Любой ценой

— …здесь для обучения. А ты чем занимаешься?! — грозно произнёс мужчина. Подслушивать нехорошо, и Ливий это прекрасно знал. Господин Канарис отвёл Эльви на разговор, и парню ничего не оставалось, кроме пряток за высоким кустом почти рядом с ними. Но дело было не в любопытстве. Эльви намеренно умолкала каждый раз, когда разговор заходил об отце. Заминалась, уходила от темы. Ливий понимал, что это не спроста. Теперь, когда он увидел этого мужчину вживую, всё стало понятно. Перед ним выстраивалась картина их взаимоотношений. И была она явно не в ярких красках. — Учусь, — кратко ответила Элевтерия. — Этого я не вижу. Вижу лишь, как ты то одним парнем, то другим вертишь. Креона до греха довела, тебе всё мало? — Я уже объясняла, что в изгнании Креона… — Мне нет дела! Даже если подстроила не ты, у тебя были все шансы это предотвратить. По твоей вине его блестящее будущее кануло в лету. — Ты всегда пёкся о будущем Креона больше, чем о моём! Я твоя дочь, я! А он кто? — тихий голос Эльви набирал силу, с каждым словом всё больше переходя на крик. — Он мне был почти как сын. Я зря на тебя понадеялся. Врачевание — не женское дело. Тебе здесь явно не до него. — К нам приезжает фараонский лекарь. Он заберёт одного из нас в Египет. И это буду я. Вот увидишь. — Делай, что хочешь, но должен быть результат. За два года в этой школе результата я не вижу. — А ты и не хочешь! Я потакаю твоим желаниям каждый раз, делаю, как ты хочешь, лезу из шкуры вон! Тебе всегда не то. В твоих глазах я всегда буду обузой. То ли дело Креон, правда? — голос Эльви дрожал. Кажется, она была на грани истерики. — Потому что ты женщина, Элевтерия. Я слишком поздно понял, что это дело не твоё. Я думал, что благородная кровь Канарис перечеркнёт твой недостаток, но ошибся. Теперь уже поздно. Я вложил слишком много сил и ресурсов на твоё обучение. Поэтому жду от тебя соответствующих результатов. Мне нет дела, чего оно будет тебе стоить. — «Недостаток»? Ты про то, что я женщина? Что ж, тогда приношу свои глубочайшие извинения, отец, что не отрастила себе лишнюю конечность в утробе. — Да как ты смеешь так разговаривать со своим отцом?! — послышался звонкий удар, будто пощёчина. Оставаться в укрытии Ливий больше не смог. Выбежав на тропу, он увидел, как Эльви сидит на земле, прижимая руку к раскрасневшейся щеке. — Что вы себе позволяете? — выкрикнул Ливий, подбегая к ним. Он встал между Эльви и грузным мужчиной. — Ты вообще кто такой? Не смей лезть в воспитательный процесс. — Я… — Ливий растерянно оглянулся на Эльви. В её глазах скопились слёзы, но во взгляде читалась злоба. — Её ученик. Ваша дочь лучшая ученица школы. Я набираюсь дополнительных знаний у неё. — Если она лучшая ученица школы, то боюсь предположить, что за бездари обучаются здесь. А ты, Элевтерия, вместо того, чтобы подтягивать собственные знания растрачиваешь свои силы на других. — Я думаю, вы уже сказали достаточно, господин Канарис. Нам пора идти. Учитель Вассарион не терпит опозданий. — Идите с глаз моих. Надеюсь ты, Элевтерия, меня услышала. Девушка не ответила. Она подняла полный ненависти взгляд и оттряхнула своё платье от дорожной пыли. А затем развернулась и пошла к выходу из сада. Об уроке, на который им стоит поторопиться, Ливий соврал, поэтому они свернули в лабиринт сада. Эльви шла чуть вперёд, чтобы не показывать своей слабости перед Ливием, прятала стекающие с щёк слёзы.  Обида комом встала в горле. Хотелось громко плакать, кричать, сносить всё, что стоит на пути. Всю свою жизнь она пыталась угодить отцу. Пока Креон выслушивал очередную похвалу её же отца за отлично выполненное, но, если по правде, списанное у Эльви задание, она зубрила свитки. Пока Креон изучал свойства растений, Эльви уже делала мази. Но в глазах отца отчего-то парень был выше неё. Быть может, он прав? Подсознательно она хотела, чтобы Креон оступился? Нет, он сам виноват. Эльви не могла предугадать такой исход событий. Да и почему ей вообще было бы выгодно его подставлять? Их связывало чуточку больше, чем общее дело. Он же был ей почти как брат. В голове тут же стали вырисовываться воспоминания с ним. Их знакомство, когда Креон нашёл рыдающую Эльви у своего дома, как они вместе