May we meet again | Второй шанс на жизнь

      Невысокий потолок, одно маленькое мутное окно, сквозь которое почти не проходил свет, небольшой камень, лежащий чуть поодаль от маленького шестилетнего ребенка, холодный пол и тонкая порванная мантия, постеленная не столько для тепла, сколько для того, чтобы если что-то случится, не измазать пол.       Красный свет, вырвавшийся из длинной загнутой палочки, резко ударил в грудь малышки. Её тело содрогнулось и затряслось. Из груди высокого кудрявого мужчины в белой маске вырвался хриплый смех.       — Она так смешно дергается, — прохохотал второй, чуть ниже и полнее, но тоже в такой же белой устрашающей маске. — Ладно. Пошли, а то подохнет ещё. Он нам спасибо не скажет.       Загадочное «он» прозвучало из уст коренастого грозного мужчины с неподдельным страхом и уважением. Шестилетней девочке, лежащей на холодном каменном полу было не понять, о чём говорят взрослые, которые причинили ей боль.       Первый мужчина согласно кивнул, убрал палочку, и они оба покинули комнату, захлопнув дверь.       Малышка лежала на полу. Каждая клеточка её организма содрогалась от боли и страданий, из глаз текли слезы, но она не плакала. Нет, сил на это не осталось. Короткие русые волосы растрепались и скатались в колтуны, а прежде зеленые глаза стали бледными и опухшими.       В какой-то момент телу девочки просто-напросто надоело сражаться за столь ужасную жизнь, её сердце совершило последние пару ударов, из глаз вытекла одна лишь единственная слеза, а изо рта испустился последний вздох. Мучения прекратились, тело перестало дрожать, а остекленевший взгляд замер на точке в стене напротив.       Этот момент для девочки был, пожалуй, самым счастливым за последние пару дней. Ужасы, которые ей пришлось пережить, были слишком для неё. И я говорю это не понаслышке, ведь та девочка — это я.

***

      Голубое небо, яркое солнце и легкий весенний ветерок. Ничего не предвещало беды. Родители только забрали меня от кузена и его родителей, а я восстанавливала свои эмоции после нескольких дней в шумном кругу родственников. Попытки поймать желтокрылую бабочку, чтобы узнать, как она может летать и что у неё за пыль на крыльях, не увенчались успехом. В последний момент крылья выскользнули из маленьких детских пальцев и вознеслись высоко в небеса, будто ехидно махая неудачливой охотнице своими ярко-желтыми крыльями.       Пока я пыталась поймать зловредную бабочку, сзади ко мне подошла мама — высокая темноволосая женщина с бледно-зелеными глазами, острым носом и огромной родинкой под правым глазом. Одно из немногих моих воспоминаний из далекого и почти уже забытого детства.       — Элианор, дорогая, — тихо и мирно позвал убаюкивающий мамин голос, — нас с отцом вызывают на работу, мы не успеем отправить тебя к Поттерам, так что останешься с Донни. Хорошо? — я кивнула и нетерпеливо повертелась на месте в поисках той самой бабочки. Она уже пропала, я разочарованно повела головой. — Мы ненадолго, к ужину будем дома.       На соседнее дерево приземлилась ещё одна бабочка, на этот раз с ярко-оранжевыми крыльями, я нетерпеливо дернулась к её сторону, но прежде кивнула маме.       Мама удручающе покачала головой и отправилась в сторону выхода из границ дома, около ворот её уже ждал отец — такой же высокий смуглый мужчина с карими глазами и каштановой шевелюрой. Он всегда говорил, что с возрастом его волосы потемнели и так же будет с моими. Он оказался прав.       Охота на бабочек быстро сменилась поисками норы ёжика, которого домовуха гоняла из сада. Сейчас Донни — небольшой лупоглазый и лопоухий эльф в розовом балахоне — была на крыльце, она отмывала слегка помутневшие окна и присматривала за мной.       Спустя годы не могу сказать, сколько продолжалась эта идиллия. Может несколько часов, как мне казалось тогда, а может вовсе не больше получаса. Для детей время идет по-другому.       Одно сказать могу предельно точно — конец этого дня не порадовал никого.       Солнце весьма символично было затянуто темными тучками, усилился ветер, и верхушки деревьев опасно клонились. Донни как раз шла, чтобы отвести меня в дом, как неподалеку от меня появилось двое мужчин в белых масках и длинных черных мантиях, которые полностью скрывали силуэт. Только из-за огромного капюшона одного из мужчин выглядывала медные кудрявые волосы.       Самый высокий достал свою кривую палочку и направил её на Донни. Домовуха, не успев и открыть своего небольшого рта, упала замертво. Маленькая я замерла в ужасе, смотря на единственного домовика нашей семьи, которая лежала навзничь на зеленой траве с ужасом смотрела в чернеющее небо.       Я вскрикнула и побежала в сторону дома, но один из мужчин — тот что пониже и покоренастее — был быстрее, он поймал меня за плечо, с силой сжал его и вылил на лицо флакон мерзкой жидкости, которая заставила меня начать оседать на землю.       Вот он тот момент, когда невинная жизнь ребенка изменилась, когда обычные детские игры в войну сменились настоящей погоней. Вот что я ненавижу больше всего на свете — этот чертов день. Он снится мне спустя годы, как самый ужасный кошмар.

