Маленькие люди

Я помню вечер смутно. По большей части потому, что мы выпили. Красный бархатный зал, споры, смех отдалённым гулом и невнятный горячий шёпот в ухо; пустая и тёмная смотровая площадка, и за всем этим — тонкой нитью вьющийся голос скрипки, лукавый и головокружительный, трогающий самую душу. Были некоторые значимые моменты, в то время они случались на каждом шагу. Наверное, стоит рассказать честно и обо всём, раз уж я принялась. Хотя мне до смерти хотелось бы опустить некоторые детали. Ресторан назывался «Ракушка», и первое, что хочется выделить: он был алым. Когда живёшь жизнью среднего почти-студента, мир ограничивается потёртой курткой и сумкой, набитой учебниками. Автобусные остановки, душные комнаты в домах репетиторов, что-то меланхоличное в наушниках и затягивающий мир книжных страниц. Вы понимаете, о чём я говорю? Я жила в относительно приземлённой реальности. Торжественность, изящность и церемониальные причуды, окружавшие нас со всех сторон в тот вечер, были мне до того чужды, что я чувствовала себя выряженной гориллой на собрании светских людей. Это прошло постепенно, но первое время, как помню, я беспрерывно боялась, что кто-нибудь вот-вот заметит и ткнёт пальцем. Это началось с самого нашего появления на пороге, с почтенно-снисходительного лица официанта. Он был выряжен в смокинг, лощёные волосы зализаны лаком назад, кожа походила на глянцевую медь. Ты находишься в месте, явно тебе не свойственном, именно когда боишься опозориться перед обслуживающим персоналом. Тэхёна встретила девушка-хостес и увела его к стойке уточнить что-то, а меня остановил этот официозного вида мужчина, и мы, на мой страх, довольно надолго остались одни. Он смотрел на меня в молчаливом, несколько прохладном ожидании — я не понимала, что он хочет. Тогда он процедил, едва шевеля губами: «Ваше пальто, пожалуйста». Мне хотелось провалиться под землю. За круглым столиком в углу зала Чонгук угрюмо листал меню, он был один. Его фиксатор, перетянутый через здоровое плечо, сильно бросался в глаза. Увидев нас, он посуровел ещё пуще. — Я насчитал десять сладких попок, — оповестил он, стоило нам только усесться, — а мелькали они крайне редко. Вы понимаете, о чём я говорю? — У нас были дела, — пробубнил Тэхён под нос, как будто самому себе, потому что был занят осматриванием помещения. Тэхён чувствовал себя здесь, как дома, и Чонгук тоже. Вокруг них будто бы всё и вертелось: официанты, живая ансамблевая музыка, расстелившийся двадцатью этажами ниже город. — А где моя сегодняшняя подруга? — я указала на пустое место. — Опаздывает, — Чонгук хмуро воззрился на стул. Он был нетерпелив и в то же время не хотел раздражаться на свой сегодняшний «приз», поэтому злость решил сорвать на нас. — Где вас черти носили? — Покупали платье, — Тэхён уже изучал меню; он серьёзно подходил к исследованию любой новой реальности, в которую попадал, — я показывал Рюджин машину. Я проверила время: мы прилично опоздали. — Она же к нам не вплавь из самой Японии добирается, правда? — ехидно улыбнулась я. Чонгук ответил мне выражением наисерьёзнейшего неодобрения. — Не смешно. — Она вообще придёт? — Она в пути. — Надеюсь, не в пути к государственной границе из-за того, что получила фотографии неприличного содержания с интимными предложениями? — Рюджин, — холодно клацнул Чонгук. Я рассмеялась и воздела ладони над головой, но как только отпустила их, продолжила: — Не обижайся, но она терпела тебя слишком долго. Должно быть, ты спугнул её ещё в первые дни, а дальше она продолжала переписку из страха. Если всё ещё хочешь с ней встретиться, ищи её где-нибудь на Terra nullius в Антарктиде. — Бедная девочка… — пробубнил Тэхён, не отрываясь от меню. — Вы меня недооцениваете, — солидно хмыкнул Чонгук, развалившись на стуле, — я могу долго мариновать даму, если захочу. Иногда в этом тоже находится своё удовольствие. Я поморщилась в страшном конфузе. — Ты мерзкий! Он нацепил улыбочку Чеширского кота и помигал мне бровями. К нам подскочил официант, который почти тут же удалился ни с чем. Я заказала кофе, чтобы скрасить ожидание, однако трапезу без опаздывающей решили не начинать. — Говорят, у них тут божественные стейки, — пробормотал Чонгук в пустоту. — Давайте их все закажем, а? Я хочу, чтобы это была одна из тех историй, в которой мы все едим стейк. Никто не удосужился ответить. Ансамбль на небольшом подиуме в углу зала наигрывал нечто зловещее и волнительное — вместе с каждым звуком солирующей виолончели что-то внутри содрогалось. Мелодия завораживала, обращала всё вокруг в чуткого слушателя, подобно омуту, в перламутре которого хочется тонуть добровольно. Кофе принесли быстро, и я, похлёбывая его, растворилась во внушительном и протяжном звуке струн. Даже мальчики притихли, до того ансамбль был хорош. Казалось, мы просидели вот так целую вечность. Чашка кофе опустела, а японка всё не появлялась. — Пойти, что ли, расцеловать им всем руки, — произнесла я, уставившись на музыкантов. — Плечо болит, — глухо отозвался Чонгук. Мы с Тэхёном (я знала, что он тоже) мгновенно прикипели глазами к младшему товарищу. Меня словно силками прибили к стулу из рокочущего, приятного небытия. Собственный взгляд Чон Чонгука был расфокусирован, а на лице клубилась задумчивость, очень частая его спутница в последние дни. Он много думал. Пожалуй, даже слишком. — Ты не на обезболивающих? — уточнил Тэхён как будто невзначай. Чонгук покачал головой, всё ещё глядя в пустоту. Мне вспомнилось, что где-то там Пак Чимин обчистил мини-аптеку, которой наш младший товарищ успел обзавестись. Ещё один скандал был не за горами. Я взяла чашку и коснулась её губами, прежде чем вспомнила, что она пуста. Чашка отправилась обратно на стол. — Моя дама соизволила розовое вино, — пояснил Чонгук, с нарочитой манерностью смакуя каждое слово. — Неприлично будет заставлять её пить в одиночестве, а проклятые таблетки нельзя мешать с алкоголем. До меня только здесь дошло, что в деле будет принимать участие алкоголь. Я не знала, к лучшему это или наоборот. Но что-то внутри говорило в пользу первого. Чон Чонгуку не помешало бы расслабиться, иначе вечер обещал быть испорченным. — Очень предусмотрительно с твоей стороны, — хмыкнула я. Чонгук поднял на меня глаза: — Я, конечно, в последнее время не мастак беречь себя, — уголок губ пополз вверх, — но жить мне пока не надоело. — Мы с тобой несовершеннолетние, — напомнила я. Он махнул рукой. — Проветри голову, Рюджин, тебе это очень надо. Вино закажет она, ей двадцать стукнуло недавно. Кстати, если что, мне двадцать один, поняли? — Если дойдёт до прямых вопросов, я не собираюсь врать, — хлёстко объявила я. Чонгук уставился на меня огромными глазами детского ужаса, негодования и протеста одновременно. Но пыл стих раньше, чем он успел взорваться. — Я знал, что ты мне всё испортишь, — он махнул рукой и взглянул на часы, — ну и чёрт с ним. Знаете, кто ещё вот так постоянно опаздывает? Моя мама. Мы с Тэхёном не нашлись, как это комментировать. Чонгук поёрзал на стуле, покряхтел и несколько раз коснулся больного плеча со сморщенным лицом. — А розовое вино, — помолчав, продолжил он, — знаете, кто ещё обожает розовое вино? Правильно, тоже моя мама. — По-моему, у тебя от яростного ожидания мозги подпеклись, — буркнула я, — какую-то чушь несёшь. — Расслабься, — посоветовал Тэхён. — Вся эта тема с моей мамой, — молвил Чонгук, будто не слыша, — какое-то тут зловещее предзнаменование, вам не кажется? Воцарилось молчание, в котором сквозило осуждение. А потом Тэхён сказал: — Ты веришь в зловещие предзнаменования? — не без иронии в голосе. Чонгук ответил ему долгим глубокомысленным взглядом. — Я начинаю по-другому смотреть на многие вещи, — с важностью, несомненно, самой достойной поймавшего пулю коллектора, заявил он, — я побывал на волоске от смерти, видишь ли. Осознание неповторимости жизни коснулось меня в момент ранения, и теперь оно проходит незримым, но ощутимым фоном всего. Многое приходится переосмысливать. Так что если завтра я решу записаться в школу индуизма и начну днями напролёт напевать «Харе Кришна», не удивляйся. — По-моему, ты разважничался, как индюк, — ухмыльнулась я, развалившись на столе и подперев щёку ладонью. Наш столик был у самого окна, но я сидела к нему спиной, и мне открывался отличный вид на зал во всём его красном великолепии. Правда, это было до тех пор, пока пустовало место напротив. «А может, она и правда не придёт?» — вдруг обомлела я. Проситься потом с Чон Чонгуком уже на другое свидание? Он бы меня больше на пушечный выстрел к своим девушкам не подпустил. — Мы позволяем тебе слишком много болтовни, — обиделся Чонгук, — ты распушила хвост по самое не хочу, тебе не кажется? — Индюшка кудахчет, — пуще расплылась я, мечтательно наблюдая за журчащими за столиками разговорами, за игрой музыкантов, за официантами, шмыгающими туда-сюда; как вдруг отскочила от стола и выпрямилась, — слушай, а что ты ей наплёл про плечо? Тут вдруг Чон Чонгук стал доволен, как слон. — А у нас это как бы главная изюминка флирта. Каждый раз я травлю новую байку, одна безумнее другой. Никто не знает, что на самом деле произошло; ясно только одно: история эта тёмная и