С понедельника по воскресенье

Понедельник, 12:40 (Несколькими часами ранее)

                    — Сколько…?              В помещении просторной светлой кухни раздаётся слегка удивлённый и встревоженный голос Нин Гуан, в одно мгновение разразивший неловкую паузу после озвученных Кадзухой слов…              Он никогда ещё не видел, чтобы эта женщина выражала столь яркое и отчётливое изумление на своём лице, которое обычно казалось спокойным даже в самых сложных ситуациях, но сейчас…              — Кадзуха, это ведь очень, очень много…              Сейчас она, сидящая за столом рядом с не менее удивлённой Бэй Доу, которая, в свою очередь, молчала, выглядела неподдельно поражённой и очень взволнованной. Впрочем, Кадзуха мог её понять — не каждый день ей приходилось слышать от своего приёмного сына просьбу, которая заключалась не в простой родительской помощи, а в чём-то гораздо более основательном…              Сегодня утром Кадзуха приехал в гости к своим приёмным родителям, чтобы предупредить их — он собирается снять со своего счёта большую, очень большую сумму денег…              — Я понимаю, это очень много, но… — несмотря на весьма неожиданную реакцию Нин Гуан, Кадзуха оставался совершенно спокойным, а самое главное — уверенным в своих словах и намерениях, потому что был готов к неоднозначному исходу этого сложного разговора, к которому готовился почти неделю…              — Я уже всё решил, — он заявляет это с той самой непоколебимой уверенностью, с которой он почти сразу принял твёрдое решение — во что бы то ни стало… освободить Куникудзуши.              — Кадзуха… — Нин Гуан в неком неверии всего происходящего слегка качает головой, будто отрицая озвученное, — … ты правда собираешься это сделать…?       — Да.              Он поднимает на женщину взгляд, полный уверенности в том, что отдать огромную сумму денег в качестве выплаты за неустойку нарушенного договора — это не просто юридическая формальность, не просто обязательство Скарамуччи перед его бывшим продюсером…              Это был самый настоящий… ключ к его свободе, открытая дорога к будущему Куникудзуши, к его мечтам и стремлениям, к его желаниям, к тому, чего хочет он сам, и тому, чего заслуживает.       Кадзуха ни на мгновение не сомневался в том, что хочет сделать это ради него — даже несмотря на то, что они знакомы всего лишь три месяца, один из которых Скара пролежал в кровати с тяжелейшей депрессией.              — Это очень рискованная затея, — наконец в диалог вклинивается Бэй Доу, которая до этого просто молчала, видимо, переживая шок после услышанного, — Дотторе ведь просто конченый урод…       — Бэй Доу, — тут же перебивает её Нин Гуан, реагируя на ругательство, которые женщина не очень жаловала в их доме.       — Ну а как мне ещё его назвать…? — Бэй Доу хмурится, переводя взгляд на свою супругу. — Я же говорю по факту: он ненормальный, самый настоящий психопат…       — В этом и проблема, — чуть выдохнув, снова перебивает её Нин Гуан, — тебе должно быть хорошо известно, что иметь дела с такими преступниками, как он — это крайне опасно. Я не хочу, чтобы Кадзуха пострадал.              В её голосе звучало настоящее материнское беспокойство — она не волновалась о деньгах, она переживала о своём приёмном сыне, готовом с головой погрузиться в омут всех этих проблем, которые даже не касались его самого…              — Со мной всё будет хорошо, обещаю вам, — несмотря на то, что Кадзуха заявляет об этом вполне решительно, где-то в глубине души его терзала толика сомнения — нельзя быть уверенным ни в чём рядом с таким, как Дотторе. Как правильно подметила Бэй Доу — он ненормальный и конченый псих, по которому всё ещё плачет тюрьма…              — Кадзуха… — снова с проскальзывающим волнением в голосе Нин Гуан называет его имя и внимательно, пристально вглядывается в его глаза, в которых прямо сейчас теплилось так много решимости, что, казалось, она граничила с оттенком некой… ярости.              — Я понимаю, — Кадзуха снова произносит это, словно пытается ещё раз уточнить ясность ситуации, — я осознаю, насколько это может быть рискованным и опасным, но иначе… я не могу.              Кадзуха и в самом деле очень хорошо понимал, насколько абсурдным может со стороны казаться его решение. У него была всего лишь одна цель — избавиться от влияния Дотторе и освободить Куникудзуши, позволить ему спокойно спать по ночам и гулять по улицам. Кадзуха преследовал эту цель с самого начала, с того дня, как смог понять, насколько важна и ценна для Скарамуччи эта самая свобода — настолько, что он готов был лишить себя жизни, лишь бы только освободиться…              Кадзуха пытался посадить Дотторе за решётку, но законным путём сделать это не удалось. Он не смог, но он не терял надежды — он верил, что сможет избавить Скару от этого ублюдка. И даже сейчас, как бы Кадзухе ни было паршиво от мысли, что деньги, когда-то оставленные ему родителями в качестве наследства, придётся отдать этому мерзавцу — он не думал об этом, потому что думал только об одном…              О свободном и счастливом юноше, которого любил так сильно, что готов был пойти на что угодно…              — И всё же я не одобряю твоего решения, — спустя некоторое время высказывается Нин Гуан, не сводя чуть сощуренного взгляда с парня, который в ответ даже не шелохнулся.       — Нин Гуан… — обращается к ней Бэй Доу, однако женщина в то же мгновение прерывает её, подняв ладонь.       — Я не договорила, — произносит она, обернувшись к своей супруге, — мне действительно кажется это решение опасным — неизвестно, поможет ли это в самом деле, но… — Нин Гуан на мгновение прикрывает глаза, делая короткий вдох, — я знаю, что никто не сможет остановить тебя, — чуть качнув головой, Нин Гуан вновь поднимает взгляд, ставший чуть мягче, прямо к Кадзухе. — К тому же это наследство, оставшееся от твоих родителей, ты вправе распоряжаться им, как захочешь.              Кадзуха вполне отчётливо это понимал: он и не думал, что его опекуны смогут как-то воспрепятствовать ему, но, чувствуя некоторую ответственность, он считал, что обязан был предупредить матерей о том, куда именно он собирается перечислить деньги.              Огромную сумму денег.              — Спасибо, — чуть улыбнувшись кончиками губ, кивает Каэдэхара, — я благодарен вам за понимание…              Он и в самом деле был безмерно рад, что матери не стали отговаривать его или настаивать на том, что идея отдать несколько миллионов в руки сумасшедшему — кажется совершенно безумной.              Вся эта ситуация даже для самого Кадзухи была каким-то нескончаемым потоком абсурда. Он понимал, что очень рискует, что его поступок — это не гарант того, что Скара не уйдёт от него через год или даже месяц. Он не хотел подкупать его, не хотел выставлять эту ситуацию таким образом… Он просто хотел помочь и не очень-то горел желанием оправдываться в глазах других людей…              За свои чувства. За бескорыстную, искреннюю любовь к юноше, ставшему не просто важным человеком для него…              — Знаешь… — смотря на Кадзуху, негромко произносит Нин Гуан, заставляя парня обратить на себя взгляд, — я всегда замечала это, но сейчас… Я вижу, насколько сильно ты похож на своего отца.              Отца…?              — Он был таким же безрассудным, ничего не боялся и ради твоей мамы… готов был пойти на что угодно, — Нин Гуан говорит это пускай и с едва заметной улыбкой на губах, однако же в её голосе можно было различить оттенок скользнувшей… печали. Возможно, так казалось из-за воспоминаний о людях, которых уже давно нет в живых.       — Как жаль, что это… и стало его погибелью, — шепчет вдруг Нин Гуан, переводя взгляд чуть в сторону, а затем…       — Извини, — шепчет она, — просто… Прошу тебя, Кадзуха, будь осторожнее.              

