория смотрит в его сторону. Полукровка задумчиво прожигает тяжёлым взглядом мраморный пол, а о её ничтожном существовании, кажется, и вовсе забыл. Только крылья, как удивлённо отметила девушка, подрагивают. Слишком для него несвойственно. Впрочем, это так неважно: она спешит повнимательнее осмотреть стол, вглядывается в любую мелочь, но не находит ничего. Растерянность от итога краткосрочного поиска перекрывается сдержанной радостью, снаружи ничем не выдаваемой; разве что зрачки стали значительно больше. Довольно жутко, зная, что является причиной трепета в душе. Нож. Большой, блестящий... Красивый. Будто вылитый из чистейшего золота, что сумели найти по всей округе. А лезвие кажется острее, чем сам Клинок Азазеля. Как специально оставленный недалеко от её места, в каких-то жалких полметрах от левой руки. Слуга забыл, верно. А, может быть, и не совсем забыл... — К чему эта официальность? – Сталь мужского голоса пробила бы любого до самых костей. Он снова глядит на неё – попытки достать заветный предмет отложены на лучший момент. Морозный холод тембра строг, каким всегда был по своему скучному обыкновению; вряд ли кто-то сумеет разыскать в нём непривычные нотки трепета, даже переживания по неясной причине. Кроме Уокер, кому эта забота и посвящена. Правда, – как печально, – она ей и даром не сдалась. Раздражает. — Что-то не так? – Мальбонте всё также отстранён. Можно даже подумать, на разговор он не настроен совсем, и сейчас с большим удовольствием ушёл бы, но что-то его держит здесь, в довольно душной обстановке. Хочется засмеяться в голос. — Что-то не так, – даже не факт, но режет слух. Едко выдыхает и откладывает столовые приборы, которые, впрочем, и не использовал вовсе. Быстро изменился в лице... и теперь готовится к серьёзному диалогу. Точнее, уже готов. А хороший финал таких вечеров просто... нереален. – Это сложный вопрос, – складывает руки в замок и кладёт голову на него. — Ох, ну, если же Вы не в силах на него ответить, что уж взять с меня? Остротой ума, верно, я не отличусь. — Это не требовало разъяснений, Уокер. Ты же знаешь это, – спокойный, совсем не утомлённый беседой, каким казался минутами ранее, полукровка тянется к бокалу с красной жидкостью и прикрывает веки. Вино ли в прозрачном приборе? Походит на кровь. Самую тёмную и свежую, которую ей доводилось видеть за всё время. Такая кровь была у Люцифера, когда тому отрубили голову. — Разве? – Актриса. Играет, правда, чересчур показушно и неумело. – Ах, точно же. Ангелы ведь такие, цитирую:«Подлые и циничные». А ещё неимоверно глупые, не правда ли?.. — Прекрати, – его прославленное самообладание никуда не исчезло. Лёгкая улыбка не дрогнула, но взгляд стал тяжелее. Темнее. Сведённые брови и слегка опущенная ниц голова создавали жуткий эффект. — Я ведь видела, как разочарован ты был, когда на моей спине выросли белые крылья, – секундной форы хватило, чтобы нож оказался под белоснежной салфеткой подле блюда. – Был бы ты ко мне более снисходителен, например, будь я демоном? Смеётся. Самый противный звук, что он может издавать. — К чему ты хочешь призвать меня этим разговором? К совести? К миру? К раскаянию, может быть? Твои попытки нелепы. — Констатирую факт, не более, – пожимает Виктория плечами и незаметно улыбается. Осталось совсем немного. – Это запрещено? Или, быть может, больно ударяет по твоему эго? Какая жалость... Так красиво поющий арии о равновесии, привёл его к глупой легенде, коей и сам был когда-то. О чём ты думал? Месть что, действительно так прекрасна? Шепфа свергнут, ты отомстил. Только равновесия не видать. Никому не видать, Маль-Бонт... те. Резкий рывок вверх и громкий взмах крыльев, её удивление от сохранности всех столовых приспособлений на своих местах и быстрые шаги в её сторону. Рефлексы заставляют немедленно подняться по его примеру, но непоколебимо стоять на месте по указу голоса собственного разума. Как удачно. Взгляд истерично метается от приближающегося тёмного силуэта до салфетки около брюдца. Надо же, Виктория ощутила колкую остроту волнения. Всё должно пройти идеально: один роковой проступок, маленькая ошибочка может стоить ей жизни. После такого промаха поблажек не будет. А силуэт уже оказался совсем рядом, буквально в двух метрах. Он не спешил предотвращать это мнимое расстояние так быстро; совсем неторопливо, подобно эффекту замедленной съёмки, подходит к ней. — Сможешь повторить это, глядя мне в глаза? – В этот раз будоражущую нутро