полна загадок. В каком-то смысле так и есть… вряд ли ей придёт в голову, что я поучаствовал в перестрелке, продавая контрабанду оружия участникам китайской преступной группировки. По правде говоря, эти слова заставили меня всерьёз задуматься. «На самом деле, — свалилось на голову очередное понимание, которому следовало бы прийти гораздо раньше, — мало кого прельщают незаконные делишки, в которых погрязла эта троица друзей». Я украдкой посмотрела на Тэхёна. Нормальной, умной девушке стоило бы испугаться того, чем он зарабатывает на жизнь. Тем более, после того, как он показал себя в действии. Маска Куа-фу, разбитые кулаки, окровавленные кастеты и направленный в чьё-то лицо пистолет. «Мы друзья Дэнни. Помнишь такого?» Ансамбль перегруппировался и заиграл что-то меланхоличное и светлое. Тэхён, почувствовав, что находится под моим наблюдением, ответил тёплым взглядом. Наверное, к умным я не отношусь… но что до японки, да и вообще кого-нибудь другого? «Все люди, как люди, но не эти эпизоды», — вспомнились мне слова, которыми Пак Чимин охарактеризовал мою персону. Легко ли найти другую такую дурочку, которая наплюёт на все красные флаги, влюбится и пойдёт до конца? Откровенно говоря, я не знала. Что бы кто ни говорил, но быть женщиной мало, чтобы составлять о них статистики. Я посмотрела на Чонгука, снова погрузившегося в музыку и мысленно покинувшего нас. Ребята рассказывали, что многие мужчины в организации женаты. И всё-таки вероятность того, что с Чон Чонгуком прокатит то, что прокатило с Ким Тэхёном, вдруг показалась мне ничтожно малой. — Всё что угодно, кроме правды, да? — резюмировала я, говоря как бы Чонгуку и в никуда одновременно. — Таково твоё главное правило общения с девушками. — Почему же? Я не всегда вру. Обычно там народ жутко впечатлительный — их хлебом не корми, дай зрелищ. Есть и ещё кое-что настоящее, — пальцем здоровой он указал на своё лицо, — вот эта симпатичная мордашка. — На этом далеко не уедешь, Чонгук, — вздохнула я. Это замечание было встречено насмешкой. — У Тэхёна получилось, и у меня прокатит, — язвительно пропел он. Мне вспомнилось, как Тэхён заявился в тату-салон при параде, будучи блондином, в серьгах, кольцах и пёстром костюмчике. — Может, поначалу дело было во внешности… — мечтательно вздохнула я, — но, думаю, если бы это был ты, дальше первичного «вау» не зашло бы. — Заливай! — цокнул Чонгук. — Чонгук, я буквально нахожусь здесь, — спокойно, почти с тактом произнёс Тэхён. Только укоризна Ким Тэхёна могла быть такой деликатной и зловещей одновременно. — Ну, а ты как считаешь, — обратился Чонгук уже к нему, состроив физиономию мачо, — смог бы я закадрить Рюджин, если бы захотел, а? — Никогда в жизни, — отрезал Тэхён. — Живи в иллюзиях, если тебе так хочется, — Чонгук махнул на него рукой. — Нет, без шуток, — добавила я с мертвецки каменным лицом, — абсолютно невозможно. — Ну и нужна ты мне! — фыркнул наш младший товарищ сквозь усмешку. — Без обид, сестрёнка, но ты без тормозов. Сумасшедшие женщины, — Чонгук воздел указательный палец; я обожала, когда он, вчерашний школьник, произносил такие громкие слова, как «женщины», — это совсем не по мне. Мне нравятся девочки милые, спокойные… вот как моя японка!.. Забавно, что именно в эту секунду она наконец появилась. Не знаю, как получилось у неё так незаметно оказаться прямо у стола: может, мы чересчур увлеклись беседой, а может быть, и даже вполне вероятно, что она специально продумала какой-нибудь подобный ход — это очень в её духе. Короче, мы её совершенно не заметили до тех пор, пока она не возвысилась над столом грациозной статуей. Разом повернув головы, наша троица синхронно вздрогнула и оторопела. Надо признать, таращились мы вполне бессовестно. Но опоздавшая была до того блестяще и кричаще разодета, а ко всему прочему ещё и красива сама собой, что я просто не знала, куда деть глаза. — Здравствуйте, — чуть поклонилась она, и её губы поплыли в прелестной улыбке, — Момо Хираи, очень приятно… Тут очнулся Чон Чонгук. Пулей вскочив из-за стола, он бодро раскланялся, как болванчик; уголки губ растянуты едва не до ушей, в глазах голодный блеск — ну просто животное. Японка изящно хихикала, кланяясь в ответ, после чего приступила к знакомству с нами. Мы с Тэхёном поднялись на ноги, пролепетали свои имена, возраст и вот это всё полагающееся. Я улыбалась совершенно искренне, поскольку была безмерно счастлива, что она всё-таки явилась. Однако счастью моему суждено было закончиться в ту самую секунду, как ей на глаза попался мой парень. Знаете, поскольку уж суждено было этой особе вклиниться в наше мирное сосуществование, я вам её немного опишу. Момо Хираи обладала достаточно острыми чертами лица: чётко очерченные губы в форме сердечка, острый длинный нос с небольшой горбинкой, выделяющиеся скулы и самый «правильный» разрез глаз, который только сможет нарисовать ваше воображение. При этом вся её наружность каким-то образом складывалась в мягкий и светлый, будто втайне всегда смеющийся образ. Её радушная улыбка походила на ту, с которой взрослые смотрят на малышей. С этой улыбкой она шагала по жизни, тонко и нежно уничижая окружающих. Конечно, Момо не жила в святом неведении о своей красоте, хотя обожала прикидываться, что это так. Всех нас точно пригвоздило к стульям, когда она впервые подплыла к нам в ресторане «Ракушка» в шикарном чёрном платье полностью из блёстков, едва прикрывающем тело. Она не была хрупкой, не была полной — это были пугающие своим совершенством очертания греческих богинь. В каждом её жесте имелся некий природный аристократизм, какая-то невесомая изящность, даже тогда, когда говорила или делала она что-то далёкое от изящества. Именно поэтому, думаю, вы в полной мере прочувствуете мои негодование и тревогу в тот миг, когда спокойные, но цепкие вороньи глаза этой японки остановились на Ким Тэхёне. Она больше не хихикала, не продолжала кланяться автоматически и не лепетала себе под нос приветственные фразы — вместо этого явило себя глубоко потрясённое выражение, затаившее восторженный трепет. — Ким Тэхён, очень приятно, — глубоким, но мягким купольным голосом повторил Тэхён, этот невинный одуванчик, решивший, что его плохо расслышали. Чонгук, который в эту секунду пыхтел со стулом и у которого от зубов скороговоркой отлетали комплименты, ничего не заметил. — Просто райская птица какая-то… — кажется, лепетал он, — я как язык проглотил… Оклемавшись и поморгав, Момо принялась усаживаться. — Что ты, это всё платье, — безбожно врала она, — оно добавляет мне баллов семьдесят. Когда все наконец снова оказались за столом, она вдруг вспомнила, как некрасиво поступила, заставив нас ждать. Рядом снова очутился официант, и теперь мы все смогли со спокойной душой сделать заказ, в то время как японка оголтелыми движениями и с виноватым видом перелистывала страницы. — Вы все уже что-то выбрали, как я понимаю? Как неловко! Я очень опоздала… это ни за что не повторится! — это было враньё. Момо всегда опаздывала. Я не могу вспомнить случая, когда она бы не опоздала. — Мы оставили за тобой право выбрать, что нам выпить, — галантно подсказал Тэхён. Японка ответила ему таким тронутым выражением, словно он только что позвал её замуж. — Ещё мы все решили заказать стейк, — присоединилась и я, — можешь тоже заказать его, если хочешь. — Я слышала ваш заказ, — последовала мягкая, по-матерински снисходительная улыбка, — но я, пожалуй, остановлюсь на крем-супе из морепродуктов, — это она чирикнула, обращаясь к официанту, после чего обернулась к Тэхёну, — на улице сегодня так холодно, согласись, Тэхён? Тот уже открыл было рот, но… — Почему Тэхён? — усмехнулся Чонгук. — Мы все там сегодня были. Этот рубил с плеча. Ни внимательного взгляда, ни тонкого замечания, а просто и с разбегу: «Почему Тэхён». — Тэхён такой румяный, — объяснила Момо с невинной серьёзностью, — я подумала, он был на улице совсем недавно. Она настолько уверенно и простодушно это сказала, что никому и в голову не пришло, насколько это абсурдно. Бронзовый оттенок кожи Тэхёна не позволял ему краснеть. Чонгук стал расспрашивать нашу новую знакомую о причинах её опоздания, на что у неё, как у всех имеющих привычку задерживаться людей, нашлась череда совершенно невероятных обстоятельств. Сначала порвались колготки, потом, будь им неладно, потерялись ключи, потом таксист застрял в пробке «минут на двадцать, не меньше», и наконец, в довершение ко всему, она попросту заблудилась. Эту историю, разве что в другой последовательности, Момо рассказывала примерно каждый раз: иногда вместо колготок фигурировала собака сестры, а вместо ключей терялся телефон, и заблуждалась она в самых неожиданных частях рассказа; таксист застревал в пробке завидной стабильностью. С лицом, достойным героини драмы, она погружала тебя в хаос своих злоключений, и ты слушали её с упоением, при этом, конечно же, отдавая себе отчёт, что всё это несусветная чушь. Когда нам подали вино и блюда, мы принялись копаться в государствах. Выяснилось, что на вкус Момо корейцы — это «японцы поскучнее». Мнение это было встречено пылким несогласием, в частности, с мужской половины стола. «Никакой перчинки, никакого второго