С понедельника по воскресенье

Неделю назад

      — Ты и есть тот самый Нива?       Его голос звучал так холодно, так отчуждённо и безразлично, будто прямо сейчас Кадзуха стоял не перед своим внезапно объявившимся братом, а перед настоящим врагом — тем, кто был серьёзной проблемой и вместе с тем…              — Здравствуй, Кадзуха.              …человеком из прошлого Куникудзуши.       Когда месяц назад Эи написала Кадзухе с просьбой встретиться для очень важного разговора, Каэдэхара даже близко не предполагал, к чему всё это приведёт. К жуткой, мрачной правде о его связи с человеком, из-за смерти которого четыре года назад Куникудзуши поругался со своей семьёй и ушёл из дома.              И этот самый человек являл собой не просто недостающую деталь во всей этой истории, но и… был его родным братом.              — Ты, наверное, удивлён не только нашей встречей, Кадзуха, но и… в целом моим существованием.       Пару недель назад Райдэн Эи сообщила Каэдэхаре всё, что смогла выяснить за последние несколько лет долгих, изнурительных поисков. О том, что Нива был внебрачным сыном отца Кадзухи, о том, что тот скрывал его все эти годы, хоть и старался поддерживать связь. О том, что Нива жил в приёмной семье и пошёл в одну старшую школу с Куникудзуши. О том, что после всего он просто сбежал, оставив Скару одного — на растерзание собственному отцу и Дотторе. И наконец, о том, что именно Нива, именно он, стал началом всей этой долгой, запутанной истории, в которой было так много недосказанностей и пробелов. Но…              Всё это не имело смысла. Это настолько не укладывалось в голове Кадзухи, что он самолично не хотел всего этого. Ему не нужны были никакие откровения человека, который называл себя его братом, ему не нужна была никакая правда. Что было, то было. Теперь всё иначе.              К тому же…              Кадзуха не желал даже близко притрагиваться к прошлому своей семьи. Для него оно было закрыто на десяток замков и сотню печатей.              — Зачем ты позвал меня? — вспоминая о причине своего приезда, спрашивает Кадзуха, обращаясь к Ниве. — Эи сказала, что у тебя есть ко мне просьба.              На самом деле Кадзуха лукавил. Отчасти ему было интересно взглянуть на своего брата, но не более того. Ни разговоров о семье, никакого сожаления, ни тем более бесед о Скарамучче…              — Я… — голос Нивы едва заметно дрогнул. Тихо и мимолётно — так, словно он боялся озвучить причину своего возвращения. — Я хочу увидеться с Куникудзуши.       Кадзуха догадывался об этом — с опасением и с нарастающим внутри раздражением от одного лишь вида этого человека.       Удивление и замешательство от осознания того, что все эти годы он был не единственным выжившим из семьи Каэдэхара; того, что человек, имевший значение для Дзуши в прошлом, оказался его сводным братом — всё это резко сменилось чувством негодования, неприятия и… гнева.       — Нет, — смотря на парня прямо перед собой, Кадзуха не ощущал ничего, кроме отрицания. Он не хотел разбираться в том, кто он такой, почему последние четыре года с его «исчезновения» он не попытался связаться со Скарой, и самое главное…       — Я не хочу, чтобы ты виделся с ним.       …Кадзуха никак не мог допустить встречи Нивы и Куникудзуши.       — Но Кадзуха… — встревает вдруг стоящая рядом с ним Эи, которая почти весь диалог до этого молчала. — Послушай, это…       — Я сказал нет, — невозмутимо повторяет Каэдэхара, бросив в Райдэн-старшую слегка сощуренный взгляд. Ему совершенно не хотелось конфликтовать с ней. Не после всего, что она сделала для Скарамуччи, но…       — Я не позволю этому случиться, — мрачным тоном договаривает Кадзуха, переводя взгляд к своему брату, — не теперь, когда он едва восстановился.       — Послушай, Кадзуха, я понимаю… — осторожно начинает Нива.       — Нет, не понимаешь, — в то же мгновение перебивает его гитарист, — я и мои друзья приложили немало усилий, чтобы поставить Дзуши на ноги. Реабилитация, психотерапевт, антидепрессанты — эта та часть, о которой ты знаешь, и она ничтожно мала по сравнению со всем, через что ему пришлось пройти.       Голос Кадзухи оставался холодным, но не лишённым чувств: с душащей, подступающей к горлу злобой, идущей наравне с треклятым отчаянием…       — Он месяц провёл в постели, не вставая. Не ел, не спал, никого не хотел видеть. Он так сильно ослаб и похудел, что едва мог подняться с кровати.       Он произносил всё это, уже едва сохраняя спокойствие. Он не сводил пристального, въедливого взгляда с Нивы, который в ответ лишь слушал, отображая на своём лице тень некой растерянности и, возможно, сожаления…       — А знаешь ли ты, как много он пил до встречи со мной? Знаешь ли ты, что Дотторе делал с ним все эти годы? — начиная терять всякое самообладание, Кадзуха делает шаг прямо к своему брату, заставляя того ещё больше напрячься и…       — Он чуть не покончил с собой, Нива, — наконец сорвавшись, громко выпаливает Каэдэхара, — мы едва вытащили и выходили его. Он завёл друзей, у него появились люди, которым он научился доверять. Он почти сломался, но нашёл в себе силы встать и пойти дальше. А ты…?       — Кадзуха…       — А ты приходишь теперь, ни черта не ведая и не зная, и просишь о встрече с ним?!       — Кадзуха…       — Почему люди из его прошлого так и норовят всё порушить? Скажи, где ты был эти четыре года, когда он убивался из-за тебя?!       Его голос дрожал, срываясь на откровенную, неприкрытую ярость, рвущуюся из него наперебой… с желанием заплакать. Желанием освободить горечь, наполненную отчаянием и болью — за всё пережитое Скарамуччей, за всё, через что он прошёл, чтобы теперь по праву быть не просто счастливым…       …а быть по-настоящему свободным.       — Кадзуха…       Почему спустя столько времени, когда Кадзуха сначала голыми руками ломал возведённые Скарой вокруг себя стены, а затем по крупицам собирал его обратно — почему теперь он должен был позволить кому-то всё порушить? Он вложил в это так много усилий, переживаний и собственных чувств, он не думал ни о деньгах, ни о собственных мечтах, ни о своих проблемах — ни о чём, кроме одного…       — Я хотел спасти его, — признаётся Кадзуха, — потому что Куникудзуши заслуживает этого, как никто другой. Потому что он хотел быть спасённым и боролся до самого конца.

