С понедельника по воскресенье

23:06

      

Личные сообщения Кадзуха — Сяо

      Сяо, 23:06       Привет       Надеюсь, не разбудил?              Кадзуха, 23:06       Привет, нет              Сяо, 23:06       Ты же сейчас дома?              Кадзуха, 23:06       Да?              Сяо, 23:06       Выйди во двор              Что…?              Кадзуха приподнимается на кровати, несколько раз промаргиваясь и пытаясь уложить в голове увиденную просьбу, которую Сяо написал так неожиданно, что Каэдэхаре сначала подумалось, будто он перепутал чаты.              Кадзуха, 23:07       Сяо?              Сяо, 23:07       Выходи, мы тебя ждём              Мы…?              Кадзуха обращает взгляд на время и слегка хмурится, приходя в некоторое недоумение от происходящего. Но, несмотря на огромное количество вопросов, начиная от «Почему так неожиданно и поздно?» до «Кого Сяо имеет в виду под «мы»?», гитарист всё-таки решается подняться с кровати, аккуратно освобождаясь из объятий крепко спящего Скарамуччи.              Пока Кадзуха начинает спешно одеваться, передвигаясь по комнате, он иногда украдкой поглядывает на юношу, проверяя не проснулся ли тот от шума. Каэдэхара старался быть как можно тише, чтобы случайно не потревожить сон Скары, потому что заснуть ему удалось только после принятия обезболивающих.              Несмотря на то, что Скарамучча провёл сегодняшний день в квартире Кадзухи, окружаемый заботой и уходом со всех сторон, под вечер ему стало только хуже. Из-за полученных травм и недосыпа у него сильно разболелась голова, поэтому, накормив юношу ужином, Кадзуха дал ему обезболивающее и уложил спать. Однако Скара заснул не сразу, а только после почти целого часа крепких и нежных объятий, из которых Каэдэхара не выпускал его до того момента, пока не услышал вибрацию своего телефона.       Кадзуха готов был уже проигнорировать очередное уведомление, но, увидев имя Сяо, всё-таки открыл его, начиная слегка волноваться из-за столь внезапного и позднего сообщения.       Что-то случилось? Зачем он приехал?              Перед тем как выйти из комнаты, Кадзуха напоследок вновь взглядывает на Скарамуччу, и убедившись, что он всё ещё спит, наконец выходит в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь. Быстро накинув на плечи ветровку и взяв с собой пачку сигарет (на всякий случай, потому что Кадзуха понятия не имеет, что случилось, и что Сяо делает так поздно во дворе его дома), он покидает квартиру, спешным шагом направляясь к лифту, попутно проверяя уведомления на телефоне.              Кадзуха начинал уже переживать, не случилось ли чего-нибудь снова, из-за чего Сяо (и кто-то ещё) внезапно решили навестить его почти в двенадцать часов ночи. После череды недавних событий, Каэдэхара уже готов был к чему угодно, поэтому заранее готовил себя к неприятным новостям.       Поэтому, минуя просторный холл и пункт охраны и замечая в широких окнах, выходящих во двор, несколько знакомых фигур: Сяо рядом с Итэром и Венти, Кадзуха начинает ещё больше волноваться.              Что происходит…?              Он быстрым шагом выходит на улицу и, спускаясь по ступенькам крыльца, замечает встревоженные взгляды своих друзей, которые те обращают на него. Все трое выглядели достаточно мрачно, но если для Сяо это было вполне нормальным состоянием, то вот Итэр с Венти источали столько беспокойства в своих лицах, что у Кадзухи уже не оставалось никаких светлых мыслей, касаемо случившегося.              Что…с ними? Что случилось?              — Привет, — Венти становится первым, кто обращается к Кадзухе, подходя чуть ближе, — прости, что мы так поздно, — слёту начинает извиняться бард, на что Каэдэхара лишь покачивает головой.       — Привет, ничего, — Кадзуха подходит ближе к друзьям, оглядывая каждого по очереди, а затем протягивает руку Сяо и Итэру, чтобы поприветствовать и их, — что-то случилось?              