дна, сумасшествия… прилежные, чистенькие, пустоватые — разве нет?» — невинно и изящно улыбалась японка с бокалом вина в руке. Всё это привело к тому, что мы выставили напоказ некоторые нелицеприятные факты своей биографии в качестве трофеев. — Я сбежал из дома, — горделиво бросил Тэхён. — Я сменил уйму школу в разных странах, — эхом вторил Чонгук, — из половины меня вытурили, из другой половины я свинтил сам. — Мой дядя думает, что в косплейном магазине, в котором я работаю, можно получить стоматологическую страховку высшего образца, — подключилась и я, — а ещё, что ближе всего на работе я общаюсь с девушкой по имени Сора. — Не вижу в этом ничего такого, — подалась вперёд Момо, обволакивая меня перламутром своего смеющегося кошачьего взгляда. — Я не работаю в косплейном магазине, — вытащила я кролика из шляпы, — и Соры не существует. Спор этот продолжался долго и увенчался торжественным заключением японки, согласно которому наша троица — несомненно, интересные молодые люди. К тому моменту мы успели уже пару раз чокнуться и решили сделать это ещё раз. Чонгук брякнул тост, мы стукнулись бокалами, каждый отпил по глотку. Затем стали справляться о скелетах опоздавшей. — Говорю же, у меня ничего нет! — сладким голосом воскликнула Момо. — Зачем бы я чужие собирала, водись у меня собственные? — Нечестно получается, — заметил Тэхён. — Не верю! — добавил Чонгук. Японка, решив, что одних уговоров недостаточно, обернулась к Ким Тэхёну поиграть в кто кого переглядит. В эту секунду я наконец уловила лёгкое замешательство, появившееся на лице Чонгука. Он ничего не сказал — только едва заметная складка появилась меж бровей. Когда Тэхён победил в гляделки, в которые, кстати, сыграл с преогромным удовольствием, Момо сдалась: — У меня замечательные родители: мама организовывает мероприятия, отец — бизнесмен и влиятельная фигура сразу в нескольких префектурах; есть старшая сестра и младший брат… Мы просидели ещё долго, ели, пили и в конце концов прилично опьянели. Беседы были удивительно увлекательны и пусты. Довелось, например, покопаться в языковых способностях друг друга. Чонгук продемонстрировал навыки беглого английского и японского и в заключение вдруг заявил, что очнулся полиглотом после того, как на плечо ему упала библиотечная полка со словарями. Так у него стало на одно плечо меньше, зато языков прибавилось аж несколько. Кстати, об этом. Такое повторялось несколько раз. Самые абстрактные темы Чонгук мог свести к безумной теории своего ранения. В конце концов от этих историй за столом стала появляться топорная неловкость. Только позднее я узнала, что вокруг ранения крутились самые интимные разговоры этой парочки. Мол, что ей придется взять на себя, как в целом будет происходить процесс, учитывая положение и т.д. — не буду шибко углубляться, вы и так поняли. Получается, упоминая о ранении, Чонгук как бы упоминал о сексе — что, если вдуматься, в сто раз хуже. Момо эти вставки никак не комментировала. Она вообще мало общалась напрямую с Чонгуком. Я заметила это не сразу, но когда заметила, не осталось никаких сомнений: её реплики были обращены либо в пустое безликое пространство стола, либо напрямую к Тэхёну. В целом, в общении с ней не отпускало навязчивое ощущение, что тебя уводят подальше от сути. Она не скрытничала — даже напротив, но чем больше она рассказывала, тем больше ты запутывался. Даже позднее, когда я узнала её получше, эта магия не улетучилась полностью. Её тонкие жесты, игривые взгляды и спокойные, хлёсткие замечания — всё поражало, как сладко пахнущая болезнь. Она отторгала, она же и притягивала — две эти силы, соревнуясь друг с другом, ввергали в волнительное замешательство. Но что хуже всего, она понимала, как действует на людей. В её глазах плескалось очаровательное зло. К примеру то, что она проделывала с Ким Тэхёном. Совершенно точно она знала, что он не одинок, но при этом уверенно продолжала строить ему глазки. В то же время подобная шалость в её исполнении выходила столь невинной и умилительной, даже шуточной, что осудить её было почти невозможно. Такие люди на самом деле опасны. Руки их как бы совершают всё сами собой — они же не несут ни за что ответственности. Никто с них и не спрашивает. Подобный человек, к примеру, даже сидя у преподавателя под носом может развернуть огромную шпаргалку с преспокойным видом, и ему за это ничего не будет. Каждое их движение до того обыденно и естественно, что они могут позволить себе самые невероятные дикости. Везде и всюду их сопровождает лёгкая возвышенность всепрощения. — Папа владеет автобизнесом, — например, рассказывала она, широко улыбаясь и обращаясь к Тэхёну, — бизнес — его главное детище, в него он бросает себя целиком. Остальной его выводок — это так, приятный аксессуарчик, чтобы всё как у людей. Услышав это, я уж было решила, что у неё семейные проблемы. Однако на вопрос об этом она живо отмахнулась: — Ни в коем случае! — и издала мягкий смешок. — Мне всё позволяют и ничего не требуют взамен. Разве не для этого нужна семья? Несколько раз я ловила себя на том, что не могу понять, шутит она или нет. Как самый серьёзный разговор мог совершенно внезапно обернуться шуткой, так подчас и шутка вдруг оборачивалась серьёзным, даже строгим выговором. — Что на самом деле будоражит сознание, так это побег из дома! — Момо сверкнула глазами в сторону Тэхёна. — Что значит, ты сбежал? Во сколько лет? Неужели будучи ребёнком? Как же ты жил? И тебя даже не ищут? У меня голова кружится от вопросов! И снова Тэхён было заикнулся, когда его перебили: — А ты не хочешь спросить, почему я сбегал? — ехидно поинтересовался Чонгук. Я торопливо сделала глоток вина: как ни крути, за этим жестом отлично получается спрятать неловкость. Тэхён, который вдруг понял, что украл у друга внимание девушки, впечатался взглядом в стол. Но Чонгук своего вопроса ни капельки не стеснялся. Когда выходил из себя, он особо не церемонился. Момо разглядывала его с мудростью воспитательницы: будто все его чувства были для неё, как для взрослой, очевидны и умилительны. — Ты сказал, что сменил кучу школ, — мягко проговорила она, опустив голову и глядя не него исподлобья. — В половине случаев это был побег, значит, запихивали тебя в эти школы насильно. Скорее всего, инициатива родителей, с которыми у тебя плохие отношения: ты не стыдишься того, что подвёл их. Учиться они тебя отправляли в основном за границу — пекутся о престиже, и денег у них куры не клюют. Они тебя не балуют, как, например, балуют меня. Либо им позарез важна репутация, на которую ты не желаешь поработать; либо они поднялись с низов и для тебя хотят всего того, чего у них самих не было, даже если тебе это не нужно. Ну как, попала? У всех за столом, включая самого Чон Чонгука, были красноречиво ошалелые лица. Японка, как пить дать, это заметила. — Не попала, — тем не менее, огрызнулся Чонгук с дерзкой улыбочкой. — А я думаю, что попала, — ехидно отмахнулась Момо и снова обернулась к Тэхёну. — Так что? — прощебетала она. Тут уж, разумеется, Чонгук нахохлился и запыхтел, как чайник. И всё-таки умолк, злющий. А Тэхён разинул рот и молчал, как рыба: глаза его отчаянно бегали от друга к японке и обратно. Я решила, что нужно спасать ситуацию. — Что до меня? — живо чирикнула я. — Меня ты тоже проанализировала? Тэхён воспользовался моментом и уткнулся в свою тарелку, а Чонгук со сморщенным видом потрогал плечо и сделал опасно крупный глоток вина. — Мне неловко о тебе рассуждать, — призналась японка. — Почему? — искренне удивилась я. Она вздохнула. — Ты сказала «дядя», если я, конечно, не ослышалась. Извини за предположение, но ты общаешься со своими родителями? — А, это, — облегчённо выдохнула я, — да, ты всё правильно заметила. Я сирота. Момо сочувственно пожала губами. — Не переживай об этом, — протараторила я, выставив перед собой ладони, — я с удовольствием выслушаю твой анализ. Японка пригубила вино и сосредоточила на мне задумчивой взгляд, перебирая большим пальцем кольца на остальных. — Твой дядя уверен, что ты работаешь, — решительно сказала она, — следовательно, денег ты у него не берёшь. Получается, либо работа у тебя есть, и твоего дядю она не устраивает, либо… — она бегло покосилась на Тэхёна и снова вернулась ко мне. — Чонгук говорил, вы двое встречаетесь? — Да, — отчеканила я гораздо резче и прохладнее, чем от себя ожидала, поскольку вариант, что она об этом забыла, исчерпал себя. Момо только расплылась шире. — Либо твой настоящий род деятельности не нравится твоему дяде, — уверенно кивнула она сама себе, — либо ты живёшь на иждивении у своего парня, который, опять-таки, не нравится твоему дяде. Либо ты просто сумасшедшая и врёшь смеха ради, и тогда я забираю назад все свои слова о скучности вашего народа. Вот так легко и просто, в виде сухого рассказа мне вывалили историю моих многочисленных терзаний. «Она бы и Намджуну понравилась». Но рассуждать об этом как следует было некогда, потому что Момо, догадавшаяся, что и здесь попала в яблочко, опять нацелилась на Тэхёна. К счастью, он её опередил: — А что до тебя? — и потянулся к своему бокалу. — Чем ты занимаешься? Японка захорохорилась, но стол надавил. Оказалось, чем она только