Pleasure Beyond Pain

Хёнджин перекатывается на спину, чувствуя боль и усталость, но позволяет Чанбину прижаться к его груди с поцелуями. Он открывает глаза и запускает пальцы в волосы мужчины. — Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя так хорошо, Чанбин, — лжёт, побуждая рассказать немного больше. Чанбину нравится разговаривать, особенно когда Хёнджин осыпает его ласками и похвалами. Какая-то примитивная сущность внутри Хёнджина на самом деле чувствует трепет сочувствия к этому человеку. Тот всегда так жаждет прикосновений, сладкой-сладкой лжи. — Ты же знаешь, что я всегда буду рядом с тобой.… Не так ли? Чанбин устраивается рядом с ним, приподнявшись на локте, чтобы посмотреть на Хёнджина. — Ты уверен, что хочешь быть там, когда это случится? Когда мы… Когда мы их прикончим? — Я же сказал, что хочу, — Хёнджин устало вздыхает. — Они твои друзья, а не мои, — старается скрыть раздражение в голосе. — Я даже помогу тебе, если захочешь. Я и так уже помогал тебе, — напоминает. Для него это не было трудно сделать. Трое парней, прикованных цепями в подвале, почти не сопротивлялись. Хёнджин отделался лишь одним-двумя синяками, но в остальном было проще простого. — Если только ты не хочешь, чтобы я был там, — вопросительно смотрит на Чанбина, надеясь, что выглядит достаточно оскорблённым, чтобы тот почувствовал себя виноватым. — То есть, я знаю, что это личное для тебя и Джисона. Не хочется вам мешать. — Конечно, я буду рад, если ты будешь присутствовать, — говорит Чанбин с глупой улыбкой на лице. — Я просто… — улыбка гаснет. — Просто… — В чём дело? — насторожившись, Хёнджин пододвигается к Чанбину и обнимает его. В ответ только тишина, Хёнджин перекидывает ногу через торс и седлает его. Запечатлевает поцелуй на горле Чанбина — ему не терпится провести по нему ножом — и оставляет ещё несколько поцелуев. — Скажи мне, — настаивает, прежде чем подразнить языком один из сосков. Чанбин тяжело вздыхает, прежде чем заговорить:  — Ты всегда хотел Феликса, — Хёнджин напрягается. — И именно по этой причине согласился быть со мной, — продолжает Чанбин чуть громче шёпота. Хёнджин чувствует, как всё внутри сжимается с каждой секундой. Неужели Чанбин собирается этим вывести его на чистую воду? Разве он не достаточно хороший лжец? — Но теперь всё по-другому, верно? Ты ведь хочешь меня, да? — Конечно, — с лёгкостью врёт Хёнджин, расслабляясь. Конечно, этот идиот просто хочет утешения. — Феликс был просто хорош в сексе, — он даже не трахнул его. — И для меня ничего не значит, — это Чанбин ничего не значит. И вскоре Хёнджин убедится, что он это узнает. Чанбин должен стать кормом для свиней. Это вызывает улыбку на лице. По крайней мере, может быть чем-то полезен. Ферма — единственное место, о котором знают только они двое — должна стать идеальным местом для Хёнджина и Феликса. Он позаботился о том, чтобы они с Чанбином часто бывали на ферме, так что теперь все рабочие знакомы с ним. И когда Хёнджин один приехал на ферму, чтобы проверить воду, никто из рабочих даже ни о чём не спросил. — И я не просто хочу тебя, Чанбин, — заставляет себя сдержанно улыбнуться. — Я… — застенчиво мотает головой, надеясь, что намёка будет достаточно. Доносится удивлённый вздох. И Чанбин притягивает Хёнджина к себе для поцелуя. — Я так рад. Думал, ты не согласишься, — шепчет прямо в губы. — Не согласился бы на что? И Хёнджин слушает в ошеломленном молчании, как Чанбин объясняет, как Феликс отправился к Джисону, намереваясь предать его. — Ему больше нельзя доверять, — говорит Чанбин, нахмурившись. Сердце Хёнджина бешено колотится в груди, паника накатывает. — Что ты собираешься с ним сделать? — Ну, я решил, что он должен просто умереть вместе с остальными. Умереть. Хёнджин утыкается лицом в шею Чанбина, чтобы