19:05 (Настоящее время)

             

— Я люблю тебя.

             Эти слова, раздавшиеся вместе с тихим, почти безмолвным всхлипом, в одно мгновение, словно по щелчку, отрезают Скарамуччу от всего, что происходит вокруг. От звуков улицы, от мерцающих вдалеке огней, от прохлады, скользящей по разгорячённым из-за слёз щекам, и даже от приглушённого стука его собственного сердца. Всё вокруг него — каждая частичка пространства и времени — в один миг просто рассыпается и теряет всякую ценность, потому что, кроме него, кроме человека, стоящего прямо перед ним, и слов, которые он произносит… — для Куникудзуши больше ничто не имело смысла…              — С самой первой нашей встречи… ты вдохновлял меня, — начиная говорить, Кадзуха прерывает повисшую, словно клубящийся туман, тишину, наполненную паникой и бесконечными безмолвными вопросами, которые прямо сейчас терзали их обоих.              — Я встретил тебя в ту ночь и не смог больше спать…       

      «После того самого вечера в клубе Каэдэхара был сам не свой: его совсем покинул сон и аппетит, он совершенно перестал «существовать» в пределах того образа жизни, которого придерживался до встречи с солистом группы «FATUI».

             — Наша группа чуть не распалась, и я готов был опустить руки, но в мою жизнь ворвался ты… — его голос становится чуть громче, стоит ему поднять взгляд к Скарамучче, который в ответ не переставал молча вглядываться в его лицо, прямо сейчас расчерченное редкими слезами.              — Сильный, отважный и отчаянно борющийся со всем…              Что…              — Ты никогда не жаловался, даже когда был на грани — всё равно вставал и шёл дальше.       

      «Отец надеялся, что Куникудзуши сломается и не выдержит всех этих испытаний взрослой жизни, но он выдержал и так и не вернулся домой…»

             — Ты был и остаёшься моим вдохновением, и ты напомнил мне об обещании…              Обещании…?              — Я дал его своему другу перед его смертью… — опуская влажный от слёз взгляд, произносит Кадзуха, которому с каждым проходящим мгновением становилось всё сложнее и сложнее говорить.       

«Перед тем, как мы простимся, Кадзуха, дай мне обещание…»

             — Я обещал, что создам группу, как мы с ним всегда того и хотели, что я обязательно воплощу то, о чём мы с ним мечтали…       

«Обещай, что создашь новую группу. Только с солистом получше, чем я, ладно?..»

             — И что я буду счастлив, что смогу отпустить его и… что смогу снова влюбиться.       

«Обещай мне, что по-настоящему влюбишься…»

             — И всё это… я нашёл в тебе, Куникудзуши.              Охваченный смятением, Скарамучча в одно мгновение просто замирает, распахивая влажный и дрожащий взгляд в откровенном, неприкрытом удивлении, граничащем с тенью потрясения и даже… испуга.              — Я смог узнать настоящего тебя… Того, каким ты умеешь быть на самом деле…       

«Это вновь пробивалась истинная, настоящая личность Скары, до которой Кадзуха постоянно пытался добраться. Как тогда, в гримёрке, слыша умоляющие «пожалуйста, уходи», как тогда, после их занятия любовью, когда Скара прижимался к Кадзухе, ища какой-то нежности, аккуратно поглаживая его по волосам, как тогда, в том прекрасном осеннем лесу, когда они стояли, обнимаясь под шум ветра и разговоры о том, что Кадзуха хочет помочь Скарамучче».

             — И всё, чего хотел — это найти ответы и помочь тебе…       

«…он постоянно закрывается, примеряя на себя десятки масок, думая, что они помогут ему выжить.

      

      Но Кадзуха желал сломать каждую из них…

      

      …разбить все эти тревоги, проблемы и всё, что очерняет жизнь человека, подарившего ему переосмысление себя, вдохновение и воспоминание об обещании, данном когда-то очень давно».