«Почему ты сдаёшься, Томо?!

Почему ты бросаешь всё, когда должен бороться?!»

      — А ты просто сбежал, — наконец придя в себя, договаривает Кадзуха, — ты всего лишь остаток его прошлого, Нива. И я хочу, чтобы там ты и остался.

Настоящее время

01:28

             — Кадзуха…?              Сапфировый, ласкающий блеск чужих глаз, искрящихся пристальным вниманием, в одно мгновение кажется Кадзухе настолько досягаемым, что, едва протянув руку, он запросто мог свалиться в эту холодную синюю бездну…              — Кадзуха, ты меня слушаешь?              Он обожал всматриваться в его глубокие, наполненные жизнью и светом глаза. Он обожал искать в них оттенки эмоций, видеть его настоящего — таким, каким он был, когда забирался на крыши высоких домов…              — Эй…              Чтобы вдохнуть воздух свободы и стать чуточку ближе к горизонтам, за которыми теплился тот самый нежный, солнечный свет…       

«Небесная лазурь его глаз, что ласкает мою душу любовью…»

             — Кадзуха!              Звонкий, оглушивший Каэдэхару голос заставляет его в ту же секунду очнуться: он буквально возвращается в реальность, из которой выпал на некоторое время, позволив каким-то странным, запутанным мыслям расселиться в голове и отвлечь его от игры на гитаре…              — Прости, — спохватившись, извиняется Кадзуха, обращая слегка виноватый взгляд прямо к сидящему совсем рядом Скарамучче. Тот в ответ лишь молча вздыхает, откладывая в сторону несколько исписанных текстами листов…              На протяжении вот уже пары часов Скара тщетно пытался собрать из текстов Кадзухи песню. Он то и дело переписывал строчки, пытаясь подобрать их под гитарную партию. Этот процесс был очень трудоёмким и сложным, однако почему-то именно в этот момент Кадзуха отвлёкся.       В последнее время он всё чаще стал замечать за собой какую-то отстранённость, из-за которой ему то и дело приходилось одёргивать себя от странных, путающихся в голове мыслей.       Они касались его семьи, его прошлого и, наконец… они являли собой отрывки из воспоминаний о недавней встрече с Нивой и Эи…              Встрече, о которой Скарамучча до сих пор ничего не знал.       — Кадзуха, ты в порядке? — с плохо скрываемым беспокойством вдруг интересуется Скарамучча. — Если ты устал, мы можем закончить.       — Нет, нет… — качнув головой, отказывается гитарист, коротко улыбнувшись. Он не хотел заканчивать эту маленькую импровизированную репетицию, которую Скара предложил, потому что… со стороны юноша выглядел слишком заинтересованным и воодушевлённым происходящим, чтобы так резко всё прекращать.              Кадзуха уже очень давно не видел Скарамуччу таким… живым.              — Ты уверен? Мы могли бы сделать перерыв, — предлагает солист, придвигаясь к Кадзухе ближе, дабы заглянуть ему прямо в глаза. — Выглядишь ты и впрямь не очень… — протягивает юноша, слегка хмурясь. Со стороны его беспокойство выглядело настолько очаровательным, что это не могло не вызвать на лице Кадзухи мягкой улыбки:       — А ты поцелуй меня, и всё пройдёт, — наклоняется он к парню, заставляя того слегка вздрогнуть и в ту же секунду отвернуться:       — Обойдёшься. Пока не допишем песню — никаких поцелуев.       — Даже в щёчку?       — Даже в щёчку.              Ещё ярче улыбнувшись, Кадзуха проводит по лицу юноши слегка лукавым, довольным взглядом — уже одной его смущённой реакции вполне хватало, чтобы совсем немного, на толику, но всё же осчастливить Каэдэхару.              Когда Скарамучча проявлял эмоции, когда был таким живым и настоящим — это было, вероятнее всего, для него… самое ценное.

