Сыворотка правды

— Серьёзно? Из всех вариантов ты выбрала этот? — Лия даже смотрит как-то разочарованно. Мол да ладно, ты могла придумать что-то и получше. — Они меня раздражают, ясно? — Зои невинно вертит в руках флакончик, словно ничего такого в этом нет, а она – вершитель справедливости, который пришел наконец восстановить баланс, — мне плевать, что у них будет потом. Мне просто надоело видеть их слащавые физиономии в коридорах, а со своими проблемами как-то сами разберутся. «Только как-то у них, до тебя, не было проблем особо» – Лия подмечает это молча, у себя в голове, но в реальности только тяжело выдыхает. — Нууу... хорошо, — нехотя соглашается, — но где гарантия, что они оттого не станут ещё слащавее? — Не бывает идеальных людей, Лия. Все мы чуть-чуть с гнильцой, — девушка загадочно улыбается, — а если это и правда им не помешает... что ж. Теория заговора Генри о том, что Люк – эн-пи,-си, а мы все живем в симуляции – подтвердится. Какой вариант кажется тебе реалистичнее? Лия поджимает губы, окидывая недоверчивым взглядом бесцветную жидкость. — Справедливо. Конечно же, Зои лезть туда не стала. Стала лезть Мария. Ну конечно. Кого же посвящают в их планы последним? Точно не Марию. Она небрежно выливает весь флакон в чай, и никто не обращает на неё особого внимания. Что ж, ей только на руку. Она ретируется, пока Зендер лишь окидывает его уходящую спину недоверчивым взглядом, не успев заметить, что изменилось. Впрочем, от этих размышлений его отвлекает подошедший Люк, и сердце Уикхема тает, сразу же забывая обо всём. Ну точно хвостик. Как бы по его милой морде кулаком не заехать от большой любви. С самыми лучшими и полными нежности пожеланиями, конечно. Потому Уикхем спокойно выпивает чай, ослабив бдительность. А вот с Люком дела обстояли интереснее. Подсыпать или подлить ему те самые злосчастные «пару капель» было просто некуда. Это повезло, что Уикхем любитель травяного чая. А вот Люк в школе почти не ел, не пил, да и в общем-то с чем-то съедобным замечен не был. — Хэй! — Генри непринужденно заваливается к рыжему, упираясь локтем в шкафчик неподалеку от Петерсона, что едва-ли успел открыть собственный, — че как дела? Зои, наблюдавшая издалека, уже готова была прибить того, кто предложил эту тупую идею. Особенно за её идиотское исполнение. — Эм, — Люк растерянно сводит брови, но всё равно вежливо улыбается, — я могу чем-то помочь? Вот почему людей, как нпс в играх, просто тупо взять и ограбить нельзя? Да и человек ли он вообще... Люк заметно напрягается от подозрительного, сощуренного взгляда, когда Генри напрочь улетает из реальности, просто тупо пялясь на бедного парня. — Я тут решил стать веганом, — Генри резко вылетает из мыслей, гордо двигая бровями, будто хвастаясь этим фактом. А что? Верх этики! — Это круто, — Люк улыбается всё так же вежливо, доставая из шкафчика нужные книги, но менее напряженным выглядеть не стал, — поздравляю. — Можешь посоветовать что-нибудь? Ну там, овощи, клещатка, все дела... откуда белок получать, например? Ну, если не из мяса там, — Генри прерывается на долю мгновений, — бедные коровки... и курочки... я так цеплят люблю. Хочу завести себе в будущем маленького цепленка. Ох, как мне их жалко! Так что? — В интернете много полезных сайтов, — Люк выглядит ещё больше растерянным, и Генри по прожигающему спину взгляду понимает, что он такими темпами добьётся ровным счетом ничего, — прошу прощения, мне надо идти... Люк уже сворачивает, чтобы аккуратно обойти парня: но тот резко хватает его за ладонь, из-за чего тетрадка выскальзывает – зато Генри с особым энтузиазмом жмет ему руку, крепко обхватывая ладонь двумя руками: — Спасибо! Поверх жизни обязан! Да ты норм чувак! — Генри убирает руки с еле ощутимой неприязнью, которая проходит сквозь слой озадаченности почти незаметно, — покеда, чмоки! Генри посылает ему воздушный поцелуйчик, не касаясь своей ладони, убегая так, будто его в жопу пчела ужалила. Люк только озадаченно хмурит брови, хлопая глазами, чувствуя, что пожатая рука осталась в чем-то мокром. Надо помыть руки... Зеленоволосый, кстати, бежал в ванную с той же целью. Какую же мерзость его заставили намазать на руки, еб твою мать! Главное, что Зои своим выполненным планом осталась довольна.

