Порка Инкорпорейтед

Глебушка активно намекал Вадику со сцены, что хочет его. Но Вадик ни черта не понимал, ибо какие намеки способен в принципе понять советский радиоинженер? Но Глебушка пел «Давай, старина, давай», и Вадик даже в этот момент подумал: «А ведь он, наверно, это про меня». И послал Глебушке огромный букет алых роз. За что был немедленно обсмеян и всеми отвергнут. Ведь не роз хотел Глебушка. Ох, не роз, а чего-то более конкретного. Вадик старался не спать ночей, размышляя, чем бы одарить такого счастливца, и наконец придумал. И послал ему куклу Роджера Уотерса. Причем не какую-нибудь скромную скелетную полуангличанку, а специально сшитую для выступления на сцене настоящую куклу. Глебушка был счастлив и сказал, что готов отблагодарить Вадика так, как он захочет. А чего хочет Вадик? А хотел Вадик в этой жизни всего одного... А чего хочет Вадик? О, это банально - ребенка. И ребенка от своего младшего брата. Да, именно от него. Вадик рассчитывал, что, даже если кто- то узнает про него, это не станет для него ударом. Поэтому презервативами запасаться он не стал и отправился к Глебу просто так - вооружившись одной только банкой вазелина. Но очень большой. И притом самого жидкого, какой только можно было найти в их районе. Ведь впереди - тот самый праздник, о котором Вадик мечтал столько долгих лет. Он вручил ее Глебушке прямо с порога, но тот не понял, о чем идет речь и изумленно вылупился на радостного брата. - Мы можем играть сколько угодно, - уверял Вадик, - хоть всю ночь, хоть всю неделю. - Может, ты просто и без лишних слов выпорешь меня? - робко предложил Глебушка. Вадик обиделся и повесил презерватив на зеркало в коридоре. - Нет, - сказал он. - Я не могу пороть своего младшенького братика. Я же в детстве менял тебе штанишки! - Ты и в институте тоже менял мне штанишки? спросил Глеб. - Нет, - ответил Вадик, - там было слишком дорого. - Выпори меня! - заорал Глеб, раздирая на груди рубашку. - ВЫПОРИ МЕНЯ СЕЙЧАС ЖЕ! Именно в этот момент и произошло то, что вскоре назовут "всемирным потопом". Вадим толкнул Глеба на кровать, навис над ним и прорычал: - Назови меня своим господином. Скажи на камеру, что вернешься в Агату, и тогда я выпорю тебя! - Никогда! - закричал Глеб. - Никогда и ни за что! - Тогда пори себя сам! - психанул Вадим и заперся в ванной, оставив Глеба одного. Измученный и обессиленный, Глеб рыдал от невыносимой обиды. "Глупый ребенок", - говорил кто- то в его голове. "Ну что мне стоит вернуться в Агату? Я же сам этого хочу. Так почему же я так отчаянно сопротивляюсь?" Эта мысль казалась такой здравой и правдивой, что в душе у Глеба произошла какая- то перемена. Он забыл про обиду и страх и рассмеялся. Он представил, как на возрождение Агаты отреагируют его фанаты, и смех его перешел в дикий злорадный хохот. - Я вернусь в Агату, - сказал он себе. - Зачем мне другого господина, если я сам - господин?! Он замолчал и испугался. А затем едва слышно позвал Вадика. - Вадим! Вадик! - закричал он. Никакого ответа. Тогда он решился. Вадим был все еще в ванной и не слышал его вопля. Глеб принялся колотить в дверь ванной: - Вадик, я вернусь в Агату. Я напишу оду Путину и Суркову, только выпори меня, мой господин! - Напиши и трахни себя сам! услышал он в ответ, и истерический хохот Вадима стих. Стукнула дверь, и Вадим вернулся. - Что скажет наша мама, если узнает, что я тебя порю? - поинтересовался он. Глеб затрясся от смеха. - Мама ничего не узнает, - сказал он. - Ну же, Вадик, я на все согласен, чего же ты тянешь? Приступай! Можешь воспользоваться своими старыми кожаными штанами - порежем их на полоски и используем вместо кнута, а? Вадим вздохнул и принялся за дело. Он принял душ и оделся. Взял свои кожаные штаны с 15-летия, заботливо сохраненные запасливым младшим, располосовал их. Плетка получилась не очень