«Небесная лазурь его глаз, что ласкает мою душу любовью…»

      Проследив за тем, как юноша отсаживается обратно в сторону, как он вновь берётся своими тонкими пальцами за исписанные строчками песни листы…              — «Снега… снегопад…»               Как он складывает ноги перед собой, чтобы уложить на колени страницы с текстами, как начинает слегка нетерпеливо постукивать карандашом по бумаге…              — «Падают снега…?»              Как ювелирно и тщательно он пытается подобрать нужные слова, которые идеально легли бы под звучание гитары…              — Кадзуха, сыграй начало, пожалуйста.              Как он начинает распеваться под выбранную им же тональность, как красиво звучит его голос, почти шепчущий строчки новой песни…              — «Снегопады так метут…»              Как нежно он размыкает свои губы, пока произносит слова, как мягко покачиваются прядки его волос, небрежно, по-домашнему заколотые в чёлке…              — «Можно всё начать с нуля…»              Как ярко, как неистово блестят его глаза, которыми он водит по тексту перед собой…              — «Вот увидишь…»              Видя всё это, Кадзуха ощущает невероятно сильное, непомерное, буквально невыносимое, будоражащее всё его естество чувство… любви.              — «Вот увидишь…»              Оно теплилось в его груди в этот самый момент… особенно ярко. Особенно глубоко и так, словно напоминание обо всём, ради чего прямо сейчас он водит руками по грифу гитары, стараясь соблюдать ритм под строчки песни, которую Скарамучча тихо, но так чувственно напевает…              — «Ведь звёзды всё ещё горят…»              …Кадзухе не приходилось напрягаться, стараясь поспеть за тоном его голоса, он делал это совершенно непринуждённо, будто абсолютно точно знал каждую, даже самую едва различимую интонацию. Он так хорошо чувствовал его, так идеально подбирал аккорды…              Он мечтал об этом с самого начала — он мечтал стоять с этим юношей на одной сцене и играть для него, играть так, чтобы его голос звучал ещё проникновеннее и мелодичнее, чтобы весь он, прямо как сейчас, предаваясь любимому делу… ощущал настоящую свободу.              Не иллюзию полёта, не движение ветра, огибающего крышу высотного здания — а именно его настоящие, искренние чувства.       

«Потому что он такой — на самом деле очень ранимый, уязвимый, забитый обидами прошлого или гнётом настоящего, пускай и гордый настолько, что никогда не признает этого. Он не принимает даже собственных слабостей, не говоря уже о других, он постоянно закрывается, примеряя на себя десятки масок, думая, что они помогут ему выжить.

Но Кадзуха желал сломать каждую из них…»

      И вот сейчас, наблюдая за тем, как Скара поёт, смотря в его поблёскивающие искренним восторгом глаза…              …Кадзуха наконец осознаёт, что ему удалось. Он действительно сломал всё, каждую преграду, каждую из масок, за которой Куникудзуши прятался.              — Кадзуха…?              В одно мгновение звучание гитары резко обрывается, заставляя Скарамуччу нахмуриться и обратить недоумённый взгляд прямо к Каэдэхаре, который внезапно отставляет гитару в сторону, в ту же секунду переживая нестерпимое желание коснуться юноши и… поцеловать его.              Кадзуха ближе подсаживается к парню, вынуждая его откровенно удивиться этому внезапному порыву чувств: движению рук, которыми гитарист обнимает его, крепко прижимая к себе.              — Ты чего…?              В ответ Кадзуха не произносит ни слова. Он лишь теснее жмётся к Скарамучче, позволив ему уложить голову на своё плечо. Позволив ему обвить руками его талию в ответ и, закрыв глаза…       

