Judgment Day

За окном раздавались нечеловеческие вопли. То полные ярости, то крики о помощи, которая не придёт. Не сейчас, не в эти двадцать четыре часа. Сейчас там, во внешнем мире, действовал один простой закон – каждый сам за себя. В Судный день на улице можно было получить всё, но можно было, и потерять самое ценное – жизнь. Я никогда не принимал участия в этом событии, стремясь отсидеться в убежище. Не потому что не хотел лучшей, пусть и мимолётной, жизни. Наверное, хотел бы, но не в нынешних обстоятельствах. Этот день был сорок восьмым по счёту. На сутки отменялись все законы, все моральные принципы. В Судный день все преступления становились легальными. Можно было убивать, красть, насиловать. Вся добыча принадлежала только захватчику. До следующего месяца, когда кто-то мог лишить тебя всего. Раз в тридцать дней Ложа показывала жителям Империи, что они не больше, чем варвары, способные превратиться в обезумевших животных, почувствовавших запах свежей крови, стоит только отменить тотальный контроль. Всё то, что сейчас происходило на улицах Лондиниума, да и других городов, тщательно фиксировалось камерами наблюдения, чтобы потом стать скучными агитками, транслирующимися на огромных экранах. Дескать, посмотрите, что будет ждать человечество без всевидящего ока Инквизитора. Кем он, Инквизитор, был – никто не знал. Никто не знал, где он находится. Не то что город, а даже часть света. Если верить официальной информации, то Инквизитор был высшим разумом, который оказался способен прекратить мировые войны и локальные конфликты и объединить всю планету под своей благостной властью. Правда ли это, или где-то на земном шаре остались места неподконтрольные Ложе, я не знал. Любые данные, любые новости, которые не соответствовали Благостному стандарту, блокировались по всем каналам. Да и, откровенно говоря, мне было плевать: тебе нет дела до того, что происходит где-то в Австралии, когда все твои заботы заключаются в том, чтобы выжить до очередной подачки, именуемой Высшей Благодатью, а на деле грошами, на которые можно было купить хоть какой-то еды. В домах плебса, к которому я относился, не было электрического света, считалось, что таким скотам как мы он не нужен. Достаточно было того, что нам не отключили энергию, подведенную к домашним вещателям. Но мне нужно было осмотреть своего ночного гостя, что было довольно сложно в свете огарка свечи. Это был парень примерно моего возраста и комплекции. Короткие каштановые волосы местами склеились в сосульки от запёкшейся крови. Судя по татуировке на груди, он был техником Ложи: обслуживал тот немногий механический транспорт, что остался в городе и был привилегией элиты. Рядовым жителям Лондиниума нечего было и думать о каком-то другом способе передвижения, кроме своих двоих. Метрополитен и тот был давно закрыт. Мой незваный гость был откровенно плох. Очевидно, что ему здорово досталось на улице. Хорошо ещё, что за моей дверью он оказался один, найдя в себе силы уйти от преследования. То, что погоня была, я даже не сомневался. Я вспомнил все свои, давно забытые, навыки по оказанию первой помощи, нашёл даже несколько относительно чистых футболок, которые могли сгодиться в качестве перевязочного материала (бинтов у меня, разумеется, не было). Когда я начинал свои манипуляции, стараясь промыть раны, вытащить дротики - главное оружие улиц, техник был ещё в сознании. Он молчал, лишь изредка, когда по телу проходила волна боли, едва слышно стонал, прикрывал глаза и сжимал пальцами несвежую простынь. Сейчас парень был где-то на грани. Он, то проваливался и затихал, то начинал бредить, кого-то звать, почти плакать. Честно, я был не уверен, что он сможет дотянуть до следующего вечера, когда анархия на улицах прекратится, и откроются больницы. Хотя ему это не поможет. Я не нашёл у него никаких документов, а значит всё, на что можно рассчитывать – это скотоприёмник, именуемым лазаретом для паствы. Туда и в середине месяца не желательно попасть, а уж после Судного Дня тем более. Меня одолевали сомнения. С одной стороны, остатки моей человечности не позволяли оставить умирающего без помощи. С другой, я не знал кто это, зачем он пришёл под мою дверь, с какими мыслями. То, что это не было случайностью, я был почти уверен. Я живу далеко не на первом этаже, и нужно обладать весомыми причинами, чтобы ползти ко мне в таком состоянии. Если бы ему просто нужна была помощь, то он бы постучался к кому-нибудь, кто живёт ниже. Я рисковал не узнать ничего о целях техника. Сомнительно, что он доживёт даже до утра. Я мог только надеяться на то, что он покинет этот мир до окончания Судного Дня, тогда будет достаточно лишь выкинуть тело за дверь, чтобы его забрали чистильщики. Если же он переживёт эти сутки, но отбросит коньки позже, то у меня будут серьезные проблемы. Я схватился за голову. Пиздец, Тейлор. Труп техника в жилище плебса. И это будет не скрыть, никак не скрыть. И нет, я не боялся смерти, учитывая тот факт, что неоднократно задумывался о самоубийстве. В