***

Если кто спросит – Зендер был самым честным человеком на свете. Порой даже чересчур. Порой слишком грубо. Потому что Зендер либо молчал, либо говорил правду. Но всё же какое-то понятие границ у него было. И он очень много фильтровал. Не врал, фильтровал. Говорил правду, приправленную нежными, взбитыми сливками, чтобы горечь была не такой болючей. Не всегда, но он старался. Уикхем тяжело поднимает веки, чувствуя, как в очередной раз хочется завыть от усталости. Потому что оторваться от сладкого одиночества ночью так жутко тяжело, а вставать на утро после едва-ли не бессонной ночи – ещё хуже. Он поднимает телефон, заглядывая в мессенджер, видя там сообщение от знакомого контакта. И сразу чуть легче становится на душе, что появившийся в жизни новый ритуал выполнен, а, значит, никто не умер и жизнь продолжает играть красками. Не смотря на то, что умереть хотелось Уикхему, а краски удовольствие не из дешевых. Он поднимается с постели нехотя, будто прикованный к ней кандылями. Натягивает на тело футболку, которую стянул посреди ночи, ибо было слишком жарко, и уходит в направлении ванной, зевая и пытаясь протереть глаза. Потом происходит ещё один ритуал: помыться, умыться, почистить зубы, и остальные по мелочи. Например, замазать прыщи, чтобы не пугать кого с утра пораньше. И себя в том числе. Он спускается на кухню, ставя чайник, чтобы заварить себя чаю. Черт, забыл Люку ответить... Зендер достает телефон из кармана халата, заходя в их чат, не думая печатая сообщение. «мне так хреново спалось,» — ну ничего себе откровение. Уикхем слегка хмурится, теряясь, стирая буквы и печатая по новой, — «не ответил сразу, ибо мыл,» — а такие откровения Люку вообще нет надобности. Почему нужные слова в голову не лезут?.. всего-лишь пожелать доброго утра в ответ на глупую, милую картинку с котиком, — «ты такой тошнотворно милый». Зендер откладывает телефон в сторону, так и не отправив сообщение. Обойдется без доброго утра. Люк уже какое-то время сверлит взглядом телефон, поедая свой завтрак, будто ожидая, что ещё чуть-чуть и он завибрирует, уведомляя о новом сообщении. Но пока тишина. Парень смотрит на циферблат часов. Зендер уже должен был бы проснуться в это время... Он поднимает смартфон, заглядывая в чат, видя, что его сообщение прочитали, но так ничего и не ответили. Может, у Зендера не задалось утро? Хмм.. как бы поднять ему настроение? Хотя, честно говоря, Уикхем особо в таком и не нуждался, зачастую. У Уикхема в общем-то, такое понятие, как «настроение» – было очень хрупкое, вне зависимости от того, ярость это или радость. Он вспыхивал и погасал так же внезапно, как загорался. И Люка веяло от мысли, что собственной, искренней улыбки достаточно, чтобы Зендер сразу посмотрел на него тем самым взглядом, полным любви и нежности, от которого Люк и сам сходил с ума. И Петерсон предпочитал подыгрывать, что это совсем незаметно, чтобы Уикхем глянул на него украдкой снова. Как же ему это дурманило голову. Он, всё же, решает отложить телефон в сторонку, скинув всё на то, что Зендер, может, просто забыл вовсе, а поздороваться они могут и в школе. А то его кофе уже давным давно успел остыть. Люк выискивает его взглядом, уже стоя у ворот школы, ожидая увидеть Зендера хотя бы неподалеку. Зендера он не замечает, зато замечает Шона, подходящего к школе, мирно напевающего мелодию себе под нос. Петерсон просто молча махает ему рукой – и тогда парень снимает наушники, подходя к рыжему. Они вместе заходят в школу, а потом Люку и Зендер замечается сам собой. Будто