             — Я никогда не делал этого из-за жалости или потому, что считал тебя слабым, я делал это только потому, что… — Кадзуха вдруг смолкает, давая себе пару секунд, чтобы набрать в лёгкие воздуха, которого ему прямо сейчас так не хватало… — Я безумно влюблён в тебя…              Влюблён…              Слыша всё это, Скарамучча чувствует, как к его телу подбирается сильнейшая, колотящая дрожь, не дающая ему чувствовать до конца всё, что с ним сейчас происходит. Он не мог внять той мысли, что всё это время Кадзуха видел в нём сильного и отчаянного, видел в нём не просто вдохновение, а возможность стать счастливым, возможность по-настоящему влюбиться. Это звучало так призрачно, так неосязаемо, но ведь…              Это был он. Кадзуха. Единственный, кому Скарамучча открылся и готов был доверить настоящего себя…              — Дзуши…              Но мог ли он сказать хоть что-то в ответ? Мог ли он прямо сейчас озвучить встречное признание? Сказать Кадзухе, что его чувства взаимны?              Едва ли у него хватало сил на это…              Скарамучча был окончательно потерян в себе, в своих тревогах и ненависти ко всему, чего касается, и всему, чем живёт. Он не знал, сможет ли он… Сможет ли он в будущем оставаться рядом, если озвучит признание прямо сейчас? Он не был уверен в завтрашнем дне, не был уверен, что проживёт ещё хотя бы месяц…              Скарамучча был сломан, и впервые за очень долгое время он смог признаться себе в этом…              — Не стоит, Дзуши… — вновь подняв на юношу заволоченный влагой взгляд, в котором отражалось мерцание маленьких огней, окружающих улицу, Кадзуха делает тихий, почти неслышный вздох, пронизанный чувством горечи — ощущением приближающегося осознания…              — Я не жду, что ты ответишь на мои чувства.              Готовый ещё шире распахнуть в изумлении глаза и раскрыть чуть дрогнувшие губы Скарамучча чувствует, как всё его тело цепенеет от пронзающего, пробирающегося глубоко-глубоко, прямо сквозь рёбра чувства, схожего с отрадой и болью одновременно…              — Но прошу тебя…              Скарамучча слышит шёпот, которым Кадзуха пытается озвучить слова, делая очередное усилие, чтобы не позволять слезам, стекающим по лицу, задушить и растерзать его вместе с горящей, выносящей всякую мысль тревогой…              — Пожалуйста…              Кадзуха снова делает осторожное, неуверенное движение — короткий шаг навстречу юноше, желая оказаться подле него…              — Позволь мне…              …и, медленно протянув руку к его дрогнувшей ладони, бережно берёт её…              — Позволь остаться рядом с тобой…              Скарамучча замирает, ощущая под собственными пальцами мягкое тепло чужой ладони, которую не решается сжать в ответ…              — Позволь мне быть рядом… — шепчет Кадзуха, обводя неторопливым нежным взглядом личико юноши, к которому в одно мгновение слегка приближается…              — …в момент, когда ты станешь свободным.              Сводящая судорогой всё тело дрожь, до этого самого момента казавшаяся уже привычной, теперь ощущалась Скарамуччей настолько ярко и глубоко, что это было почти… нереальным, несуществующим в его понимании чувством… Будто его начинало лихорадить и трясти…              Прямо сейчас он не понимал, что происходит с ним — что в это самое мгновение он постигает мысль о принятии…              — Кадзуха…              …впервые за всё время той жизни, которую он помнил или отрицал — он впервые готов был принять… чью-то помощь. Это всё ещё было невыносимо тяжело, но… это ведь был Кадзуха. Его внимательный, нежный Кадзуха, заботящийся о нём, словно и в самом деле о некой драгоценности…              И ему так хотелось ответить. Сказать, что он любит, что готов позволить остаться рядом…              Но… в качестве ответа Скарамучча, не в силах произнести и звука, лишь аккуратно берётся за руку Кадзухи, сжимая его ладонь в своей…              — Дзуши… — и Кадзуха сразу же понимает его, он в то же мгновение позволяет мягкой улыбке коснуться его губ, а затем неспешно подносит чужую ладонь к своему лицу и мягко целует её едва ощутимым, почти невесомым прикосновением в ответ на самое ценное и долгожданное, пускай и не озвученное его драгоценным юношей…              …согласие.              Скарамучча делает шаг к нему навстречу, желая прильнуть к его телу и прижаться, зарыться лицом в его шею и тихо, стараясь скрыть собственные слёзы… безмолвно признаться.              Он бы хотел прямо сейчас попросить прощения за всё, что наговорил ему, за всю боль, которую успел принести, за все переживания и проблемы — но он не мог вымолвить и слова. Он просто молчал и плакал, крепко прижимаясь к Кадзухе, обнимаемый теплом его рук, в которых впервые за всё время Скарамучча согласен был утонуть, раствориться и остаться навсегда…              Он позволит ему остаться рядом, позволит помочь, позволит сделать всё, потому что любит — так же отчаянно и искренне.              И он готов наконец признаться в слабостях и полноценно вверить Кадзухе себя.              Настоящего себя.              

