Gewohnheit

      Ягер курил. Много и часто. Он не помнил, когда вдруг приобрёл эту вредную привычку. Кажется, это было зимой. Да, точно, Вольфа он помнил хорошо — тот воевал с ним в одном танке и именно он тогда, ещё в сорок первом, "одарил" его этой привычкой.       Он чем-то был похож на него самого, такой же нелюдимый и одинокий, с чётко поставленной целью и десятками танковых боёв за спиной. Между ними не завязывалась беседа в первый раз, тогда Вольф просто в абсолютной тишине протянул ему сигарету. Чёрт Клауса тогда дёрнул, но Ягер взял её и впервые закурил. Естественно сначала закашлялся, отчего танковый снайпер тихо посмеивался, однако другой быстро втянулся, и с тех пор в его кармане всегда лежала трубка.       Впервые об этой вредной привычке Анна узнала, когда ещё в лагере случайно увидела его с трубкой в руке, и естественно жутко взбесилась, принявшись читать мужчине лекции о вреде курения, о болезнях, которые он может приобрести и о том, что он попросту отравляет здоровье окружающим.       Ягер лишь молча кивнул и вышел. Покурить. Он считал, что давным-давно уже разрушил себя изнутри, а сигаретный дым это уже просто баловство. Эта привычка успокаивала, на секунду, две, или десять, давала забыться.       Она посмотрела на него тогда с не свойственной ей серьёзностью и в миг подошла к нему. Лицо у неё было хмурое, словно её что-то сильно беспокоило.       — Неужели вам так нравится вдыхать в себя этот дым? — спросила она сразу, на что штандартенфюрер только кивнул. — Это же вредно.       — А ты пробовала? — спросил Ягер.       — Нет. И не собираюсь, — голос переводчицы был наполнен какой-то забавной почти детской категоричностью. — Раз так, то продолжайте курить, но только не при мне, я этого не люблю.       — Я заметил.       — А лучше бросайте. Пагубная привычка!       А спустя полгода Клаус явился на их с Ивушкиным свадьбу. Так получилось, что красивая открытка, на которой округлым витиеватым почерком были написаны строчки с поздравлением, время и место проведения церемонии, а вместе с тем и прилагающаяся к ней фотография молодожёнов, каким-то образом оказалась в его почтовом ящике.       Приглашение Ягер бросил на стол, а фотографию просто сжёг в камине, наблюдая, как языки пламени пожирают бумагу, как сгорает чужое счастье, запечатленное на снимке. Тогда он впервые выкурил сразу все свои запасы табака.       После этого ему сильно не здоровилось, внутренности скручивало, а голова раскалывалась и кружилась, словно на карусели. Ему вдруг даже показалось, что он всё-таки бросит курить — от одного только запаха табака к горлу подступала тошнота, и через несколько дней он не выдержал.       Клаус действительно не понимал, зачем его пригласили, а потом задал подобный вопрос себе же на свадьбе:       — Что я здесь забыл?       И действительно. Ягер, стоя в стороне ото всех, сумрачно наблюдал за светящимися от счастья молодожёнами, от всего сердца поздравил их с началом новой семейной жизни и поспешил уйти с торжества, ссылаясь на срочные дела. Никаких дел не было, была рана на сердце, которую опалил дым.       Клаус день ото дня потом курил, сидя в одиночестве в своем кабинете и в полной темноте наблюдая за тлеющим в камине углем и отлетающими от него ярко-красными искрами. Втягивал в себя табачный дым и наполнял им свои лёгкие.       Год. Проклятый мучительный год. Сначала обыкновенное немое восхищение, какое испытывает ребёнок, влюбляясь в первый раз. Потом разочарование — Анна не смогла полюбить его, хоть и пообещала остаться друзьями. Штандартенфюрер не смог стать для неё тем самым, за которого Аня согласилась бы выйти замуж. Но даже после всего пережитого ненавидеть русского тёзку Ягеру толком не получалось. Немец простил его слишком быстро.       Однако эта влюблённость, глупая и до смешного нелепая. Клаусу казалось, что это пройдет. Обязательно, через год, максимум два. Такое не длится долго.       Пять лет. Пять лет безнадёжной любви к ней и отчаянной ненависти к себе.       — Да, вчера родилась девочка, — Ягер слушает Николая, тот весь сияет, ведь у него родилась дочка, как тут не радоваться. Ивушкин собирается, наверняка сейчас обежит все магазины в городе, но купит самые красивые цветы для жены.       — Поздравляю вас. — Клаус натянуто пытается улыбнуться. — Как назовёте?       — Мира.       Молчание. Трубка чуть было не вылетает из рук. Она действительно похожа на неё, что кажется Ягеру на редкость удивительным. Девочка пяти лет смотрит на него выжидающе, в глазах смесь недоверия и жгучего интереса. Клаус впервые смотрит ей в глаза.       — Еда в холодильнике. Если соберётесь гулять, то одежда в шкафу. Телевизор долго не давай ей смотреть и укладывай спать не позже одиннадцати. И да, никакого мороженного, у неё больное горло! И много сладкого ей тоже не давай. Так, вроде ничего не забыла... — Анна беспокойно рылась в сумке, давая наставления.       За эти годы она сильно изменилась, теперь от серой, какую помнил её Ягер, ост-переводчицы не осталось и следа. С годами Ярцева превратилась в самую настоящую леди.       — Спасибо, что согласился присмотреть за ней. Мы постараемся сегодня вернуться. Мира, слушайся дядю Клауса. — Она целует дочку в щёку, и они уходят. Девочка смотрит на него своими большими, темными как кофе, карими глазами, а потом берёт за руку и продолжает смотреть на него, отчего мужчине становится не по себе.       — Пойдём, я покажу тебе свою комнату, — и тянет его за собой.       На балконе всегда свежо, дует прохладный ветер. Втягивая в себя сигаретный дым, Ягер постепенно расслабляется.       День напоминал ему какой-то сумасшедший сон. Он глядел на дочь Ивушкина, а видел перед собой Анну, и от этого по спине бежали мурашки.       Почти пять лет его не было в России и, признаться честно, возвращаться туда как-то не хотелось, но Клаус приехал вновь — ему было необходимо увидеть её снова. Его не было почти пять лет в России, поэтому он никогда не видел дочку Анны.       — Ты что, куришь? — раздаётся сзади детский голос. Мира стоит на пороге в пижаме, сжимая в руках плюшевого мишку, подарок, который Ивушкин вручил в пятый её день рождения.       — Вредная привычка, избавиться никак не могу, — Клаус врёт, он даже никогда не пытался.       — Мне папа говорит, что это очень плохо, и чтобы я никогда не пробовала сигареты. Ты должен бросить. Обещай мне, что больше никогда не будешь курить. Пообещай! — лицо у маленькой девочки суровое и как никогда серьёзное.       — Обещаю.       — Честно-честно?       — Честно-честно, — улыбается Клаус, затушив трубку. — Иди сюда. — Он берёт малышку на руки. — Видишь те звёзды, две крупные, а между ними четыре мелких? Это созвездие охотницы. Она была очень смелой девушкой... Рана на сердце затягивается, а дым развеивается по ветру.