при самом входе взгляд был нацелен на знакомую, фиолетовую макушку, а от предвкушения ощутить аромат чужого одеколона в животе завязывался узел. — Привет, — Люк наклоняется ближе к его плечу, становясь слегка позади, складывая руки за спиной. А Зендер вздрагивает от неожиданности, уже готовясь покрыть кого-то трехэтажным матом – и смягчаясь во взгляде, видя Петерсона, — доброе утро. И пусть Зендер всё равно слегка хмурит брови, недовольный тем, что его напугали, смазанного поцелуя в щеку достаточно, чтобы сердце застучало быстрее и пианист напрочь забыл обо всём. — Доброе, — парень закатывает глаза, держась за свое задетое эго до самого конца. — Ты так вкусно пахнешь... Уикхем удивленно вскидывает брови, чувствуя, как рдеют щеки, поворачиваясь к Люку лицом. А Люк и сам выглядит не менее ошарашенным. Потому что вырвавшиеся наружу мысли ему, как-то, особого удовольствия не приносили. Потому что это было Люка, его личное. А теперь он чувствует себя голым и, почему-то, неправильным. — Может, сходим в кафетерий перед уроками? — Люк старается замять, перевести тему, но почему-то кажется, что делает только хуже. Потому что это «сходим» звучит жутко интимно. Оно, бляха, не должно было так звучать! — Да, конечно, — Зендер говорит в полголоса, поджимая губы и опуская взгляд. Что это сейчас было?.. Он не чувствовал себя так неловко с самого момента, как осознал, что влюблен. Зато Люк, кажется, умело игнорировал ту мимолетную заминку – и благодаря этому Зендера немного отпускало, и ситуация забылась как-то сама. Пусть и запах собственного одеколона теперь отзывался по телу приятным табуном мурашек. Люк не ел, только сидел рядом и что-то рассказывал, пока Зендер уплетал булочку с картошкой, купленную в буфете, запивая её чаем. — Она красивая, — Зендер почти что давится, замечея, как Люк смотрит куда-то в сторону. Он следит за его взглядом, замечая стоящую неподалеку Дейзи. — Извини? — Она красивая, — Люк повторяет, хотя глаза нервно мечутся по залу, — хотел бы я иметь профиль, как у неё... Вот эта новость. — И как мне на это реагировать прикажешь? — Зендер, почему-то, даже не успевает профильтровать свою льющуюся правду – или легкую обиду, — ну иди подкати к ней, че сказать. Рад за тебя. Смотри слюнями не подавись. И почему-то Зендер продолжает гнуть появляющиеся в голове, полные обиды фразы, вместо того, чтобы остановиться на первой. — Я не имел в виду это в романтическом подтексте, — а, то-есть Петерсон ещё и смеет думать о таком? — просто считаю её милой... разве ты не считаешь... например, Шона привлекательным? — Ага, только у меня парень есть, — Зендер с каждым словом выглядит всё хмурее, а взгляд его тяжелее, — и я не скачу взглядами по каждому встречному, как девушка по вызову. Зендер в тотчас прикусывает язык. А от удивленного выражения лица становится ещё больнее. — Ясно, — и Зендер проклинает себя на то, что знает Люка так хорошо, что видит его натянутое спокойствие. Натянутое желание оставить всё на мирной ноте и не встревать в конфликт. Он замолкает, больше ничего не рассказывая. Хоть сейчас воздух ножом режь. Но Зендер отказывается признавать, что слегка переборщил. Нехер заглядываться на каждого встречного, ещё и потом в открытую слюни пускать. И Зендер искренне верит, что прав. А сердце щимит из-за маленького, но болезненного предательства со стороны Люка, а не из-за того, что он готов целый мир на колени поставить, лишь бы Люк снова улыбнулся и своей улыбкой успокоил его. Он молча откусывает булочку, складывая руки на груди.