22:02

                   Ощущение лёгкой, почти воздушной поверхности, отдающей приятным знакомым ароматом, становится первым, что Скарамучча чувствует в момент своего внезапного пробуждения. Он неохотно и медленно раскрывает глаза, слегка поёжившись из-за подступающей к обнажённым ногам прохлады, которая, вероятно, и стала причиной его прервавшегося сна…              Лениво и неспешно поднявшись на кровати, юноша проводит ладонью по своему лицу, пытаясь определить себя в пространстве и времени, обрывками вспоминая произошедшее до того, как он в очередной раз провалился в сон.              Скара отчётливо помнил, что после той самой прогулки они с Кадзухой всё же вернулись домой и что по возвращении Каэдэхара почти силком отправил Скарамуччу в ванную. Он беспокоился, что юноша успел замёрзнуть за время их «прогулки», на что, впрочем, сам Скара не обращал никакого внимания.              Последнее воспоминание, оставшееся в голове парня — это то, как он сидит в горячей воде в ванной, пытаясь удержать голову, чтобы не заснуть. Но, судя по всему, именно это и случилось, раз теперь он просыпается в спальне. Вероятно, Кадзуха вытащил его спящего из ванной, а затем уложил в кровать. Однако…              Где сам Кадзуха?              Неспешно оглядевшись, Скарамучча проводит ладонью по постели рядом с собой, ощущая под пальцами мягкую прохладу, свидетельствующую о том, что Кадзухи рядом с ним всё это время не было…              Поднявшись, юноша одёргивает одеяло, обнаруживая себя почти раздетым. На нём не было белья и никакой другой одежды, кроме просторной и приятной на ощупь чёрной футболки, отдающей уже хорошо знакомыми нотками можжевелового аромата…              Скарамучча прикрывает глаза и проводит ладонями по своим плечам, давая себе почти целую минуту, чтобы окончательно проснуться и прийти в себя.              Он всё ещё не верил в происходящее вокруг него, словно это было очередным наваждением или дурацким сном, в котором он просыпается посреди просторной, погружённой в полумрак спальни, в мягких простынях и футболке парня, к которому чувствует нечто такое, что прямо сейчас заставляет приятное тепло щемиться в его груди… Это осознание и ощущение окружающей его заботы — оно всегда казалось таким призрачным, таким невозможным, но сейчас…              Оно становилось для него чем-то совершенно новым и постепенно необходимым.              Скарамучча садится на кровати, прижимая к себе колени, в которые упирается лицом, пытаясь пережить это мгновение нахлынувших в его голову мыслей о том, что теперь будет с ним происходить…              Будет ли его жизнь совсем другой? Останется ли он здесь? Захочет ли Кадзуха жить с ним? Терпеть его скверный нрав и делить с ним быт? Но самое главное…              Кто они теперь друг другу?              Скарамучча очень надеялся, что не строит иллюзий на этот счёт — ему хотелось верить, что Кадзуха, несмотря на то, что Скара не признался ему в ответ, правильно всё понял…              Отчасти Скарамучче было немного неловко за себя из-за своей дурацкой привычки не озвучивать собственных чувств вслух, ведь именно это сейчас и требовалось от него больше всего. Но он не хотел этого делать прямо сейчас, в своём разбитом состоянии из-за ненавистной ему депрессии и постоянных удручающих мыслей. Он хотел бы признаться Кадзухе, как на самом деле сильно любит его, как ценит всё, что он делает, и что готов пойти с ним куда угодно, но…              Чёрт…              Юноша поднимается с кровати, опуская босые ноги на пол и делая уверенное движение в сторону, начинает идти прямиком к двери, желая прямо сейчас… увидеть Кадзуху, обнять его и убедиться в том, что всё происходящее — реальность.              Удивительная, когда-то казавшаяся несбыточной мечтой или фантазией, в которой Скара не был обременён волнениями за свою собственную жизнь… Это было странно и непривычно, но именно это и подталкивало его к нынешним решениям. Он хотел сохранить это чувство — ощущение безопасности и доверия, которыми его окружал один-единственный человек…              Тот, которого Скарамучча хотел увидеть прямо сейчас, несмотря ни на что.              И, выйдя из спальни и услышав доносящийся шум воды, Скара уверенным шагом направился к двери ванной комнаты, которую, слегка замедлившись у порога, всё же открывает, ища взглядом знакомый силуэт…              — Дзуши…?              Он слышит его слегка встревоженный голос, разнящийся с шумом падающей воды, а затем…              — Всё в порядке…?              Услышав присутствие Скарамуччи, Кадзуха сразу же выключает воду и, приоткрыв дверцу душевой кабины, выходит из неё, попутно хватая полотенце, которое, удерживая, аккуратно оборачивает вокруг бёдер…              Скара встречается с парнем взглядом, стоит только Кадзухе обратить на него внимание, наполненное оттенком лёгкого беспокойства.              — Что-то случилось…?              Его голос звучал немного встревоженно, словно вновь готовый к чему-то плохому, хотя на самом деле…              — Нет.              Скара просто хотел увидеть его, убедиться в том, что он — оплот его надежд, до этого самого момента казавшихся глупой иллюзией — на самом деле здесь, стоит прямо перед ним.              