скрыть свой ужас. Он не ожидал такого препятствия. Но как бы неожиданно это ни было, не позволит осуществить этот план. Хёнджин любит Феликса. Любил и других тоже, но не заходил так далеко ради них, не знал, что способен на это. Смотрел на эти клочки бумаги — запретительные приказы — и поджимал хвост, как блядский трус. Но не в этот раз. Он не собирается убегать. Не откажется от Феликса, даже если тот ещё не может ответить ему взаимностью. Кладёт руку на грудь Чанбина; будет наслаждаться тем днем, когда тихий стук его сердца прекратится. И этот день скоро наступит. Хёнджин может сделать это сейчас, но не должен действовать необдуманно. Всё требует тщательного планирования, потому что нельзя рисковать потерей Феликса.

***

Феликс опускается на колени рядом с бесчувственным телом, вытирая испражнения на полу. Раньше его никогда не пускали в подвал. Но всё изменилось с тех пор, как Чанбин привёл пленников. Нужен кто-то ответственный, чтобы присматривать за ними, — сказал он. Кто-то, кому можно доверять. Феликс улыбается про себя, толкая обмякшее тело Сэуна. Чанбин настаивает на том, чтобы держать их без сознания большую часть времени. Но вряд ли кто-нибудь услышит их крики. Только не в этой пыточной камере, находящейся слишком глубоко под землей. Он цокает языком из-за остатков чёрствого хлеба в тарелке Сэуна. Как неблагодарно. Чанбин щедро кормит их, а они… Презрительно качает головой. — Ликс? Феликс поджимает губы, делая вид, что не слышит Минхо. — Ликс, пожалуйста. Феликс поворачивается, чтобы посмотреть на него, их нового пленника, Минхо. Сэун был здесь, по меньшей мере, две недели, когда привезли Чонина. А потом, Минхо, всего через день после, ещё не пробыл даже двадцать четыре часа. По просьбе Джисона, Минхо остаётся в сознании, чтобы наблюдать за тяжёлым состоянием двух других, чтобы бодрствовать в течение каждого ужасного момента. — Значит, ты больше не кричишь? — Феликс приподнимает бровь. — Я же говорил, что это тебе не поможет. — Ты не должен этого делать. Феликс склоняет голову набок. С этими тремя людьми у него такие чудесные воспоминания. Он разговаривал с ними, смеялся, дружил. Но всё это превратилось в ничто, когда Чанбин привёл их в качестве пленников. Ради него Феликс откажется от любой дружбы. — Ты не притронулся к еде, — хмурится Феликс. — Джисон будет недоволен. В отличие от двух других, Минхо получает особое отношение от Джисона. Вместо чёрствого хлеба Минхо получает полную тарелку дешёвого кошачьего корма, пахнущего смесью гниющих морепродуктов. К его волосам приколоты два мохнатых чёрных уха. И он раздет догола, а в заднице пробка в виде хвоста. — Ликс… Его прерывает звук открывающейся двери, и Феликс бросает на него раздраженный взгляд. — Тебе стоило поесть, — он продолжает уборку, надеясь поскорее закончить, чтобы не быть свидетелем того, что должно произойти. Джисон бодро входит в комнату. Он остаётся в доме с тех пор, как Минхо привезли прошлой ночью. Приветствует Феликса, погладив его по голове, и приседает на корточки. Феликс наблюдает краем глаза. Минхо покорно склоняет голову. Слишком поздно. Джисон оглаживает его изувеченное лицо, переводя взгляд с недоеденной еды на Минхо. — Непослушный котёнок, — цокает языком и дует губы. — Я же говорил, что всё должно быть съедено, не так ли? А это что такое? Ты даже не притронулся. Минхо, кажется, осознаёт всю серьезность ситуации и начинает бормотать извинения, на которые Джисон хватает его за волосы и опускает лицо в миску. — Ешь, — рычит он. Феликс отводит глаза. Так или иначе, звуки кряхтенья и тошноты, когда Минхо заглатывает еду, вызывают больше отвращения, чем фекалии и моча, которые убирает. Лязг цепей, прикреплённых к наручникам, эхом разносится по комнате, к счастью, заглушая остальные отвратительные звуки, которые он издаёт. И всё же Феликс торопится, и, когда вытирает всё, что было заметно грязным, обводит взглядом комнату и решает, что достаточно чисто. Не хочется оставаться до конца того, что планирует Джисон. Но он удивляется, когда Джисон зовёт его. — Феликс, — говорит Джисон, отпуская Минхо и поднимаясь на ноги. — Давай немного поговорим наверху, пока Чанбин занят. Феликс кивает.