***

      Веки были очень тяжелыми, впрочем, как и другие части тела. С трудом я разлепила глаза, повернула голову и осмотрелась. Вокруг меня было… Ничего. Удивленная я попыталась встать, но у меня ничего не получилось. Тело было будто парализовало. Я лежала в пустом пространстве, вокруг меня было все белое, светлое, до боли стерильное.       Неожиданно в голову пришла мысль: что произошло. Я нахмурилась и попыталась вспомнить то, что было до того, как я отключилась. В голове всплыл лишь сырой и холодный подвал, кривая палочка и красный луч, вырвавшийся из нее. В голову закралась противная мысль, и от понимания происходящего я вскочила и села. Голова тут же налилась свинцом и потяжелела, руки и ноги свело судорогой, а мозг отказывался соображать.       — Я не могла умереть, — тихо пробормотала я осипшим голосом, который показался мне чужим.       Тряхнув головой, я закрыла глаза и начала медленно дышать. Тело было не моим… Я большая. Мне не шесть, телу, в котором я была, не шесть.       Тогда мне казалось это бредом. Мозг уже не шестилетнего ребенка, который имел только воспоминания шестилетнего ребенка, не мог понять, что происходит.       Заходя вперед, могу сказать, что позже мне все объяснили. Все оказалось прозаично просто — в загробный мир мы попадаем не телом, а душой, которая существует вне времени и пространства. И да, это сложно и непонятно, и я сама долго не могла в этом разобраться. Суть в том, что душа попадает в загробный мир только в том возрасте, когда суждено умереть телу. И вот я мгновенно превратилась из шестилетнего ребенка во взрослую девушку, которая не могла понять, что происходит.       Неожиданно из мыслей меня вырвал громкий, отдающийся в ушах, стук каблуков, я резко повернула голову и увидела идущую в мою сторону девушку. Высокая девушка в длинной черном плаще, черных сапогах и со смоляными локонами, среди которых можно было увидеть пепельные (а может и седые пряди). Неестественно бледная кожа и острые вороньи черты лица пугали меня, наводя на не самые приятные мысли. Белая тетрадь в руках незнакомки завершала образ.       Незнакомка смотрела на меня свысока, слегка наклонив голову и не моргая. Казалось, будто она изучала меня, но слова последовавшие дальше покоробили меня:       — Так ты идешь? Или предпочитаешь лежать на холодном полу? — одна из бровей девушки слегка приподнялась, это было почти незаметно. В какой-то момент я подумала, что это почудилось мне.       Я открыла рот и попыталась что-то сказать, но у меня не получилось. Незнакомка закатила глаза, развернулась и пошла прочь, в пустоту. Не желая остаться одной, я быстро, как мне казалось, встала и поплелась следом, ворочая головой по сторонам. Я по-прежнему ничего не видела, но незнакомка шла так уверенно, будто видела дорогу или что-то подобное. Мне оставалось лишь следовать за ней, пытаясь что-то спросить, что у меня, к сожалению, не удавалось.       Несколько минут спустя перед незнакомкой появилась черная лакированная дверь, которая вовсе не вписывалась в общий антураж белого пространства. Незнакомка дернула за ручку, дверь со скрипом открылась, и меня пропустили вперед. Мы очутились в странном офисном помещении, которое никак не вязалось в моей голове с тем, что я вроде как умерла. В комнате было много столов, стояли компьютеры и за ними сидели и работали люди, огороженные друг от друга невысокими перегородками.       Низенький паренек в странных квадратных очках, в костюме, который ему явно мал, и с мышиного цвета волосами с огромной проплешиной на темечке подскочил к моей спутнице.       — Мадам Смерть, прошу прощения за беспокойство, — тихим слегка визжащим голосом произнес паренек. — Мадам Жизнь просила вас зайти к ней в кабинет. У неё важный разговор.       Паренек смерил меня презрительным взглядом и вновь посмотрел на мою спутницу с восхищением.       — Да, Билл. Я поняла. Передай Фрее, что как только закончу с клиентом, — девушка посмотрела на меня, — обязательно приду к ней.       Билл кивнул и засеменил к своему стола, а моя спутница повела меня к двери в конце коридора. Мы попали в ещё одно помещение, но оно не было похоже на предыдущее. Это был кабинет начальника. Высокое окно, строгая обстановка и только один рабочий стол. В углу кабинета стоял высокий книжный шкаф, дверца которого была приоткрыта, и было видно краешек бутылки. И вряд ли это гранатовый сок.       