красивой, зато функциональной. У Глеба уже не было сил смеяться. Вадим взял полотенце, густо намазал вазелином рот и нос Глеба и связал его. Решил обойтись без кляпа - вопли младшего доставят Вадиму особое удовольствие. Глеб попробовал отстраниться, но Вадим держал крепко, и у него не получилось. Когда все было готово, Вадим поднял импровизированную плетку высоко над головой, замахнулся и изо всех сил опустил ее на голое тело Глебушки. Тот взвыл. Было так больно, что Глеб закричал. Вадим ударил еще и еще. Теперь, когда первый ужас прошел, силы покинули Глеба, и он перестал сопротивляться. Он ждал этой боли так давно, желал ее десятилетиями, глядя в дьявольские черные глаза своего старшего брата. И вот теперь, наконец, свершилось: Вадим порол его и порол с демоническим наслаждением. И было так хорошо, так спокойно, что хотелось плакать. - За что? - простонал он, когда Вадим на секунду ослабил хватку. - Рука бойца пороть устала, - улыбнулся Вадим. - Ну что, может, хватит, мой мазохист? Но Глеб не ответил. И Вадим бил и бил брата, казалось, несколько лет подряд, не замечая, как проходят минуты. Наконец-то, он дорвался, он отомстил за себя, за Агату, за суды, за годы унижений, за своих фанатов. Теперь оставалось только простить и понять… Он продолжал бить Глеба еще долго, и тот уже не мог сдерживать стонов боли, рвавшихся из груди и сопровождавшихся бурными оргазмами. Во время этой порки Глеб кончил раз двадцать и был уже совершенно без сил. Вадима же она привела в экстаз. Он перестал бить и упал на кровать рядом с Глебом, тяжело дыша и тяжело икая. - Ну что, доволен? - спросил Вадим, с ужасом изучая исполосованную спину Глебушки. - Нет, - ответил Глеб. - Это не порка. Это хуже. Гораздо хуже. - Что же ты хочешь? Что может быть хуже порки? - испугался Вадим. - Знание, - сказал Глеб. - Оно хуже наказания. Знание о том, что я хочу, чтобы меня трахнул мой старший брат. Трахни меня, Вадик. И пожестче. Вадим опять набросился на Глеба: - Что тебе это даст, тупая обезьяна? - кричал он. - Я всю жизнь мечтал об этом. Всю жизнь мечтал почувствовать твой член в себе, - не слушал его Глеб, продолжая умолять. Вадим задумался. - Что ты хочешь, чтобы я сделал? - Это как в детстве. Возьми меня и посади на шест. - Глебушка, но.... это невозможно. Я не могу трахнуть своего родного брата! - взмолился Вадим. Глеб не слушал. - Посади меня на шест, Вадим, - шептал он. - Глебушка, но это же очень больно, - мотал головой Вадим. - Я правда не могу, - сказал Вадим, испугавшись. - Не ври. Ты же знаешь, что можешь. Я знаю. Вадим знал, что Глеб прав: он мог трахнуть своего младшего брата. Более того: он очень хотел этого и всю свою жизнь боролся с этим греховным желанием. Теперь он видел - и видел без тени сомнения, - что хочет сделать это прямо сейчас. Вадим навис над Глебом и принялся покрывать его израненную спину нежными поцелуями, и тот застонал, выгибаясь и приподнимая зад. - Поехали, - прошептал Вадим. - Сейчас мы это сделаем. Глеб пошло раздвинул ноги и вцепился зубами в полотенце. Вадим устроился между ними и вошел в брата без сопротивления, и тогда он закрыл глаза и стал считать удары собственного сердца, с каждой секундой становившиеся все чаще. Было больно, больно до невозможности, но Глеб с благодарностью принимал эту боль - как наказание и как награду. Это было великое чувство, и оно было сильнее всех на свете мук и сомнений. Сильнее их судов, их ссор, их ненависти друг к другу. И еще Вадим чувствовал нарастающую между ним и Глебом связь - такую сильную, что не осталось ни у одного из них сил скрыть ее от другого. Он аккуратно развернул Глеба лицом к себе и впился в его губы самым страстным в своей жизни поцелуем. Он делал это долго и старательно, так долго, что сперма брызнула на расклеенное в нескольких местах одеяло, а потом закричал. Закричал