Терновый венок и венок из виноградной лозы

— Капитан Сергей Воробьев, — представился высокий мужчина, закрывая за Андреем решетку. Приемное отделение осталось позади, а перед глазами Андрея развернулся длинный коридор с массой одинаковых дверей. Без лишних слов капитан широким шагом проследовал по коридору, и Андрею ничего не оставалось, как поспешно идти за ним. Наконец, они вошли в маленькую комнату с небесно-голубыми крашенными стенами, полицейский пропустил Андрея вперед и захлопнул за ними дверь. В комнате были стол, два стула, окно и плакат и пара фотографий. — Ну что, молодой человек, — сказал мужчина строго, с размаху хлопнув тоненькой папочкой с делом Андрея по столу, — по какой статье оформляться будем? Сопротивление при задержании? Или применение насилия в отношении представителя власти? Андрей выпучил глаза и в растерянности оглянулся по сторонам. Голые стены сохраняли молчание, как и строгий капитан, сложивший руки на груди. — Я не понимаю… — начал Андрей. Он был слишком растерян, чтобы разозлиться или расстроиться от таких заявлений, однако непроизвольно взглянул на дверь. Прежде, чем Андрей продолжил, капитан Воробьев перебил его: — А тут и понимать нечего — штраф или арест до 15 суток. Говори фамилии своих подельников и договоримся на неделю. — Что? — снова заторможенно проговорил Андрей. — Что-что? Статья 318 УК РФ, — воскликнул капитан, и Андрею показалось, что еще немного, и мужчина даст ему пощечину за незнание уголовного кодекса. Однако, вместо этого, хмурые брови полицейского расправились, и он рассмеялся, — Да ладно, расслабься, шучу я. Смешно? Андрей улыбнулся, хотя внутри него всё сжалось. — Не очень, — честно ответил он. Но капитан, кажется, его уже не слушал — он уселся за небольшой стол из ДСП, где лежала куча подшитых дел, громоздился монитор компьютера и клавиатура, внимательно читая рукопись Андрея. Спустя минуту мужчина поднял глаза на парня, и сказал: -Присаживайся, Андрей… Николаевич. Ты вообще где учишься? Андрей сел на стул на тонких металлических ножках, и тот издал жалкий скрип. — В МГУ, — ответил парень, чувствуя, как в горле пересохло. Конечно, капитан со странным чувством юмора едва ли мог навредить Андрею, подобно Герману, но и в безопасности он себя не ощущал. — А в МГУ вас что, писать не учат? Потому что читать я точно умею, а вот прочитал твоё заявление — и ничего не понял, — заключил капитан Воробьев, внимательно заглядывая в светлые глаза Андрея. На этот пассаж Андрей ничего не ответил. Воробьев вздохнул, как учитель географии, услышавший на вопрос «Сколько на Земле материков?» уверенный ответ «пять». Андрей не удивился бы, если бы Воробьев достал из ящика красную ручки и поставил под его заявлением жирную двойку. Капитан еще раз пробежался взглядом по заявлению. — Ладно. Нахимовский проспект… А чего сюда подал? — Я здесь живу, — коротко ответил Андрей. Мандраж от шуток полицейского прошел, однако боль в горле и чувство пустоты в солнечном сплетении никуда не делись. Воробьев поднял на Андрея свои внимательные глаза и смерил его взглядом. — В коттеджах, что ли? — спросил он. — Да, — Андрей кивнул. Капитан еще где-то полминуты внимательно смотрел на Андрея. По лицу полицейского было невозможно понять, какие выводы он сделал. То, что Андрей из богатой семьи? То, что он молодой и глупый? Или то, что наивный, избалованный и слабый? Андрей тоже попытался заглянуть в лицо капитану, однако не смог увидеть больше, чем раньше — худой и высокий, явно не глупый, и явно не богатый, судя по видавшему виды свитеру. Однако, в промелькнувшему в глазах капитана смиренному недовольству, Андрею стало понятно, что тот готов перейти от шуток к делу. — Ладно, — произнес капитан Воробьев уже без ухмылки и довольно настойчиво постучал по клавиатуре. Монитор зажегся, обнаружив на заставке двуглавого орла, — Этот человек — имя у него есть? Вы откуда знакомы? Андрей заерзал на стуле, отчего тот снова заскрипел, а капитан окинул его прищуром. — Я рисую… — начал Андрей, однако закашлялся. Воробьев снова посмотрел всё тем же нечитаемым взглядом, а затем начал стучать по клавишам. Печатал он медленно, и у Андрея было время воскресить в памяти сочиненную в голове историю о знакомстве с Германом, — Я