***

Джисон смотрит на Феликса, чувствуя к нему жалость. Он хорошо служит Чанбину, несмотря на недостатки. Минхо не мог быть таким же. — Давай присядем, — усаживает Феликса на диван и обнимает за плечи. — У нас не было возможности всё обсудить. Я имею в виду, после твоего визита, — Феликс с любопытством смотрит на него и кивает. — Полагаю, теперь ты понимаешь, что твой план, с которым ты просил помочь тебе, не сработает. Ты же понимаешь, не так ли? — Знаю, что не сработает, — Феликс мрачно опускает взгляд на свои руки. — У Чанбина свои планы, и я не могу вмешиваться в них. Честно говоря, всё, что хотел, это избавиться от Хёнджина. Думал, что помогу тебе с Минхо в обмен на твою помощь, но он уже там — внизу. — Но я всё равно могу тебе помочь, — улыбается Джисон. — Мы ведь друзья, да? — Феликс кивает, во взгляде проскальзывает надежда. Такой доверчивый. — Расскажи мне, что ты задумал, Ликси. Феликс вздыхает и рассказывает, как хотел сфотографировать Чанбина в подвале, хотел, чтобы Джисон помог ему с этим. И собирался отдать фотографии Чану. — Зачем? — Джисон поднимает брови, ощетинившись при упоминании Чана. — Зачем впутывать в это дело Чана? — Потому что он хотел, чтобы Чанбин перестал убивать. Отчаянно хотел, чтобы остановился, — бормочет Феликс, как капризный ребёнок. — Будь у него фотографии, он бы использовал их как шантаж. — А зачем Хёнджину уходить после этого? — Потому что, если Чанбин перестанет убивать, у Хёнджина не будет причин оставаться, — жмёт плечами Феликс. — Он здесь только для того, чтобы быть частью этого. Джисон пытается скрыть своё удовольствие. Феликс собирается расстаться с жизнью из-за небольшой ревности. — А если Чан отдаст фотографии полиции? Что же тогда? Феликс одаряет его улыбкой. — Тот лейтенант, которому Чан платит за чистоту досье Чанбина… Я оставил фотографии его встречи с Чаном у Чонина и надеялся, что он поступит правильно и сдаст их. Не могу сделать это сам. Я… — Хочешь, чтобы твои руки были чисты, — кивает Джисон, удивлённый отчаянным желанием Феликса остаться в хороших отношениях. — И я уверен, что лейтенант не захочет, чтобы остальная часть полицейского департамента узнала, что он помогает серийному убийце. Он был бы слишком напуган, чтобы позволить Чану сдать Чанбина. Он бы… позаботился о Чане. —  прикусывает губу, внезапно став неуверенным. — Разве нет? Таков грандиозный план Феликса? Джисон недоверчиво смотрит на него. Неужели Чанбин действительно переживает из-за этого? Глупый, чертовски детский план, основанный только на надежде, и Джисону приходится удержаться от смеха. Подумать только, Феликс казался таким решительным, когда просил помощи. Всё это только доказывает, насколько раздражающе наивен Феликс. Чанбину действительно повезло с ним. Если бы только Минхо был таким глупым и послушным! Он сохранит всю информацию, которую узнал; расскажет Чанбину позже, и они вместе посмеются над этим. — Знаешь что, — говорит Джисон, — я избавлюсь от Хёнджина для тебя сразу после того, как мы закончим со всеми остальными, хорошо? Это ложь, но, по крайней мере, Феликс может оставаться спокойным, пока Чанбин не покончит с ним. И конечно же, доверчивый Феликс радостно кивает. Правда заключается в том, что он выполнил своё предназначение, и его, как сломанную игрушку, выкинут в мусорное ведро. Минхо тоже, только он ещё не сломленный… пока.

