Ходячий зоопарк

— Кисаме, когда-нибудь, ты откусишь мне ухо. — сонно проворчал гений клана, разворачиваясь к партнеру лицом. Хитрый Хошигаки уткнулся носом в макушку юноши и рассмеялся, притянув его поближе к себе. — И вам доброе утро, Итачи-сан. Не беспокойтесь, я никогда не причиню вам вред. — шепчет мужчина, ласково ведя ладонью по его бедру. Учиха едва слышно стонет, прогибается в пояснице, притирается ближе. Круглые ушки дергаются, хвост, спрятанный под одеялом, слегка качается. Широкие ладони мечника оглаживают юное тело, распаляют. Итачи тепло, почти жарко, но вылезать из кокона одеяла совсем не хочется. А сухие губы касаются шеи, плеч, груди. Кисаме целует, лижет, кусает осторожно, тут же даря поцелуи, горячие и уверенные. Обладатель шарингана стонет чуть громче, раздвигает ноги и совсем не боится, когда его, словно хрупкую статуэтку, подхватывают под колени, пихают подушку под бедра и зацеловывают с головы до кончиков пальцев. — Киса, ну не мучай, садист несчастный! — стонет юноша, дергая хвостом от нетерпения. На такой призыв отступник Кири не может не ответить. И сладкая пытка заканчивается, когда жадный Учиха получает то, что хотел ровно в тот момент, когда два тела сливаются в безумном танце страсти. В воздухе удушливо пахнет мускусом и потом, поскрипывает кровать под весом двух тел и слава богам, что стены достаточно толстые, чтобы вся организация не слышала стоны Итачи и хриплые выдохи Кисаме. У Итачи губы опухли от поцелуев, а щеки красные и горячие. Он сгорает в собственной страсти, задыхается от наслаждения. И кричит, когда эмоции и чувства обострены до предела, а от удовольствия сносит голову, а тело отказывается подчиняться здравому рассудку и логике. — В один прекрасный день ты сожрешь меня и будешь расстраиваться. — тихо говорит Учиха, когда они лежат под одеялом, усталые, но довольные. Брюнет даже дернуться лишний раз не хочет, удовольствие теплым коконом обняло все тело и не собиралось отпускать. — Нет, Итачи-сан, если я захочу вас съесть, я буду растягивать это удовольствие, потому что вы, как самое хорошее вино и требуете выдержки. — глаза Кисаме едва заметно отливают металлом, а голос обволакивает, баюкает, дарит покой. — Льстец. — бросает Учиха и прикрывает глаза, позволяя себе поспать еще немного. В объятьях одного из опаснейших шиноби Тумана ему всегда хорошо спится. Только здесь и сейчас, отбросив все ненужное, фальшивое и приторно-благородное, рухнув на самое дно, в сердце тьмы, искупав свои руки по плечи в чужой и своей крови, познав мужчину и отбросив все напускное — он стал живым. Больше не было идеального мальчика, гордости родителей, любимого брата, идеального шиноби. Был отступник с редким даром, убийца и демон, окунувшийся в самый прекрасный грех человечества — похоть. Они поладили с самого начала. Кисаме был спокойным и неконфликтным, а сама мысль, что он будет работать с самим Учихой Итачи, заставляла его скалится в предвкушении. Напарник… сильно удивил. Высокий и худой, так и не скажешь, что этому человеку всего тринадцать лет от роду, с цепким взглядом бездонных глаз. Стоило Хошигаки посмотреть в них, как он утонул. Окончательно и бесповоротно. В этой бездне прятались ум, неплохое чувство юмора, острота, изящество и… тяжелое одиночество. Было трудно разговорить такого немногословного человека, как Итачи, но мечник всегда шел к поставленной цели, будь это признание его силы, как это было в Академии или же сейчас, чтобы рагадать секрет своего товарища. У Учихи за плечами кровая мантия, сотканная из страхов и боли, из костюма АНБУ, что корсетом ребра сжимает, сдавливает все, не оставив места на крошечный вздох. Звание гения, наследника, старшего брата и лучшего шиноби терновым венцом врезалось в лоб, пустило корни, отравило юное тело, отдало весь свой яд, не щадя. А потом и его собственная любовь к деревне, что пьянила и отравляла все его существо. Гений шарингана шел по кровавой тропе, не теряя гордости и осанки, как и полагает королям, но в тоже время задыхался от веса своей ноши. Но вот уже первый бой, уходит пустота из взгляда и адским пламенем вспыхивает