я не знаю, в чем природа ему отказала?

На следующую ночь мы повторили нашу вылазку. Но и это был далеко не в последний раз. Каждый раз, возвращаясь поутру я раскаивался во всём и был ненавистен себе. А просыпаясь к вечеру вновь шёл за Тургеневым во все самые грязные переулки ночного Петербурга. – Знайте, Иван Сергеевич, это последний раз. – Недавно я начал считать эти ваши обещания и уже насчитал… – он поднял на секунду глаза к небу, – одиннадцать. Вы всё ещё верите в это? Тургеневу было легко. Он делал это лишь от скуки и мог прекратить в любой момент. Он смеялся над моей беспомощностью. Иногда, когда он не приходил ко мне с этой ночной прогулкой, я сам бежал к нему умолять о ней. Так я впервые оказался у него в городской квартире. Даже парадная его дома была богаче моей квартиры. Свечи ярко освещали помещение, пространства было столько, что здесь могло бы поселиться эхо. Весь запыхавшись, я постучался в дверь. – Здесь проживает Иван Сергеевич Тургенев? – служанка неохотно кивнула. – Я доложу. Она ушла, и я стал дожидаться. Но не вытерпел и вошёл без приглашения. – Иван Сергеевич, изви… – я прошёл несколько богато украшенных комнат и ворвался в его кабинет, оттолкнув служанку. – Не ждал вас, – проговорил Тургенев и пошёл ко мне на встречу, разводя руки, – но право же, рад. Кроме нас в кабинете находился ещё Некрасов, которого я заметил с порога и из-за него оробел. Я не знал, имеет ли он какое-нибудь представление о наших ночных путешествиях и можно ли при нём говорить. Некрасов дружелюбно пожал мне руку. – Обязательно учту, – сказал он Тургеневу, глядя на листки в своей руке, – Доброй ночи, господа. Он ушёл, и я почувствовал облегчение. – Вы принесли что-нибудь? – серьёзно произнёс Иван Сергеевич. – Нет, я по другому делу, – я уже давно ничего не писал и даже не знал о чём писать. Я выдержал его взгляд, и он усмехнулся: «Пойдёмте». На следующее утро я вновь ненавидел себя.

***

Прошлой ночью Тургенев сообщил мне, что сегодня собираемся у Белинского. Там я надеялся подчерпнуть вдохновения и вернуться к литературной деятельности. Я начал собираться заранее и был готов за полчаса до выхода, но отвлёкся и всё-таки опоздал. Когда я пришёл, люди уже сновали по комнатам, а в воздухе витал табачный дым. Ещё не видя его самого, я услышал голос Тургенева. Он что-то страстно доказывал своему оппоненту и не заметил моего прихода. Белинский улыбнулся мне и подозвал к себе. – Наслышан о ваших новых увлечениях. Не нахожу в этом ничего хорошего и способствующего вашему творчеству, – сказал он мне так, будто сообщал о сегодняшней погоде. – Да-да, я сам понимаю, но-но вовсе не могу себе противиться, – теперь он пристально и серьёзно вглянул на меня. – Не губите талант. Он отошёл от меня, сказал что-то незнакомому мне молодому человеку и вовсе вышел из комнаты. Тургенев молчал и внимательно слушал своего собеседника, разгорячённого в беседе. Я не стал к нему подходить и вступать в их литературную дискуссию. Налив себе вина, я заметил в углу Фета, тоже державшего стакан и угрюмо смотревшего на споривших. Я подошёл к нему и смотрел на объект его внимания. – Вот вы же с ними не согласны? – обратился он ко мне, не глядя на меня. – Нет, конечно, нет, – я не особо понимал суть их дебатов. – Ну как в здравом уме можно думать, что… – Какая встреча, – неожиданно коснулся моего плеча князь N; я явно никогда не был так счастлив от его появления. – И вы тут. Как я рад, – мы отошли к фуршету. – Слышал о ваших ночных приключениях, – взглянул на меня с усмешкой. – И вы туда же. Неужто все уже слышали? – Сейчас ничего не скроешь. – Так поймите же, не знаю я как от этого избавиться. Уже не могу жить нормально, я боюсь тифа или лихорадки и нервы больные. Проклятие на мне какое-то. Что я уже только не перепробовал, но каждый раз вновь бросаюсь в этот омут. – …Так разрешите же вам раскрыть, господа… – стал говорить громче Тургенев и без того его громким голосом, что способствовало привлечения к нему внимания новых слушателей. – Так вы полюби́те, – добродушно посоветовал мне князь, и все взгляды обратились к говорившему Тургеневу. – …что мой милый друг Федор Михайлович написал новый роман, который я читал у него на днях, так такого произведения свет ещё не видывал и это будет самая яркая литературная сенсация этого года! – прокричал собравшимся Тургенев, вдруг по-дружески приобняв меня; я уже несколько месяцев строчки из себя выдавить не мог. Я ошарашенно глядел на Ивана Сергеевича и не понимал к чему этот театр. Отчего-то зрители радостно залились аплодисментами. Со всех сторон доносилось «очень ждём». Тургенев явно наслаждался эффектом, а я, как помню, стоял с самым недоумевающим видом. Как только внимание толпы угасло к моей персоне, я тут же вышел в парадную. За мной через несколько мгновений вылетел Тургенев. – Что это было? – Представление нового солнца русской литературы, – он, улыбаясь, развёл руки и показал условно солнце. – Но зачем так? Вы же сами прекрасно знаете, что я уже долгое время ничего не пишу. – Так в этом-то и дело. Вы всё жалели себя и обещали себе, что в другой раз всё выйдет, будто бы в вас кто-то вселится и за вас всё напишет. Но нет! Писательство — это немалый труд! Но теперь вы не можете притворствовать и лениться. Ваша писательская честь на кону. Так пойди те же и творите! – он так искренне агитировал меня, что я не мог понять он пьян или просто глуп.