Империи существовал мораторий на смертную казнь (за исключением преступлений связанных с попыткой свергнуть власть Великого Инквизитора). В том понимании, в каком этот процесс существовал раньше. Теперь все преступники либо отправлялись на исправительные работы, строить Великую Благость за ежедневную порцию истязаний и миску баланды, либо попадали в Великий Очиститель. Что там происходило, никто толком не знал, но слухи ходили разные. Самым правильным было бы прикончить незнакомца прямо сейчас, открыв ставни и выбросив его из окна. Но я не мог. Если бы он нападал на меня, создавая прямую угрозу жизни, то я бы защитился, не рассуждая о морали и прочем. Но вот так, убить невиновного (возможно), обессиленного человека я не мог. Если бы Брайан был бы здесь, то он бы что-то придумал. Мы бы вместе обязательно придумали, как выпутаться из этой противной ситуации. Да её бы просто не произошло. Только вот его тут не было! Как не было всей той жизни, в которой я прожил двадцать лет. Пора было принять, что все последние три с половиной года это не сон, который вот-вот закончится, а новая реальность. Может быть, было бы проще, если бы Переворот произошёл после какого-то катаклизма, войны, страшной катастрофы, но всё сломалось слишком быстро. Мы заснули, а проснулись в новом мире от голоса, который звучал из каждого мало-мальски приспособленного устройства. - Мы рады объявить жителям Земли, что отныне не существует никаких государств, кроме Империи. Великий Инквизитор будет служить своей мировой Пастве, и совершать свои деяния во благо человечества. Потом было предписание вернуться в свои дома. Я вернулся, надеясь, что Брайан, если он ещё был жив, вернётся туда же. И ждал. Ждал бесконечно долго, игнорируя происходящее вокруг. Когда очнулся, то было поздно. Я не регистрировался ни в каких службах и автоматически оказался распределён в класс плебса. Отбросы, чуть лучше, чем преступники против Благости. А мог бы, с моим образованием, попасть к ноблам и вести жизнь чуть более сносную, чем веду сейчас. Говорят, что ноблы получают даже свежие фрукты по праздничным дням, хотя их и не так много в Империи. Потом исчезли все, кто был старше сорока лет. Я слышал, что их уже было нельзя перепрошить, стереть все воспоминания о том, что было раньше. Но нет, казни в Империи нет. Их, конечно же, не уничтожили. Перепрошивка. Мы все должны были пройти эту процедуру. Но, видимо, со мной что-то пошло не по плану. Потому что я помнил, я любил, я страдал, чёрт возьми. Сначала я даже радовался, когда видел, во что превращаются люди вокруг меня. Уверенность в непогрешимости и всемогуществе Инквизитора, полное отсутствие социальных контактов и привязанностей. Идеальные рабы, готовые впахивать за пять сотен кредитов в месяц, за которые можно было получить дрянной еды в ближайшем магазине. Все потребности, казалось, были сброшены до самых базовых: выжить. Любой ценой. Работать десять часов, чтобы прийти домой, открыть бутылку дешёвого пива, больше напоминающего разбавленную ослиную мочу и смотреть на очередные чествования Ложи и Инквизитора. А потом выбросить всю агрессию в Судный День. Потом, видя тупое удовлетворение на лицах тех, с кем работал в цеху завода, я даже завидовал. Может быть так действительно было правильно – забыть себя, забыть всё, не испытывать никаких сложных желаний, которые сводили с ума. В сердцах я бросил пустую эмалированную кружку в стену. В тот же момент мой гость слабо зашевелился. Именно сейчас, когда в моей комнате, впервые за долгое время, оказался другой человек, я особенно остро почувствовал своё одиночество. До этого момента я лелеял это чувство, наслаждаясь своим страданием, не желая, на самом деле, что-то поменять. Мне нравилось оправдывать себя тем, что я жду, что однажды на пороге окажется Брайан. Не окажется. Сейчас я сам себе в этом признался. Я поднял кружку и, смочив кусок ткани, оторванный от футболки, присел рядом с парнем, лежавшим на моей кровати. Вытирая испарину с его лица и торса, я понимал, что не убью его. Я сделаю всё, что смогу, чтобы он выжил. Уверенность в том, что он оказался здесь не случайно, ещё больше окрепла. Тем более что техники ложи принадлежали даже не к ноблам, а к роялам. Возможно, там были другие характеристики перепрошивки, иначе бы эти ребята не считались привилегированным классом. Развлечения Судной ночи для роялов были слишком примитивными, первобытными. Ведь это устраивалось не для них, хотя некоторые участвовали, но не мародерствовали, а вылавливали хорошеньких девушек из плебса. Губы моего гостя чуть приоткрылись, и из груди вырвался тихий хрип, словно он что-то пытался сказать, но не мог. Ничего, ничего, скажешь, когда наберёшься сил. - Роджер… - моё имя, произнесённое незнакомцем, заставило вздрогнуть. Я бы меньше удивился, если бы на город упала бомба, - меня зовут Джон. Джон Дикон. Да чтоб тебя, парень, Джон, как я теперь знал, снова вырубился. Лучше бы он молчал. Теперь вопросов у меня было ещё больше, а когда я получу ответы, было неизвестно.