«Я люблю тебя…»

      …лишь мысленно позволить себе признаться в этих чувствах.              Кадзуха не мог произнести этого вслух — он не ведал, насколько сильно это может смутить Скарамуччу, который до сих пор не озвучил своих чувств в ответ. Кадзуха не торопил его, не ждал момента, когда это произойдёт…              — Просто я счастлив, что ты рядом…              Негромко шепчет он, приоткрывая глаза и вместе с тем ощущая, как слегка осторожно, робко, но всё же с долей нежности Скара начинает поглаживать парня по спине.              — Кадзуха…              Как ласково звучит его голос, которым минутой ранее он напевал строчки песни. Их первой совместно написанной песни.              — Прости… — вмиг осознавая, насколько в глазах Скарамуччи может быть странным этот его внезапный порыв, Кадзуха медленно отстраняется, опуская взгляд к лицу Скарамуччи, к которому тянется ладонью…              — Ты так красиво пел… — негромко признаётся он, начиная ласково вести пальцами по слегка покрасневшей щеке юноши, что выглядел так поэтично красиво в свете яркой луны и блеске его драгоценных, сапфировых глаз…              И, будто прочувствовав глубину всего происходящего, будто осознав, насколько это мгновение их воссоединения творца с его музой ценно и важно для них обоих… Скарамучча в ответ тянется к Кадзухе, озвучивая слегка тихое, но такое искреннее:              — И я… счастлив, что ты рядом.              И это становится последней каплей. Не выдержав этого признания, Кадзуха срывается: он наклоняется к юноше, встречая его губы своими, начиная их плавно и медленно целовать, в то же мгновение получая такой же наполненный удовольствием ответ.              Кадзуха обхватывает ладонями личико Скарамуччи, касаясь его мягких губ кончиком языка и внимая тем самым их сладость…       

«И я… счастлив, что ты рядом…»

             …если бы только Каэдэхара мог — он бы целовал Дзуши бесконечно. Он бы не смог отпустить его, не смог смириться с его потерей…              …если бы только он мог — он бы никогда и никому не отдал его. Он бы никогда не позволил людям из его прошлого потревожить его, он бы защищал его, закрывая от всего мира.              Если бы только он мог…              — Кадзу…              Мягкий шёпот его голоса в момент, когда Скара медленно прерывает поцелуй, заставляет Кадзуху приоткрыть глаза…              — …ты и правда так расчувствовался из-за песни? — спрашивает он, едва заметно улыбаясь — лишь кончиками губ, будто довольный тем, что его пение смогло настолько кого-то растрогать.       — Да, милый, — признаётся Каэдэхара в ответ, не убирая от лица Скарамуччи ладони, — ты не просто красиво поёшь. Я бесконечно влюблён в твой голос.              Услышав это, Дзуши на мгновение вздрагивает, отводя смущённый взгляд в сторону…              — По-моему, ты и правда слишком устал, — тихо бормочет он, будто отказываясь признавать истину сказанных Кадзухой слов.              Впрочем… к этому Каэдэхара уже привык. Он знал, что, отрицая чувства в отношении него — Скара делает это лишь для вида. Потому что на самом деле…       

«Я счастлив, что ты рядом…»

      …он умеет быть по-настоящему искренним.       