ни занималась. Во-первых, изъездила волонтёром Европу и чуть ли не половину Африки. Профиль — возня с детишками. Теперь выдался перерыв между сезонами, а в Японии ей ну никак не сиделось. Так что она чухнула сюда. Пока что она не поступила в университет, хотела «осмотреться» в мире, но непременно собирается поступать: куда-нибудь в Европу, в какую-нибудь Италию, с тем чтобы углубиться в искусствоведение. Мы слушали этот рассказ с затаённым дыханием, а когда он закончился, японка, убедившаяся по уже привычно ошалелым минам, что произвела должное впечатление, стала хлебать вино с наисчастливейшим видом. — Ты мне ничего из этого не рассказывала, — озадаченно хмыкнул Чонгук. Момо ответила ему спокойным и удивительно пустым взглядом, по которому я вдруг очень ясно осознала, что это конец. Он был интересен ей не больше, чем сюжет картин на стенах. Цепочка последовательностей в моей голове стала постепенно приобретать явственные очертания. Японка шла сюда с тем, чтобы убить скуку… молодой человек в данном случае выступал в качестве необходимого атрибута для красивого вечера. Но всё изменилось, и причиной тому послужили как неуместная болтовня Чонгука, так и наше появление. Размышления уволокли меня из-за стола, заглушили разговоры, словно бесцветным войлоком. Манера поведения Чон Чонгука понятна. В сущности, именно по этой причине его тянуло к слабым девушкам. В их компании он становился раскованной, значительной фигурой. Хрупкая, чуткая, светящаяся благоговением — вот где было отличное пространство, чтобы развернуться его широкой улыбке и пышному эго. Я спрятала горемычную ухмылку за глотком вина. В голове от всего выпитого образовалась странная лёгкость, а на кончиках пальцев — покалывание и пустота. С Момо Хираи всё было по-другому. Прежде всего, она не была той, за кого Чонгук её принял — это во-первых. Во-вторых, она и сама смотрела сквозь этого человека, выступая главной героиней против воскового манекена. Она не рассказывала ему о себе, потому что в этом действии находила душевность. К своей душе она и близко не думала его подпускать. Ей просто было скучно, и она заполняла время абы чем. Изначально, может, он и был ей интересен, но проиграл давным-давно. С рвением отчаянно скучающего человека японка выслушивала его болтовню, играла по его правилам, охотно соглашалась на всяческие предложения — всё это было пустым повествованием без сюжета. Однако это было весело до вмешательства посторонних людей, то есть нас. Мы внесли в их игру случайных любовников нечто человеческое, а как человек Чон Чонгук вызывал у японки брезгливое отвращение. Я действительно испортила им всё дело. Момо не произнесла ни одного грубого слова, но её твёрдое «нет» незримо витало в воздухе: в жестах, кротком отводе глаз, в холодных улыбках — всюду мне мерещилось деликатное, но решительное отторжение. «Бедный Чонгук», — подумала я с какой-то светлой печалью, хотя, если откровенно, он получал, что заслуживал. — А зачем мне гадать? — смеялась японка, когда я очнулась и снова оказалась за столом. — Ты же всё равно не скажешь, права я или нет. — Ты наблюдательная, — ехидно пропел Чонгук, — почувствуешь, когда попадёшь. Я догадалась, к своему ужасу, что они обсуждают злосчастное ранение в плечо. «Чонгук, дубина, — я попыталась сделать ему знак глазами, — хватить закапывать самого себя!» Он меня в упор не замечал. — У меня тоже длинный послужной список по части скитаний, — шипел он сквозь зубастую усмешку, наклонившись к ней, — подсказка: вот это я получил как раз во время очередного похождения, — он указал на плечо. Момо сделала крошечный глоток вина и припечатала бокал к столу. Кажется, она изо всех сдерживала порыв закатить глаза. Чон Чонгук сильно сдавал позиции. Все его ухищрения могли сработать на восхищённой и влюблённой по уши дурочке, но не на этой «райской птице». Она откровенно скучала, стоило только ему открыть рот. — Не поделишься, что у тебя за работа такая? — неожиданно японка завела беседу со мной. — Почему тебе приходится врать дяде? Она сияла дружелюбием. Кажется, смекнула, что Тэхён своей историей делиться не хочет. Но проблема в том, что и мой рассказ был темой достаточно щепетильной. Хвастаясь своими пороками, мы совсем позабыли, что их придётся как-то объяснять. Я улыбнулась и заговорила было, но вместо этого только сомкнула губы и нервно стрельнула глазами в сторону Тэхёна. Момо это заметила. — Ты всё-таки не работаешь? — с пониманием произнесла она. — Здесь нечего стыдиться. Я и сама пока живу за счёт родителей. — Это временно, — мне было почти физически тяжело оторвать глаза от тарелки. — А ты чем зарабатываешь? — пиликнула японка, в очередной раз обратившись к Тэхёну. — Я заметила, у тебя руки в ссадинах. Физический труд, да? Угадала? Кажется, Тэхён побелел на несколько оттенков. Челюсти его были крепко-накрепко сомкнуты, а лицо выражало ступор, почти детское замешательство и лёгкую нетрезвость. Я почувствовала, как голову заполняют клубы жара, и сделала ещё глоток вина, что было не самым лучшим решением в данной ситуации. О чём мы только думали? Мы пришли крайне неподготовленными, а теперь, ко всему прочему, ещё и выпили. Мозг опустел напрочь, молчание затягивалось, Чонгук доедал салат, пыша раздражением. А несчастная японка, столкнувшись с немой стеной, совсем растерялась. — Я уважаю физический труд, — на всякий случай заверила она, видимо решив, что Тэхён стесняется какого-то низкого поприща, — моя тётя, например, автомеханик. Умелые руки — помощники науки. «Надо что-то сказать, — бил тревогу слабый, бьющийся сквозь пелену нетрезвости рассудок, — хоть что-нибудь, увести куда-нибудь разговор». Все молчали. — Знаете что, — весело заявила Момо, — мне нужно отлучиться в уборную. Давайте каждый придумает поговорку про руки? Кто будет последним, тот просит музыкантов сыграть «Либертанго», а заодно узнает, можно ли под это станцевать. Я свою поговорку уже сдала! С этими словами она вскочила и довольно торопливо ретировалась. За столом мгновенно возникло оживление. — Кошмар, — процедил Тэхён, яростно протирая пальцами веки, — я вообще не соображаю. — Нам нужно что-то придумать, — я заговорила на несколько тонов тише, — что-то сказать, иначе будет странно. — Не берите в голову, — Чонгук презрительно фыркнул, — вы её видите в первый и последний раз. Какая разница? — Ты идиот, — буркнула я, — что ты творишь вообще? Хватит трепаться о себе любимом. — Не во мне проблема, — огрызнулся он и кивнул в адрес Тэхёна. — Ты. — Нет, ты, — не унималась я, — ты не видишь, что немного не угадал с характером в этот раз? — Да и плевать мне, — пожал плечом Чонгук, он уже был прилично пьян, — розовое вино, Рюджин. Вдобавок он одарил меня мутным взглядом. Тэхён скосил растёртые докрасна глаза куда-то в сторону. С таким зрелищем в уме у меня живо завертелись бытовые трудности: добираться до дома будем на такси, на следующий день придётся возвращаться за машиной… Вместе с тем, ведомая интуитивным чутьём, я вспарила на ноги, чтобы последовать за японкой. Я не имела никакого представления, о чём с ней говорить, но намерения имела самые решительные. Перед уходом я тихо шикнула в сторону нашего столика: — Работа. Придумайте что-нибудь. Чонгук, если ты не изменишь тактику, не видать тебе её, как своих ушей. И вообще, вот эта твоя манера… ты гнусный человек. Разговор в уборной я помню не в деталях, но при этом очень ярко, как вспышку света. Помню смутные силуэты входивших и выходивших девушек, грациозную фигуру Момо у зеркала, алые губы, растянувшиеся в улыбке. Не смогу сказать, как именно началась беседа. Кажется, я просто вертелась сбоку, пока она прихорашивалась. Я была слегка пьяна и сверлила её задумчивым взглядом — что было не вполне прилично. А потом, не помню, пришёл ли к этому разговор или я просто вывалила это ей на голову, но случилось вот что: — Слушай, дай ему шанс. Он не так плох, честное слово. Поначалу она отвечала пространными любезностями. Жуткая неловкость всей этой ситуации ускользала от моего сознания. Мне казалось, мы болтаем по-приятельски. — Он хороший, честное слово, — уверяла я, — я вижу, тебе он не очень интересен… Вместо ответа японка выдала: — Твой парень, у тебя с ним серьёзные отношения? Я посуровела. — Да. — Мамочки, какой он красивый. У меня даже глаза слезятся. — Он сегодня не один пришёл. Оставь его в покое. Она принялась красить губы. А я опять за своё: — Не знаю, зачем Чонгук прячет голову в песок. Одна встреча, и всё, прощай. Это несерьёзно. — Я и сама планировала одну встречу, — прокомментировала японка, не отрываясь от зеркала, — я не ищу ничего серьёзного. Мне хотелось выпить, послушать музыку и станцевать под «Либертанго». Он, несомненно, болван, но красивый болван. Он может себе это позволить. В моих представлениях мы даже не разговаривали. Глядя на него — действительно, лучше бы он молчал. Я удивилась, что он позвал друзей. Я пропустила это мимо ушей. — Он носится по свету галопом, как егоза, — продолжила я, обращаясь к воздуху. — Не знаю, что его ведёт. Чимина он слушал до поры до времени, пока тот не стал раздавать запреты направо-налево. Нас он не будет слушать и подавно. Он нас любит, но, видите