Зебра

      Кажется, твое напряжение можно сравнить с перетянутой гитарной струной, еще один поворот колка — и ты лопнешь, не выдержав, хлестанешь кому-нибудь по лицу и оставишь на нем краснющий след с выступившей кровью под лопнувшей кожей. Переводишь взгляд со своих сжатых в кулаки рук на Чонгука, что примостился рядом и теперь дремлет в метро, пока вы катитесь по домам. Точнее, ты думала, что вы катитесь по домам, пока парень прямо не заявил, что намерен поговорить с тобой наедине, а потому сегодня переночует у тебя. Ты уже привыкла к его внезапным порывам наглости и уже в мыслях прикинула, где лежит тот самый комплект постельного белья, что Чон тебе однажды притащил, гордо заявив, что теперь его частичка будет в твоем доме. Но то, с каким тоном он тебе это сказал, а потом всю оставшуюся смену не разговаривал и, вообще, старался избегать, напрягает тебя до безумия так, что ты, все же, прокусываешь до крови губу, и то, замечаешь это лишь тогда, когда начинаешь четко ощущать во рту солоноватый привкус с металлическим оттенком.       Ты надеешься на то, что Гук просто проспит и поедет дальше, к себе, но нет, он вздрагивает и сонно разлепляет свои большие и умные глаза, когда объявляют твою остановку, и вскакивает даже раньше тебя, потягивает руку и бесцеремонно отбирает у тебя рюкзак, раздувшийся из-за впопыхах забитой в него формы. Хмуро смотришь на него, но выходишь следом из вагона и направляешься к эскалатору, Гуки идет рядом, обычно, молодой человек слегка отстает от тебя и чуть ли не наступает на пятки, двигаясь большой, широкоплечей тенью, но сегодня, видимо, у него такое настроение, что тебе лучше помалкивать, да принимать то, что эта мелочь пузатая так вольно идет рядом с тобой.       Суджин встречает вас, потирая сонные и немного опухшие глаза, удивленно округляет их, понимая где-то через секунд пять, что ты топчешься на пороге вашей небольшой квартирки не одна, после чего бубнит про то, что ты могла бы предупредить ее хотя бы sms-кой о том, что сегодня к вам пожалует утренний гость. Видимо, в твоих глазах отразилось столько невысказанных эмоций и колкостей, что сестра, пожав плечами, просто прошмыгнула обратно в комнату, досыпать, оставляя вас одних.       Пропускаешь вежливо Чонгука в ванную помыть руки и ополоснуть уставшее, осунувшееся лицо, пока сама идешь на кухню, чтобы включить электрический чайник и посмотреть свои запасы кофе и чая. Да уж, с появлением в твоей жизни Хосока твоя чайная коллекция знатно похудела, но, честно говоря, тебе и не жалко вовсе, ему ты готова хоть по пять кружек подряд заваривать, лишь бы видеть эту довольную улыбку, милые ямочки на щеках и чуть подрагивающие от щекочущего аромата ноздри. Достаешь чай, который по нраву Чону-младшему, самый обычный, в треугольных пакетиках, кидаешь его в большую чашку и заливаешь до половины кипятком, после чего разбавляешь холодной водой из фильтра и ставишь на стол, возвращаясь к своей кружке.       Вздрагиваешь, отчего-то, когда слышишь скрип отодвигаемого стула, хочешь уже повернуться и поругать младшего за то, что он вечно портит твои полы, как заваливается в гости, но тут же прикусываешь язык, пока размешиваешь одну-единственную ложку сахара в своей чашке. Ставишь ее на стол вместе с тарелкой печенья, что смогла у себя отыскать, надеешься, что они уже не превратились в булыжники, сама осторожно присаживаешься на самый краешек суда и выпрямляешься, точно, аршин проглотила.       Чонгук тяжко вздыхает, смотря на тебя исподлобья, после чего берет одну печеньку и окунает ее в темный чай, размягчая, начинает двигать ее по кругу, пока опускает взгляд в стол и поджимает пухлую нижнюю губу, что становится видна его очаровательная родинка. От него так и веет неуверенностью, мальчишка просто не знает, как начать разговор, и эти его метания начинают тебя раздражать так, что ты сводишь брови к переносице и отставляешь ранее поднесенную к губам кружку на стол.       — Давай, начну я, — парень тут же резко поднимает голову и смотрит на тебя, — ты хотел со мной поговорить о Чон Хосоке?       — Значит, я не ослышался, — ворчит себе под нос Гуки, но после начинает говорить уже в полный голос. — Нуна, ты, правда, с ним встречаешься?       — В Сеуле много Хосоков и, возможно, не меньше Хосоков с фамилией Чон. О ком конкретно ты говоришь? Может, мы, вообще, о разных людям тут толкуем, — ты не знаешь, почему, но начинаешь заговаривать офигевшего от выданного тобой текста Гука.       — Нуна, твой парень — Чон Хосок, старший сын семейства Чон, отец которого — глава крупнейшей строительной компании Кореи? — уточняет у тебя Чонгук, пока его густые брови медленно съезжаются чуть ли не в одну сплошную линию на переносице.       — Д-да, — ты заикаешься и поражаешься тому, что не с могла твердо ответить всего одного слово.       То, каким тоном произнес свой вопрос младший, тебе совсем не нравится.       — Как же так вышло, Сыльги-нуна? — вдруг пододвигается ближе к тебе Гук, он кладет руки на стол и зарывается пальцами в сальные волосы, опираясь локтями о деревянную поверхность.       — В смысле? Взяли — и начали встречаться. Ты же сам мне говорил, что я теперь должна считать себя в отношениях, — ты совсем не понимаешь такой реакции Чонгука.       — Если бы я знал, о ком ты говоришь, то в жизни бы такой ахинеи не сказал, — голос Чона становится чуть надтреснутым из-за просочившейся в нее боли, ты, правда, не понимаешь такой смены настроения и того отчаяния, что появляется в его красивых карих глазах.       — Что такое, Чонгук-а? — стараешься ласково к нему обратиться, давишь внутри себя бурлящее раздражение, хотя тебе так и хочется сейчас вскочить и напасть на мелкого с вопросами, почему, как и зачем он вообще тут перед тобой сидит и выспрашивает о твоих отношениях.       — Нуна… В какой же ты жопе, нуна-а-а… — тянет последнее слово, поскуливая, Гуки, а после вдруг резко откидывается на спинку стула и складывает руки на крепкой груди. — Обычно, я так не говорю, но сейчас я очень надеюсь, что он не сделает тебе больно.       — О чем ты, мелкий? — у тебя брови взлетают, ты пораженно на него смотришь, пытаясь переварить и понять смысл последней фразы. — Хосок? Сделает мне больно? Ты, правда, настолько плохого о нем мнения?       — А откуда мне иметь хорошее о нем мнение? — раздраженно отвечает тебе Гук. — Я знаю его не первый год и, поверь мне, смотря сейчас на тебя, думаю о том, что этот придурок уже успел натворить, будучи с тобой в отношениях. Спасибо хоть, официально признал, что в отношениях. Или не признал?       Ты сидишь с открытым ртом, пока слушаешь весьма нелестные слова в адрес твоего парня. Будто чувствуя, что о нем говорят, он вдруг начинает звонить тебе, но ты сбрасываешь трубку, ошарашенно переводя взгляд с отмененного вызова на хмурого, даже, злого, Чонгука.       — Чонгук-и, — у тебя язык с трудом поворачивается, — я не знаю, о чем ты сейчас говоришь, но Хосок — самый заботливый и нежный человек, которого я встречала в своей жизни. Мы с ним в официальных отношениях, наоборот, я была против того, чтобы освещать их на все наше корейское село, это он настоял на том, чтобы все знали, — ты даже начинаешь елозить на месте от переполняющих тебя эмоций. — Почему придурок? Что он сделал? И какое право ты имеешь его сейчас поливать грязью?       На последнем вопросе твой голос предательски срывается на какую-то свистящую высокую ноту, ты даже сама поражена тому, насколько сейчас зла просто из-за того, что такое говорят про твоего парня. У тебя сердце начинает болеть от той черноты и злобы, что исходит от Чона-младшего просто потому, что он знает что-то такое ужасное, что не знаешь ты.       Ты приняла Хосока, как и он тебя, вы потихоньку учитесь, строите свои отношения и старательно изучаете друг друга, и ты сейчас совсем не готова слушать от других что-то, мало ли, что тебе сейчас наговорят, ты хочешь все сама услышать от Хоби, а не кого-то, кто, возможно, и знает его.       — Поверь мне, я имею полное на то право так говорить.       — Почему? — ты наседаешь на Гука с этим вопросом. — Сказал «А» — говори «Б». Я не понимаю, какого хуя ты имеешь права так говорить о чужом тебе человеке? Если он тебе насолил, то это не значит, что ты теперь можешь мешать его с дерьмом!       — Потому что Хосок — мой старший брат! — восклицает Чонгук так громко, что на кухне после этого повисает звенящая, давящая на ушные перепонки, тишина.       Ты смотришь во все глаза на тяжело дышащего Гуки, видимо, он сам не ожидал, что вот так взорвется, в глазах перемешалось раздражение с удивлением, у него подрагивают ноздри и поджаты губы, сейчас, зная новую для тебя информацию, ты, невольно, накладываешь образ своего парня на младшенького и замечаешь призрачное, но сходство. Если с Джиу Хоби похож, чуть ли, не как две капли воды, тот с Гуком у них сходство не такое очевидное, оно кроется в мелочах, в деталях, к которым нужно присматриваться, что ты и делаешь, прищурившись. Однако, твое поведение парнем воспринимается совсем по-другому.       — Не выглядит убедительным, не правда ли? — грустно усмехается Чонгук. — Сыльги-нуна, ты не первая, кто мне не верит и так смотрит. Никто не верит, что я — родной младший сын, а все почему? Потому что ни на кого не похож, ни на отца, ни на мать. Все больше меня за подкидыша считали, чем за полноценного члена семьи Чон.       — Я вообще не об этом думала… — шепчешь севшим голосом. — Не знаю, кто что говорил там, но я вижу сходство. Не такое очевидное, как между старшими, но оно есть.       — Так, значит, ты уже и с нуной знакома? — ты медленно киваешь. — Это что же, мой братец… Реально, взялся за ум? Они никогда не знакомил нас со своими пассиями... Да ну нет, бред!       — Почему ты так к нему категоричен? — ты склоняешь голову и продолжаешь смотреть на раздраженного Гука. — Я понимаю, он — твой брат, и понимаю, что в прошлом, он, возможно, был не подарок. Но, насколько я знаю, сейчас же вы не общаетесь. Так, откуда же тебе знать, ведь люди способны кардинально меняться в самые короткие сроки!       — Я не поверю, что он мог настолько сильно изменится, нет, — мотает головой Чон-младший. — Я знаю его, как облупленного, да, возможно, что-то в нем и надломилось, поменялось, но нет, не настолько же.       — Блять, Чонгук-а, — ты, ни с того, ни с сего, вскипаешь, — для того, чтобы верить, или не верить — нужно посмотреть и самому убедиться. Хватит мне на мозг капать, я не знаю, про какого ты Хосока говоришь, но нынешний Хосок — очень и очень хороший парень.       — Хен? Хороший? Парень? — каждое слово Гук выделил настолько нестабильно-вопросительной интонацией, что ты даже немного отшатнулась от него, откидываясь на спинку стула. — Нифига, он тебе мозги запудрил! Ты вспыхиваешь до самых кончиков ушей, уже хочешь причесать его против его густой шерстки на голове, но прикусываешь губу, давясь своим гневом и желчью и смотря на загоревшийся экран телефона. Хватаешь его и излишне быстро пишешь сообщение в ответ, понимаешь, что Хоби очень волнуется, он взял в привычку звонить тебе каждое утро, чтобы убедиться, что ты уже дома, и пожелать приятных снов. Тебе, правда, безумна приятна эта мелочь, ведь он жертвует своим сном, чтобы проснуться и утром пожелать тебе приятных сновидений, а кто еще согласится не только мириться с такой вот работой своей девушки, но и всячески поддерживать ее, пусть, и такими мелочами, ведь большее она запрещает делать?       — Только не говори мне, что это он, — ты отрываешься от телефона и хмуро ему киваешь.       — Он звонит мне каждое утро, чтобы узнать, как я добралась, в порядке ли я и ложусь ли спать, — отвечаешь так, словно каждое твое слово плюется ядом в самую душу Чонгука, так сильно он морщится, — ты бы знал, как сложно мне заставить его оставаться дома, Хоби каждый раз порывается забрать меня утром с работы.       — Этот раздолбай? — у Гуки брови скрываются в удивлении за отросшей сальной челкой. — Мы точно об одном человеке говорим?       — Вот поэтому я и говорю тебе, мелкий ты мой засранец, — ты смотришь внимательно в глаза Чона, в них эмоции плещутся через край, ты уже видела такой и у Чона-старшего и вновь замечаешь то удивительное сходство в мелочах, — прекращать мне капать на мозг. Твое право — верить мне, или же нет. Между прочим, чтобы ты знал, Хоби искренне тоскует без тебя и хотел бы с тобой поговорить.       На эти слова Чонгук лишь прыскает саркастичным смехом и качает головой, а ты закатываешь глаза, понимая, что разговор на сегодня окончен. Тебе, итак, нужно переварить то, что эти двое — родные братья. Конечно, ты не выпала в осадок, как думала, что будет с тобой первоначально, и очень даже быстро и спокойна приняла данный факт. Но, просто… Что же такого случилось между ними, что сейчас Чонгук так поносит своего братика, в то время как Хосок, пусть и не так очевидно, показывает свою тоску через короткие, но весьма переполненные печалью, слова?       Что же рассорило таких разных, но таких удивительно-схожих друг с другом, братьев?       — Вы не могли бы сраться чуть тише? Тут люди пытаются спать! — на кухню заглядывает раздраженная Суджин и начинает похлеще вас двоих, вместе взятых, сверлить взглядом сначала тебя, а затем чуть поджавшегося на месте Гука.