Незнакомка, или — как её назвал офисный клерк — мадам Смерть прошла вглубь кабинета и села на большое офисное кресло, оперевшись руками об стол. Её голова была высоко поднята, лицо сохраняло спокойствие, а тело было настолько прямым, что казалось, что где-то в её спине встроено что-то твердое и ровное. Несмотря на то, что незнакомка сидела и физически была ниже меня, смотреть она продолжала сверху.       Мне было не по себе, страх за себя, за свою жизнь увеличивался, однако показывать мне его не хотелось. Противное чувство зависти к спокойствию девушки, сидящей передо мной, поражало и заставляло меня подавить стыдный порыв начать кричать, чтобы узнать, что происходит.       Незнакомка меж тем склонила голову на бок и изучающе посмотрела на меня. Её взгляд ничего не выражала, однако шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего данный осмотр «продукта» не сулит. В голове всплыли воспоминания о похищении, из-за которого мое тело умерло. Страх облепил мой разум своими липкими щупальцами.       — Тебя никто не похищал, — прозвучал громкий холодный голос, источник которого я не сразу определила. Хоть я и слышала уже голос незнакомки, этот раз показался мне особенно странным и даже страшным. Я вздрогнула и приковала свой взгляд к её лицу, чтобы в следующий раз не уловить ни слова.       Незнакомка махнула рукой, и раздался щелчок. Дверь захлопнулась, я напряглась и начала истерично шарить по кабинету в поисках спасения.       — Сядь уже! — приказала незнакомка, а сама встала, направившись к шкафу, откуда выудила подмеченную мной ранее бутылку. — Выпьешь?       Я нахмурилась, и незнакомка ахнула.       — Точно. Ты же ребенок… вернее, твое тело. Как с вами смертными сложно-то. На тогда гранатовый сок.       Незнакомка налила в бокал красную жидкость, которая через секунду уже стояла передо мной. Осторожно, стараясь не выдать слегка подрагивающие руки, я взяла стакан с соком и выпила пару маленьких глотков. Он оказался безумно вкусным. Это действительно был обычный гранатовый сок, который почему-то очень нравился мне, вызывая непонятные чувства.       — Это ностальгия, — пояснила незнакомка, отпивая из своего бокала. — Твоя душа помнит и знает все, что происходило, происходит и будет происходить с твоими телом. По всей видимости, с этим соком в твоем будущем будет связано что-то очень приятное, если ты, конечно, вернешься в свой родной мир, а не останешься здесь со мной. Если ты этого, конечно, хочешь. Не беспокойся и не смотри на меня, как на сумасшедшую, я все объясню тебе.       Хель, как позже представилась мне незнакомка, оказалась богиней Смерти, которая управляла смертью, что собственно не удивительно. В мире, где я оказалась было три главных места, как на обычной работе. Это три единые богини — Смерть, Жизнь и Судьба. Хель, Фрея и Гера.       Хель рассказала мне о том, как устроен мир и что она и её сёстры вообще делают. Если сократить её длинную и заунывную речь, то они занимаются жизнями существ, временем и пространством. Они следят за тем, чтобы все шло по задуманному плану. Отклонения должны быть исправлены. И вот одним из таких отклонений оказалась я. Мое рождение не было предусмотрено богиней Судьбы, мои родители не должны были родить наследника, но я все же родилась, тем самым поломав «сценарий» богинь и изменив мир. Однако раз я всё же родилась, то должна завершить свой земной цикл, а богини не уследили за моим миром. И вот я умерла. Теперь, чтобы не сломать хрупкое равновесие мира и не потерять должность верховной богини Смерти, Хель должна оживить меня и вернуть в тело шестилетнего ребёнка.       И вот я сидела перед Богиней Смерти с дрожащими руками, стаканом гранатового сока, памятью шестилетнего ребёнка и душой взрослой, прожившей жизнь женщины. Это был нонсенс даже для Хель. И моя ранняя смерть была её головной болью.       — И есть одно небольшое «но», — равнодушно проговорила Хель. Её голос вновь ничего не выражал, что уже начало пугать меня. — Если душа попала в загробный мир, то вернутся она не может, но если такое все случается, то возвращается она такой же, какой и попала к нам.       