ли, мы не так хороши в географии, и мы не сбегали из частной школы в глуши Британии в одних трусах. Что мы знаем о жизни? Мне казалось, ему нужен авторитет. Пусть не человек, но чувство. Ответственность перед кем-то, которую он взял бы на себя добровольно. А что такое большое чувство? Тесная духовная близость. Любовь, если угодно. Момо обернулась на меня: она была предельно серьёзна. Я вздохнула, прильнула плечом к прохладной стене и прикрыла глаза. Мне не стоило пить, если я собиралась хоть что-то контролировать. Краешком сознания даже в ту секунду я понимала, что несу бред. Просто этого было недостаточно, чтобы остановиться. — Почему ты так о нём печёшься? Он тебе нравится? Я открыла глаза, оглянулась и обнаружила себя в уборной. Покачала головой. — Что тогда? — Он мой друг. Давайте-ка пробежимся по моим примерным наметкам на вечер. Прежде всего, откровенно говоря, я привыкла к типажу Чон Чонгука и не ожидала увидеть ничего иного. Тут всё упирается в интересную особенность. Многие из его пассий, хотя поначалу и казались ангелами, позднее вдруг оборачивались эриниями. Долго я думала, чем объясняется такой исход событий — может, ему просто были по вкусу девочки со странностями, а может, с ними было всё в порядке, и это его персона действовала на них подобным образом. Скорее всего, дело было и в том, и в другом. Я видела его подружек несколько раз: как правило, они держали глаза прикованными к земле и что-то невнятно попискивали. Эта святая невинность, если верить рассказам Чонгука, в определённый момент имела магическое свойство превращаться в обидчивые истерики, слезливые драмы и прочие пошлости. Появлялись, словно из ниоткуда, обиды на самые невинные замечания, нездоровая подозрительность, склочность, а порой и тяга к швырянию посуды, выдиранию волос и т.д. Именно в такие моменты, как уверял он сам, Чон Чонгук делал ноги. Он в шутку звал это своим проклятьем. Из всех в Скворечнике он единственный агрессивно боялся брать трубку, когда ему звонили с незнакомого номера. И страх этот был обусловлен не бандитской деятельностью, а многочисленными «бывшими». Если вкратце — Чонгук имел слабость к скромным, миловидным девочкам с очень низкой самооценкой. И в то же время его нарциссический характер, развязное поведение, ехидные подначивания и часто беспардонная болтовня, а грубо говоря, он сам — вскармливал в своих подружках их неуверенность и комплексы до чудовищных размеров. Но самое ужасное, что его это не заботило. Он брал от них, что ему хотелось, а после загадочно улетучивался, оставляя бедняжек в положении гораздо более плачевном, нежели они имели до встречи с ним. Ни одна из его спутниц не была ему интересна — это в конце концов и сводило каждую из них с ума. Он делал их несчастными. При этом единственное, что он в них видел — его собственное сияющее отражение. Через них он занимался самолюбованием. Ориентируясь на эти выводы, я вила паутину своих призрачных надежд. Во-первых, слегка спустить Чонгука с надзвёздной вышины. Даже просто сопровождать его для этого было бы достаточно. Интимность атмосферы, позволявшая ему предстать Тёмным Принцем в плаще, таяла в его привычном кругу друзей, где он — всего лишь мальчишка. Во-вторых, я хотела немного помочь раскрыться девушке. Пусть бы она не любовалась им весь вечер, а говорила о себе, например. Возможно, он разглядел бы в ней живого человека, с которым не смог бы обойтись так, как обходился с остальными. С появлением Момо Хираи этот план разбился вдребезги. Просто потому что она не была той, кого все мы ожидали увидеть. Разговаривая с ней в уборной ресторана «Ракушка», я, наверное, даже не надеялась на успех. Скорее, я делилась своими горестями со случайной прохожей, которой не посчастливилось оказаться рядом. — Любовь ко мне ещё никого не спасала, — промолвила она, спокойно глядя мне в глаза, — но погубила нескольких. Наконец я по-настоящему смутилась. Эта фраза показалась мне пошлой. — О, вот оно что… — Но если ты так просишь, я не буду спешить прощаться с ним. — Нет, что ты… — я выставила перед собой ладони, — я не смею занимать твоё время. — По-моему, я ему тоже не особо интересна. По крайней мере, в том смысле, о котором мы говорим. Но я вполне могу исправить это, если захочу. Раз уж, как ты считаешь, это его образумит. — В этом нет необходимости, — отчеканила я уже совсем холодно. — Не переживай обо мне. У меня куча времени, и мне здесь совсем нечем заняться. — Я переживаю не о тебе. Лучезарная улыбка. — Ты только что умоляла меня дать ему шанс. — Я хотела, чтобы он перестал играть с чувствами других, а не чтобы кто-то играл с его собственными. — По-моему, это послужило бы ему отличным уроком. Она не меняла светлого выражения лица. Я же начинала откровенно злиться. — Кто ты такая, чтобы преподавать ему урок? — А ты кто такая, чтобы решать, что для других лучше? — По-моему, сравнивать тебя и меня несколько некорректно. — Хочешь сказать, ты не превышаешь полномочия? — Я хочу сказать, — выдавила я, — что это не твоё дело. Момо плавно развернулась к раковине, забрала сумочку и бросила на меня взгляд через зеркало. — Извини меня за резкость, — она учтиво поджала губы, — я не хочу ссориться с первым человеком, который по-настоящему вызвал у меня симпатию. По-моему, ты переживаешь раньше времени. Я просто дам ему шанс. В конце концов, не такая уж я и Афродита. — Брось. Давай хотя бы сейчас не будем подсуживать платью. Японка задорно хихикнула. И кивнула: — В любом случае, нам лучше вернуться. Мне кажется, нас заждались. Я молча следовала за ней сквозь алый бархат. На душе чесались тревожные чувства, но музыка была громче. Мальчиков я увидела издалека: они что-то тихо обсуждали со сжатыми улыбками. Завидев нас, один из них улыбнулся шире, а другой кисло поник. Усаживаясь на своё место, Момо бодро чирикнула: — Придумали поговорку? — Глаза боятся — руки делают, — невозмутимо выпалил Тэхён. Момо обернулась на оставшихся игроков. — Праздные руки — игрушка дьявола, — придвигаясь к столу на стуле, произнесла я. Проигравший ушёл справляться о «Либартанго» Астора Пьяццоллы. Спустя минуту он вернулся, дал добро на танец, и в зале заиграла та самая композиция. Солировала виолончель, ей подпевали бандонеон и фортепиано. Вопреки своим словам о шансе, Момо позвала танцевать Ким Тэхёна. — Я не умею, — испуганно пролепетал он. — Танец со мной означает бессмысленное вращение вокруг своей оси, — японка протянула ему руку, ясно давая понять, что не примет отказ. И они удалились. — Что вы придумали насчёт работы? — тем временем спросила я. На столе красовалась новая тарелка, полная разнообразных фруктов. Чонгук схватил огромную клубнику, закинул её себе в рот целиком и принялся жевать. При этом он не отрывал сосредоточенных глаз от отправившейся в центр зала парочки. — Там и думать нечего, — промямлил он, — пусть будет грузчиком. — А у грузчиков руки в ссадинах? — Откуда я знаю? Я что, грузчик? — Чонгук, — строго клацнула я, — ты ведёшь себя, как ребёнок. Он поморщился. Так в его исполнении выглядит бессилие. — Похоже, ничего не выйдет, — вздохнул он, — она меня в упор не видит. Тэхён вам что, мёдом намазан? Я тоже бросила взгляд на ушедших танцевать. Момо положила руки Тэхёну на плечи и что-то тепло ему говорила. Она светилась вежливым радушием. Он, в свою очередь, отвечал кротко, едва шевеля улыбающимися губами и глядя куда-то выше её головы. Когда их глаза встречались, они оба взрывались от смеха. — В общении с ним есть такая сокровенность, которая в общении с тобой не светит, — негромко проговорила я. — Какая? — Тебя слушают. Тобой интересуются. Тебя держат за человека. Чонгук с досадой и раздражением отвернулся от танцующих. — Я бы слушал, — пробубнил он с обидой, но и с некоторым пониманием своей ошибки, — она же сама молчала. — Возможно, ты не давал заговорить. — Прежде никто не жаловался. — Мне кажется, она не похожа на тех, что были у тебя прежде. — Слушай, — Чонгук с усилием протёр ладонью здоровой руки лицо и твёрдо взглянул на меня, — я немного пьян, так что скажу прямо: мне нужен перепихон. Обычно я делю девушек на два типа: одни хотят того же, что и я, а другие надеются на что-то большее. Я бывал и с теми, и с другими, Рюджин. Этой девушке, — он указал пальцем в центр зала, — нужно было то же, что мне. Ей не нужны были разговоры, ей нужно было выйти в люди, выпить вина и провести с кем-нибудь ночь. И, каким бы таким-сяким слушателем я ни был, я её явно устраивал. До появления вас двоих, чтоб мне провалиться, — и он снова принялся растирать лицо, развалившись на стуле, — о чём я думал? — Извини, — я вжала голову в плечи, — наверное, ты прав. Чонгук разом обмер. — Что ты сказала? — протараторил он, отняв ладонь от лица. Я уже открыла рот, но он перебил меня: — О чём вы говорили в этой вашей уборной? — Что?.. — Почему ты говоришь, что я прав? Почему не пускаешь сопли и не защищаешь её честь? — он резко качнулся к столу. — Она что-то говорила обо мне? Говорила, что разочарована? — Вообще-то, она сказала то же, что ты, — в страшной неловкости запиналась я, — что не искала ничего серьёзного… а ещё, что даст тебе шанс! Напрасно мне показалось, что этой фразой можно спасти