додзюцу, подарок богов, темное и кровавое наследие Индры, что рождено ненавистью, кровью и страданиями. И острый, словно клинок, ум вырабатывает тактику. И не нужно печатей, чтобы исполнить техники Катона — разрушительные и прекрасные. И пропадает хрупкость черт, перед ним не слабый птенец — гордый воин великого клана, что одним своим именем повергал в страх, заставляя вздрагивать от любого шороха. Но уходит боевой угар, и демон снова возвращается в хрупкую смертную оболочку, надевает маску равнодушия и холода. Но увидев, что за ней однажды — меняешься навсегда и жить как прежде уже не получается. Кисаме был слишком груб, чтобы удержать в своих руках Итачи, такого хрупкого, словно статуэтка из цветного стекла и столь же прекрасного. Но его сил было достаточно, чтобы защищать эту красоту от посторонних глаз. И Итачи это ценил, постепенно раскрыв напарнику душу, явив обнаженное сердце, оплетенное терновыми плетьми, отравленное ядом собственных и чужих грехов, которые когда-то взял на себя тринадцатилетний капитан АНБУ, став тенью некогда любимой деревни и всей страны Огня. И мечник старался помочь. Разговорами, жестами, поступками. Покупал обожаемые Итачи-саном данго, укрывал своим плащом от дождя или палящего солнца, прикрывал спину в бою, заботился, как умел. И сердце гения растаяло. Как тут не растаять, если смотрят как на величайшую ценность, берегут, защищают, слушают и любят? Не за какие-то достижения, а потому что это ты, со своими шрамами и изъянами, победами и поражениями, красотой и уродством? Когда за тобой тянется кровавый шлейф — поневоле сгибаешься. Но стоит вспомнить, кто ты и откуда, как голова сама поднимается и ты несешь эту тьму, словно дорогое одеяние. Но нести этот груз вечно тяжело. И душа требовала тепла, любви и спокойствия. И Кисаме, вечно спокойный мечник с дьявольской улыбкой… стал ему дороже отца с матерью, дороже брата, который никогда не узнает, кто уничтожил клан. Стоили все его муки выбора того, чтобы задыхаться от страсти под одним из самых опасных шиноби? Да, стоили. И сейчас, засыпая в таких крепких и теплых объятьях, он не думал ни о чем. Зачем, если сейчас затишье и они лишь обычные наемники, которых нанимают Скрытые селения, чтобы они сделали всю грязную работу за них? Чтобы сделали то, за что никогда не возьмутся «благородные» ниндзя, свято верящие каждому слову своих Каге, воспитанные по прогнившим и трещащим по швам лекалам? Учиху тошнит. Когда-то и он был частью этой системы, ее рабом и послушной деталью. Но времена изменились. И теперь он по другую сторону закона, который когда-то свято оберегала его семья. И к чему это привело? К смерти и пустоте. Ворон с глазами Шисуи смотрит на него с немым укором. Но Итачи, с головой нырнувший во тьму… совершенно не желает выбираться. Потому что оказалось, что в тихом омуте могут прятаться таки черти… — Ох, Итачи-сан, что вы творите? — хрипло спросил Кисаме, наблюдая как любовник усаживается на его бедра, распаляя его. — Мне мало одного захода, хочу еще. — лукаво улыбается брюнет, царапая торс мужчины ногтями. А затем одним слитным движением опускается до конца, выбивая двойной стон. Ему не должно быть так хорошо, но он чувствует себя живым. Здесь и сейчас, в этом убежище, в этой комнате, на этой кровати, верхом на Кисаме, который расцарапал ему всю спину и бедра. Ему хорошо в эту секунду, когда за зажмуренными веками от каждого глубокого толчка рождается новая вселенная, чистая, незамутненная предрассудками и глупыми запретами. Ему хорошо от кончика хвоста, цвета густой карамели, до самых кончиков длинных волос, что рассыпались по плечам шелковым покрывалом. Он сгорает каждую секунду, пока не вспыхивает, умирая, оставляя за собой лишь пепел горечи и потерь. Сгорает, чтобы переродиться, подобно фениксу и распахнуть крылья, взмыв в небо и возвестив о своем воскрешении весь мир оглушительным криком. — Люблю тебя. — шепчет сорванным голосом гений шарингана, прижимаясь к мужчине и отчаянно целуя, кусая губы. И Хошигаки отвечает тем же, кусая, лаская и любя. Их любви совсем не нужны слова. Их союз родился из действий.