***

Люк не понимает, что на него нашло. Он знает, что для Зендера это щепитильная тема. Знает и всегда относился к этому бережно. А почему он внезапно ляпнул это сейчас – понятия не имеет. Но ещё больше он не понимает, чем заслужил это маленькое, но болезненное замечание с чужой стороны. Он просто хочет считать людей красивыми. Видеть во всех что-то прекрасное. Абсолютно платонически. Что уж там говорить, Люк и правда находил каждого красивым. Но только Зендер, среди всех, всё равно был единственным, кто заставлял его сердце желать близости и интимности. Такой детской, наивной, когда интимность – это целоваться, оставив никому неинтересный фильм на фоне, и обнимать друг друга жутко нежно и бережно. И снова его бабочки оседают, когда он вспоминает, что Уикхем сказал в столовой. Вот так просто. И от этого становится обидно, хотя Люк старается всеми силами подавить желание уткнуться в подушку и расплакаться из-за пустой мелочи. Сентиментальный он – жутко. И жутко неконфликтный. Поэтому усердно делает вид, что ничего не произошло. Снова. Их ставят в пару на литературе для составления диалога. И Люк не сопротивляется, садится, слабо, но искренне Зендеру улыбаясь, отчего в груди снова щимит. Ну для кого же ты такой, сука, прекрасный родился. Точно ведь не для Уикхема. — Ты читал? — Люк кивает, и Зендер старается выдохнуть, но ему это не помогает, — ты что, не злишься?.. Шепчет он, когда класс затихает, будто весь мир хочет подслушать самое сокровенное. И Зендер в очередной раз не понимает, зачем произносит это вслух. — Нет, — Люк качает головой, не отрывая задумчивого взгляда от книжки, — я разочарован. И это бьёт по Зендеру ещё сильнее. Лучше бы он злился. — Разочарован? — Люк замирает от страха, чувствуя, как почти начинают трястись руки, сука, какой абсурд. Боже, да что с ним происходит? Ему ведь хотелось сказать «расстроен», — из-за чего? Что я не разрешил слюни на других девок пускать? — Я не пускал, — хочется сказать «Прекрати, пожалуйста», но это остаётся где-то глубоко на подкорке сознания, потому что нихера не получается, — я просто сказал, что считаю другого человека красивым. Я же не стану ненавидеть весь мир потому, что люблю тебя. Почему-то Люк делает акцент на «тебя», а не на «люблю». — Ну ахуеть теперь, — Зендер вскидывает руки, даже и не замечая предупреждающего взгляда учительницы, — и я тебя очень люблю, дорогой, спасибо. В следующий раз ебало, значит, закрой, любимый, и помалкивай. Уткнись в книжку и читай. Зендер отступает. Вернее пытается. А у Люка, почему-то, бегут мурашки по коже, слыша это «дорогой» и «любимый». Пропитанные злостью, раздражением, и его сердце начинает биться быстрее, глотая кислород из легких. Обидно и неприятно. И непривычно, что Люк не тот самый, с привилегиями на всё – личное пространство, прикосновения, терпение, – а причина его нахмуренных бровей. Он прикасается к его бедру под столом, чувствуя, как Зендер дергает ногой, будто желая скинуть с себя чужую руку, но потом просто мирится, всё так же сосредоточенно хмуря брови. Люк прикрывает рот рукой, отводя взгляд в сторону, чувствуя, как горят щеки. Коктейль молотова какой-то. Из эмоций, разгорающегося внизу живота интереса и разочарования в перемешку с обидой.

***

Зендер просыпается ещё более раздраженным, чем... всегда. Просыпается с ужасной болью в голове, трясущимися руками и ватными ногами. Он даже не заглядывает в телефон – следует сразу в ванную, впервые в жизни не желая остаться в кровати на подольше, залетая мигом в душ, чтобы сполоснуться. Потому что кажется, что если он задержится где-нибудь на одном месте, то обязательно взорвётся. Не отпустило ещё. Как же, сука, не отпустило. Он всего на мгновение вспоминает то мимолетное прикосновение и бабочки в животе отзываются, но Зендер давит их, помимо приятной близости – ещё больше ощущая злость и раздражение. Что Люк себе это позволил. Что Люк лезет на рожон вместо того, чтобы просто извиниться, как хороший, сладкий мальчик, как он это делал всегда, и замять ситуацию, чтобы не конфликтовать. Он упирается лбом в стену в душе, тихо шипя, ибо столкновение выходит не из приятных. Ему впервые в жизни хочется влепить Люку пощёчину. Он испытывает глупую злость и гнев, даже не желая смотреть на ситуацию адекватно. По факту ведь, ничего и не произошло толком. Но Зендер подливал масла в