положение. — Даст мне шанс? — Чонгук расплылся в крайне недоброй зубастой ухмылке. — Это всё я, — призналась я, — я просила её дать тебе шанс. — То есть, ты встала, пошла за ней, — он изобразил двумя пальцами шагающего человечка, — и унизила меня по полной программе? — Чонгук, ты и без меня был не на высоте! — Мне не нужны были попрошайничества, — процедил он сквозь зубы, — я из тех, кто даёт шанс, а не вымаливает его. — Так ты бы точно ничего не добился. — Да и плевать мне, чёрт побери! — Вот так, да? Стоит только встретить кого-то, кто не падает ниц под твои оды самому себе, и ты умываешь руки. — Лучше так, чем виться за девицей, которая весь вечер пускает слюни на другого. Единственное, что меня бесит в данной ситуации, это грядущая ночь. Сказать, что эта девушка обещала в одной из наших откровенных переписок? — Нет! — Что она поможет мне с одеждой, — всё-таки рявкнул он, — она могла бы меня раздевать, могла бы меня одевать, и в эти моменты, можешь поверить, я был бы счастлив, что я калека. И что меня ждёт вместо этого? Пустая кровать, липкие мысли о ней, никакого секса. — Ты просто жалок, Чонгук. — Шанс, — фыркнул он, качая головой, — ишь какая, шансы раздаёт. — Мы говорили не о таком шансе, если тебе угодно. Он состроил недоумённо-злую гримасу. — А о каком? — Я просила её дать тебе шанс прослыть человеком, а не придурком. Она поняла это по-своему, мол, тебе нужно помочь выйти человеком из придурка. Для этого, по её мнению, необходимо дать тебе шанс узнать её, чтобы ты влюбился, обжёгся и… больше не поступал так с другими. Мне такой вариант, конечно же, не понравился. Я попросила её не играть с твоими чувствами. Она пожала плечами, мол, шанс есть шанс… Чонгук слушал рассказ с разинутым ртом. — Эта мадам заявила, — пролепетал он так, будто не верил своим ушам, — что разобьёт мне сердце, чтобы проучить? — Вроде того. — Кем, чёрт побери, она себя возомнила? Я смущённо помычала. — Интересной, красивой девушкой, коей и является? На лице Чонгука зашевелились желваки. Он яростно сверлил блестящими глазами парочку в центре зала, как вдруг подскочил с места и бросился прямиком к ним. Я проводила его взглядом, устало вздохнула и оторвала виноградину от покоившейся на тарелке грозди. Ягода оказалась прохладной и слабо сладкой. Я оторвала себе ещё сразу несколько райских шариков. Расслабленный ум отказывался работать. Мне уже было плевать. Чонгук тем временем подошёл к Тэхёну и Момо и стал что-то им говорить. Я наблюдала за ними и ела виноградины. Вот, Тэхён отступил на шаг. Вот, Чонгук встал на его место. Вот, у партнерши в глазах засверкал восторг… не от самого Чонгука, а от случившейся сцены. Момо была из таких девочек, которые могли бы с драматизмом кричать «стойте!» дерущимся из-за них парням, но испытывать при этом блаженное удовольствие. Вот, Тэхён отошёл от них и двинулся в мою сторону. — Лол, — усмехнулся он, когда уселся за стол, — мне кажется, или тебе уже хватит вина? Я разглядывала его в приглушённом свете и испытывала странное желание его поцеловать. — Ну, и о чём вы говорили? — резко спросила я, проигнорировав его слова. — С кем? — Тэхён откинулся назад на стуле и посмотрел на меня с задранными от удивления бровями. В глазах его играла усмешка. — Прикидываться дураком не в твоих интересах, — хмыкнула я и потянулась за очередной ягодой. Тэхён бессовестно расхохотался. Из-за того, что зубастая улыбка его была квадратной, всегда казалось, что он смеётся в неловкости. — Ты ревнуешь, Рюджин? — мягко, даже скромно спросил он. — А ты не хочешь рассказывать, о чём вы говорили? По всему было видно, что он чрезвычайно доволен собой. — Ну, — хмыкнул он, почесав подбородок, — она спрашивала, сильно ли ты обидишься, если она уведёт меня у тебя. Сказала, что сбежать вдвоём было бы очень в духе кино. А я как раз похож на героя кинофильма. — Надо же! — я прикончила ещё виноградину. — Да у нас тут Бонни. — Я тоже сразу об этом вспомнил. Я посмотрела на него с каменным лицом. Он отвечал мне весельем во взгляде. Мы молчали с несколько секунд, а потом он всё-таки прыснул. — Для тебя это смешно? — обидчиво спросила я. — Честно говоря, очень. Я только и делаю, что ревную тебя к этому пресловутому тату-мастеру, дай и мне насладиться своим звёздным часом. — Это другое. Она не такая, как я… она такая, какой тебе хотелось бы, чтобы была я. — Рюджин, — Тэхён протянул мне руку через стол, — посмотри на меня. Неохотно я вложила свою ладонь в его и подняла на него глаза. — Пойдём со мной, — мягко проговорил он с чистым и серьёзным лицом, — хочу кое-что показать. Вдвоём мы поднялись на тридцать этажей вверх. В лифте он стал меня целовать. Поездка была долгой, он был необычайно мягок, и я была пьяна. — Нет, серьёзно, куда мы едем? — сонно спрашивала я, отрываясь время от времени. Вместо ответа он улыбался и снова приливал к моим губам, к скулам, к щекам. Когда лифт наконец пиликнул, мы за руки вывалились наружу и прошли по чистому белому помещению к небольшой двери. Тэхён достал из кармана пиджака отмычку, которой принялся виртуозно ковыряться в замке. — Нам сюда нельзя? — встревоженно поинтересовалась я. — Кто такое сказал? — дверь щёлкнула, он спрятал инструмент и уверенно схватил мою ладонь. — Идём, Рюджин. Я плыла за ним, как во сне. Мы прошли через небольшой холл и оказались на смотровой площадке. Она была просторной, тёмной и совершенно пустой. Круглый диван в центре, никаких людей. Всюду стекло, повсюду мерцающая ночь и безумная, головокружительная высота. У меня перехватило дыхание. Каблук скользил по стеклянному полу. Тэхён провёл меня чуть вперёд и развернулся. Его силуэт чернел в темноте. — Нам сюда нельзя, — глухо прошептала я. — В таком случае, — тихо ответил он, — они заявятся сюда, извинятся и попросят уйти. Я восторженно улыбнулась, оставила его и прошла вглубь площадки. В таких местах обычно не продохнуть: народу здесь всегда полным-полно. Я сняла туфли и пробежалась по пустоте, хихикая, как ребёнок. Остановилась прямо перед мерцающим городом и покрутилась вокруг своей оси, чтобы юбка развевалась в воздухе. Оглянулась на Тэхёна. — Как ты умудряешься разнюхать про все запертые двери на свете? Он приближался ко мне медленным шагом, осторожный, тихий, как ночь. — Я выбрал это место для признания в любви, — хмыкнул он, глядя на город через моё плечо, — а ты меня опередила. Мы посмотрели друг на друга. Жар от вина успел превратиться в приятное воркочущее тепло. Тело было, как ватное, и в глазах едва ощутимо рябило. Но я уже привыкла. — Ты решил признаться в любви, — нахмурилась я сквозь улыбку, — и организовал специально для этого поход на смотровую площадку? — Что тебя смущает? — он продолжал наступать, а я пятилась назад. — Ты же мог просто сказать. Неважно, где и как. — Мне нравится, когда всё спланировано. Когда есть чёткий распорядок действий. Так я меньше боюсь. — Тебе нечего было бояться, — я остановилась, и он подошёл вплотную. — Я знаю, — он осторожно коснулся ладонью моей шеи. — Не знаю, о чём я думал. Почти каждая юная девушка сталкивается с этим рано или поздно. И, в зависимости от некоторых факторов, перечислять которые здесь мне попросту неинтересно, она впадает в разные степени оцепенения и ужаса. Эти старые чувства всплывают в памяти, как лица закадычных приятелей. Я заглядываю в прошлое и вижу кого-то другого — девочку, росшую в окружении мужчин, рано потерявшую мать, не имевшую близких подруг. Её обуяли невнятные смятения, объяснить которые она могла лишь примерно, но они казались ей великими, сокровенными. Страх, что в отношении неё кто-то помыслил нечто, далёкое от невинности. Страх, что на её святость посягнули. Страх, что ей это понравилось. Скажу сразу: ничего не было… почти. Но не потому, что нам так и не довелось «поймать волну». Не потому, что нам вечно что-то мешало. Отвертеться одной из этих шпаргалок было бы удобно и приятно, но я не стану так поступать. Не помню, как мы оказались на диване, окружавшем колонну в центре зала. Можно было списать все эти неслыханные шалости на всплеск гормонов, на первобытное состояние, даже на алкоголь, но мы всё-таки отдавали себе отчёт в том, что происходит. Мы споткнулись, рухнули в пропасть и бесконечно падали. Свистящая пустота развязывала руки для самых невообразимых побуждений. Всё это достигло апогея тогда, когда я, сидя у него на коленях, обхватила руками его плечи и, не ведая, что творю, произвела достаточно определённое движение бёдрами. В моём фокусе было его лицо — во всех его безупречных деталях. Вот, выступили желваки, прикрылись глаза, по виску стекала капелька пота. Стиснув зубы и всё ещё прижимая меня ладонями, он качнулся навстречу, и ещё раз, и ещё; наконец я выдохнула едва слышимый стон. Это внезапно отрезвило нас обоих. Испугавшись серьёзности развивающихся событий, он мягко отодвинул меня у себя на коленях: — Эй… — прошептал он, глядя мне в глаза, — не нужно, если ты не хочешь. — Я не уверена, что не хочу. Мы оба затаили дыхание, глядя друг на друга. — Можем… — он облизнул губу, выдохнул рваный клочок неловкости; глаза метались туда-сюда, — уехать. Тогда-то, будучи на расстоянии вытянутой руки от события, я и поджала хвост. Отпрянула, вскочила