***

Минхо снял номер в дешёвом мотеле на несколько дней, пока не подыщет себе другое жилье. Понимание, что Чан такой же мерзкий, как Чанбин и Джисон, шок для него. Он больше не хотел жить с ним. Не мог. Хёнджин, должно быть, преследовал его, потому что на следующий день Минхо проснулся и увидел человека, стоящего над ним. Голова всё ещё болит в том месте, куда Хёнджин ударил прикроватной лампой. А потом он очнулся в… подвале? Так ли это? Чанбин сказал, что это под землей, и назвал подвалом, но помещение, кажется, простирается дальше, намного больше, чем любой подвал, о котором Минхо когда-либо слышал. Все трое — Сэун, Чонин и Минхо — прикованы цепями в какой-то боковой комнате. Через открытую дверь Минхо видит железный стол. Сначала он предполагал, что стены и бетонные полы покрыты коркой грязи и ржавчины, но от Феликса узнал, что коричневые пятна на самом деле десятилетние засохшие брызги крови. Минхо содрогнулся при мысли о том, что тут происходит, что делал Чанбин и с кем. Но Чанбин волнует его меньше всего. Всё ещё неизвестно точно, почему их держат тут, но это даёт Джисону полную свободу жить своими садистскими фантазиями. Джисон… Свершённое с Минхо в последние двадцать четыре часа, то, на что Минхо не считал его способным. Он никогда раньше так не обращался с Минхо. До слуха доносится эхо хлопнувшей двери, и страх начинает терзать его. Надеется, что это всего лишь Феликс. Широко раскрытыми от ужаса глазами смотрит на синюю пластиковую тарелку, которую вылизал дочиста, и пододвигается так, чтобы скрыть рвоту. Он не знает, как отреагирует на это Джисон. Прислушивается, как собака, приученная слышать незваного гостя и сразу распознавать шаги. Удивительно, что двадцать четыре часа, проведённые в этой адской дыре, сделали с его чувствами. Минхо позволяет себе вздохнуть с облегчением при виде Феликса, но съёживается, когда Джисон входит следом за ним. Взгляд останавливается на пустой тарелке, и уголок его губ приподнимается. — Какой хороший котёнок, — воркует он, присев на корточки и запустив пальцы в грязные волосы Минхо. — Ты заслуживаешь награды, верно? Послушай, детка, я даже попросил Феликса помочь. Минхо медленно мотает головой, готовый умолять, хотя и не знает, что Джисон приготовил для него. Блять, он не хочет этого знать. Но никто не послушает. Феликс начинает снимать оковы, удерживающие прикованным к стене. — Мы просто прогуляемся, — улыбается Джисон. — Немного украсим тебя. Чтобы ты выглядел таким красивеньким. Грудь Минхо сжимается, слишком хорошо понимая, что больше не прикован цепями. А что, если сбежать? Если бежать очень быстро… Но он даже не знает, куда направляться. Просто наткнётся на запертую дверь, и что дальше? Тогда Джисон накажет его. Минхо не может так рисковать. Отбрасывает все мысли о побеге и плетётся за ними двумя. Он прав, понимает, когда переступает порог и входит в большую комнату — подвал тянется дальше, очертания нескольких других дверных проемов окутаны темнотой. Было бы холодно, не будь в дальнем конце встроенного в стену камина. И… Ох. Минхо