ухмылочку увидеть было не суждено. Сведённые у переносицы брови почему-то делали образ полукровки многим грознее, чем кажется на первый взгляд. И Уокер смотрит. Без страха, застывшего на лице, без восторга, что мог бы отразиться в голосе... Равнодушно. Пока на губах не расцвела улыбка и не вырвалось наигранное: — Смогу. Тянется к нему и целует. Целует грубо и страстно, продолжая удивлять лишь на мгновение растерявшегося короля, заговорчески и желанно. Только если поверхностно смотреть, это будет казаться таковым. Мог бы у её ненависти быть вкус, он бы легко оказался в этом прикосновении губ. Вкус дыма, свежепролитой крови и домашнего земного мёда... у него оттенок такой же, как её корона. Необычное сочетание. Его похоть порождала отвращение. В одно мгновенье, без стеснений, подбирает её за бёдра и приземляет на стул. Он так походит на трон... Неудивительно холодные, почти что сравнимые со льдом руки вызывают неприятные мурашки от каждого навязчивого прикосновения, торопливо тянутся за её спину, дабы скорее развязать надоедливый корсет. Снова Мальбонте возбуждённо вдыхает сквозь сжатые зубы воздух, прокладывая от ключицы до мочки уха дорожку поцелуев, граничащих где-то между «нежными» и «грубыми». Она всё рассчитала – попросила завязать предмет гардероба потуже и посложнее, чтобы выиграть время. Посему удивления, когда до ушей начали доноситься незначительные проклятия касаемо этого фактора, не было совсем; только секундная расслабленность и мгновенная подача корпуса вперёд – руки не дотягиваются до заготовленного ножа. Слишком не дотягиваются... Сердце испуганно щёлкает, когда Виктория ощущает, что ниточки почти полностью развязаны. Три заветные петельки, которые он без труда уничтожит, не были особой преградой – счёт шёл на секунды. Кисти скользят по его спине, едва касаясь основания массивных красных крыльев. Опять прогиб вперёд, навстречу ему; очередная попытка ухватить в руку столовый прибор оканчивается новой неудачей, разочарование в которой Уокер неумело маскирует в протяжном стоне наигранного наслаждения. На несколько мгновений мужчина остановился, а лицо его приобрело знакомую ухмылку, мерзкую, жестокую, не предвещающую ничего хорошего. Отлично. И лишнее время проходит слишком быстро. Первая петелька. Она тянется старательнее, попутно обхватывая свободной рукой обнажённый торс полукровки для сохранения равновесия. Как забавно – а ведь о равновесии при правлении Мальбонте речи и не шло. Притесняемые демонами, ангелы вынуждены скитаться в поисках места минутной передышки; не чтобы жить – чтобы выжить. Хотя известно, чем закончится судьба каждого из них. Так очевидно и так жутко... Если всё пройдёт по её плану, свершится новая история. И ни ангелы, ни демоны не посмеют посягать друг на друга из-за статуса. Только бы... Вторая петелька. Уокер вздрагивает, когда чужая рука пробирается сквозь шёлковое платье и легко скользит по мягкому бархату левого бедра. Картины той ночи проносятся в памяти слишком отчётливо, настолько реалистично и точно, что Виктория еле сдерживает себя от истеричного порыва закричать и мешающих слёз, скопившихся в голубых глазах полупрозрачной пеленой. Она не может. Нет, нет, нет! Совсем... чуть-чуть... Ну же!.. ...Третья петелька. Кажется, только сейчас король заподозрил что-то неладное. Неожиданно останавливается, застывает и заглядывает своему прекрасному ангелу в глаза. Не видит там своего отражения. Нож... Образ ножа, увесистого, блестящего из-за свеч куска железа... Мужчина не успел ничего предпринять, даже рефлекторно обернуться – неожиданно растерянный, ледяное лезвие в спине он ощутил ярко и... больно. Ещё один его чёрный взгляд, полный непонимания и мнимой мимолётной злобы. Не-ет, она уверена, что злится не на неё. На себя – за слабость перед ней. Поплатись же за свою похоть и жажду всевластия, «бессмертное» отродье. Её трудно назвать ангелом; всегда равнодушная и сейчас с упоением смотрящая на раненного супруга, бывшая Непризнанная недостойна этого звания. Пытающая с ненормальными искорками в радужках, со слезами, но внутри всё также безразлично и спокойно. Разве что с недолгосрочной радостью и предвкушением чего-то. До жизни тирана ей нет абсолютно никакого дела, жалко даже своего равнодушия. И королева не привыкла оставлять дела незавершёнными. Чужая кровь на собственных руках не останавливала и не порождала сомнений: с уверенным выдохом Виктория вытягивает остиё, не обращает внимание ни на