продавал ему картины несколько месяцев назад. Но в последний раз я продал одну картину другому покупателю, и он рассердился и начал угрожать. Воробьев, аккуратно и неспешно печатав до этого, прекратил, поднял голову и улыбнулся. — Да ну? И что за картины такие, Ван Гог, что ли? — Нет… — замотал головой Андрей, — Скорее Кандинский, — тихо добавил он. Воробьев вздохнул и посмотрел в окно, в котором весело махали зелеными листочками кусты. По его виду было понятно, что ему платят недостаточно для того, чтобы он еще разбирался в художниках. Капитану явно хотелось домой или на рыбалку. — Ладно, давай это всё оформим в документик, чтоб ничего не потерялось, — сказал он и снова начал печатать. Он задал еще несколько вопросов общего характера о том вечере, внешности Германа, а также записал на отдельном листочке номер его телефона. — Так, сейчас прочитаешь, подпишешь и гуляй пока. Телефон только свой оставь, — капитан щелкнул мышкой и в ожидании уставился на массивный принтер на подоконнике. Принтер запыхтел, затрещал, вращая шестеренками, а затем заглох и громко пискнул. — Ах ты, шайтан-машина! — сквозь зубы прошипел Воробьев, — Что тебе не так опять? — Может, бумага закончилась? — предположил Андрей. Не было ничего более человечного, чем борьба с принтером, и они с полицейским будто на секунду в ней объединились. Мужчина выдвинул поддон принтера, где бумаги и вправду не было. — Сиди здесь, сейчас у начальства возьму и вернусь, — сообщил капитан и вышел. Андрей остался в комнатке. По размеру она была чуть больше ванной комнаты, поэтому отсутствие на стенах каких-либо массивных плакатов, было объяснимо — отнимать от объема комнаты еще хотя бы несколько сантиметров было бы не гуманно. Только у двери на стене висела какая-то листовка про борьбу с терроризмом, а под ней располагались одна грамота с благодарностью капитану Воробьеву от районной администрации и две фотографии 10 на 15 см. Одна была парадная, где все сотрудники отделения выстроились в ряд. Лица их были неотличимы — больше 20 мужчин и женщин в форме одного цвета, вытянувшиеся по стойке «смирно». На фотографии справа было пять мужчин, тоже в форме, они улыбались в камеру на фоне какой-то растяжки с символом МВД. По центру стоял Воробьев. В форме и с фуражкой он выглядел в разы моложе и симпатичнее и был похож на советского дядю Степу. Еще двое мужчин примерно того же возраста стояли слева от капитана, а справа приобнялись за плечи двое полицейских помоложе. Крупный молодой человек с залихватской улыбкой снял фуражку, расстегнул верхние пуговицы формы и явно говорил какую-то шутку фотографу. Стоящий рядом с ним молодой человек смеялся и поправлял свою фуражку. Андрей мысленно отметил, что крайний молодой полицейский очень симпатичный и похож на… Сердце Андрея пропустило удар, и он почти прильнул лицом к фотокарточке на стене. Не может быть. Андрей провел пальцем по лицу на фотографии. Моложе, румянее, веселее, но всё же это совершенно точно был Максим. Не открывая взгляда от фотографии, Андрей плюхнулся обратно на стул, чувствуя, что ноги у него стали ватные. Вполне возможно, Андрей переволновался и немного помутился рассудком, и ему нужно не в полицию, а в психушку. Прежде, чем Андрей успел прийти в себя, в кабинет вернулся Воробьев с огромной упаковкой бумаги. Парень в очередной раз за последние пару часов напряженно выдохнул и заговорил: — А это ваши друзья? — спросил он. Воробьев захлопнул поддон с бумагой и с удивлением поднял брови, — Вон там, на фотографии. — А что? — спросил капитан, выдержав паузу. Андрей нервно захихикал. — Просто молодые такие, веселые. Думаю, раз веселые — значит точно друзья. Воробьев посмотрел на фото, отвернулся, снова щелкнул мышкой и принтер заворчал. — Это мои коллеги, — сухо ответил он. — А вот этого вашего коллегу я видел, мне кажется, — Андрей не сдавал обороты, понимая, что либо сошел с ума, либо его ситуация еще хуже, чем он думал. Он встал и аккуратно коснулся пальцев лица Макса, — Его звали, кажется, Макс… Максим? Принтер выплюнул заполненную текстом бумагу. Капитан вынул её и только после прочтения поднял глаза на Андрея. — Не Макс, а Марк. Баскаков. И он мне больше не коллега, — отрезал Воробьев, и лицо его на секунду