Я нахмурилась. И в тот момент мне опять было многое не понятно. Но это логично, ребенку, хоть и с сознанием взрослого, просто-напросто не хватало знаний, чтобы понять слова богини Смерти. А они по сути были весьма просты — вернутся в мир шестилетним ребенком нельзя, и хоть опыта и знаний у меня не будет, однако будет душа, которая уже проживала этот момент.       По словам Хель, ничего страшного в этом не было, но приятного в этом тоже было мало.       — Могут возникнуть определённые проблемы… С твоим взрослением, с другими ипостасями… Твоя связь с загробным миром будет с тобой до конца жизни.       И вот она вторая решающая точка. Через пару минут я скажу радостно «да» и меня вернут в мой мир, где лишь на пару секунд моя «новая» душа поможет мне выжить. И вот она помощь загробного мира.       Дайте мне тот мозг, который у меня есть сейчас, я бы всеми руками и ногами была против возвращения домой. Но тогда я не знала, что «связь с загробным миром» — не просто непонятные слова, а действительно опасная и мешающая жить вещь. Проблем, смертей и тьмы, которые преследовали меня последующие годы, можно было спокойно избежать, просто сказав короткое слово: «нет». Меня бы отправили на перерождение, а мир продолжил жизнь без меня, но, к сожалению, тогда я сказала совсем другое.       — Что меня ждет? — тихо спросила я, когда пришло время прощаться с богиней Смерти.       Взгляд Хель смягчился, на лице проступило сочувствие.       — Смерть в раннем возрасте не приносит ничего хорошего, — горько проговорила она. — и хоть ты проживешь целую насыщенную жизнь с теми, кто будет тебе дорог, ты захочешь их спасти от того, что с ними будет происходить. Но помни, не всегда можно изменить то, что предрешено.       Хель смахнула с моей щеки одну лишь соленую слезу и махнула рукой.       — Может мы встретимся вновь, — произнесла мадам Смерть, и я вновь отключилась.

***

      Глаза малышки вновь раскрылись. Опять те же холодные сырые стены, маленькое мутное окно и тонкая мантия на каменном полу. Душа вновь вернулась в уже почти остывшие тело маленького ребёнка, но уже другая душа. Душа, знавшая, что произойдет потом. Душа, которая была слишком темной для шестилетней малышки.       Девочка сжалась и села на колени, оглядев небольшую комнату. На улице была ночь, сквозь маленькое окошко бился тонкий луч лунного света, за дверью что-то громыхало, слышались грубые мужские голоса. На лице девочки проступила непонимание, было холодно, и она не знала, где находится.       Душа и тело малышки не могли соединиться вновь, однако когда это произошло, в голову ребёнка полился целый поток ужасных мыслей, которые не давали здраво мыслить.       Через некоторое время низкая, покошенная дверь с грохотом раскрылась. Мужчина, который вошёл внутрь, был слегка нервным, он держал свою кривую палочку ровно, наставив прямо на девочку. Она не реагировала, усмехнувшись, мужчина схватил её за шиворот и потащил из подвала на улицу. Она молчала.       На улице не было ничего примечательного. Лес чуть вдали, небольшой домик, рядом с которым был вход в подвал. Несколько человек в масках стояли по периметру участка. Невысокая коренастая девушка с длинной массивной косой, высокий мужчина с кривой палочкой, державший девочку, кудрявый мужчина и ещё один высокий, очень худой брюнет с идеальной осанкой. Все они переговаривались, странно шутили и то и дело поглядывали на девочку.       Даже спустя многие годы я досконально помню тот день. Помню каждую ухмылку, отразившуюся на лице этих людей, каждый смешок брошенный в мою сторону и каждый крик боли, когда случилось непоправимое.       Я молча висела в руках мужчины. Он частенько встряхивал меня, ожидая результата, но его не было, я всё ещё была не собой. Все изменилось, когда на границе леса появилось двое людей. Высокий мужчина с каштановыми волосами в круглых очках и высокая брюнетка, на лицах обоих читалась злость, хотя их палочки и были опущены, однако, не приглядываясь, можно было заметить напряжение. Они были готовы к бою в любой момент.       Их появление всё изменило. Из маленького тихого горла — моего — вырвался громкий и невыносимо жалкий вскрик.       — Мама!       