от осознания того, что должен был сделать это еще 30 лет назад, и тогда Агата никогда не распалась бы. Так долго, что этот крик, последний вопль умирающей на его руках Агаты, стал для него той последней музыкой, ради которой стоило расстаться с жизнью. Умирающей, чтобы воскреснуть вновь. Воскреснуть, чтобы жить в блаженстве до конца своих дней. Когда все было кончено, Глеб уснул в объятиях Вадима. И все вокруг исчезло - только они двое, их губы, их тела, дыхание и сердце. Наутро Вадим хотел выкинуть плетку, но Глеб ему не позволил этого сделать. Сказал, что так можно вырастить себя самого до самой высокой степени совершенства и стать безгрешным. И ему самому нужна такая плеть. - Тоже хочешь выпороть меня? - испугался Вадим. - Нет, - сказал ему Глеб, - мне жалко вырывать тебя из твоей любви ко мне. Тебе не нужна порка, чтобы любить меня. Ты хочешь только менять мне штанишки и возродить Агату! И тут Вадим вспомнил, что он и есть его Агата. В порыве благодарности он поцеловал его руку и покрыл ее поцелуями. Глеб и Агата - одно целое. Какой же Вадим глупый и никчемный! Если бы он только знал, до какой высоты можно подняться вместе с любимым человеком! И он с благодарностью принял плеть от Глеба. Отныне он будет любить Агату с такой же щедростью, как раньше любил свой кнут. Глеб порол Вадима по понедельникам и четвергам, а Вадим - Глеба - по вторникам, пятницам и воскресеньям. И они были счастливы. Новый одиннадцатый альбом Агаты назывался "Кнут". Под ним было десять новых песен. Все глебоманы застрелились от разочарования в кумире. А Вадим слушал их предсмертные вопли и плакал. Во время выступлений на сцене братья тоже пороли друга, и зал заходился в экстазе. Такое же опустошение и отчуждение испытывали они и друг от друга, хотя это ни в коей мере не уменьшало их чувств. Зато оба резко похудели и перестали носить черные балахоны. Теперь можно было спокойно смотреть на их идеальные фигуры и полные молодые лица. Все вместе это делало братьев на несколько лет старше. И на много порядков красивее. Порка - вот лучший фитнес! Это проверено не одним поколением глебоманов. И вообще порка - одно из самых действенных средств укрепления общества. Теперь вместо концертов братья Самойловы стали проводить сеансы живительной порки. Хоть это и было запрещено, разрешалось бить друг друга чем попало, даже снежком или веточкой. Порка развивала силу воли. Укрепляла мышцы и оздоравливала отношения. И еще, может быть, нагуливала жирок. Впрочем, какое дело глебоманам до филейных частей человека? Тем более, что филейные части тела Глеба принадлежали только губам, языку и члену его старшего брата Вадика. А вот Вадика приходилось бить часто, чтобы уравновесить силу удара. И Вадик дивно похорошел под кнутом Глебушки и стал писать по десять песен в день. Так продолжалось довольно долго. А потом у Вадика появилась новая, неожиданная поклонница. Дама без определенных занятий, но очень приятная внешне. Звали ее Маша Елесина. Глеб безумно ревновал. Он даже заподозрил Вадика в инцесте. Еще бы! Ведь Вадик уже несколько лет трахал самого Глеба, а Глеб был его младшим братом между прочим! Как же Вадик мог оставить его в покое?! Словом, все смешалось в доме Самойловых - и браки, и мир. И жили они долго и счастливо, любили и пороли друг друга, сочиняли песни, крыли матом глебоманов и ржали над Елесиной. Потом Маша вышла замуж и уехала с мужем на Кипр, в город Сиракузы. И вот тут- то счастье Самойловых вышло на новый уровень: они решили официально объявить о своих отношениях. И сделали это на крупном приеме в честь Дня Знаний. Вышли на сцену, взявшись за руки, и поцеловались на глазах у изумленной публики. А потом Вадим сказал: - Мы с Глебом решили пожениться. Тогда поднялся крик и гам - а женщины просто разрыдались. Еще бы, их кумиры оказались простыми гомиками! А когда