Итэр с Венти переглядываются весьма неоднозначными взглядами, наверное, не зная, как лучше всего подступиться к объяснению, поэтому Кадзуха, ощущая теперь уже достаточно сильный укол тревоги, переводит вопросительный взгляд на Сяо, который в ответ лишь вздыхает.              Но сказать Алатус ничего не успевает, потому что… всех присутствующих отвлекает звук вдруг подъезжающей во двор машины, которая останавливается недалеко от компании ребят.       — Опаздывает… — недовольно ворчит Венти, оборачиваясь на того, кто прямо сейчас, негромко хлопнув дверью, выходит из машины такси.              Кадзуха, возможно, догадывался, кого именно ждали его друзья, но… он до последнего не верил в собственную догадку, потому что это было слишком просто и вместе с тем очень неожиданно.              Это был Хэйдзо.              — Привет.              Барабанщик неспешным шагом подходит к компании друзей ближе, держась как-то слегка отстранённо и пряча руки в карманах своей кожанки. Его вид был, мягко говоря, удручающим: взгляд метался из стороны в сторону, глаза казались потухшими, словно потерявшими жизнь, а лицо изображало тонну невероятной усталости, словно Хэйдзо не спал последние пару дней, а может и больше…              Кадзуха одаривает друга (?) слегка мрачноватым, но всё ещё обеспокоенным взглядом, боясь даже представить себе, что стало причиной его столь печального и измотанного состояния. Несмотря на недавний конфликт, у Кадзухи не было какой-либо неприязни к Хэйдзо. Возможно, только из-за Горо, но… видя сейчас своего коллегу вот таким, сложно было сердиться на него.              Впрочем, это не отменяло того факта, что происходящее прямо сейчас абсолютно не нравилось Кадзухе. Этот внезапный визит всей группы «ANEMO» во двор его дома в почти двенадцать ночи не сулил ничего хорошего.              — Ты почему опаздываешь? — складывая руки на груди, вздыхает Венти, одаривая Хэйдзо слегка нахмуренным взглядом.       — Дома задержался, — подняв короткий, совершенно ничего не выражающий взгляд на Венти, отвечает Сиканоин, слегка поведя плечами, словно от холода. Кадзуха обращает на это внимание, и, наконец, не выдержав, решается спросить:       — Вы объясните, что происходит?              Парни молчат ещё несколько секунд, наверное, ожидая, что начнёт кто-нибудь другой, что вызывает у Кадзухи слегка уставший вздох. Ему совершенно не хотелось сейчас вытягивать причины и объяснения, потому что он порядком устал за последние сутки и…              — Хэйдзо? — наконец тишину своим голосом перебивает Венти, — давай, — продолжает он, чуть оборачиваясь к барабанщику, который почему-то отводит голову в сторону, словно пытаясь себя вынести за рамки происходящей неприятной ситуации…              — Нам надо… поговорить, — спустя несколько секунд произносит Сиканоин, обратив на Кадзуху беглый, короткий взгляд, в котором не было ни толики ни вины, ни агрессии, скорее только… отчаяние и жуткая, невообразимая усталость.              Что с ним такое случилось за прошедшие сутки? Куда делся весь его пыл и вчерашняя уверенность в собственных действиях, когда он буквально вталкивал в Кадзуху чувство вины за случившееся между Горо и Скарамуччей? У Каэдэхары были сомнения касаемо нынешнего состояния Хэйдзо, но он решил дождаться объяснений от друга, что такого случилось, что заставило его приехать сюда, очевидно, переступая собственную гордость, спустя всего лишь день?              — Хэйдзо… — Венти снова зовёт его по имени, что заставляет барабанщика вздохнуть и, чуть качнув головой, произнести:       — Вы не могли бы уйти?              На эту просьбу Венти сначала собирается что-то возразить, однако Сяо, аккуратно уложив ладонь барду на плечо, и слегка покачав головой, безмолвно убеждает его этого не делать.       — Пойдём, — просит Венти Итэр, слегка кивая в сторону недалеко стоящей беседки. Бард с очевидным беспокойством оглядывает Хэйдзо и Кадзуху, наверное, не очень-то желая оставлять их наедине, но Сяо и Итэру удаётся всё-таки увести парня, заняв его коротким разговором по дороге к беседке.       