Глаза женщины зацепились за маленькое тельце ребенка, обвисшее на руках взрослого мужчины, она было кинулась в сторону дочери, но её схватил мужчина и что-то тихо сказал ей.       Мысли и разум вновь вернулись ко мне в тот момент, и я стала собой. Вновь. Руки и ноги задергались, пытаясь вырваться, но ничего не получалось. Каждой движение сопровождалось встряхиванием. В какой-то момент мужчине, державшему меня, это надоело. Он перевел свою кривую палочку с моего горла на все тело. Короткое слово вырвалось из его рта хриплым слабо похожим на человеческую речь звуком.       — Круцио!       Волна боли вновь пронзила мое тело, которое опять затряслось в конвульсиях. Ещё не отошедшее от прошлого раза, оно начало отказывать. Клянусь Мерлином, даже спустя годы я помню, как сердце начало замедляться, легкие сперло, а глаза зацепились за маленькую оранжевую бабочку, летящую чуть вдали. Меня спасло тогда только одно — теплые руки, которые легли на мои плечи. Они были невесомыми, казалось, их вовсе нет, но в тот же момент казалось, что ничего, кроме них, нет. Это прикосновение вытащило меня из облака боли, сердце участилось, а легкие будто отцепили тиски. Я задышала полной грудью и даже где-то нашла сил кинуть небольшой камень, который всё это время был у меня руках. И вновь клянусь Мерлином, я понятия не имею, когда и в какой момент руки успели схватить его. Камень ударил мужчину в щеку, но этого хватило, чтобы он удивился и опустил палочку. Я без сил рухнула на холодную землю.       Это стало ещё одной точкой отсчета. После неё я помню лишь отрывки, куски картинок и звуков. Крик мамы, который разнёсся по всему лесу и эхом отдался где-то вдали. И она, и отец кинулись ко мне, наплевав на предупреждение Пожирателей о том, что этого делать не стоит. Заклятия начали летать вокруг с огромной скоростью, вспышки разного цвета раздавались повсюду. И красный, и зеленый, и белый. Калейдоскоп цветов, звуков и действий. Я не понимала, что происходит, просто лежала на сырой земли после дождя и пыталась понять, что происходит. Детский мозг обрабатывал информацию, но даже взрослая душа, пришедшая из загробного мира, не могла помочь связать воедино то, что видели мои глаза и слышали уши.       Я видела, как упал мужчина, затем женщина, потом упала мама, Пожиратели встали. Палочки отлетали в разные стороны, заклинания кружились вокруг. Мне было страшно, тиски страха сжимали мое сердце, а склизкие щупальца сомнений обвивали мой мозг. Я долгое время не могла прийти в себя. Вновь очнуться меня заставил грубый толчок. Кто-то схватил меня за шиворот уже порванного в нескольких местах светло-желтого платья. На этот раз это был не тот с хриплым голосом и кривой палочкой, это был высокий брюнет с идеальной осанкой. Его красивое, как я уже заметила позже на снимках, лицо исказила гримаса отвращения, которая на годы застыла в моих воспоминаниях. Он прижал к моему горлу острый конец своей палочки, и я почувствовала, как что-то теплое потекло сначала по шее, а потом по груди, окрашивая светлое платье в багряные пятна. Крик матери, последовавший за этим, заставил меня сжаться и закричать самой. Мне было страшно, больно, я не понимала, что происходит. Что-то теплое, даже обжигающее, появилось в моей груди, оно увеличивалось, и я не могла понять, что это такое. Мужчина посмотрел на меня уже не с отвращением, а со страхом. Боялась и я. Мужчина отпустил меня, с ужасом отступая назад. Следом последовал свет и жар. Крики — мужские и женские разнеслись по всему лесу и по моим воспоминаниям. Мне самой было больно.       Когда свет погас, я долго не могла осмотреться. Вокруг были облака были и дыма. Когда глаза привыкли, то они наткнулись на что-то большое и черной, лежавшее недалеко от меня. Чуть поодаль было ещё пару таких нечто. Я сделала пару шагов в сторону небольшой черной кучки, от которой шёл дым, но меня кто-то подхватил. Это была мама. Она схватила меня и прижала к себе. От неё пахло кровью, дымом и потом, с другой стороны мне обзор закрыл отец. На его лице было несколько порезов, а руки, которые он с силой сжимал, были все красные и в волдырях. Только годы спустя я поняла, из-за кого они появились.       — Что это? — тихо спросила я. Ответа не последовало, мама поняла, о чём я спросила, но отвечать не стала. Она переглянулась с папой и слегка покачала головой.

