Маленькие люди

      Что был за день, уже не вспомню. Вылетело из головы, хоть убей. Помню только, что у всех были какие-то дела. Чон Чонгук, этот подлец, ушёл с какой-то мадемуазель ещё до обеда. Всё никак не могу вспомнить её лицо, но она была тоненькая и хрупкая. Мы с ним расстались около улицы Инсандон, и он повёл её гулять, лис с овцой в зубах. Я вам упоминала про официантку в кафе, так вот, это была не она. Какая-то другая. Чёрт знает, где он их брал. Ни одной юбки не пропускал мимо. И главное, у него буквально на лице были написаны его намерения. А эта его девочка будто совсем ничего не замечала, слишком ей застилала глаза пелена восхищения. В общем, он ушёл на своё свидание и шепнул нам с Тэхёном, что его в скором времени лучше не ждать.       Чимин прозябал где-то на работе, и слава богу. Я по его недовольной мине совсем не скучала. И хотя он не трогал меня больше, я чуяла нутром, что он всё ещё нашёптывает что-то Тэхёну на ухо. Такие, как он, всегда нашёптывают. Так, чтобы ты слышал. Словом, его тоже не было видно поблизости. Вечером Тэхён должен был к нему присоединиться, а у самой меня была смена в кафе. Но пока что был только день, пасмурный и неожиданно душный, а потому мы с Тэхёном потащились за город. Едем, а у самих пустые стеклянные бутылки гремят на заднем сиденье. Мы их понабрали целую кучу.       Настроение у меня было странное. Это я точно помню. Даже ребята заметили, что я какая-то бесцветная. Пришлось рисовать себе румянец перед зеркалом, хотя обычно я носила минимум макияжа: какая-нибудь лёгкая помада, гель для ресниц, вот и всё. Изменения были налицо — все их чувствовали. Тэхён, например, то и дело спрашивал, всё ли в порядке. Он здорово беспокоился, это сразу было видно. Он вообще много беспокоился после того дня. Всё, казалось бы, прошло так хорошо, но когда я проснулась на следующее утро… всё было по-другому, будто мир перевернули с ног на голову. Если честно, даже не знаю, как это объяснить. Просто ты не сразу привыкаешь к подобному. Сначала, когда адреналин отрывает тебе голову, ты плюёшь на всё с высокой башни. Но за каждой ночью следует утро. Я размышляла, что чувствовали ребята в первую минуту, когда просыпались по утрам. — Мне просто всё это любопытно — хмыкнула я, — любопытно, как у вас всё устроено.       Мы уже выехали на трассу, оставляя город позади. — Нет, — говорил Тэхён, стуча пальцами по рулю, — не суй нос. — Вечно ты мне говоришь не совать нос. У меня, вообще-то, научный интерес. — Займись другими науками, их полным-полно. — Они с тобой не связаны, — надулась я. — Может, ещё Дэнни тебе показать? — он покосился на меня на миг и снова вернул взгляд на дорогу. — Для твоих научных исследований.       Я театрально откинулась на спинку и прощебетала: — Ведите меня! — Не актёрствуй, — он приоткрыл окно со своей стороны, потому что духота была страшная, — и пристегни ремень. — Не буду.       Я стала играться: опускать и поднимать стекло со своей стороны. Тэхёна такое жутко раздражало. Глупо так делать, можете и не говорить. Я и сама не понимала, что со мной творится. Где-то глубоко в груди засела некая истерическая нотка, и я всё поднимала и опускала стекло. Туда-сюда. Туда-сюда. А Тэхён возьми и рвани влево так внезапно, что я впечаталась лбом прямо в стекло. — А-а-ай! — я схватилась за ушибленное место и оглянулась на него с разинутым ртом. — Ты меня убить вздумал? Зачем ты влево дал?       Он сидел себе с улыбочкой и смотрел на дорогу. Конечно, он тут же вернулся на свою полосу, да и влево газанул намеренно, чтобы я ударилась. — Это самое малое, что может случиться, — сказал он тоном учителя, вмиг посмурнев, — пристегнись.       