Реальный, настоящий и вместе с тем невероятный и удивительный…              Скарамучча и не замечает, как начинает откровенно рассматривать Кадзуху, наблюдая за движением стекающих по его плечам и груди капелек воды, очерчивающих уверенные изгибы его упругих мышц и линии его рук, в которых прямо сейчас хотелось оказаться…              — Дзуши…?              Юноша отвлекается, поднимая взгляд к лицу Кадзухи, к этому полюбившемуся алому оттенку его глаз, в которых заключалось столько всего: чувств, воспоминаний и желаний…              — Почему ты проснулся? Тебе приснился кошмар? — обеспокоенно спрашивает Каэдэхара, делая несколько осторожных шагов к Скарамучче…              — Нет… — почти сразу же произносит юноша, смотря на приближающегося Кадзуху и замечая, как его взгляд становится чуть мягче.              — Тогда что случилось…? — подойдя достаточно близко, снова интересуется парень, поднося ладонь к чужой щеке, словно желая вот-вот коснуться…              Скара больше не выдерживает и, оказавшись ещё ближе к Кадзухе, вдруг чуть смущённо уводит взгляд в сторону, протягивая руки к нему, чтобы ощутить его в момент этих лёгких прикосновений и объятий. Он касается его груди ладонью и осторожно проводит по влажной коже, будто снова и снова пытаясь убедиться в том, что Кадзуха и в самом деле… реален.              — Поцелуй меня…              Его просьба, озвученная в чужие, слегка приоткрытые губы, раздаётся тихим, почти неразборчивым шёпотом, наполненным остатками чувств, на которые Скарамучча был способен.              Он произносит это и осторожно приоткрывает взгляд, поднимая его к лицу Кадзухи — к его глазам, в которых прямо сейчас в разливе алых, словно море под закатом, омутах, Дзуши видел столько нежности и столько любви…              Его взгляд казался мягким и наполненным лёгким оттенком сомнения из-за услышанной просьбы, но… Ощущая движение ладоней Кадзухи, которыми он бережно заскользил к тонкой талии Скарамуччи, осторожно приблизив его к себе, Дзуши подаётся вперёд и чуть прикрывает глаза в предвкушении долгожданного поцелуя…              И, наклонившись, Кадзуха неспешно встречает губы юноши своими — очень трепетно и аккуратно касаясь, словно в попытке впервые испробовать их на вкус — мягко и почти невесомо сминая, делая каждое движение предельно осторожным…              Скарамучча тянется к Кадзухе ближе, и ладонью, которую он всё это время держал на его обнажённой груди, юноша невольно начинает вести к шее, пальцами касаясь его чуть влажной кожи и длины слегка растрепавшихся волос.              Скара невероятно сильно скучал по всему этому: по теплу, исходящему от Кадзухи, по его бережным прикосновениям и его губам, которые он прямо сейчас неспешно и осторожно целовал в ответ. Так тягуче и медленно, будто они оба никуда не хотели спешить, наслаждаясь друг другом и сладостью происходящего момента — их тесной связью, которую теперь им обоим хотелось только укреплять подобной близостью…              — Мх…              Покорённый чувством разливающегося в груди тепла и ощущением словно зарождающейся внутри него жизни, Скарамучча ещё теснее льнёт к Кадзухе, прижимаясь к его обнажённому, крепкому и слегка влажному после ванной телу, желая снова изучить его, очертив ладонями его нежные руки, его сильные плечи и ключицы, его шею и его лицо, которое юноша начинает касаться в медленном сладком поцелуе… Из воздушного и невинного с каждым новым движением он становился более основательным и чувственным, более отчаянным, словно давая возможность обоим влюблённым наконец насладиться друг другом после долгого и мучительного ожидания…              И, не выдерживая больше ни секунды этого ненавистного ему смирения, не желая больше терпеть и сдерживаться, Скарамучча позволяет себе отдаться распирающим его изнутри чувствам — он подставляется под ласки снова и снова, отодвигая на второй план абсолютно всё, кроме единственно в его жизни важного прямо сейчас…              — Кадзуха…              Мягко прервав поцелуй, Скарамучча тихо шепчет его имя, ощущая палящее касание чужих губ к своей шее, к которой Кадзуха прижимается в ласковом осторожном прикосновении — словно ведомый чувствами ненавистной ему тоски, которую он терпел всё это время…              — Я так скучал по тебе, Дзуши…              Скарамучча слышит его горячий, опаляющий кожу шёпот, который он перебивает рядом невесомых и частых поцелуев, иногда замедляясь, словно пытаясь сдержать собственное желание. Скара отчётливо чувствует его — он ощущает, как Кадзуха начинает чуть сильнее сжимать его талию в своих руках, как теснее прижимается, как его дыхание становится прерывистым, пока он пытается отстраниться и увести взгляд в сторону…              Прекрасно понимая, почему Кадзуха прямо сейчас одёргивает себя и старается отвернуться, Скара заглядывает в его лицо, аккуратным движением касаясь чужой щеки, заставляя парня обратить на себя внимание, чтобы, чуть приподнявшись и коснувшись губами мочки его уха, тихо прошептать…              — И я скучал, Кадзуха…              …и дабы, вопреки всем сомнениям и переживаниям, позволить ему коснуться себя снова, даже в самых заветных, сокровенных местах — так, как он умеет, с чувством и любовью, которой теперь им обоим так сильно не хватало…              — Прошу… не останавливайся.              

