Важно лишь то, какую сторону выбрал ты. Это определяет всё

Как же это всё-таки странно. Когда впервые встречаешься с человеком, то почти неосознанно относишь его в разряд сексуальных — или так себе, в разряд симпатичных, — или так себе, в разряд интересных, — ну, или так себе. Даже если сам того не желаешь. Как минимум, за собой Тони такое замечал. А потом, по мере того, как знакомишься с человеком поближе, все эти характеристики выцветают, исчезают на заднем плане. Ты просто знаешь каждую его черту, каждую морщинку, как он — чёрт побери — хлопает ресницами, как наклоняет голову, как выделяются его скулы. И такие слова, как «симпатичный» или «несимпатичный» уже к нему не применимы, потому что ты смотришь не на чьё-то лицо, а на давно известное, со всех сторон изученное, ставшее привычным и милым сердцу. Тони давным-давно стало невыносимо смотреть на Стива. Ещё несколько месяцев после Сибири каждый раз, как Тони его видел — будь то на фотографиях (прежде чем он все их удалил) (хотя потом пожалел) или даже во снах, — первым делом в голове всплывало остервенелое, отчаянно яростное выражение глаз, когда в том обледеневшем зале Стив окончательно вышел из себя (именно тогда, когда сам Тони начал в себя приходить, — в любой другой ситуации он бы наверняка оценил иронию). После их полувоссоединения они поучаствовали в трёх совместных миссиях. Эти халтурки только доказали, насколько хорошо им даётся невербальное взаимодействие, если оно позволяет избегать вербального. А потом они даже поговорили. Один раз, где-то год назад. Если быть точным, то Стив говорил, а Тони машинально кивал и повторял: «Ага», «Хорошо, Роджерс» и «Мы научимся снова работать вместе». Из этого, наверное, вполне мог бы выйти разговор по душам, если бы у Тони ещё осталась душа. Да и Стива в его глазах окружала непробиваемая белоснежная пелена — какое уж тут «по душам»? Но здесь и сейчас… Тони впервые за полтора года увидел его не в полевой форме, без этой чёртовой полумаски. И боже правый, какой же он был… какой же он был Стив — дурацкие добрые глаза, дорогие сердцу черты, открытое и решительное лицо, руки, словно приклеенные к бокам, как будто ему хотелось скрестить их на груди, но он себя сдерживал. Как будто он готовился вынести любое наказание или, того хуже, светские условности, которым Тони мог его подвергнуть. Тони просто парализовало, парализовало на месте. Вроде бы он даже не моргал. Стоял, как памятник дерьмовой разрушенной дружбе или чему-то подобному. Ничего не чувствовал. Чувства куда-то делись, оставив его полностью опустошённым. Нат прошла мимо, несильно толкнув его плечом. В этом не было необходимости, места вокруг хватало. Самое смешное, что этот ободряющий жест сработал. Тони слегка тряхнул головой, словно отгоняя все иллюзии, и обнаружил, что снова может двигаться. Разве что чувства так и не вернулись. Ну и хорошо, пустота сейчас — самое то, настоящее благословение. Наташа немного заслонила его собой от Стива, явно защищая, хотя внешне это выглядело так, как будто она просто захотела поздороваться. Именно этим она тут же и занялась: качнув головой, она произнесла несколько вежливых фраз (но Стива обнимать не стала — даже не дотронулась). Тони вдруг обнаружил, что подался вперёд, что уже пожимает руку Стива — правда, не чувствуя этого, не осознавая даже, что кожа касается кожи. И услышал свой голос, который говорил: «Привет, Кэп», и «Как делишки?», и «Гриффиндор, ха, кто бы мог подумать, ха», и (ни с того ни с сего) «Ага, правда, я слышал, что ноябрь будет дождливым». В конце того самого годичной давности разговора Стив устало, безразлично, смиренно сказал: «Хорошо, Тони. Пусть тогда будет по-твоему. Я просто подумал… Пусть будет по-твоему». На том и порешили. А здесь и сейчас… губы Тони растянулись — как будто по своей собственной воле, как будто промышленный станок сработал. И он определённо ляпнул что-то насчёт того, что они должны выйти примерно через полчаса, если они хотят прибыть на вечеринку вовремя, а ему нужно закончить ещё пару дел, но «вы давайте, ребята, веселитесь, я мухой вернусь». Когда дверцы лифта закрылись за ним и тот поехал, Тони показалось, что он проваливается сквозь землю. В кабинете он рухнул в кресло, уронил голову на холодную стеклянную поверхность стола и прижался к ней лбом, расплющив нос. Так он и просидел незнамо сколько.