что, кроме зрачков любимого мужа. Алая жидкость стекает изо рта спонтанными струйками... но он не спешит захлёбываться ею. Ждёт от неё дальнейших действий. Как опрометчиво. —... За Сэми, – тихо, почти неслышно тянет королева. Первый удар настолько лёгок, что полукровка пару раз вздрагивает от чего-то, что отдалённо напоминает смех. Нож вонзается слабо, в ту же дыру около левого крыла. Не беда. – За Винчесто... – громче; уже сильнее, глубже и ощутимее. Девушка чувствует, как руки его сначала безболезненно сжимают её ногу и предплечье, но вскоре в бессилии расслабляются. Слабеет. Его же сила его и убила. – За Ади, – глубокий вздох – начинает откашливаться от крови, старается не запачкать прелестное одеяние любимой супруги. Глупец. – За Мими, – не удаётся и бежевое платье окропляется красными пятнами, стекающими с отточенного лица. – За Люцифера... Дино, – от вида обескураженного брюнета тошнота к горлу подступает моментально. Как же противен. Омерзителен. – За Бонта!.. – заветный девичий всхлип и удар сильнее предыдущих. Никогда бы она не подумала, что будет с наслаждением смотреть, как на её руках кровью истекает самый великий бессмертный и увядает прямо на глазах. Никогда бы не предположила, что не испытает никакой внутренней отдачи, обычно всегда присущего желания помочь, что значительно выделяло её сторону и выбор. Наконец позволила себе заплакать в его присутствии. Кто бы знал, что не от страха и щемящего грудь ужаса – от неочевидного восторга и осознания спасения? Освободила себя сама, что всегда шло в противовес земным сказкам, где обязательно красивый принц выводит принцессу из логова дракона. Спасла от мучений, как когда-то луноликую Лукрецию. — Слава королю... Шёпот кажется раздавленным... и невероятно расслабленным. Нож выпадает из рук и с противным лязгом сталкивается с мозаикой мраморного пола, где крови уже достаточно для того, чтобы потерять сознание от металлического запаха и душного ощущения железа на языке. Как славно, что Виктория давно свыклась с подобным. — Аминь... Хохочет. Заливисто и громко – в силу своего состояния, разумеется. Как несчастный, обезумевший земной предшественник дьявола, подверженный влиянию церкви и методам лечения экзорциста. Как безжалостный инквизитор перед тем, как увидеть на огромном костре невинную девушку, чья роковая ошибка – её красота. Как харизматичный злодей фильма, смеющийся над героями и своим идеальным планом и в итоге погибающий, словно мотылёк, так и не достигнувший своей радикальной цели. Будто его и не волновала собственная немощность. Страшившись в себе сил этого монстра, Уокер не подумала бы, что они так удачно сыграют ей на руку. Помогут... Она не смотрит в его сторону; откинув голову назад, даже не пытается сосредоточиться на чём-то. Собственно, сосредотачиваться было не над чем. Разве что мысли о будущем скоро начали пробегать где-то на задворках сознания. Хотя... Будущее? Оно у неё есть? Его смех утихает так же быстро, как неожиданно возник: противно и раздражающе. Увядает на глазах; медленно опускается на колени и склоняет голову. Улыбается... Она не боится, что скоро в попыхах прибежит стража, не беспокоится о крови на руках и ногах, прилипшей к коже сквозь слой тонкой одежды. Уверена, что спасла не только себя – миллионы, миллиарды жизней, обречённых на смерть. Что сравнивать одну измученную душу и сотни тысяч невинных? Все звуки обрываются. Не слышно ничего, кроме собственного дыхания и ещё еле как пульсирующего чужого сердца, что Уокер с превеликим удовольствием вырвала бы из груди и сжала бы в руках с желанием стереть в порошок. Но... она не достигла такого уровня жестокости, как он. Не обращая даже внимания на частые побои и переодические сексуальные действия с его стороны без её согласия; он не дал ей выбора. Банальной свободы слова... Трепещут огоньки свечей на столе и, вспыхивая ярче возможного, затухают. А её маленький триумф разрушает беззвучный шёпот сожаления и непонимания. Вики... Вики... Вики..? Мальбонте никогда не называл её Вики. Нет... И Вики в ледяном ужасе неспешно распахивает глаза, не торопится опускать взгляд. Какая-то неясная тревога за десять секунд стала по-родному особенной, пробегающей в венах невероятной пульсацией и резкой чёрной вспышкой в глазах. Не смотри, Уокер. Не смотри, Уокер. Не... Кричит. Не сдерживает эмоции. Вместо ненавистных чёрных глаз на неё глядели два небесных круга, и пепел волос затерян в крови. Теперь уже навсегда.