на ноги, оглянулась и вспомнила, где мы. Неловким движением пригладила волосы и остервенело покусала губу, чувствуя медленно нарастающую панику. Тэхён тоже вскочил с места и возвысился передо мной немым вопрошанием. «Уехать». — Рюджин, скажи что-нибудь, — взмолился он. — Извини, — пролепетала я, проводя ладонью по своему лицу в стремлении смахнуть нетрезвость, — извини, может, я не готова? — По-моему, — он заправил прядь волос мне за ухо, — ты была готова. Чего ты боишься? Я посмотрела на него глазами побитого зверька. Со всех сторон давило пустое пространство. — Не знаю. Извини. Наверное, ничего. Просто дай мне минутку. Мы тут немножко сошли с ума. — Не извиняйся, — мягко сказал он. — Мне нужно на свежий воздух, — промямлила я, — подумать минуту. — Если только мне можно знать, о чём ты собралась думать. Я выдавила улыбку. Высока вероятность, что этот мыслительный процесс завершился бы в его пользу. Не было причин ему не доверять, кроме идущей откуда-то внутренней трусости. Меня просто припугнуло то взрослое положение, в котором мы столь внезапно обнаружили себя. К собственной готовности я оказалась не подготовлена. Мне нужна была минута, буквально минута, чтобы осмыслить случившееся. Чтобы прийти к выводу, что бояться нечего. Возможно, даже согласиться уехать. Скорее всего, так бы и случилось. Если бы не то, что он сказал после. — Рюджин, — его голос жутко ослабел; он словно задыхался, — мне нужно быть уверенным. — В чём? Ужасно долгая пауза. — Что это не из-за него. До меня дошло не сразу. Тем хуже, потому что слова ударили запоздалой пощёчиной. Я отшатнулась назад. — Что?.. — собственный голос показался далёким; в ушах ужасно звенело. — Ты выжил из ума? При чём здесь он? — Я не мог не спросить, — принялся оправдываться он, — иначе это мучило бы меня! Последнее, о чём мне хотелось думать — это Ким Намджун. Его угрюмый взгляд, смотрящий прямо в душу… нет, прочь. Он возник в голове, и меня накрыло холодной, почти предобморочной волной. Кружась вихрем, к горлу подступила невыразимая злоба. Я схватилась за голову и крутанулась в сторону. — Ты сумасшедший, — провозгласила я, ткнув в Тэхёна пальцем, и метнулась к дивану, чтобы забрать туфли, — просто нет слов… — помимо воли у меня вырывались удивлённые смешки. — Рюджин, — Тэхён увился за мной следом, — мне хотелось решить этот вопрос, чтобы в будущем… — Нет, — рыком оборвала я, спеша уйти, — даже слышать не желаю. — Почему тебя это так разозлило? — недоумевал он мне вдогонку. Мы пулей вылетели со смотровой площадки. — Почему?.. — я круто развернулась. — Мы… — я ткнула в сторону двери, — я готова была… а ты… — мне не хватало воздуха, — ты не можешь выбросить его из головы, да? Тебе обязательно нужно, чтобы он возвышался над нами третьей тенью, как Будда!.. — Мне нужно? — выкрикнул Тэхён, выпучив глаза и ткнув себе в грудь ладонью; эхо прокатывалось по белому коридору глубоким гулом. — Это не мне нужно! Он и есть третий! О чём вы секретничаете, Рюджин? Мне не нравится, что у вас есть ваш мирок, куда мне нельзя совать нос! Мне не нравится, что он в каждой молчаливой паузе, в каждом твоём задумчивом выражении, везде! — Это ненормально! — воскликнула я, чувствуя в голосе явно пробивающуюся истерику. — Твоя одержимость им ненормальна! — НЕТ, ЭТО НОРМАЛЬНО! — заорал он, как обезумевший. — Общайся с дядей, если хочешь, с кем-то со старой работы, с кем угодно, но он… — Тэхён сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, — он в тебя влюблён. И я не могу избавиться от мысли, что ты в него тоже. Уши мне жгло, как огнём. — То, что там было, — тихо произнесла я, ткнув в сторону двери, — это было между тобой и мной. Ему там было не место. Зачем ты приплёл его? Тэхён беспомощно потупился. — Я же сказал… хотел убедиться, что ты и на этот раз не витаешь в мыслях о нём. — Как я могу витать в мыслях о нём, когда… — запал внезапно погас, — ладно, хватит. У меня нет сил. — Что, ни одной мысли в подобном ключе? — прошипел он прежде, чем я успела отвернуться. — Никогда? Совсем никогда? — Какая разница, что я скажу? Ты не поверишь, — холодно ответила я. После чего развернулась и яростно ударила по кнопке лифта, давая понять, что разговор окончен. Тэхён наконец умолк, и спор ознаменовался моей правотой. Это было просто немыслимо. Задавать подобные вопросы в такой момент. Продолжать давить, даже когда тебя просят остановиться. Ни одной мысли в подобном ключе? Никогда? Совсем никогда? Я была поражена! Однако по правилу белой обезьяны в голове завертелись представления. «Будь это он, каков бы он был?» Вымученно нахмурившись, я попыталась представить. Странно, но выражение лица татуировщика не менялось. Обычно в моменты близости глаза приобретают иной, более глубокий оттенок. В моём воображении взгляд Ким Намджуна оставался таким же, какими был всегда. Я не могла дорисовать его лицу какие-то особенные выражения искренности. Это показалось мне хорошим знаком. Чувствуя странную слабость в поджилках, я насилу выкинула его из головы. Мы ехали ужасно долго, не проронив ни слова. Момо и Чонгук уже ждали снаружи ресторана с нашей верхней одеждой. Первая держалась поодаль, второй был пьян. Что-то случилось между ними, потому что увидев нас, они озарились злобными, несколько лихорадочными улыбками. Но у меня, честно говоря, не было ни капельки желания о них думать. Небоскрёб мы покинули вчетвером, в гробовом молчании. На улице японка отвела меня в сторону и потребовала мой номер телефона. Пока я диктовала его, она, записывая, вдруг разразилась странными признаниями. Я была объявлена «чудо-девочкой», «диво-ангелом», «милейшим созданием» и прочими похожими эпитетами. Вскоре подъехало её такси, и она удалилась, напоследок бросив в Чонгука чудовищный взгляд. Тот не обратил внимания. Мы с ребятами решили воспользоваться одной жутко старой службой такси. Она славилась тем, что возила почти бесплатно и подавала машину целую вечность. Студёный воздух пробирал до костей. — Голова кружится… — пьяно присвистнул Чонгук, пока мы ждали, — я немного перепил. Никто не ответил. — Сводил Рюджин на смотровую площадку? — весело поинтересовался Чонгук у Тэхёна. Тот угрюмо кивнул. — Понравилось? — обратился Чонгук уже ко мне. Я тоже ответила кивком. — Что это с вами, ребята? Тишина. Где-то вдали пиликала сирена. — Знаете, я, наверное, вызову другую машину, — я достала телефон, — езжайте без меня. — Нет, — твёрдо сказал Тэхён, — поедем вместе. Такого категоричного тона я от него ещё не слышала. — Мне нужно подумать наедине… — Рюджин, — обрубил он, — пожалуйста. Пришлось убрать телефон обратно в карман. — Хочешь остаться у нас? — любезно предложил Чонгук с нетрезвой, ужасно доброй ухмылкой. — Ляжешь в моей комнате, а я на диване как-нибудь. Я смутилась: — А плечо? — Всё путём, сестрёнка. Все втроём мы почти синхронно выдыхали густые облака пара. — Тогда, наверное, можно, — пролепетала я. — Кстати, Чонгук… думаю, сейчас хорошее время, чтобы сказать. Чимин обчистил твою комнату и избавился от твоей кучи обезболивающих. Он крутанулся ко мне с ошалелой физиономией. Но довольно быстро качнулся назад, разбито глядя в пустоту. — Проклятье, я так выжат, что даже злиться не могу… — пробубнил он. — Какая же Чимин заноза в заднице. — Я его поддержала, — строго отчеканила я, — сказала, что он просто золотце, и даже обняла на радостях. — Хочешь знать, сколько я за эти таблетки бабла отвалил?.. — Ну и зачем ты это сделал? — я раздражённо фыркнула. Чонгук вздохнул. В его слабом смехе мне слышалась печальная хрипотца. — Давай не будем, Рюджин. — Я так не могу, — я поглядела на свои стопы, — притворяться, что ничего не было, как вы. — За это мы тебя и любим, свет моих очей, — пропел он, — но сейчас, честное слово, я просто дико устал. Чонгук решил притвориться, что не замечает кошку, пробежавшую между его друзьями. А Тэхён — я была уверена, что это так — ловил каждое моё слово и тонул в воронке переживаний. Мне вдруг стало невыразимо жаль, что это так. Там, в темноте смотровой площадки, на головокружительной высоте мы достигли небывалого уровня близости, и даже тогда его одолевала неуверенность. Как можно сомневаться в ком-то, кто находится прямо сейчас в твоих руках? Как я умудрилась такое допустить? Фигура татуировщика маячила перед глазами: размашистая походка, угрюмый взгляд откуда-то издалека и бесконечная недосягаемость. От мыслей о нём словно сворачивало узлом все внутренности. Я ненавидела его в тот момент. Слишком хорошо мне было знакомо, что это такое — проигрывать ему. «Но Тэхён же не проиграл?..» — плевать, если он чувствовал себя проигравшим. Сожаление болезненно жгло под ложечкой. Сожаление, раздражение и злоба. Мы ехали молча. Даже попросили таксиста выключить музыку. Чонгук уселся спереди, а Тэхён разделил со мной заднее сиденье. Где-то на полпути к Скворечнику моя ладонь отыскала его, и наши пальцы переплелись. Я услышала, как он облегчённо выдохнул. Когда автомобиль остановился в тупике, мы вывалились наружу и дошли до дома, и Тэхён обратился к товарищу: — Зайдёшь вперёд? Мы сейчас. Тому не нужно было повторять два раза. Он почти-тактично удалился, бросив напоследок «чтоб когда зашли, уже