к ним спустился со сцены Вадим, ко всеобщему восторгу, он снял трусы, и все увидели его член. Это был... член, на котором было вытатуировано лицо Глеба. Надо было видеть их лица! В общем, объявили о помолвке, но венчаться решили в следующем году. В Голландии. Там разрешены однополые браки между родственниками. А в России- то?! И вот настал этот день - свадьба. Ради праздника Вадим тщательно выгладил новые афгани, а Глеб - купил новые гриндера. В зале яблоку было негде упасть. Многочисленные родственники в исступлении обнимали детей. Шампанское лилось рекой. А Вадим под столом дрочил Глебу не в силах дождаться ночи. У нас в стране это считается делом предосудительным, но в Голландии... Потом они курили травку, хохотали и целовались. А когда стало ясно, что обоим далеко до оргазма, оба уснули, положив под головы свои пакеты с одеждой... Двенадцатый альбом, выпущенный вскоре после свадьбы, назывался «Стиральные порошки», и на обложке был изображен голый Вадим, накрытый белой простыней. А на внутренней стороне обложки был изображен Глеб с широко разведенными ногами, которые скрещены между собой точно в такой позе, как у Вадима. Фанатов поведение Самойловых уже не удивляло, они привыкли. И почти все объясняли эти действия так: мол, надо просто выносить в народ достижения западной цивилизации, и тогда все круто переменится. Подумаешь инцест! И целовались прямо на публике. Вот почему никто в Голландии, ни, естественно, родители, не удивился, когда брак Самойловых распался. Такова уж была их карма - карма Самойловых. Брак, основанный на чем- то высоком, поистине бесценен, но распадается так же быстро, как возникает. Впрочем, порку нельзя назвать высоким искусством, поэтому даже будучи в разводе, братья продолжали успешно трахаться и писать новые альбомы Агаты. Впрочем, это не мешало им жениться вновь и полагать, что они вечно женаты на «Серной грозе» - так называлась книга, которую Глеб написал по итогам их сложных брачно-судебных игр. В общем, все у Самойловых было как всегда. Если не считать того, что, увлекшись всеми этими придумками и экспериментами, они стали стремительно стареть. И вот как-то раз двое дедушек Самойловых, которым недавно стукнуло 90 и 96 лет соответственно, занялись любовью прямо в открытом океане, не обращая внимания на акул и прочую живность. У Вадима уже почти не стоял, но он все равно очень старался. Со второго раза ему удалось, и он, чтобы успеть до того, как придет пора ехать на оперу, стал отсасывать у старика Глеба, которому, правда, никакой минет уже не мог помочь вызвать эрекцию. Прошло совсем немного времени, и было констатировано полное и окончательное расхождение в размерах и параметрах, то есть у них вообще перестало стоять, и жизнь наоборот вдруг заиграла новыми красками. Не нужно было пороть друг друга и трахаться, а можно было просто разговаривать, глядя друг другу в глаза, и вспоминать былое. Это, конечно, было несколько жутковато: двое сморщенных стариканов, обнимающихся и оживленно болтающих. - Вадик, а помнишь, я подал на тебя в суд? - хрипло хихикал Глеб. Вадим согласно кивал: - Ах ты гад! Ну ничего, все равно я выиграл все суды! - мысленно кричал он, и они начинали смеяться уже над собой, не понимая, как могли быть такими дураками. - Глеб, это правда, что твоя песня "Минус один" была посвящена мне? - наконец, после стольких лет решил спросить Вадим. - Правда, Вадик, - радостно отвечал тот, - она про то, что есть жизнь и что с этим делать. И как в этой жизни выжить без самого любимого человека. Вадим несколько секунд мучительно думал, что бы такое сказать на это. И никак не решался признаться, что и "Сердцебиение" посвящено Глебу - он же до конца отрицал этот факт. - Вадик, а почему ты всегда голый ходишь? - спросил Глеб неожиданно для себя. - Так тело лучше дышит и член лучше стоит. Недолго