***

Стив как в тумане поприветствовал Роуди — единственного из знакомых ему здесь людей, с которым он не виделся на регулярной или полурегулярной основе. За исключением Наташи, конечно, но Наташа показалась перед ним всего на миг и тут же снова исчезла. И Вижена ещё, да, но тот вроде был занят. И, разумеется, Брюса, которого Стив вообще не ожидал здесь встретить, но был очень рад, что всё-таки встретил, правда рад, вот только… Он, насколько мог быстро, выбрался из толпы, спрятался за барной стойкой и принялся шарить по ящикам, притворяясь, что ищет безалкогольное пиво. Пружина внутри то сжималась, то разжималась. Хорошо, что все снова собрались вместе. Стив оглядел зал — компании перемешивались, люди смеялись, и, может, в воздухе ещё витало сомнение, но всё же это происходило. Он знал, что должен радоваться. Он и радовался. Наверное. Но хотелось ему лишь одного: увидеть Тони, настоящего Тони, даже если настоящий Тони будет яростно сверкать глазами, не скажет ни слова, или начнет кричать, или даже… Да что угодно. Стив не мог, не мог вынести… этого искусственного двойника, который занял место его друга и теперь говорил его голосом, излучая обаяние. Когда Тони излучал обаяние, это значило одно из двух: либо он собеседника ненавидел, либо ему было на собеседника плевать. Стив не мог выбрать, что из этого хуже. Нет. Он вспомнил вдруг стихотворение, которое прочитал очень давно и которое сам себе цитировал во время войны: «Всё рушится. Основа расшаталась» [1]. Нет. Будь он проклят, если оставит последнее слово за Земо; будь он проклят, если даст разрушить их изнутри. Стив ведь пытался, раз за разом. Провал. Провал. Он уже не знал, что делает не так, не знал даже, можно ли тут хоть что-то сделать, можно ли хоть что-то изменить. Провал. Значит, надо пытаться ещё. «Я могу так весь день».

***

Нат с вроде бы небрежным видом стояла перед дверями лифта, но было очевидно, что она снова взяла на себя роль защитника. Стив остановился перед ней — опущенные руки, немного ссутулившиеся плечи. Она поджала губы. Он поднял руки раскрытыми ладонями к ней и тут же снова их уронил. Это же была Наташа. Наташа, которая по-своему заботилась о нём с самого падения Щ.И.Т.а, постоянно переписывалась с ним, всегда его поддерживала (а теперь ничего из этого у них не осталось). Именно ей он тогда отправил координаты сибирской базы. Стив научился жить с болезненным ощущением её отсутствия рядом. Он понятия не имел, что отразилось у него на лице, но она, должно быть, что-то увидела, потому что её взгляд смягчился. — Наташа… Один удар сердца — и она, скривившись, закатила глаза и покачала головой. В воздухе повеяло чем-то чуть-чуть более близким к нормальному. — Ладно, ладно, — пробормотала она и отступила в сторону, открывая ему путь. — Спасибо. — Только не… — Она не договорила. — Не буду, — пообещал он. Проходя мимо него, она мягко погладила его по плечу. Он обернулся ей вслед и улыбнулся. Она дала ему надежду, в которой он нуждался.