30 декабря, следующий день

13:08

             Несмотря на весьма неоднозначно происходящее в группе, начиная от личных конфликтов и заканчивая попыткой каких-то ублюдков утопить Хэйдзо — жизнь в курортном городке не переставала идти своим чередом.       Протекающая на фоне суета в преддверии Нового года ощущалась Кадзухой настолько отдалённо и блекло, что в какой-то момент, стоило только ему войти в главное здание гостиницы семьи Сиканоин и обнаружить там работников, снующих по украшенному гирляндами залу — он искренне удивился, вспомнив о дате и приближении самого главного праздника в году…              И вот теперь, сидя за столом в искрящемся яркими огоньками холле и наблюдая за своими друзьями, которые решили собраться все вместе (ну почти) накануне празднования, Кадзуха не мог отделаться от мысли…              Почему в последнее время он то и дело выпадает из реальной жизни, забывая обо всём вокруг? Неужели то, что случилось неделю назад, встреча с его родным братом и вся история с прошлым Дзуши… Неужели она действительно так сильно повлияла на него?              Это было так странно, так неуместно и совершенно не вписывалось в происходящее. Эта тема никак не должна была отвлекать его от насущных, более важных дел, но…              — Кадзуха? Алло?              Вновь услышав чью-то очередную попытку дозваться до него, Каэдэхара вздрагивает и, отбросив всякую мысль, обращает взгляд прямо перед собой…       — Кадзуха, ты в порядке?              …на сидящих напротив друзей: на Сяо и Итэра, пьющих коричный кофе в красивых, украшенных красными бантиками кружках; на Аято, медленно помешивающего ложечкой в стакане для латте; и, наконец, Скарамуччу с вопросительным, почти недоумевающим выражением лица:       — Что с тобой опять происходит?       — Прости, я… — вернувшись в реальность, вздыхает Кадзуха, — вы что-то говорили…? — уточняет он у Скары со слегка виноватым видом.       — Ты сейчас серьёзно? — хмурит брови юноша, явно недовольный тем, что за время диалога с друзьями Кадзуха витал где-то в облаках. — Ты лидер группы или я? Включайся в обсуждение, пожалуйста, — почти сердитым тоном просит гитариста Скарамучча, слегка пиная его в бок.              От нежного и ласкового Дзуши, который ночью просил Кадзуху целовать и обнимать его — не осталось и следа. Впрочем, ничего нового: Скара всегда менялся на людях.              — Извини, — мягко улыбается Кадзуха, проводя ладонью по своим волосам, — я, наверное, не выспался.       — А вы что, не спали сегодня? — неоднозначно усмехнувшись и наклонив голову чуть вбок, внезапно интересуется Итэр, — Скара тоже весь день зевает…       — Во-первых, ты бы услышал, если бы мы «не спали», — понимая, на что намекает менеджер, возникает Скарамучча, — а во-вторых, мы писали песню, — с ноткой довольства в голосе продолжает он, — и вообще, хватит. Мы отвлеклись от темы. Что там с расписанием?       — Ой, да, прости…!       Проследив за тем, как Скара вновь склоняется над столом, над лежащим перед ним листом бумаги, увлекая в беседу Итэра, который, кивая, что-то продолжал ему отвечать, до Кадзухи наконец-то добирается понимание происходящего.              Он вспоминает, как сегодня утром Скарамучча предложил не просто собраться из-за празднования Нового года, а обсудить дела их группы. Будущие расписания, места для репетиций на время отпуска и тому подобные вещи…              Несмотря на вокруг творящийся хаос и откровенный беспредел, Дзуши не унимался в своём желании оживить «ANEMO», написать что-нибудь для каждой из партий и попробовать сыграть. Ещё вчера вечером, когда Скара внезапно заявил, что хочет посмотреть тексты Кадзухи и выбрать что-то более-менее стоящее — ещё тогда Каэдэхара успел удивиться этому искреннему рвению.       Впрочем, он всегда замечал за Скарамуччей подобные подвижки в сторону деятельности их группы…              — Скара, ты уверен, что это нормальная идея? Мне кажется, впихивать больше трёх репетиций в неделю — это слишком…       — А вот ты мне и скажи, косичка. Ты же у нас менеджер.              Вероятно, вчерашняя попытка в написании песни очень сильно вдохновила Скарамуччу — сейчас он выглядел куда более взбудораженным и даже… весёлым?       Вероятно, он и правда давно хотел дорваться до репетиций, до музыки, ради которой всё и начиналось….              — Если ты не сможешь проходить на территорию университета, чтобы репетировать в зале, это может быть проблемой…       — Я уверен, что господин-бывший-президент-студсовета запросто решит эту проблему, а?              