огонь сам. Ему и не нужно быдо, в общем-то, чтобы что-то происходило. И самое главное, что ему до сих пор не хотелось сделать тот самый разворот на сто восемьдесят градусов, начать Люка избегать и преподать ему урок знаменитым «наказание молчанием». Ему хотелось злиться. И он злился. Злился и мечтал о том, как заедет ему кулаком по носу, а потом будет расцеловывать, держа его щеки ладонями. Зендер глубоко вздыхает, отлипая от стены, упираясь в неё рукой. Как-то это уже нездорово. Потому что Зендер знает, что в жизни бы не смог ударить это личико, которое ему так до жути хочется держать в своих руках и целовать, пока Люк не размурчится, пока не будет принадлежать ему целиком. Это глупый блеф, и Зендера это злило ещё больше. Он в очередной раз мылся в кипятке. Если кто спросит – Хейли осторожничала всегда больше, чем надо. Она брала с собой спасательный круг, плавая на пол метра глубине. Поэтому она осторожничала, когда, зайдя в кабинет их музыкального клуба, парни вместо привычной слащавости и витающих в воздухе сердечек просто поздоровались. Нет, конечно, конферно-букетный период удовольствие недолгое. Но что-то было не так. Наверное, кислорода было в комнате слишком мало, зато вот напряженной атмосферы – хоть отбавляй. — Может, сыграем что-нибудь спокойное? — она берёт в руки гитару, смотря на Шона с вопросом. — Сойдёт, — Милли соглашалась неохотно, коротко. Будучи той, кто до жути не любил спокойную музыку, под которую хотелось заснуть, и жутко не любил парочек, лобызающихся на каждом ушлу – от резкой смены климата было всё равно дико некомфортно. — А вы, что думаете? — Хейли поворачивается к парням. Люк тяжело вздыхает, явно недовольный таким вариантом, но предпочитающий промолчать. — Ты повздыхай ещё, — Зендер отзывается невзначай, и снова жалеет, что раззинул рот. Что с ним не так? Почему вся эта гнильца внезапно лезет наружу? Люк только небрежно угукает, продолжая лениво стукать палочкой по оконтовке малого барабана. Злит жутко – думает Зендер. Ну пиздец – думает весь клуб. Хейли подступала осторожно. Словно хищник, подкрадывающийся тихо, незаметно, чтобы потом выскочить и застать в расплох. — Всё хорошо? — девушка садится рядом, на скамейку, на мгновение отвлекаясь от физкультурных занятий. — Да, — Зендер отчеканивает так, будто ждал этого вопроса. Убегает. — Знаешь, — она отводит взгляд, — я тут подумала. Мне так... понравилось, когда мы играли все вместе. Хейли признается честно. И оттого Зендер смягчается, смотрит с теплотой во взгляде, почти что отцовской. — Особенно, когда эту песню написали мы сами, — она мягко улыбается в ответ, — и я... хотела спросить твоего совета. — Конечно, — Зендер закрывает книгу, а сам будто бы наоборот – открывается ей, показывая, что он готов к обсуждению. — Ничего особенного, — Хейли сцепляет руки у себя на коленях, — просто... о чем мне писать? Что бы лично ты хотел сыграть? Зендер задумывается – она видит это по сосредоточенно нахмуренным бровям. — Хочу написать что-то по типу баллады, — Зендер кивает, показывая, что взял это во внимание, — может... песню о любви, какую-нибудь? — Баллада о любви? — он смотрит куда-то в небо, — ну. В теории – прикольно. А на практике – отстой. — Очень... честно, — она выдыхает тихий смешок, но без злобы – а вот Зендер от этого напрягается, будто бы готовясь встать в оборонительную стойку. Но Хейли ничего не говорит и смотрит по прежнему мягко, ожидая его мнения. — Просто, сколько этих баллад о любви в мире? Миллионы, — Зендер двигает рукой, будто пытаясь показать масштаб, — это такое клише. Они влюбляются, преодолевают трудности, а потом всё у них хорошо, мир дружба жвачка, — он закидывает ногу на ногу, опираясь на своё колено предплечьями, — а потом что? Они поссорятся из-за недопонимания? Или, о боги, она застанет его с кем-то, хотя это была «всего-лишь подруга»? — Хейли тихо ликует, — а ей хочется вцепиться ему в глотку зубами, потому что она любит и злится – и понимает, что она, может, и не права, но... Зендер замолкает, понимая, что каждый раз цепляется взглядом за рыжие волосы, которые парень заправляет рукой назад, и сердце у него замирает. Он закрывается мгновенно. И по непривычному грубо плюется ядом: — Иди нахер, — отчеканивая каждый слог, поднимаясь со скамейки и уходя от Остин подальше. Большинство охот хищников заканчиваются неудачей.