***

— Привет. — Стив замер в дверях, скрестив руки на груди. — Не опирайся на косяк, сейчас мне всю Башню развалишь. — Голос Тони звучал устало. Да он и выглядел жутко устало, куда более, чем когда-либо. И старше — вдруг это стало заметно. Новые морщинки у рта, у глаз... и чёрт побери, в этих огромных глазах застыла такая уязвимость, что у Стива всё внутри узлом скрутило. Тело стало наливаться жаром (он-то думал, что уже давно привык, смирился, но нет). Хотелось отвернуться. Хотелось поцеловать его сперва в одно веко, потом во второе. Хотелось быть именно там, где он был сейчас, и от понимания этого его как пыльным мешком приложило. Когда он избавится от этих чувств? — Ты здесь прячешься? — мягко спросил он. — Да. Можно я продолжу? — От меня? Тони поморщился. — В основном да. Извини. — Слушай, я не должен был… ты не должен был… — Стив замялся. — Нет-нет, я, вообще-то… — Тони нервно хохотнул. — Мы хоть одно предложение сегодня закончим? Так, новое правило: не говори, если не уверен, что закончишь. Действует для всех. Как игра. — Он неестественно оживился, словно занервничал или почувствовал неуверенность. Стива вдруг захлестнуло желанием стать ближе к нему — не обнять, не коснуться, просто сократить дистанцию. Он шагнул вперёд. Ещё. Почти обошёл стол, но остановился, потому что Тони отдёрнулся. Тогда Стив опёрся бедром о край — не так чтобы сесть, но и не так чтобы стоять прямо. — Ты сел на мой стол, — укорил его Тони. — Ну, не совсем. Тони, знаешь… — Он замолк, подбирая слова. — Целые предложения. Стив тихо усмехнулся. Было как-то странно и неуютно, скорее всего, ничего хорошего выйти из этого не могло, но, по крайней мере, они разговаривали, и при том не о миссиях, не об отчётах и не о погоде. — Хорошо, что ты это затеял. — Стив махнул рукой куда-то вниз, намекая на собравшихся на нижних этажах людей. Тони пожал плечами. — Это ради Камалы. — Он отказался принимать благодарность, но при этом словно бы с огромным трудом выдавил: — Хорошо, что ты пришёл. И... Он обвёл рукой в воздухе силуэт в мантии, по всей видимости, обозначая наряд Стива. — Целые предложения, — вернул шпильку Стив и снова усмехнулся. — Я хотел сказать, что без вас у нас бы ни одного гриффиндорца не было. — Тони откинулся на спинку кресла, оттолкнулся ногой от пола и отъехал назад — может, всего на фут или два от Стива (но всё-таки от). — А почему ты не там? — вскинул брови Стив. — Где, на Гриффиндоре? — Тони закатил глаза. — Вот только ты не начинай. Теперь он вращался туда-сюда: на девяносто градусов вправо, оттолкнуться правой ногой, обратно влево, оттолкнуться левой ногой. Прекращать он, кажется, не собирался. — Да ладно? — Что «да ладно»? — Тони обжёг его сердитым взглядом и продолжил вращаться. — Да ладно, ты был одет в обычный костюм-тройку и всё равно кинулся на перехват вооруженного суперсолдата, боже правый, Тони! — У меня была при себе перчатка. — Вот именно. А здесь, в Башне, ты прыгнул прямиком на только что появившегося Альтрона. Да-да, у тебя при себе была отвёртка, или нож для колки льда, или что-то вроде того. — К чему ты ведёшь, Роджерс? — Тони остановился и скрестил руки на груди. Теперь словно каждая клетка его тела излучала вызов. Стиву очень хотелось подойти к нему, взять за плечи, чтобы хоть раз в жизни присмирить, и посмотреть в эти глаза — большие, горящие, злые глаза, а потом… Нет, к дьяволу все правила, это предложение лучше не заканчивать. Когда это случилось? Когда возобновилось? Это вообще когда-нибудь прекращалось? Снова и снова он задавал себе эти вопросы. Он-то думал, что уже всё преодолел, справился со своими чувствами, со своими мыслями… Они неприятно теснились в груди, и они ничем не могли помочь, только… теперь на это не стоило и надеяться, даже если когда-то ему казалось, что, может быть, всего лишь может быть… Но нет. Хватит. — Тебе ведь по-настоящему небезразличны эти фильмы, да, Тони? — мягко спросил он. — Чем-то они для тебя особенные. Чем? Тони моргнул: этот вопрос выбил его из колеи. Замер вдруг. Тут же