И вот теперь едва ли не светящийся от радости Скара сидел за столом в окружении друзей и обсуждал с ними всевозможные тонкости и детали предстоящей работы. А её, судя по словам солиста, было немало…              — А вы уже решили, что там с Хэйдзо? — внезапно решается уточнить Кадзуха, вспоминая о друге, которого, к слову, как и Венти, с ними не было.       — В каком плане? — вытаскивая из маленькой пиалы кусочек кекса, Итэр аккуратно разламывает его и протягивает Сяо.       — Он вообще собирается играть с нами? — переспрашивает Каэдэхара.       — О боже блять, — наигранно вздыхает Скара, — скажи, какой из тебя лидер группы, если ты даже не уверен в её составе? — вновь сердито хмурится он, на что Кадзуха лишь мягко улыбается:       — А что? — вдруг приблизившись к парню, с толикой хитрецы в голосе переспрашивает Каэдэхара, рукой касаясь талии юноши, чтобы чуть теснее придвинуться к нему. — Хочешь на моё место?       — С удовольствием, — едко ухмыльнувшись, сразу же отвечает Скарамучча, — от меня пользы всяко больше будет, чем от тебя, — уперевшись рукой в грудь Кадзухи, произносит он, — и прекрати отвлекаться. Мы не решили, что там с Хэйдзо.       — А где он вообще? — подаёт голос Сяо, откинувшись на спинку мягкого дивана. — Я его с утра не видел.       — Он ушёл рано утром в участок, — сделав глоток горячего кофе, отвечает Аято, — он должен был вернуться к обеду, но, видимо, задержался.       — А ты откуда знаешь?       — Я слышал, что Тома с Горо хотели пойти рыбачить, Хэйдзо обещал показать им хорошие места для ловли, — спокойным тоном отвечает Аято, который за всё время диалога казался слегка… напряжённым. Он старался всем своим видом демонстрировать спокойствие и непринуждённость, но Кадзуха, сидящий напротив, хорошо чувствовал какой-то оттенок взволнованности во всём, что Камисато делал и говорил…              — Как прошла ваша поездка с Томой в горы? — внезапно решается уточнить Каэдэхара, вспомнив о том, что эти двое на целый день пропали, с утра пораньше отправившись в горы.       — Там было очень красиво, — сухо отвечает Камисато, — но я жутко устал. Ходить по горам явно не моё.       — Дай угадаю, тебя Тома туда затащил, да…? — широко улыбается Итэр, отчего-то начиная выглядеть слишком довольным…       — Мне не нравится твоё выражение лица, Итэр…       — Эй, хватит, может быть? — встревает в диалог Скарамучча. — Вы можете обсудить свои любовные дела потом? У нас тут поважнее дело есть. Или мне одному это нужно?       — Прости, прости… — виновато вздыхает Итэр, замечая на лице солиста явное недовольство происходящим. — Знаешь, давай я прямо сейчас позвоню Хэйдзо? Спрошу, когда он сможет вернуться.       — Спроси у него касаемо места для репетиций, — вставляет своё слово Сяо, — раз уж мы тут пробудем ещё несколько дней, не вижу смысла терять время.       — Хоть кто-то в этой комнате меня понимает, — хмыкает Скарамучча, обращая взгляд прямо к Алатусу.       — Рад помочь, — кивает он в ответ, заставляя всех рядом сидящих слегка… удивиться.              И когда эти двое так сблизились? Какой диалог Кадзуха пропустил, пока витал в облаках?              — А… ладно… — протягивает Итэр, вставая из-за стола. — Пойду позвоню Хэйдзо.       — Я с тобой, — следом за ним поднимается Сяо. — Хочу покурить. Кадзуха, ты пойдёшь? — спрашивает он у парня, на что тот лишь коротко качает головой:       — Нет-нет, идите без меня.              Проводив ушедших друзей взглядом, Кадзуха едва слышно вздыхает и возвращает взгляд обратно к Скарамучче, который продолжал что-то увлечённо писать на листе бумаги, и… к Аято.              Сидящему напротив, источающему ещё больше какого-то едва уловимого, но пробирающего до мурашек… негодования. Такого же холодного, как и его голубые, потемневшие глаза, что пристально смотрели прямо на Кадзуху.              И почему он вдруг…? Что произошло? Почему он выглядит так, будто что-то хочет сказать или…              — Ребята! Привет!              Игра в гляделки с Камисато в один миг внезапно прерывается звонким голосом появившегося на пороге холле Томы, на которого парни втроём резко оборачиваются, замечая друга в сопровождении Горо, Хэйдзо и Итэра…              — Я только пошёл позвонить, а они уже тут, — пожимая плечами, улыбается менеджер, вместе с остальными проходя обратно к столу. Все, кроме Сяо, который, судя по всему, остался на улице, чтобы покурить.              — Привет, — кивая Томе, Горо и Хэйдзо, произносит Кадзуха и поднимается из-за стола, чтобы пожать парням руки. — Как дела у вас? Всё нормально?       — Всё отлично, — ярче развешанных в холле гирлянд улыбается Тома, — мы с Горо планировали на рыбалку пойти, но как-то не задалось…       — Прости, это моя вина. Я всё проспал… — вздыхает сокрушённо Горо.       — Да ладно, на море всё равно сейчас не очень спокойно, завтра сходим, — успокаивает его Хэйдзо, положив руку на плечо.       — А ты пойдёшь с нами? — сразу же повеселев, интересуется юноша       — Может быть, но я не уверен… — Сиканоин негромко вздыхает и, в отличие от других пришедших, что рассаживаются вокруг стола, остаётся на месте, — …у меня ещё полно дел в участке. Мне даже сейчас надо вернуться туда, — с капелькой вины в голосе поясняет он, потирая шею, — Итэр сказал, что вам нужна площадка для репетиций. Я попрошу Нану помочь, ладно? Но, боюсь, в самих обсуждениях участвовать я не смогу…       — Но ты ведь отметишь завтра с нами Новый год, верно? — с толикой надежды интересуется Тома.        Все прекрасно понимали, что у Хэйдзо действительно есть важное дело касаемо ситуации с его бывшими дружками, но…              — Да-да, — улыбается Сиканоин, — за это не волнуйтесь. Запустим… фейерверки, — слегка запнувшись, произносит он, на что Кадзуха лишь едва заметно хмурится…              Не то чтобы он не осознавал серьёзность того, в чём сейчас пытается разобраться Хэйдзо, но, с другой стороны, он не хотел просто сидеть сложа руки и тем более отмечать Новый год, зная, что у кого-то из друзей имеются проблемы.              Это было как минимум неправильно…       — Ты что делаешь, Итэр? Отодвинься от меня.              Внезапно прозвучавший недовольный голос Скарамуччи заставляет Кадзуху и всех остальных обратить на парня внимание: на то, как он пытается отсесть от Итэра, потому что тот внезапно оказался слишком близко из-за нехватки свободного места на диване…              — Прости, тут ребята сели, места мало, — извиняется Итэр, кивая в сторону Горо и Томы, севших рядом. Диванов и правда на всех не хватало.       — Ну и что теперь? Сядешь мне на колени? — хмурится Скара, бросаясь чуть колким взглядом в друга…       — Давай лучше ты ко мне, — улыбнувшись, внезапно предлагает Кадзуха, ещё теснее прижав к себе Скарамуччу за талию. Парень в то же мгновение поднимает к гитаристу слегка вопросительный взгляд, а затем…       — Хм… — оглядев друзей и, вероятно, осознав, что места и в самом деле всем не хватает, Скара принимает предложение Кадзухи и садится прямо на его колени, умещая свои ягодицы прямо на его бёдрах…              — Так, всё с вами ясно, — ухмыляется Хэйдзо, как и остальные, наблюдая за этой весьма… забавной сценой, — ладно, мне пора идти. Мне нужно найти Юмико , если увидите её, скажите, чтобы она зашла в участок.       — Хорошо, — кивает Итэр.              Попрощавшись с друзьями, Хэйдзо уходит, оставляя их за столом, за который спустя минуту возвращается и Сяо. Он садится рядом с Итэром, едва умещаясь на диване, на котором и без того было очень мало места…              И пока парни принимаются обсуждать что-то отвлечённое касаемо поездки Томы и Аято в горы, Кадзуха, не слушающий их совершенно, крепко обнимал сидящего на своих коленях Скарамуччу…              — Тебе удобно? — прижимаясь к нему со спины, тихо, с ноткой насмешки спрашивает Каэдэхара.       — Замолчи, — так же тихо, будто боясь, что их кто-то услышит, бросает ему в ответ солист, — будешь меня лапать при всех, я тебе втащу.       — Какой грозный… — хитро улыбается Кадзуха, ладонью пройдясь по талии юноши, которую он обводит рукой, ещё теснее прижимая его к себе. Осторожно и ласково — так, чтобы ему действительно было комфортно сидеть на чужих коленях, пока он продолжал что-то писать на листе бумаги.       Наконец решив поинтересоваться, что именно Скара так увлечённо пишет, Кадзуха прижимается к нему, желая заглянуть через плечо юноши и посмотреть, однако…              — Перестань… — в одно мгновение юноша внезапно вздрагивает, локтем пытаясь слегка отодвинуть Кадзуху от себя, будто противясь этой близости…              Но почему вдруг?       — Не делай так… — снова просит Скарамучча, чуть отворачиваясь, словно чего-то смущаясь, оттого пытаясь спрятать своё слегка покрасневшее лицо. И стоит только Кадзухе случайным движением перевести свою ладонь от талии юноши к его колену, как вдруг…              — М…              Скара ещё сильнее вздрагивает, в ту же секунду сжав свои губы, словно стараясь пресечь раскатившуюся по всему телу волну охватившей его дрожи…              Такой трепетной, такой искренней, едва контролируемой и так хорошо знакомой…              — Дзуши…? — и в это самое мгновение, вопреки просьбам юноши, Кадзуха чуть прижимается к нему, желая приблизиться к его ушку и тихо, так, чтобы никто не смог услышать, прошептать…              — Это то, о чём я думаю?              