***

      — Дорея! — грубый крик раздался за стеной.       Я только разлепила глаза и увидела светлые стены своей комнаты, свет из окна и приоткрытую дверь, из-за которой были слышны голоса родителей. Они ругались.       — Ты видела, что она с ними сделала?       — Чарльз! Она наша дочь, неважно, что она сделала, главное, что она жива.       — Да, она наша дочь. И она подожгла нескольких волшебников, превратив их тела в пару кучек угольков. Великий Мерлин, неужели ты не понимаешь? Мы должны об этом рассказать!       — Ты сошел с ума, Поттер?! — прорычала мама. Её голос не был похож на обычный, скорее на смесь рыка животного и голоса очень-очень грубой женщины, но она такой не была, по крайней мере со мной.       Моя мать была огромным диссонансом для выросшей меня. Тот образ доброй и милой женщины, которая на каждое Рождество готовила лаймовый пирог, а по выходным учила меня обращаться с палочкой, никак не ввязался с образом властной главы аврората, которая шла по головам, строила интриги и могла быть жестокой. Несомненно, даже со мной она была строга, и я прекрасно понимала даже в детстве, что она не та добрая матушка, кормящая пирогами и теребящая за щеки. Она была той, кто готовил меня ко взрослой жизни. Однако это не останавливало меня каждый раз, когда я узнавала что-то новое о ней, приходить в полнейший шок.       Вот и в этот раз злой крик матери напугал маленькую девочку, которая сжалась в клубок и замоталась в одеяло.       — Слушай меня: если ты хоть слово скажешь о том, что произошло, хоть кому-то… хоть одной живой душе, то…       — Что? Убьешь меня?       — Я заберу Элианор, и ты больше не увидишь её. Если все равно на меня, подумай о ней. Мы просто скажем, что у меня вышло из-под контроля огненное заклинание и все. Не слова о ней. Ясно?       Я не слушала, что он ответил, потому что на тумбочке рядом со мной опрокинулся стакан с водой. Ветер из окна развевал штору, которая и задела стакан. Родители услышали звук битого стекла и зашли в комнату.       — Дорогая, ты очнулась! — мама кинулась ко мне, доставая палочку и накидывая диагностическое заклинание. Такое использовали авроры в полевых условиях, когда не было времени идти в лазарет или вызывать целителя. — Ты что-то помнишь о прошлой ночи?       Я лежала под одеялом, щурясь от солнечного света из окна и пытаясь разглядеть черты лица матери. Не знаю, зачем я тогда это делала. Возможно, мозг ребенка и сознание, знающее будущее, пытались запомнить родные черты.       Острый почти орлиный нос, высокий лоб, покрытый запутанной челкой, узкий выразительный подбородок, бледно-зеленые глаза с желтой радужкой вокруг зрачка и тонкая полоска шрама, начинающаяся над бровью, пересекающая веко и заканчивающаяся на верхней узкой нитеобразной губе. Однажды, когда я уже училась в Хогвартсе, мама поведала историю этого шрама. Она получила его, когда пыталась не дать Грин-де-Вальду прийти к власти в результате голосования за нового министра магии Германии. Это был ужасный день: шум, грохот, хаус, крики. По описаниям матери, отца и исторических хроник это было удивительно кошмарный день. И этот шрам в моих воспоминаниях не давал мне забыть истории тех дней.       — Конечно, она ничего не помнит, — подхватил отец, — это был страшный день как для нас, так и для неё. Оставь её в покое, Дорея.       Я плохо помню наш разговор, он был блеклым, бессмысленным и ничего не значил. Родители пытались успокоить меня, я ничего не понимала. Взгляды отца и матери я тогда не замечала, но спустя годы, пытаясь восстановить свое прошлое по кусочкам, смогла понять их и расшифровать. Печаль, отчаяние и нежелание менять существующий уклад. Но нам пришлось сделать это, пришлось изменить свою жизнь, чтобы спастись.       Несколько дней после того, что случилось в лесу, прошли сумбурно и непонятно для меня. Кто-то из родителей постоянно отсутствовал, уходил то в министерство, то к каким-то важным знакомым, то ещё куда. Они постоянно куда-то спешили, писали письма, собирали вещи и смотрели на меня с такой грустью, что даже глупому наивному ребенку было понятно, что прежней жизни больше не будет. Лицо мамы окрасилось грустью, она постоянно оглядывалась, отец стал ходить слишком быстро для человека с травмой ноги (школьная травма на квиддичной игре). Напряжение чувствовалось в каждом действии как мамы, так и отца. Домовика у нас больше не было, но я тогда этого не осознавала, однако спрашивать про неё у родителей боялась. Мне казалось, что если я спрошу что-то лишнее, то хрупкая иллюзия безопасности и спокойствия тут же распадется. Это было шестое чувство, то, что объяснить я не могла.       