встал и начал расхаживать по комнате, ни на дюйм не приближаясь к Стиву. — И как ты догадался? Стив не удержался — не удержался! — и одарил Тони ласковым взглядом, хоть и знал, что это никому здесь не нужно. — Неизменно красно-золотая броня. Столько лет? — произнёс он с улыбкой. — Она с головой тебя выдаёт. Тони ощерился. — Что ж, теперь это в прошлом. И не смей… — он недоговорил. — Целые предложения? — Теперь это прозвучало скорее как неуверенная просьба. Он понимал, что ступает на тонкий лёд. Однако он впервые за несколько лет зашёл так далеко от берега. И этот тонкий лёд так или иначе ему нравился. Тони мрачно покосился на него. — Я пытался не вести себя по-мудацки, но что ж. Не притворяйся, что ты меня знаешь. Не притворяйся, что мы друзья. Не смей. — Мы не друзья, — согласился Стив и поморщился: он сам не ожидал от себя такого хриплого голоса. Тони на миг закрыл глаза — и добавил уже мягче: — Но мы ими были. Стив выпрямился и сделал маленький шажок вперёд, не давая себе воли. — Да, были. И я всё ещё тебя знаю, что бы ты там себе ни думал! — Он не собирался так повышать тон. — Возможно. — Тони сделал глубокий вдох. — И вообще-то, это книги. — Что? — Книги, — с вялым раздражением повторил он. — Не фильмы. К чёрту фильмы. Это всё книги. Это они для меня важны. Книги про Гарри Поттера. Я читаю их, когда… хреново. Они помогают. Вот и всё. Стив сглотнул. В Тони вдруг появилось что-то болезненное, как открытая рана. Обычно он столько о себе не рассказывал. А тут вроде бы совсем немного — но интимно до ужаса. Он говорил короткими, обрывочными фразами, в паузах делал глубокие вдохи. И на Стива толком не смотрел. В его глазах плескалась печаль. А потом он просто наглухо закрылся. — Тебе стоит их прочесть, Роджерс. — Он изобразил свою привычную, язвительную и ничего не значащую ухмылку. — Невозможно стать слишком взрослым для «Гарри Поттера». — Я… прочту, — искренне пообещал Стив. Внезапное ощущение потери застало его врасплох. Тони кинул на него пронзительный, испытующий взгляд. — Что это на тебя сегодня нашло? Стив сглотнул. — Ты ведь никогда меня не простишь. Это даже не было вопросом. — Я же сказал, всё хорошо. — Знаю. И ты сделал всё, чтобы очистить нас в глазах правосудия, сформировать новые команды, изменить наш публичный образ — всё, ну просто всё. — Стив излучал отчаяние и мольбу. — И сегодня мы все здесь. Я всё вижу, слышишь? Мы даже разговариваем. Но я ничего не понимаю. И мне так тебя не хватает, Тони. Очень не хватает. И мы оба знаем… завтра всё снова вернётся на круги своя, и ты снова перестанешь со мной общаться, а я снова перестану общаться с тобой, и мы притворимся, что этого разговора никогда не было. Потому что тебе больно, и я знаю, что это я причинил тебе боль, но не знаю, что с этим можно сделать, потому и не делаю. Ничего. Но если бы ты только сказал мне, что сделать… Есть ли что-то в моих силах?.. — Конечно, я могу дать тебе три задания, — сухо буркнул Тони, — и когда ты их выполнишь, мы… — Он всё-таки посмотрел в глаза Стива, но сразу же отвернулся. Ненадолго закрыл лицо ладонями и вздохнул. — Да, я веду себя как мудак. Новость дня. — Он побарабанил пальцами по бедру. — Прости. Стив стоял неподвижно, как статуя, и дышал. Дышал. Тишина набирала обороты. — Все они — про вторые шансы, — наконец проронил он. Перехватив вопросительный взгляд, он продолжил: — Твои книги, фильмы. «Гарри Поттер». Все они — про вторые шансы. Каждый, кто нуждается во втором шансе, его получает. Каждый. И ты ведь тоже когда-то получил свой… — И третий, и четвёртый, — прервал его Тони. Стив не обратил на это внимания. — А Нат получила свой. — И третий, и четвёртый тоже. — Тони вскинул бровь. — Как и Ванда, как и многие другие. И что? — Так почему мне его не дали? — вызверился Стив. — Мать твою, почему это правило ко мне не применимо, а? Скажи! Он почувствовал, что повышать голос в этот момент было не самой блестящей идеей. Тони, видимо, тоже почувствовал, потому что расправил плечи и сверкнул глазами. — Ты дома. Ты в команде. Даже