будто потемнело. Однако, почти сразу он продолжил уже знакомым Андрею тоном, — Тебе может фотографии всех оперов принести? Может кого-то еще узнаешь? Сможем в бинго сыграть. Он говорил что-то еще, но Андрей его не слышал. Марк. Баскаков. Больше не коллега. Что это всё значит? Почему бывший полицейский оказался у него на арендованной квартире? Как он узнал? Связано ли это с Германом? Андрей чувствовал, как кровь в висках начала пульсировать с каждой секундой всё сильнее. Шум начал заполнять ушные раковины, и комната начала уходить из-под ног. Андрей чувствовал, что еще немного, и в глазах потемнеет, и этот шум накроет его, как волна. — ВОРОБЬЕВ! Крик из коридора, докатившийся до комнатки, вернул Андрея в сознание. — Черт, — прошипел капитан и быстро сунул вскрытую упаковку с бумагой в ящик. Андрей непонимающе хлопал глазами. Дверь в кабинет распахнулась. — Воробьев, ты эту бумагу что, жрешь, что ли?! — с недовольством сообщил чей-то низкий голос. Вслед за голосом в комнате появился полицейский в форме с большим количеством звездочек на погонах, вероятно в звании полковника. Андрей уставился в пол, делая вид, что его тут нет. — Дмитрий Сергеич, — так же недовольно парировал Воробьев, — Вы ей все равно не пользуетесь, а мне уже неделю не могут привезти новую. — Инстинкта самосохранения у тебя нет, Воробьев, у начальства воровать. В следующий раз воруй у других следаков, — ответил майор уже спокойно, и Андрей подумал, что голос его, внезапно, показался знакомым. Андрей взглянул на лицо майора и тяжело вздохнул. Конечно, их сосед через дом наискосок, дядя Дима, он же Дмитрий Сергеевич Клюев, работает в полиции — это он знал. Они регулярно виделись пару раз в неделю на улице или если нужно было одолжить какой-то инструмент. Мать всегда говорила, что на таких, как Клюев держится наша полиция. Хорошо это или плохо, Андрей так и не понял. А вот то, что дядя Дима работает именно в этом отделении — Андрей не знал, хоть это и было логично. Впрочем, если бы сейчас следом за дядей Димой вошла бабушка Андрея и сообщила, что она тут работает опером, Андрей бы не удивился. — Так, — сказал Дмитрий Сергеевич строго, наконец, переключившись с пропажи бумаги на сидящего на стуле парня, — А ты что здесь делаешь? Как ни странно, в голосе дяди Димы звучала скорее озабоченность и напряженность, чем недовольство. От этого Андрею стало дико стыдно, и он никак не мог подобрать ответ. — Молодому человеку угрожают, — сообщил Воробьев, не без интереса наблюдая за встречей, — Вы знакомы? — Соседи, — отозвался Клюев, и вновь обратился к Андрею, — Кто? И почему? Мама знает? — Ценитель изобразительного искусства, не договорились о цене, — снова ответил капитан вместо Андрея. Андрей чувствовал, что покраснел, как помидор. — Мама сейчас занята, не надо её беспокоить. Это ерунда, правда, — наконец, сказал парень. Дядя Дима почесал усы, явно крепко призадумавшись. Он посмотрел на Андрея, на Воробьева, затем почему-то на стену с фотографиями и спустя минуту сказал: — Ладно. Заявление оставь, на неделе к тебе зайду. Сереж, проводи его, а потом ко мне. Дмитрий Сергеевич строго посмотрел на капитана. — С бумагой. *** Андрей рухнул в кресло своей машины. В голове было пусто, ни одна мысль не могла сформироваться, и только различные лица мелькали перед его глазами. Андрей чувствовал, как у него в туловище зияла дыра, разъедающая его тело изнутри. Было уже семь часов вечера, и нужно было ехать домой — туда Герман точно не заявится. А если напишет — Андрей вышлет ему фотографию талончика о подаче заявления. Андрей завел мотор и поехал в сторону дома, однако чувство пустоты никуда не исчезало, а, напротив, казалось, поглощало его всё сильнее. Он бездумно свернул вместо нужного поворота в другую сторону, к ближайшему МакАвто. Всё так же с пустой головой, он набрал себе еды и быстро, будто на скорость, напихал это всё себе в рот прямо на парковке. Он чувствовал теплую мягкость еды и её яркий вкус, и все переживания отходили на второй план. Когда желудок начало тянуть от съеденного, Андрей, наконец, почувствовал, как пустота сменилась дискомфортом, хоть и неприятным, но привычным. «Герман был бы в восторге» — подумал Андрей и со злостью вышвырнул остатки еды в окно.