Несколько дней спустя я играла в своей комнате со старой куклой по имени «Клери», она была рыжеволосой и бледной, словно вампир, но мне она нравилась больше всего. Дверь была по обыкновению приоткрыта и до меня дошли громкие реплики родительского разговора. Раньше, до смерти Донни, как только начинались подобные диалоги на повышенных тонах домовуха уводила меня в другую комнату, однако сейчас сделать этого было некому. Любопытная я тихо подошла к двери и начала прислушиваться.       — Мерлин, Чарльз, это наш последний день здесь… Куда мы отправимся?..       В щелочку приоткрытой дверь было видно, что мама облокотилась на стену и закрыла глаза, отец стоял чуть поодаль, потирая переносицу. Он снял свои круглые очки, и морщины на его лице проявились отчётливее. Не знай я их, подумала бы, что они оба плачут.       — Твой родственник. Альфард, он помогал нам раньше, помнишь? Может помочь и сейчас.        — Конечно. Твои родственники ведь не хотят помочь нам, — огрызнулась мама, но тут же осеклась и покачала головой. — Напишу Альфарду. Но нам в любом случае надо готовить и другие пути. Если они, — это слово мама произнесла со странной даже боязливой интонацией, — решат нанять наемников, то… Я боюсь за неё, Чарльз.       — Наемники? — отец надел очки и вздохнул. — Думаешь, решатся?       — Мы лишили их наследника семьи, испортили им репутацию, отвергли их хозяина, как думаешь? Я благодарна, что они ещё не сожгли наш дом.       Услышав такое, я представила, что родное небольшое поместье горит и отпрянула от двери. Это было последней каплей, розовые очки лопнули, и шестилетняя девочка смотрела на мир уже совсем другими глазами.

      ***

      Следующие год или два, не могу сказать точно — воспоминания решили спрятаться глубоко в сознание, — прошли в бегах. Мне пришлось пережить многое, повзрослеть. В Румынии (да, мы прятались даже там) мне купили палочки у мадам Вазовски. Мама сказала, что это лучший изготовитель подпольных палочек во всем мире. Последователи Грин-де-Вальда закупались только у неё. Несомненно, это была весьма странная похвала, однако для мамы это значило много, о Грин-де-Вальде она говорила с благоговением, хоть и считала его монстром.       Первое время мы жили у дяди Альфарда — бледнолицего смешливого старичка, который жил уединенно в своем большом поместье где-то на севере Уэльса, первое время меня пугала его способность появляться из ниоткуда и также незаметно исчезать, однако со временем я привыкла. Мне даже началось жить в большом и темном «замке», но все должно рано или поздно кончатся. О нас узнали, пригрозили дяди Альфарду, и мы ушли.       Следующей нашей остановкой стали Тесеус Скамандер и его жена — старые друзья родителей сначала по Хогвартсу, а после по войне с Грин-де-Вальдом. У них мы прожили недолго, всего пару дней, следом мы отправились в США, где была квартира жены брата Тессеуса — Ньюта. Там мы пробыли больше всего, я привыкла к американскому акценту и одежде — она не сильно отличалась от той, что носили британцы, но различия имелись.       Честно говоря, я уже не помню, куда мы отправились следом. Может это была Румыния, может Болгария, может Франция, а может очередной неизвестный лес, где мы ночевали в магических палатках под куполом из защитных чар.       Так прошли долгое время, но один ужасный случай изменил многое. Это была ночь, мы несколько дней ходили от одного портала к другому и очень устали, место в лесу, рядом с домом какого-то старого знакомого отца, было неприметным. Никто бы не обратил внимание на небольшую палатку и семейную пару с ребенком — таких в этом лесу было много, недалеко была деревня, а чуть поодаль дорога для магловских машин — огромных приспособлений для передвижения, я не знала, что это такое долгое время и, когда увидела впервые, очень сильно испугалась.       