не так, ты возглавляешь собственную команду. Я сделал всё, что мог, чтобы этого добиться, и у тебя нет права говорить, что я ничего не сделал, потому что ты только что подтвердил, что я сделал. — Он замолчал и задумчиво нахмурился. — Ладно, это прозвучало не очень связно, но ты понял, о чём я. Это всё — твои вторые шансы. Пользуйся. — Он резко, порывисто вскинул голову. Стив разжал сведённые кулаки. — Я имел в виду второй шанс с тобой, — негромко произнёс он. Это была плохая идея, но попытаться стоило, чтобы хотя бы знать, что он попытался; да и, если на то пошло, терять ему было уже нечего. — Потому что до этого я думал... После Нью-Йорка, до Альтрона, да и после него тоже я думал… думал, что между нами что-то было. Между мной и тобой. Думал, что что-то начиналось. — Он искал в лице Тони хоть какой-то намёк на понимание, но Тони стоял неподвижно и равнодушно, ничем себя не выдавая. Стив сглотнул. — Начиналось что-то именно для нас двоих. — По-прежнему никакой реакции. Стив рискнул зайти дальше, хоть и сознавал, что пожалеет об этом, да ещё как. — Что-то большее, чем дружба. — Кажется, Тони распахнул глаза немного шире, но это могло значить что угодно. Стиву хотелось встряхнуть его и крикнуть: «Скажи что-нибудь, чёрт побери!». Но он продолжил, потому что пути назад уже не было. — Так ведь? Или нет? Потому что я всё ещё… у меня… остались те же чувства, ясно? И я понимаю, что ты не… Я… Ладно, теперь ты хотя бы знаешь. Я хотя бы тебе признался. Так? Тони дышал громко и рвано. Дослушав, он отвернулся. Отвернулся от Стива. Сделал два шага к огромному окну, за которым светился город, и прижался головой к стеклу. И не ответил решительно ничего. Стив подождал. Ещё подождал. И произнёс: — Наверное, мне пора.

***

— Я Говард. — В первый момент Тони ещё почувствовал, как от стекла захолодило лоб; но это ощущение быстро пропало. Только глаза жгло. Внутри бушевал ураган эмоций, но он носился по одному и тому же замкнутому кругу, снова и снова, пожирая Тони заживо. И никак не получалось ни справиться с ним, ни выпустить его наружу. Тони только стоял и смотрел слепым взглядом в никуда. — Не уходи, — сказал он. А затем добавил: — Знаешь, я хотел лишь одного — не быть как он, но мне это не удалось. Я — это он. Я чёртов Говард Старк. — Что? Почему? — хрипло, как от боли, спросил Стив. Тони рискнул взглянуть на него. «А теперь ты похеришь всё это навеки, Старк», — обречённо подумал он. В ответ он смог только покачать головой — и сам удивился, как спокойно зазвучал его голос: — Прости. Я постоянно забываю, что твой Говард был весь из себя мягким и пушистым. Так вот, сюрприз — мой таким не был. Он не хотел причинять Стиву боль, правда не хотел, и он видел, что Стиву больно, но не мог вымолвить ни единого словечка, чтобы как-то это исправить… Однако Стив решительно отмёл его беспокойство. — Тот Говард, которого я знал, был очаровательным, импульсивным и бравирующим чем ни попадя типом. Мне не удалось познакомиться с ним ближе, чтобы лучше его понять. Но, Тони, я не думаю, что ты на него похож. Почему ты так говоришь? — Потому что… — Тони вдруг замолчал. Оттолкнулся от оконного стекла, повернулся. Присмотрелся к Стиву, хотя в этом не было нужды. Сведённые брови, слегка разомкнутые губы… Всё это он знал твёрже, чем весь остальной мир, и очень хотелось просто выплеснуть на Стива все свои чувства — и хорошие, и плохие. Выпустить ураган наружу и наконец освободиться. Но не получалось. Он сделал глубокий вдох. Его голос оставался сравнительно спокойным и собранным — у него бывало такое, когда он распадался на куски. — Видишь ли... Обычно я этим не делюсь, но вот же... Когда он был жив, он… Он никогда не говорил мне ничего хотя бы мало-мальски доброго, представляешь? Прошу отметить, что я тут не жалуюсь сейчас. Это просто факт, о котором следует упомянуть. Он только и делал, что разносил все мои усилия в пух и прах. А потом… потом, спустя годы после его смерти, я нашёл ту запись. Где он признаётся во всём, что не мог высказать мне в лицо. Что