22:22

                    — Мх… — Скара позволяет себе сделать глубокий шумный вдох, пока оказывается посреди кровати прижатым к смятой простыне в момент жаркого, слегка рваного поцелуя, которым Кадзуха опаляет его губы, едва только оказавшись сверху.              Руками он касается его талии, обнимая её сквозь ткань футболки, от которой Скарамучче хотелось как можно скорее избавиться и остаться таким же обнажённым, чтобы позволить себе наконец открыться и поддаться чувствам…              Давно позабытым желаниям — быть рядом с Кадзухой любимым во всех смыслах и вещах: не только в словах и признаниях, но и в касаниях, в действиях — в желанной для них обоих близости, во влечении к чему-то ощутимому и реальному. Такому же осязаемому, как и пылкие, осторожные поцелуи, которыми Кадзуха неспешно исцеловывал губы Скарамуччи, такому же крепкому, как касания бёдер к паху юноши, как движение его рук, которыми он начинал приподнимать ткань футболки, чтобы наконец снять её…              — Дзуши… — Кадзуха опускает к его вздымающейся, обнажённой груди тяжёлый, наполненный вожделением взгляд, которым он обводит изящные линии красивого тела; к его плечам и шее, желая прямо сейчас припасть к ней губами и рассыпать на чистой гладкой коже бесконечное количество маленьких поцелуев…              — Кадзуха… — Скара тянется к нему, касаясь ладонями его лица, желая приблизить его к себе, желая встретить его губы своими, желая ощущать его рядом теперь постоянно, желая каждую секунду чувствовать его, быть с ним одним целым…              — Подожди… — аккуратно взявшись ладонью за руку юноши, Кадзуха замедляется и, заглянув в глаза Скарамучче, оказываясь рядом с ним, тихо, осторожно, словно боясь нарушить момент их близости, шепчет:              — Ты… уверен, что хочешь этого?              И впервые за долгое время, за сотни часов беспокойных терзаний и мыслей Куникудзуши позволяет мягкой улыбке тронуть свои губы.              — Да… — шепчет он и, прикрыв глаза, ласковым поцелуем касается щеки Кадзухи, чтобы чуть отвернуться от его взгляда и произнести маленькую, но такую важную для него просьбу, — я очень хочу заняться с тобой…              Ведь впервые в жизни он соглашался на близость не ради удовольствия, а потому что хотел связать себя с Кадзухой...              — ...любовью.