Волны разобьются

Эхри уволили, и хоть он это ожидал, он почувствовал себя очень уязвимым. Диего сказал ему за неделю до этого: — Это круто, Эхри, но я не думаю, что текст подходит к имиджу группы… И то, как ты все это представляешь — spoken word и тому подобное, а-ля вечер поэзии с музыкой… Мы не битники, это не то, как тебе сказать… Без обид. Ты можешь написать, но только больше в нашем стиле. Понимаешь? А увидев расстроенное лицо, услышав оправдания, начал обещать и говорить внезапно: — Я тебя люблю, Эхри. Не думай. Легко было проститься с офисом, и легко сказать Генри и Салли «Увидимся»: несмотря на хорошее отношение к нему, он их не любил. Но выйдя из конторы, навстречу светлому дню, Эхри ощутил уныние, и солнечный свет для него предстал слабым и невзрачным. Он зашел в паб, выпил пива. Это его не взбодрило. Он сел в углу, чтобы никто не видел его угрюмое лицо, хоть знал, что все были заняты своим. Эхри сидел долго, подперев голову кулаками и думал о будущей безрадостной перспективе безработицы. Он вытащил из портфеля блокнот и написал все, что в мыслях — а в тот момент вся жизнь казалась хуже некуда: больной отец, сумасшедший дед, бесчувственный босс, недостаток друзей, не понравившийся Диего стих и его пустое обещание, сырая погода, и ему вспомнились все плохие новости, которые он прочитал в газетах за месяц. Стих вышел злым, отчаянным и абстрактным. Дописав, Эхри сунул блокнот в глубину портфеля. Накрыл пустой пинтой денежную купюру и вышел из бара. Вернувшись домой, он увидел, что собака опять нагадила. Во время уборки, позвонил телефон. Звонила мать. Эхри не взял трубку. В пять часов пришла Шифра. Эхри лежал на диване в гостиной, поджав ноги, и положив руку под голову, дремал. Собака, увидев Шифру, завиляла хвостом у него в ногах. Шифра подошла тихонько, и накрыла его пледом. Под диваном лежал блокнот. Подняв его, Шифра не положила его на стол: она увидела, что он исписан стихами. Она прочитала несколько последних страниц, закрыла блокнот и положила его на столик возле дивана. Эхри проснулся от шума воды. Шифра готовила ужин. Он поднял голову, вспомнил увольнение и все отвратительные чувства и мысли, связанные с ним. Взглянул на блокнот, на тень Шифры, пробивающаяся сквозь закрытые двери, и её фигуру в решетчатом стекле двери. Эхри понял, что она прочитала его стихи — сквозь сон он различил шелест страниц. Это его не расстроило. Наоборот, принесло облегчение. «Мы квиты. Она прочитала то, что было моим личным секретом, но их я написал прячась в поселении — её личном секрете». Он встал, собака спрыгнула с дивана, отряхнулась. Эхри вошел на кухню. Она резала овощи, её волосы были заколоты назад. Эхри обнял Шифру за талию, положил голову ей на плечо и некоторое время слушал тикание часов, надеясь, что она улыбается. Эхри пожаловался, что так ему все опротивело, что ему хотелось бы присоединиться к кладбищу, мимо которого ему пришлось проехать мимо в среду, и увольнение только подстегнуло это желание. Они сидели и ужинали приготовленным спагетти. Шифра зажгла свечи. Закатное солнце окрасило край стола оранжевым. Шифра засмеялась и сказала: — Не стоит, ты мне нужен. Эхри это не успокоило. — Зачем ты прочитала мои стихи? Я не хотел, чтобы ты их читала. Не сейчас, не сегодня то. — А почему ты мне не доверяешь их? Эхри вздохнул, нахмурился. — Ладно, прочитала и прочитала. Ничего не поделаешь. — Прости меня. Ты мне читаешь некоторые свои стихи, и я подумала… Эхри взглянул на нее коротко. — Теперь я больше тебя понимаю, — произнесла Шифра. — Это хорошие стихи. Я бы их где-то напечатала. — Это хорошо, что ты лучше меня понимаешь, — ответил Эхри недовольно. — Мне-то легче писать стихи, чем говорить обо всем вслух. Я то не хотел, чтобы ты видела мою… Более дурную сторону. — Она недурная, — ответила Шифра. — Грустные стихи легче читать незнакомцам-то. — Легче, но не лучше… Почему ты не отдашь мне свое сердце? Ты слишком осторожен со мной. — Я не сержусь, там, хорошо, что прочитала. Теперь никаких секретов, — соврал Эхри. — Почему ты не отдашь мне свое сердце? — снова спросила Шифра. Эхри сжал вилку, посмотрел в её неприступное лицо. Вспомнил, как розовое утреннее солнце золотило флюгера поместья, прохладный воздух, словно летом, наполненный ароматом цветов. — То ведь больно, я могу бояться боли. — Я буду стеречь твое сердце и впредь оберегать его от боли, — ответила Шифра. Эхри вспомнил, как тосковал по её городу, особенно если вокруг него собирались люди. И еще подумал — нечего ему терять. — Хорошо, — сказал он. — А что будет стучать? Я ведь умру-то без сердца. — У тебя там будет машинка. — А если со мной что-то случится, я пойду на рентген… Доктора-то удар хватит. — Не волнуйся, снаружи машинка выглядит, как настоящее сердце. — Я таки отдам тебе его, если ты будешь счастлива. Шифра радостно улыбнулась. — Буду. После ужина Шифра поцеловала его. А Эхри не мог побороть мутный страх. Сердце, словно зная, что его ждало, панически трепыхалось. «Ничего», подумал Эхри, «Скоро я перестану так мучаться».