***

Они продолжают задевать друг друга в коридорах. В кабинетах. Даже в ебучей переписке. Люку кажется, что правильно будет его заблокировать. Потому что задевают – не просто плечом, легким касаниям к пальцам, – а задевают по больному. Сыпят соль на свежую рану, заставляя шипеть от боли. Но он не может. Он хочет. Не заблокировать его, он хочет Зендера. Хочет его целиком, из-за чего щеки горят, пока он утыкается лицом в подушку, исподлобья читая его последние сообщения. Сердце бьётся, как бешенное, когда Зендер это делает. И Люк не понимает, что. Просто почему-то он, в какой-то момент, задыхается в чувствах, не зная, что сказать. И единственное, чего ему хочется – это поцеловать его. Зендера. Его обкусанные губы, обвертенные, коснуться его кожи, почувствовать его тело рядом. Это... не должно было звучать так. Но у Люка бегут мурашки по коже, плавно двигаясь по пояснице к груди, оседая там горьким комом. Зендер даже не может понять, почему он продолжает это делать. Почему продолжает нести эту ересь, которая должна была остаться глубоко, быть обильно смазана сладкими, взбитыми сливками, чтобы аж тошнило от их приторности, от их количества. А в итоге это просто выходит, без смазки и подготовки. Ни моральной, ни физической. Он оправдывает себя тем, что злится. Он имеет на это право. Разочарован, пфф... разочарован он. Да как... почему? Что Зендер сделал такого-то, блядь? И всё же, он не может злиться долго. Потому что он итак уже горит дольше, чем может. Потому что пожар уже давно норовит погаснуть, как только вспыхнул, но его разгоняет ветер, подкинутые в пепелище дрова. А поэтому это переходит в то, во что переходит. Во сплошной пиздец. Кажется, что они ссорятся. Но только почему-то каждое сообщение рыжего пропитано какой-то подкоркой, подвохом, после которого перехватывает дыхание. Зендеру хочется сказать, что это подливает масла в его огонь, но это будет.. нагло. Потому что его сердце трепещет так, что готово выпорхнуть из груди. Вылететь так, будто его запустили с рогатки. Он, сука, сходит с ума. Он сходит с ума по Люку. По этим сообщениям, пропитанными тяжелым привкусом металла, тяжестью, от которой Зендер невольно выдыхает тихий стон. Вымученный, уставший. Но как же ему хочется не читать этот текст, а каждое слово из его сообщения услышать вслух. Желательно на ухо. Опаляющим шепотом, от которого кружится голова. Нет, это не просто пиздец. Это хуже. На третий день случается апогей. Точка кипения, где Зендер разгорается в последний раз, прежде чем окончательно погаснуть. И если Люк сейчас же не сделает что-то с этим огнем, то это будут его проблемы. Он врывается в школу с ноги, налитыми кровью глазами ища Петерсона взглядом по коридорам. И его, сука, нигде нет. Постоянно он шляется где-то тут, рядышком, под боком – а сейчас, в самый ответственный момент, когда он так жутко нужен, его нет нигде. И пока Зендер только разгорается от этого сильнее. Он находит Люка ближе к середине учебного дня, и ему точно хочется прожечь в его спине дыру. Продырявить его голову. Влепить ему такой смачной пощёчины, чтобы все мозги встали на место. А Зендер их вставит, сука, он это ему обещает. А Петерсон чувствует надвигающееся чужое присутствие телом. Каждой клеточкой кожи. Его сердце замирает не то в страхе, начиная выделять адреналин, не то в ожидании. Чья-то рука хватает его за капюшон красной кофты, утягивая за собой, толкая его в первый попавшийся мужской туалет. Зендер цепляется за его воротник руками, прижимая его к стенке, и смотрит такими злыми, полными пламя глазами, скалясь. Люк ударяется затылком об ледяную стену, болезненно морщась – и Зендер понимает, что совсем не продумал, что будет дальше. Но язык начинает двигаться как-то сам собой: — Слушай сюда, скотина, — шипит, хмуря брови так, что между ними появляется еле заметная морщинка, которую Люк, почему-то, замечает, — свет мой во тьме ночной. Меня задрали игры в кошки-мышки. Поэтому, бляха, открывай