замечает стол, сразу же обращая внимание на прикреплённые к нему ремни. Его голос уже охрип от бесполезных криков. Единственные, кто слышит крики, это товарищи по несчастью и те, кто взял их в плен. Снова возвращаются мысли не сбежать ли, но даже не видно, где выход. Джисон стучит по столу, показывая, что Минхо должен взобраться на него. В этот момент он не осмеливается задать ему ни одного вопроса. Хотя и дрожит на каждом шагу, повинуется, ложась на спину, пока сковывают запястья и лодыжки, удерживая его на месте. Тихий голосок в голове подсказывают ему, что он умрёт, но ещё более тихий, более покорный говорит, что это будет намного хуже, чем смерть. — Тебе понравится, — наклоняется и шепчет на ухо Джисон. Минхо хочется отпрянуть, отшатнуться от него. Шёпот кажется слишком тихим по сравнению с тем, что он делал с Минхо, когда тот впервые проснулся в подвале — добивающей стала пробка… Но Минхо по-прежнему не выносит его, даже притворяться больше не может. Сосредотачивает свой взгляд на пламени, мерцающем в камине, следя за движением в попытке загипнотизировать себя, помочь разуму убежать, так далеко от этого момента, что даже забудет, что это происходит. Но вид на камин перегораживает затянутая в перчатку рука Феликса, потянувшаяся за железным прутом, раскаляющимся докрасна. Минхо хмурит брови, паника нарастает, когда Феликс подходит к нему. Он мотает головой, желая запротестовать, молить о пощаде, но изо рта вырываются только судорожные вздохи. Мечется ещё до того, как прут касается кожи. То, что следует за первым ужасающим ожогом на груди, Минхо помнит лишь мельком. Он теряет сознание и приходит в себя несколько раз, иногда воя от боли, иногда тихо содрогаясь в конвульсиях. Каждый раз, когда открывает глаза, Джисон смотрит на него сверху вниз с улыбкой на лице. Минхо не помнит, как его сняли со стола. Не помнит и того, как его бросили обратно в ту комнату и снова заковали в цепи. Но когда просыпается через несколько часов, ему кажется, что рот наполнен чем-то скользким. Он с трудом приподнимается и кашляет. Смотрит, встревоженный смесью слюны и крови, которую сплюнул на землю. Пытается сглотнуть, но это слишком больно. Двигать языком невыносимо. И это потому, что… ох. Вдруг чувствует слабость, осознав, что прикусил себе язык. — Минхо? Поднимает взгляд и с удивлением замечает, что Чонин пришёл в себя и смотрит на него со смесью отвращения, жалости и страха. — Я… — ах да, не может говорить. Это не стоит такой боли. Боль. Почему так много? И тут он вспоминает. — Что они с тобой сделали? — спрашивает Чонин испуганным шёпотом, широко раскрыв глаза. Минхо опускает голову, впервые взглянув на покрытую волдырями кожу на своём торсе. Слово выжжено вертикально, начинаясь с середины груди. Ш-Л-Ю-Х-А. Буквы кривые. На самом деле, даже едва разборчиво. В конце концов, в их распоряжении была только кочерга. Минхо тихо смеётся. Его только что заклеймили, и он критикует их усилия. Видимо сходит, блять, с ума, не так ли? Снова смеётся, надеясь, что заглушит боль. Но этого не происходит.