ходили на базар, смеялись на плохих спектаклях, шутили между собой. И Элевтерия вдруг поняла, как же скучает по нему. Его смеху, немного кривым зубам, волосам, из которых часто плела косы, глупым шуткам и нелепой игре на арфе. Она находилась на грани истерики, воздуха стало не хватать. В какой-то момент она просто свалилась на землю от бессилия, пряча лицо в ладонях, и громко зарыдала. Чувства смешались. Обида на отца, боль за неизвестность о Креоне, чувство одиночества, страх перед будто ополчившимся против неё миром. Она просто устала казаться сильной. Ливий аккуратно присел рядом и приобнял её за плечи. Одежда, которую он сегодня так тщательно выбирал и вычищал от каждой пылинки, наверняка замарается от земли с тропы, листьями, веточками, и пропитается слезами Эльви. Но ему не было дела. Всё, что сейчас его действительно волновало — её состояние. Он не сказал ей ни слова. Не задал ни одного вопроса. Просто был рядом и позволял выплеснуть накопившиеся эмоции на своём плече. И Эльви это действительно помогало. Его рука, поглаживающая по голове, создавала иллюзию того, что она не одна. Что у неё есть человек, на которого можно положиться. Тот, который не обидит. Не бросит. Вопреки всему, что о ней говорят. А, быть может, это и не иллюзия вовсе?.. Успокоившись, Эльви не торопилась поднимать голову с его плеча, боясь спугнуть этот мираж. В объятьях Ливия она впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности. Её веки опухли, щёки и глаза покраснели. Шмыгая носом, она тихо произнесла: — Спасибо, что заступился и… Извини за это. Ты не обязан терпеть мою истерику. — Не извиняйся за свои чувства. Тебе не за что. Твой отец ужасный человек. Вот кому следовало бы извиниться перед тобой. — Много ты услышал? — Достаточно, чтобы понять, насколько он к тебе несправедлив. Почему он так привязался к Креону? — Креон был для него как сын. Он видел в чужом человеке бóльшего наследника, чем в собственной дочери, — Эльви пожала плечами. Она говорила об этом безэмоционально, будто это её никак не касалось. В глазах всё ещё стыли слёзы, но она отвлекалась, перебирая край хитона Ливия у него на груди. — В прошлом году мы познакомились с ребятами из Фракии. Брат с сестрой — Менелай и Мелания. Мы несколько месяцев вместе с ними гуляли по вечерам. В какой-то момент они перестали меня звать. Креон от меня отдалился, и я не понимала, что происходит. Он был вечно занят, не находилось даже минуты, чтобы со мной поговорить. В один из вечеров я не выдержала и решила всё выяснить. Оказалось, что он влюбился в эту иноземку Меланию, а она решила этим воспользоваться и посылала его то ли писать, то ли рассылать записки против Македонских. Наша ссора вышла за пределы его комнаты и её застала пара любопытных ушей. Может, я сказала что-то двусмысленное, чтобы они сделали такие нелепые выводы. Но, в общем… Той же ночью Креон попался с этими записками, пока кому-то их передавал. А через пару дней городское собрание решило изгнать его из Пеллы на десять лет. Где он сейчас — я не имею ни малейшего понятия, но сомневаюсь, что он может быть жив после такого предательства. Ливий внимательно её слушал. Не перебивал, не задавал лишних вопросов. В этот момент она казалась ему такой уязвимой и слабой, что хотелось лишь бросить все свои силы, чтобы её оборонять и защищать от всех недругов. После рассказа многое в его голове встало на свои места. Эльви была такой колкой и иногда противной не потому что ей этого хотелось. Это была её защитная реакция. Она привыкла оборонять себя сама, потому что на протяжении всей жизни ей причиняли боль, а о её чувствах никогда не задумывались. Втаптывали, мешали с грязью и сами того не замечали. Сейчас перед Ливием была не гордая и взбалмошная девица, а маленький напуганный ребёночек, которого не хотелось выпускать из объятий. — Ты не виновата в его изгнании, — произнёс Ливий. — Креон знал, на что шёл. Эльви кивнула его словам и обняла крепче. Это то, что ей нужно было услышать уже давно.   Дальше они сидели в полной тишине, погружённые в свои мысли. Посреди тропинки сада в объятиях друг друга оба поняли, что перешли черту «просто знакомых», обнажив свои уязвимые места. И назад дороги уже нет.