Я откинулась на кресле, вздохнула и пристегнула ремень. Вообще-то, обычно я совсем не такая. Я чемпион по пристёгиванию ремней. — Что вы хоть будете делать? Ты мне можешь сказать? — Ничего такого, — Тэхён нахмурился, — зачем ты лезешь? Кому и что ты пытаешься доказать? — Никому и ничего, — соврала я, сняла свои ботинки и залезла на кресло с ногами, — просто хочу быть к тебе ближе. — Лол, — улыбнулся он, — я тоже, и мы обойдёмся без этого.       Мы свернули на бездорожье и поехали по бугристому полю. Оно тянулось на километры и где-то очень далеко врезалось в силуэты гор. Город отсюда был, как на ладони. Мы отъехали достаточно далеко от дороги и остановились прямо посреди ничего. Только трава да бугры, да один огромный камень. Трава в это время была уже даже не жёлтая, а какая-то коричневая. Горы, которые окружали Сеул, тоже сменили цвет. Летом они были зелёными, а теперь золотисто-красными, потому что листва стала желтеть. Но к ноябрю они обещали тоже стать коричневыми. Ненавижу ноябрь. Подлый месяц, нечего больше о нём сказать. — Здесь? — я оглядывалась по сторонам, когда мы вышли из машины.       Это по моей просьбе мы здесь оказались. Из-за того, что настроение у меня было ни к чёрту. Тэхён давно предлагал, и я захотела сейчас. — Подходящее место, — сказал Тэхён.       Он взял с заднего сиденья две бутылки, двинулся с ними к камню и поставил их на него. — А с кем ты уже был здесь? — спросила я. — Мы сюда приезжали на пикники. Ты первая? Или сначала я? — Давай я.       Мы отошли от камня, наверное, на миллион шагов. Я то и дело оборачивалась и говорила, что он уже достаточно далеко. Но Тэхён утверждал, что нужно отойти ещё чуть дальше. — Да я ни за что не попаду с такого расстояния.       Это заставило его слабо улыбнуться. Мы наконец развернулись. Он достал оружие из-за пазухи и сказал: — Это обычный револьвер. Научишься стрелять из него — покажу более серьёзные пушки. Я покосилась на оружие. Куа-фу вошёл через арку с направленным вперёд пистолетом. Я прикрыла глаза. Передо мной возникла гостиная, и этот преисполненный ярости человек в маске смотрел в мою сторону. Страха не было в тот вечер, но он заявился на следующее утро. И возвращался, сколько бы я ни гнала его. Мы поцеловались. И с тех пор Ким Тэхён стал смотреть на меня по-другому. Он и раньше проявлял ко мне симпатию, но теперь это было нечто большее. Это было видно. И я чувствовала то же самое, честное слово. Но когда перед глазами возникал Куа-фу, я покрывалась гусиной кожей. Он замер, смотря в мою сторону. Его рука была в крови. — Рюджин, — я почувствовала ладонь на своём плече, — Рюджин?       Я распахнула глаза и испуганно уставилась на него. Мы снова оказались посреди пустоши, совсем одни. Но это был не тот Куа-фу, которого я видела в гостиной. Почему тогда мне было так страшно? Тэхён старался найти во мне ответы на какие-то мучившие его вопросы. В последние дни к его лицу буквально прилипло выражение тревоги. Чужой человек. — Я не буду этого делать, — выдохнула я. Он был в замешательстве. Меня всё это раздражало: непонимание, тревога, замешательство — каждая эмоция, которую он проявлял. Ко мне пристала противная нервозность. — Ты же сама… — Передумала, — я развернулась и двинулась к машине.       Он плёлся сзади — это чувствовалось. От него веяло тревогой и вопросами. — Ты ведёшь себя странно с того вечера, — говорил он мне вслед, — как будто…       Мы дошли до машины. Я прислонилась лбом к холодной металлической крыше автомобиля. «Проклятый Куа-фу, убирайся». Почему же он маячил перед глазами? Мы поцеловались. Это было здорово, разве нет? «Конечно, нет, дура проклятая, — звучал в голове собственный голос, — слишком много потрясений за один вечер». Господи, что он творил с лицом того бедняги. В первую очередь, каким бы антагонистом тот ни был, это был человек. Человек без лица. До меня не сразу дошло, что Тэхён не закончил предложение. — Как будто что? — спросила я, разворачиваясь к нему. — Как будто ты меня боишься, — тихо ответил он.       