ему еще осталось. А для чего тебе этот вибратор? Чтобы лучше стоять было? - не выдержал Вадим. - Ну ты же знаешь, Вадик, что у меня уже лет 30 как не стоит. А мне же надо как-то тебя трахать, когда ты захочешь оказаться в роли пассива. Вот я и... - смутился Глеб. - Ты что, не хочешь меня как мужчину? - пробормотал Вадим, начиная вспоминать, как на самом деле обращался с ним Глеб. - Ну что ты, братик, - закряхтел Глеб, - очень хочу! Просто в юности надо было меньше кокса употреблять, тогда бы и стоял до сих пор. - Хочешь как женщину трахнуть? - вдруг осенило Вадима. Глеб явно смутился. - Ладно, - прошептал Вадим, - я тебе покажу, как. Хватаясь за поясницу, Вадим поднялся с шезлонга и медленно опустился на нагретый солнцем песок, принявшись стаскивать с себя старческие домашние штаны. Глеб с ужасом уставился на Вадима и даже отошел немного в сторону. - Ну чего зассал? Давай, разоблачайся. Хочу хоть в 96 лет познать все прелести пассивной любви. Глеб еще некоторое время колебался, но затем все же разделся и, подойдя к Вадиму, осторожно раздвинул его ягодицы и принялся поглаживать пальцем инстинктивно сжавшееся отверстие. Вадим издал довольно громкий звук и дернулся всем телом. - Еще, еще, - зашептал он. - Еще и еще. Глеб осмелел и погрузил палец в теплое податливое нутро брата. Вадим застонал, и по его телу пробежала судорога. - Ну, еще, - шептал он, глядя в закатное небо, - еще... Глеб вогнал в него палец до упора, потом добавил второй и, видя извивающегося на песке брата, вдруг ощутил, что и сам начал возбуждаться. Его рука полезла в шорты и наткнулась на какой- то предмет. Это был его член, выросший в длину и ставший неожиданно твердым и плотным. Такого с Глебом не случалось уже лет 30. Он осторожно извлек его из шорт и, зажав между пальцев, принялся наблюдать за Вадимом. А то задрожал от предвкушения, закусил губы и призывно заерзал. Глеб взял брата за руку и, нагнувшись, направил член ему в зад. Вадим снова дернулся, а потом со стоном выгнулся. Это было ни на что непохоже. Глеб впервые в жизни трахал мужчину - в свои 90 лет! У него закружилась голова, и на мгновение он потерял сознание. Очнулся он от того, как Вад лупил его по щекам. - Ты чего, Глеб? Что с тобой? - сказал Вадим, не отнимая своих рук от его лица. - Все в порядке, - тихо сказал Глеб, - это от удовольствия. - Жаль, что мы никогда не занимались этим раньше, - покачал головой Вадим. - Мне очень понравилось. - Да, - отозвался Глеб, - мне тоже. Я еще никогда так не кончал. Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется? Умереть вот здесь с тобой на пляже. - Давай, - согласился Вадим. - Тогда садись на мой член. Вадим сел. Второго оргазма и без того вымотанный сексом старческий организм уже не вынес. Вадим обмяк и, опустив голову на плечо брата, затих. Глеб посмотрел на него и засмеялся. На них со стороны любовалась большая группа отдыхающих. Наутро первые вышедшие на пляж туристы нашли два уже остывших трупа. Вскрытие показало, что у обоих не выдержало сердце. По слухам, на самом деле оба скончались от обильных возлияний. Похоронили их на родине - в городе Асбест. С тех пор об этом пляже ничего не было слышно, а вывеску сменил забор с колючей проволокой. А на месте смерти Самойловых поставили гранитный монумент с надписью "Вырождающиеся старики. Ходячие мертвецы" и разрешили продавать на нем дорогие лекарства. Так закончилась трагикомедийная история любви и ненависти Вадима и Глеба. Но полюбившиеся всем стихи Самойловых до сих пор не забыты и по сей день звучат в наших сердцах и умах, как бы требуя поэтического выхода. И тогда мы порем друг друга плеткой в память об Агате. А может быть, это они нас. В любом случае лирика превращается в цинизм. За сим прощаюсь, дорогой читатель, с вами и очень прошу: не пейте больше водку и не употребляйте наркотиков.