Понадеявшись на неприметность места и на то, что мы достаточно отстали от наемников, которых все-таки отправили за нами семьи, чьих родственников нам пришлось покалечить (и не только). Ночь была тихой, большая луна освещала все закоулки и было светло, как днем. Небольшой костер горел рядом с палаткой, вокруг него сидели мать с отцом. Она что-то тихо рассказывала ему, пока я пыталась заснуть в палатке, было уже холодно — поздняя осень. Незаметно и совершенно бесшумно нас настигли те, кого никто и не ждал. Мама вскрикнула, на её крик выбежала я, не услышав, что отец велел мне остаться в палатке. Когда я выбежала, то увидела маму, лежащую на земле и отца, стоящего перед ней с палочкой, направленной на двух мужчин в масках.       Я закричала, отец обернулся на меня и отвлекся, в него попали заклинанием, один из мужчин направился в мою сторону. Я побежала. Но длинной платье и теплая мантия, надетые на меня, помешали мне. Не пробежав и пару футов я запуталась в полах и упала. На меня направили палочку, и лишь мама, которая кинулась наперерез, спасли меня. Это было режущее проклятие, все вокруг было в крови, мама не могла встать, пытаясь закрыть лицо и руку, из которых текла кровь. Отец не мог подняться, он был под обездвиживающим проклятием. Нам повезло, что друг отца услышал шум и вышел к нам на помощь. Мы остались живы чудом.       — Спасибо, Юсуф, — тихо прошептала мама, когда темнокожий невысокий мужчина перевязывал ей раны и заливал их бадьяном.       — Обращайтесь. И вам стоит придумать план получше, чем бегать от них по странам и лесам.       Отец и мать переглянулись. Это стало ещё одной поворотной точкой, многое изменившей.       Следующей нашей остановкой был приют в самом центре Лондона. Приют Виолетты Терн, ещё одной боевой подруги мамы. Спустя годы мне кажется, что мы просто ездили по людям, которые были обязаны моим родителям, однако, как утверждают многие, это не так. Во время войны с Грин-де-Вальдом очень многим люди помогли Дорея Блэк и Чарльз Поттер. Именно это сделало их уважаемыми людьми.       Виолетта Терн была американкой, которая переехала в Англию после травмы. Она была невысокой коренастой женщиной с массивным подбородком и очень красивыми голубыми глазами. Каждый раз когда она улыбалась, казалось, что глаза становятся ещё светлее, чем обычно. И это было необыкновенно. Мадам Терн носила длинные темные платья, которые наглухо застегивались до самого подбородка, волосы она собирала в высокий пучок, а недалеко от приюта была припаркована старая для того времени магловская машина. О том, что она была стара для того времени, я узнала уже намного позже, начав жить в приюте и общаться с сиротами, которые любили таскать журналы про машины у соседа, державшего недалеко от приюта свою газетную лавку. Он пару раз ловил мальчишек за руку, приводил к мадам Терн, та качала головой, отдавала деньги за журналы, а потом долго читала им поучительные лекции. Как правило, они помогали ненадолго. Как только в старом потрепанном календарике старших детей отметка доходила до обведенного красным карандашом числа, мальчишки тут же выходили на промысел. Именно в эти священные дни, которые отмечались самым редким в приюте карандашом — красным, был привоз новой партии красочных иностранных журналов.       План был прост и суров одновременно. Чтобы у меня не было проблем, мне было нужно родиться другим человеком, однако устроить этого никто не мог, поэтому мне создали другую жизнь. И пока мои родители отправились в подполье по своим делам, в маленькой комнате небольшого здания приюта на третьей авеню Лондона жила, росла и готовилась к учебе в школе чародейства и волшебства Хогвартс — Дорея Уайт. Любой, кто мог бы догадаться о плане, сразу бы понял, кто я, но никто никогда бы не подумал, что меня могли отправить в приют. Мне просто дали мое второе имя. И я стала не Элианор Дорей Поттер, а Дорей Уайт. В документах в графе моего второго имени было настоящее имя, но никто не будет спрашивать полное имя у простой сиротской девчонки.       Этот случай изменил мою жизнь кардинально. Я до сих пор помню разговор с матерью по этому поводу. Помню капли слез, падающие на носки потертых ботинок, помню сложившего на груди руки отца, который разговаривал с мадам Терн. Она что-то кивала, и они то и дело оглядывались на меня, будто ожидая, что я тут же закричу, что не останусь в приюте. Но мне было почти восемь, и я понимала, что другого выхода нет. Детский мозг и взрослое сознание, которым всё ещё было трудно существовать вместе, объединились в одном — в желании спокойной и мирной жизни без побегов и сражений.