И едва только стоит Скарамучче услышать этот горячий, скользнувший по его коже томный голос, как вдруг…              — Прекрати это… извращенец…              …вразрез своим же словам он внезапно начинает льнуть спиной к груди Кадзухи, одной рукой продолжая крепко сжимать ручку, которой писал на листе бумаги, а второй…              — Ты первый начал, — довольно усмехается Кадзуха, смазанно пройдясь губами по шее юноши — в ответ на его движения бёдрами, на его попытку вжаться ягодицами прямо в чужой пах.              Какого чёрта он творит? Почему Скара так внезапно возбудился лишь от того, что сел на колени к Кадзухе, а теперь, хоть и протестует словесно, но всё равно продолжает дразнить его своими же действиями?              — Перестань… — вновь просит его солист, поднимая взгляд к сидящим за столом друзьям, которые были слишком увлечены разговором, но…              — Кадзуха…              О, Каэдэхара прекрасно понимал, почему это происходит. Почему его возлюбленный при малейшем физическом контакте подобного характера возбуждался за считанные секунды…              Потому что они не занимались любовью уже несколько недель. Потому что их то и дело прерывали, не давая возможности сблизиться и подарить друг другу удовольствие, которого они оба так искренне желали…       — Дзуши…              Прижимаясь к Скарамучче, Кадзуха старался выглядеть как можно непринуждённее и спокойнее, чтобы не вызывать вопросов со стороны друзей, для которых объятия двоих возлюбленных не были чем-то критически опасным, просто…              — Не ты один скучаешь, милый…              Он вслед за юношей начал испытывать это — разливающееся внизу живота тепло, что заставляет всё его тело напрячься вплоть до приятных покалываний в том самом месте, где прямо сейчас сидит Скарамучча…              Он начинает чуть сильнее вжиматься своими упругими, мягкими ягодицами прямо в чужой пах, заставляя Кадзуху в ответ вздрогнуть и, протянув руку, скользнуть ладонью прямо под ткань его коротких шорт…              Боги, как же он хотел этого. Хотел касаться его там, хотел ощущать кончиками пальцев его мягкую кожу, по которой водил, слегка сжимая и царапаясь…              Кадзуха делал это очень неспешно и едва заметно, под столом, чтобы никто не увидел, чтобы никто, кроме Скарамуччи, не ведал о том, что прямо сейчас Каэдэхара начинал терять голову, всякий рассудок лишь потому, что позволил себе коснуться Дзуши…              — Кадзуха…              Они оба были изведены этим голодом, оба были на пределе, чтобы сорваться и, встав из-за стола, уйти, скрыться где-нибудь подальше ото всех и предаться близости, в которой оба так нуждались…              — Перестань, мы ведь не одни… — шепчет Скара, хватаясь за остатки разума, который просто плавился под касаниями тёплых любимых рук…       Кадзуха ласкал его бёдра, нежно сжимая их в своих ладонях, губами касаясь его шеи у самого затылка, вместе с тем вдыхая такой полюбившийся аромат мягких волос Скарамуччи…              Если бы только Кадзуха мог, если бы они были одни, он был взял Скару прямо на этом столе, он бы заставил его вспомнить, как хорошо им вдвоём в эти самые мгновения, когда они оба так нуждаются друг в друге…              — Кадзуха? Скара?              Парней внезапно, будто шквалом холодной воды, ошарашивает чей-то голос, заставляя их обоих вздрогнуть и, оторвавшись друг от друга, обратить внимание к сидящим совсем рядом друзьям…              — Так что думаете?              Что…?              — Мы про завтра, — уточняет Сяо, оглядывая обоих парней, явно непонимающих происходящего…       — «Всё с вами ясно», — цитирует Тома Хэйдзо, широко улыбаясь и явно догадываясь о том, что между Кадзухой и Скарамуччей происходило последние пару минут…       — Кхм, — издаёт солист, приходя в себя, — так о чём вы там спрашивали…?       — Ага, Скарочка… — протягивает Итэр, позволяя на своём лице расцвести лукавой усмешке, — и кто из нас ещё ругался, чтобы мы не отвлекались, а?       — Лучше заткнись, — смущённый реакцией друга, бросает Скара, — и вообще, я спросил по делу…              — Ребята!              Слегка неловкий диалог, возникший между друзьями, в одно мгновение вдруг прерывается чьим-то хорошо знакомым женским голосом… Таким встревоженным, громким, будто сорвавшимся из-за тяжести волнения…       — Нана…?       Отвлёкшись, парни одновременно оборачиваются к дверям, наблюдая за появившейся на пороге старшей сестрой Хэйдзо: запыхавшейся, слегка растрёпанной, вероятно, из-за того, что быстро бежала…       — Аки и его друзья…              Они?! Что опять?!       — Они похитили Хэйдзо...