***

      Тебе хочется бросить телефон в стену, чтобы он разлетелся на свои составные части и перестал, наконец, раздражать тебя писком, но ты лишь вырубаешь надрывающийся будильник и скидываешь с себя одеяло, хотя желание закутаться в него с головой и дальше продолжить спать крепчает с каждой секундой. Однако, сегодня нужно явится на сдачу проекта, благо, ты заранее прогнала свою речь, вызубрив все так, чтобы вообще без проблем отскакивало от зубов. Работа работой, а подставлять одногруппников ты совсем не хочешь.       Переваливаешься на другой бок, после чего, почесывая спину, выглянувшую из-под задравшейся майки, свешиваешь ноги на пол, тут же просовывая ступни в старые добрые тапочки. Потягиваешься так, что где-то в спине приятно хрустит, после чего перекидываешь всю растрепанную косу на спину, пытаясь разлепить опухшие глаза. Комната немного плывет перед глазами, но быстро все проясняется, широко зеваешь во весь рот и встаёшь на ноги, делаешь первый шаг и чуть не наворачиваешься, благо, успеваешь с криком схватиться за изголовье своей узкой кровати, ошарашено смотря на развалившегося под твоими ногами Чонгука.       Точно, малой остался у вас ночевать после вашего не очень приятного разговора, Суджин тогда дала ему подзатыльник и отсчитала за то, какой «оппа импульсивный и злой, и вообще, надо совесть иметь!», после чего Гук быстро слился с вашего спора, покрываясь пятнистым румянцем, что ещё проглядывал на его не до конца забитой шее и на чистом, относительно всего тела, лице. Ты помогла ему расстелить постель на полу, так как молодой человек наотрез отказался ложиться с тобой на одной кровати, отбивая даже тот аргумент, что она раскладывается до таких размеров, что вы друг до друга можете даже не доползти во сне. А раньше ему это не мешало, видимо, то, что ты встречаешься с Хосоком, отбило у него всякое желание теперь ночью забивать тебя в стену и потом обнимать, точно, подушку, до удушья. Ну, может, оно и к лучшему. Ты с целыми рёбрами останешься.       Перешагиваешь через его длинные ноги, после чего берёшь все сбитое к ногам одеяло и накрываешь его, Гуки тут же выдыхает более расслаблено и сразу ныряет под него с головой. Он даже не проснулся ни от твоего будильника, ни от столкновения. Жмешь плечами на это и бежишь в душ, чтобы быстро ополоснуться и промыть волосы, они уже достаточно грязные, и неважно, что ты всегда по утрам их не просушиваешь до конца, а потом шмыгаешь носом. Высохнут по дороге, лишь бы были чистыми.       Пока вода приятно массирует твоё тело, ты прикидываешь то, как бы тебе приготовить суп из водорослей на день рождения Суджин. Раньше, этим всегда занималась ваша мама, но, в этом году, к сожалению, ее не выписали к дню рождения сестры, потому вся ответственность ложиться на тебя. Думаешь о том, чтобы заехать в больницу и проведать маму, ты непозволительно долго уже не была у неё — целую неделю. Чувствуешь себя худшей дочерью на планете, от этого сильно прикусываешь губу, отчего сухая кожа лопается, и тут же слизываешь выступившую кровь, морщась от соленого привкуса во рту.       Обернувшись в халат и просушивая волосы, ты заходишь обратно в комнату, на ходу заглядывая в комнату Суджин, чтобы разбудить ее, и опираешься о косяк плечом, смотря на сгорбленного, сонного Чонгука с надутыми губами и отёкшим лицом, который, поморщившись, смотрит на твой телефон, который пискнул от пришедшего сообщения. Замечаешь, что парень уже тянет руку к мобильнику, сиротливо лежащему на голой прикроватной тумбочке, и негромко кашляешь, вежливо напоминая, что он здесь не один и это не его собственность.       Гук подскакивает на месте и таращит на тебя глаза, точно, перепуганный крольчонок, у него губы сложились в трубочку, и это так мило, что тебе бы потрепать его за щечку, однако, ты просто проходишь в комнату и берёшь телефон, замечая, что все сообщения пришли от Хосока. У тебя на губах расползается нежная улыбка, что не укрывается от прищуривавшегося Чона-младшего, он с кряхтением встаёт с кровати и, завернувшись в одеяло, точно, в кокон, садится рядом, глядя на ещё горящий экран телефона.       — Да ладно? Хен? Написал первый? — он освобождает из «плена» одеялом руку и почёсывает голову, лохматя и без того все сбившиеся волосы. — Ты его каким методом перевоспитываешь? Методом кнута и пряника?       Ты хмуро косишься на младшенького, а потом со вздохом опускаешь голову ему на плечо, от чего Гук замирает на месте, превращаясь в твёрдый камень, кажется, даже дышать перестаёт.       — Он сам проявляет ко мне всю заботу и внимание, я понимаю, что, для тебя это звучит, как бред какой-то, — осторожно говоришь, пока телефон в руках опять пиликает и вибрирует, — я не перевоспитывала его, Гуки, скорее, это он меня перевоспитал.       — Да? И как же?       — Сделал мягче, нежнее, добрее. Не так сильно, как ты думаешь, но, все же, Хосок раскрыл во мне то, что я старалась игнорировать в себе, — ты хмыкаешь, вставая, — это даже приятно.       — Да уж, — ухмыляется мелкий на твои слова, — теперь, ты похожа на влюблённую дуру.       — У тебя крепкий череп? — Гук тут же закрывает голову руками. — То-то же, а я ведь проломлю его тебе. Тебе мозг не нужен, проживешь и так.       — Это статья!       — Никто не узнаёт, — начинаешь недобро хихикать, после чего встаёшь, чтобы пройти к шкафу с одеждой. — Раз уж ты встал... Выметайся-ка на кухню, мне одеться надо.       — Ой, чего я там не видел... — бурчит Чонгук, но, все же, уползает завёрнутой в лаваш креветкой из комнаты, позволяя тебе выдохнуть свободнее.       Достаёшь джинсы-бойфренды и серую винтажную футболку с выцветшим принтом, сегодня у тебя настроение — растянутая жвачка, поэтому нацепляешь на себя чистые свободные вещи, разом становясь больше. Такой комфорт, особенно после того, как проработаешь смену в каких-то супер-узких, дохуя неудобных, шмотках. Завязываешь высокий тугой хвост, от чего обеспечиваешь себя ещё и подтяжкой лица, крутишься перед зеркалом и подмечаешь, что пора бы его помыть, оно все в разводах, после чего усаживаешься на кровать, чтобы натянуть носки, когда телефон снова оповещает о пришедшем сообщении, у тебя округляются глаза, ты совсем забыла ответить Хоби.       Быстренько печатаешь ответ и вылетаешь из комнаты, прихватив заранее подготовленную тобой сумку-шоппер, проносишься мимо кухни, где сидят, медленно смакуя еду вместе с чаем, твоя сестра и Чонгук, замечаешь на больших кухонных часах время и понимаешь, что, действительно, протопталась на месте почем зря. Живот предательски урчит, когда в нос ударяет аромат с кухни, требуя еды, но тебе некогда, ты уже присаживаешься на корточки, просунув одну ногу в поношенный кроссовок, и возишься со шнурками, когда к тебе подходит Суджин с горячим бутербродом с поджаренным на нем сыром.       — На, хоть что-то пожуй в дороге, — ты безумно благодарна ей за такую, пусть, и весьма своеобразную, заботу, принимаешь еду из рук и тут же запихиваешь в рот, пока хватаешь документы и карточки, машешь на прощание сестре и выглянувшему в коридор Гуку, после чего вылетаешь из квартиры и вызываешь лифт, телефон опять пищит, но его ты достаёшь только тогда, когда распихиваешь все по карманам и откусываешь добрую половину бутерброда.       На улице тебя ослепляет солнце, но, в этот раз, ты не раздражена этим, наоборот, счастливо улыбаешься солнышку, которое греет тебя, даже, расставляешь руки в стороны, здороваясь с новым днём. Наверно, со стороны ты кажешься какой-то ненормальной, но тебе, честно говоря, все равно.       Ты чувствуешь себя так спокойно и счастливо, как не чувствовала себя уже очень и очень много лет. Что бы там не говорил Чонгук, как бы он не беспокоился — твое сердце тебе говорит, что Хосок с тобой настоящий. Он не притворяется, ему это не нужно. Парень бы, тогда, без проблем подцепил и кучу других девчонок, но, нет же, увивался за тобой, доводя чуть ли не до белой точки кипения, и, ведь, добился своего, засранец.       Твой любимый засранец, красавчик Чон.