Мы постояли молча какое-то время. Тэхён всё ещё держал револьвер в руках. Я зацепилась за оружие глазами. Невольно попятилась чуть на шаг. — Ты когда-нибудь стрелял в человека?       Вместо ответа он подошёл ближе и поднял руку ко моему лицу. Я резко отстранилась. Он прикрыл глаза. Шумно вдохнул. Шумно выдохнул. Его рука, всё ещё застывшая в воздухе, превратилась в кулак, и он слабо стукнул себя им по лбу. — Один раз, — раздражённо сказал он, — в человека, который тоже был с оружием. — И как, он умер? — Я не интересовался. — Ну, куда пришёлся выстрел? — В ногу. Я всегда стараюсь туда целиться, чтобы обездвижить.       Тишина съедала разговоры. «Это плохо». Тишина возвращала меня в гостиную. — Я не хочу стрелять, — сказала я. — Хорошо, — ответил Тэхён, — конечно. Я никогда не собирался тебя заставлять. Ты же сама попросила.       Тишина. — Отвезёшь меня домой?       Он посмотрел на меня. Обида? Вина? Сочувствие? Я не понимала, что значил этот печальный взгляд. Мне вдруг стало интересно, какое у него было лицо, когда он смотрел на меня тогда через маску Куа-фу. — Конечно, — вздохнул Тэхён, и лицо у него стало совсем грустное.       Мы сели в машину и двинулись обратно в город. Где-то в глубине души я понимала, что веду себя, как полная идиотка. Но я ничего не могла поделать с тем, что чувствую. — Не хочешь поговорить об этом? — спросил он, пока мы ехали. — О чём? — я смотрела на проносящиеся мимо поля. — О том, что ты боишься, — он выдохнул, — это нечестно. Ты сама напросилась с нами. — Я не боюсь.       Он старался сохранять спокойствие, хотя ему, наверное, было не лучше, чем мне. Даже хуже, если учитывать моё поведение. — Я не понимаю, почему ты не хочешь это признать. Это вполне нормально — бояться.       Я часто задавалась вопросом позднее, каково было произносить такие слова о самом себе. В какой-то момент всё накапливается и вдруг рвётся наружу. Огромный ком в груди, который поднимается вверх по горлу. Он ударил ещё и ещё, и ещё. Ты бы и рад раздавить этот ком, но он растёт. Ему нужно вырваться, иначе ты так и задохнёшься с ним внутри. Я наклонилась чуть вперёд и почувствовала, что слёзы текут по щекам. Тут же стёрла их, но Ким Тэхён всё равно их заметил. Его губы коснулись моих. Он молча вёл машину, я смахивала слезинки. Гадкая картина, если вдуматься. Стыдно и описывать подобное. Тэхён ждал, что мы сблизимся после нашего поцелуя, а вместо этого я оттолкнула его от себя. И это его, похоже, мучило.       «Просто привыкни, Шин Рюджин». Нужно было просто привыкнуть, казалось мне, чтобы перестать бояться. Именно для этого нужны были тренировки со стрельбой, погружение во всю эту катавасию — если не привыкнуть, значит, нам с ним не по пути. «Я могу освоиться». Если освоиться, страх исчезнет — вот, как я думала. Потому что мне совсем не хотелось бояться его, не хотелось проникаться к нему ужасом и отвращением.       Где-то на полпути в городе он остановил машину и вручил мне платок. — Знаешь, — сказал Тэхён, — я подумал и решил кое-что.       Я подняла на него глаза. Ох, как мне не нравилось, когда люди так говорили. — Что?       Мы были в каком-то оживлённом районе. Тэхён в тот день был просто до ужаса красивым. Когда я смотрела на него вот так, в его обычном виде, он казался мне родственной душой. Думаю, меня пугал не он, а тот незнакомец в маске, которого я увидела недавно. Как пугало и то, что эта родственная душа и тот незнакомец — один и тот же человек. Меня тянуло к нему, и в то же время мне хотелось от него убежать. Но если раньше это трогало его совсем слегка, то теперь не на шутку задевало. Я закрылась от него ровно тогда, когда он наконец решил мне открыться. Наверное, именно поэтому он посмотрел на меня тогда, в машине, и со всей серьёзностью и заявил: — Лучше тебе не идти с нами на этот бал.