он безгранично верит в меня, в мои способности. Что я его величайшее творение — пожалуй, это звучит ужасно и эгоистично, но… Но для него это было не так, поверь мне. Тони заметил, что отрешённо расхаживает взад-вперёд: два шага в одну сторону, поворот, два шага в другую, поворот. При этом он бешено жестикулировал руками. Он замер прямо перед Стивом, близко, очень близко. Ему казалось, что он чувствовал тепло чужого тела. Он так внимательно всматривался в Стива, что боялся: сейчас у него голова взорвётся. Или грудь. Дышать стало трудно, как будто весь воздух в комнате куда-то делся. — И вот именно таким я стал. Говардом. Хотя не собирался. Я не… я не хочу слать тебе чёртовы письма, чтобы ты прочел их, нахрен, только после моей смерти, ясно? Я хочу просто… сказать. О своих чувствах. Я хочу просто сказать о них тебе, но не могу, не выходит, не могу. Даже когда Тони стоял на одном месте, он буквально вибрировал от энергии. Стив же был абсолютно неподвижен. Тони вдруг понял, насколько вплотную они оказались. Так они не оказывались уже… несколько лет, пожалуй. Если это вообще когда-нибудь было. Они почти что касались друг друга — почти. В воздухе между ними бурлило… что-то. — Хорошее, плохое? — проронил вдруг Стив. — Что? — Что ты чувствуешь. Что ты хочешь мне сказать. Хорошее, плохое? — Взгляд Стива прожигал насквозь. Тони сумел только кивнуть и сглотнул. — Хорошее. Плохое. — Слова давались с трудом. — Всё и сразу, Стив. Стив никогда ещё так на него смотрел. Ну ладно, разве что во время этого самого разговора. Он ни на секунду не отрывал взгляда и словно вкладывал в него всего себя — чтобы Тони увидел, чтобы Тони, если захотел, получил всё и сразу. Однако Тони по-прежнему не мог произнести ничего внятного. Губы свело лёгкой судорогой. — Я не… не знаю, как объяснить. Для тебя всё так просто, ты даже не понимаешь, что я… — Просто?! — яростно прохрипел Стив. — Ты что, спятил? Я могу сказать это только потому, что мне больше нечего терять! У Тони дрогнул уголок губ. — Так скажи. И Тони до сих пор злился на него, да ещё как, но боже правый, это же был Стив — живой, настоящий, совсем близко, — и он очень давно поселился в сердце Тони, так давно, что Тони уже и не помнил времени без него; так давно, что все грани между дружбой, любовью, страстью успели стереться. Полтора года он таскал на плечах злобу, ярость и боль. И он понимал, что ему не полагается просто… просто взять и простить, но неужели это так неправильно — хотя бы раз в жизни пожелать простого человеческого счастья? Отпустить всё плохое и хоть немного порадоваться? — Сам скажи, — прошептал Стив, вглядываясь в него. Тони внезапно почувствовал ладони Стива — они обхватили предплечья, но одна осталась на месте, а другая поползла вверх, очень медленно миновала плечо, поднялась ещё выше. Коснувшись шеи, она остановилась, подушечки пальцев замерли на коже. А ладонь Тони — и когда это произошло? — уже невесомо лежала на щеке Стива, и большой палец едва заметно подрагивал, поглаживая её. — Скажи, — уже с нажимом, словно приказывая, повторил Стив. — Нет, — прошептал Тони, как будто затевая какую-то игру или танец. Он тут же подался вперёд, слегка, как пёрышком, тронул губами губы Стива и попытался отстраниться. А в следующий миг они уже прижимались друг к другу как в последний раз — грудь к груди, живот к животу, и уже непонятно, где чьи ноги. Тони крепко зажмурился, но заставил себя открыть глаза, потому что ему надо было, надо было убедиться, что это всё по-настоящему. Поцелуй стал глубже, и Тони, дыша Стивом, пытался этим поцелуем передать всё, чем он жил, все потерянные годы. Когда они на секунду разлепились, Тони спросил — хотя знал, что не стоило, но ему было надо: — А как же Барнс? Стив глянул сердито, но пожал плечами: — Тони, мы выросли вместе. Мы как братья. Не глупи. — Он вроде бы потянулся снова поцеловать его, но передумал. — И не ревнуй. — Не-а. — Тони зарылся пальцами в волосы Стива. — Буду. — Ну и зря. Прижав его к себе, Стив снова накинулся на него с поцелуями.