помирились». Холод был просто жуткий, густела чёрная тьма. Мы с Тэхёном остались одни, так и держась за руки. — Рюджин, — тихо пробормотал он, — я всё испортил, да? Я вспоминала, как сквозь дымку сна. Поцелуи, что могли бы расплавить золото. Головокружительная пустота в голове. Лёгкое замешательство. Пощёчина. Ким Намджун. — Да, — мягко произнесла я, — ты всё испортил. Он встал напротив меня. — Проклятье, прости. Я не знаю, какого чёрта я о нём ляпнул. — Наверное, это моя вина. — Нет, — фыркнул Тэхён и принялся гладить мои волосы, — нет, не думай так. Ты была… это было… — он вздохнул, — мне понравилось, правда. — Да, — я смущённо вжала голову в плечи, — мне тоже. — Я не должен был вспоминать о нём. Говорю же, он мерещится мне всякий раз, когда ты уходишь в себя… Отчасти он был прав. — Извини, — вымученно пропищала я. — Нет. Не извиняйся. Это я дурак. Осталось же всего полтора месяца, и мы будем далеко… «…от него», — не сказал он, но я всё равно поняла. — Полтора месяца, — кивнула я, — может, тогда подождём… с этим, пока не уедем? — Хорошо, — уверенно выпалил он и поднял моё лицо ладонями, — как скажешь, — после чего коротко поцеловал и шепнул, — моя милая. Я поплыла в улыбке и чуть отстранилась, глядя на него сквозь полутьму. — Это ещё что такое? — Вон, Чонгук тебя «светом своих очей» называет. И сегодня утром: что это было? То ты у него цветы, то ягоды, то ещё какое-нибудь миловидное растение. — Ты ещё забыл о Чимине. Он меня зовёт «птичкой». — Тем более! Всю флору и фауну собрала. А я что, хуже? — он зарылся носом мне в волосы. Пошёл разговор о том, где на самом деле я буду спать. После мы уже было принялись гадать, какого чёрта могло случиться между Чонгуком и Момо в наше отсутствие, как вдруг со стороны аллеи послышался шорох. Тэхён выскочил вперёд и заслонил меня особой, но источником оказался всего лишь Пак Чимин. В очередной раз напугав друг друга до смерти, эти двое обменялись едкими шипучими ругательствами. — Что ты здесь делаешь? — изумлённо спросила я. — Это вы какого чёрта здесь забыли? — раздражённо фыркнул Чимин, в одну ступеньку запрыгивая на крыльцо и опережая нас. — Это у вас романтика такая: на холоде коченеть? — Тебя что, опять вызывали? — вместо ответа нахмурился Тэхён. — У тебя же выходной. Ты был дома, когда мы уходили. Чимин ответил ему ледяным взглядом. — Такое время. Тишина была просто убийственной. — Нехило он тебя мутузит, — заметил Тэхён. — Держи эти комментарии при себе. Мы зашли в Скворечник втроём. Чонгук выбежал к нам из кухни, жуя самый громадный сэндвич, который я видела в своей жизни. Обнаружив Чимина, он вытянулся в лице. — Вот ты где! С этим он скрылся в кухне и появился оттуда уже без сэндвича. Я была уверена, что вот-вот начнётся драка, потому что Чон Чонгук летел в нашу сторону на огромной скорости. То же самое подумал и Тэхён, выступивший было вперёд, чтобы разнимать этих двоих. И даже Чимин, чуть отступивший на шаг в готовности защищаться. Но Чонгук только влетел в него неистовой пулькой и здоровой рукой зажал ему шею. Он был выше — это ему было легко. Взяв старшего товарища в тиски, он повис на нём всем своим весом, так что тот чуть не свалился, и спросил у него с полупьяным ехидством: — Знаешь, кто ты такой? — Чонгук, мать твою… — Чимин яростно затрепался. — О, моя мать! У меня с ней сегодня было свидание, — говоря это, Чонгук только усилил хватку. — Так ты знаешь, кто ты такой? При этом он хорошенько встряхнул свою жертву, отчего та стала выделывать невыразимо разъярённые мины. — Чонгук, отвали от меня, чтоб тебя… Снова Чимин попытался вырваться, но всё тщетно. Мы с Тэхёном стояли позади и ошарашенно наблюдали. — Ты, дружище, — Чонгук наклонился так, чтобы их лица оказались друг напротив друга, — заноза-в-заднице. — Пошёл ты, — прилетело ему в ответ. Чонгук вдруг откинулся назад и расхохотался так звонко, что почти зазвенели стены. При этом свою угрюмую жертву он так и не выпускал. Правая его рука была вынужденно парализована фиксатором, но даже так силищи у него оставалось немерено. Отсмеявшись, этот пьяный дурень развернулся и сжал Чимина в одноруких объятьях, хлопая его по спине. — Ну, ну, не расстраивайся, — хихикал он, — подумаешь, заноза в заднице. С кем не бывает? Чимин состроил гримасу мученика. — Ты где так надрался? — недовольно фыркнул он, стараясь отстраниться, насколько это возможно. Сам он успел протрезветь. — Тш-ш, тихо, заноза, не порть момент, — строго выговорил Чонгук, после чего обернулся к нам, — вы двое, а ну-ка марш сюда. Мы приблизились, и Чонгук, озадаченно поглядев на нас обоих и на своё плечо, фыркнул: — Проклятье, мне никак… — он кивнул Тэхёну, — дружище, подсобишь? Забрось-ка одну руку мне на плечо, а другую — на плечо Рюджин, — следом он обратился уже ко мне, — а ты, моя рыбка — всё то же самое, только с Тэхёном и этой занозой-в-заднице. Смеясь, мы послушно проделали всё, о чём нас попросили. Образовался четырехугольник. Все наклонились вперёд, даже Чимин (вынужденно), так что наши головы касались друг дружку. — Вот так, малышня… — Чонгук прикрыл глаза и довольно улыбнулся, — как я вас всех люблю… щас сдохну… — Что он пил? — поинтересовался Чимин. — Розовое вино, — буркнул Чонгук, — гадкое пойло. Когда мы снова рассыпались, сонливости в компании значительно прибавилось. На лицах всех проступала явная усталость. Чонгук и думать забыл про оставленный в кухне сэндвич. Вы не представляете, до чего часто еда в этом доме протухала. Он поглядывал в зал, продумывая следующую цепочку незамысловатых действий. — Я буду спать у Тэхёна, так что ты иди к себе, — я мягко опустила руку ему на спину, — помочь тебе с одеждой? Он перевёл на меня сонные глаза. И молча покивал. Я бросила на Чимина и Тэхёна кроткий взгляд и пошла вслед за плетущимся в спальню Чонгуком. В тот день я увидела её впервые. Страшный бардак, везде валяются вещи. Даже на кровати была куча всего. Я свалила всё прямо на пол, усадила его и коснулась рукой фиксатора. Это была довольно громоздкая штука в виде сумки, которую он носил через плечо поверх водолазки и на которую опускалась его зафиксированная в согнутом положении рука. — Тебе его вообще можно снимать? — тихо спросила я. — Чтобы сходить в ванную, — ответил он, не открывая глаз, — и то, чем реже, тем лучше. — А как же менять одежду? — Лучше и это делать реже. Дома надо сидеть. — Сколько ты будешь его носить? — Ещё недельки две. Может, дольше. — Больше вот так не играйся, иначе ты из него никогда не вылезешь, Чонгук. Он сонно кивнул. — На ночь снимать можно? — спросила я. Он покачал головой. — Хорошо… тогда мы аккуратно снимем его, чтобы снять водолазку, потом наденем футболку и вернём фиксатор на место, ладно? Ещё один кивок — и мы приступили к делу. Я специально пошла за Чонгуком, чтобы помочь. Тэхён рассказывал, что помогал ему одеваться утром, и в истории этой было мало приятного. Чонгук раздражался, фыркал, стыдился своей немощности и за десять минут выдал столько ругательств, сколько Тэхён не слышал от него за всю их совместную жизнь. Однако забота от девушки для закоренелого мужлана вроде Чон Чонгука была не столь унизительна. К тому же, я лишила его японки. За мной был должок. Он следовал моим действиям послушно, как ребёнок. Общими усилиями мы кое-как избавились от водолазки (я успела проклясть его за то, что вообще вздумал лезть в водолазку в таком состоянии), натянули футболку и вернулись к фиксатору. — Ты самая лучшая на свете, — пробубнил Чонгук, пока я возилась с этой махиной, — я так рад, что мы тебя встретили. — Спасибо. Посиди спокойно, ты дрыгаешься. Он упорно продолжал качаться взад-вперёд. — Я тебя люблю до невозможности. И Тэхён тебя любит. Ты же в курсе? — Я в курсе. Я его тоже люблю. И тебя. — И я его люблю. И Чимина. — Молодец, Чонгук. Сиди спокойно, ради бога. — Какая же Чимин заноза в заднице. Пусть возвращает деньги… можешь, пожалуйста, передать ему… Я думала, это никогда не закончится. Когда всё было готово, он уже почти спал, но по-прежнему продолжал что-то бубнить. Я уложила его с горем пополам и тихими шагами ретировалась. За дверью ждал Тэхён. — Ну как? — прошептал он. Я показала палец вверх. — Иди сюда, — он притянул меня к себе и сдавил в объятьях. Мы покачались вот так с ноги на ногу вокруг своей оси. — Жутко хочу спать, — прошептала я, расслабляясь в его руках. — Хоть на коврике в прихожей, мне всё равно. — Я тебе постелил новое постельное бельё, пока ты возилась с этим прохиндеем. — А ты где будешь спать? — Там же, на полу. — Не пойдёт. — Решение принято. Конец дискуссии, Рюджин. Мы прошли к нему в спальню. Тэхён подыскал мне футболку и домашние фланелевые штаны — и то, и другое оказалось мне просто чудовищно не по размеру, но я не обращала на это внимания. После он подал мне небольшой ковш холодной воды, который я осушила залпом и почувствовала себя самой счастливой на свете. Наконец мы улеглись, и долгожданное расслабление коснулось каждой клеточки тела. Тэхён передал мне огромную благодарность от Чимина, которому успел поведать, как ловко я ввернула рассказ о краже обезболивающих. Ещё какое-то время мы лежали молча, волнительно чувствуя присутствие друг друга, а после провалились в сон.