рот, и шевели языком, — почему это звучит так пошло? — потому что я не ебучий телепат, а ты меня кормишь этими сранными «догадайся сам» дольше, чем позволяет моё терпение. — Я хочу тебя, — Люк смотрит так... вот так. Блядь. Зендеру даже объяснять не хочется. Только смотреть. — Чего? — он щурится, еле ощутимо ослабляя хватку, говоря в полголоса. Люк знает, что Зендер услышал. И поэтому только тяжело дышит с ним в ответ, будто они только что дрались тут часами напролет. Они играют в гляделки – потому что отводить взгляд дорогое удовольствие. Потому что в одно мгновение мандраж может сойти на нет, не оставить больше того трепета, от которого в легких нет воздуха. Зендер проигрывает первым. Смотрит на его губы, поднимая потом взгляд обратно, смотря всё так же – нахмуренно, исподлобья. Но с таким.. желанием в глазах, что Люка каждая секунда сводит с ума. А потом наступает ничья. Люк кладёт ладони на его талию, целуя его в губы, так жадно, словно к легким наконец поступил кислород. Зендер, бляха, отдаётся ему, и его сердце горит так, что становится жарко. Внизу живота образуется ком, от которого сводит ноги, из-за которого он прижимает Петерсона своим телом к стене, отпускает его ворот, жадно впитывая каждое прикосновение скользящих по телу рук, что медленно поднимаются выше, плавно переходя на плечи. Люк двигается по его рукам вниз, оставляя после себя табун мурашек, обхватывая его предплечья и притягивая к себе ближе. Вот и подул ветерок. Разогнал пламя так, что Зендер готов сгореть, спалить всё на своём пути. И только Люк, вместо того чтобы испепелиться, распаляет его огонь ещё больше, наслаждаясь каждым вспыхом, словно изголодавшийся кот. Это не то «хочу тебя», после которого следует страстная ночь или что там бывало в фильмах для взрослых. Это «хочу тебя», предназначенное только для них двоих. Где каждый поцелуй отзывается жаром в щеках, где прикосновения говорят куда больше, чем слова. Где каждое касание к телу кричит «я так скучал». Зендер отстраняется первым, и Люку настолько от этого обидно, что аж хочется завыть. И тогда ему кажется, что он готов тысячу раз пережить эти три дня ещё раз, чтобы увидеть Зендера таким. С красными щеками, слегка приоткрытыми, припухшими губами, пьяным взглядом. Полным чего-то неизведанного, а у Люка от жажды аж руки трясутся. Жажды это изведать. Зендер припадает губами к его шее, и у Люка точно крышу сносит. Будто бы он после долгой и мучительной ломки наконец получил то, что хотел, и перед глазами целый каледойскоп из чувств, пока Уикхем осыпает его кожу мокрыми поцелуями. По собственнически его кусает, на что Люк недовольно морщится, зарываясь в чужие волосы ладонью и легонько сжимая, будто показывая этим всё. Зендер больше не кусает, но такой до жути довольный. Пометил, молодец. Как маленький ребёнок, ей богу – думает Люк, утопая в ласке и откидывая голову назад, на стенку, гладя парня по голове и обнимая за плечи. Им этого хватает. Большего и не надо. Просто на пару долгих, дурманящих голову мгновений побыть вдвоём, где существуют только они, где не будет слышно всех вздохов, которых так жутко не хватало. Пусть в школьном туалете, пусть прямо во время урока. Но этого достаточно, чтобы так изголодавшаяся по ласке и любви душа успокоилась. И не прекращала требовать ещё.

***

Девушки провожают убежавшего Генри взглядом, и этого достаточно, чтобы тихий шепот прошелся по ушам. — И? В чем прикол? — Мария слегка наклоняется ближе, когда Зои манит её за собой пальцем. Она какое-то время ждет, а после хитро улыбается. Прикрывает рот ладонью, будто кому-то заблагорассудится читать по губам; и шепчет, выдержав легкую, загадочную паузу: — Ни в чем, — Мария растерянно хмурит брови, — это обычный, чистый алкоголь. Вставит надолго. А если их ещё и засекут... За употреблением алкоголя, конечно. Зои злорадно хихикает, отстраняясь, довольная собой: Мария в ответ лишь тяжело вздыхает, складывая руки на груди. Ну и цирк.