Кадзуха вздыхает, нащупывая в кармане пачку сигарет, о которой случайно вспоминает и благодарит самого себя за предусмотрительность. И пока Каэдэхара закуривает, он чувствует, что атмосфера, образовавшееся между ним и Хэйдзо, удручает их обоих: тоскливое молчание, неловкость и разъедающее чувство вины, причём у каждого совершенно разное. В разных оттенках и ипостасях. И если Кадзухе было паршиво от всей ситуации в целом, от того, что он игнорировал проблему с Горо на протяжении целого месяца, позволяя другу броситься в какое-то безумие со своими чувствами, что в итоге привело к таким плачевным последствиям, то Хэйдзо…              Кадзуха не понимал, даже не предполагал исхода пока ещё не начавшегося разговора, потому что был совершенно потерян и не имел ни малейшего представления, что такого случилось, из-за чего Хэйдзо решился приехать всего спустя день.              Не то, чтобы Сиканоин был из тех, кто любит затягивать конфликты или оставлять недосказанности, в этом плане он был гораздо проще, чем тот же Сяо (прямолинейность его второе имя), но вчерашнее его действие в сторону Кадзухи вполне чётко дало представление об отношении Хэйдзо к ситуации: он открыто обвинял Кадзуху в случившимся, но сейчас… он выглядел так, словно сам готов был принять любую вину и попросить прощения.              Поэтому Кадзуха не понимал столь быстрой смены настроения. Что же всё-таки произошло?              — Хэйдзо? — Каэдэхара не выдерживает первым, замечая в лице друга настолько отчётливое сомнение, что даже пара затяжек электронной сигаретой не помогли ему прийти в себя.       — Да, сейчас… — Сиканоин вздыхает, чуть прикрыв глаза, — я пытаюсь собраться с мыслями, — поясняет он, прикладывая ладонь к лицу, — это сложно, учитывая тот факт, что я не спал два дня.              Кадзуха незаметно для Хэйдзо чуть напрягается. В любом другом случае он бы не придал этой детали столь важного значения, потому что у барабанщика (впрочем, как как у и всех, похоже, из «ANEMO») были проблемы со сном, но сейчас… Учитывая обстоятельства прошедших суток, Каэдэхара не мог не думать о чём-то плохом, о чём-то…              — Хэйдзо, что случилось? Что-то с Горо?              Кадзуха перестаёт уже сдерживаться, начиная откровенно волноваться из-за всего происходящего. Ему совершенно не нравится этот уставший вид Хэйдзо, эти многозначительные обеспокоенные взгляды друзей, да и вообще весь этот внезапный и сомнительный визит посреди ночи…              — Он попытался сбежать.       Хэйдзо поднимает на Кадзуху стеклянный, совершенно бездушный, пустой взгляд, в котором не оставалось ничего из привычного, что обычно отображалось в его зелёных глазах. Вечно смеющегося, блестящего или по-доброму лукавого — теперь ничего из этого, только опустошение и мелькающее сожаление.              — Сбежать…? — Кадзуха повторяет слова за другом, пока не очень понимая степень серьёзности его объяснения, — куда? Зачем?       — Не знаю, — качнув головой, произносит Хэйдзо, — он не спал всю ночь после вчерашнего, и я вместе с ним, — начинает понемногу объясняться Сиканоин, — а утром, когда мы наконец заснули, он встал спустя час и просто ушёл из дома.              — Что…? — Кадзуха замирает, задерживая в воздухе руку, в которой держал тлеющую сигарету, — в каком смысле… ушёл?       — Совсем.       

Четверг, 06:01

(16-тью часами ранее)

      — Тома, — Аято хватает парня за руку, не давая ему уйти, — успокойся, прошу тебя, — вторит ему Камисато, наблюдая за тем, как Тома выдёргивает свою ладонь из чужой хватки.       — Нет, — слегка небрежно бросает в ответ парень, снова отворачиваясь от Аято, словно не желая слушать его вовсе, — не могу.       Камисато едва слышно вздыхает и с лёгким беспокойством во взгляде провожает Тому, быстро уходящего вперёд по утопающей в дожде улице, желая как можно скорее скрыться от непогоды в помещении кофейни, куда прямо сейчас Аято с Томой и направлялись.       В место сбора друзей и коллег, которых сегодня с утра пораньше разбудило очень неприятное известие: Горо внезапно пропал.              Аято проснулся где-то пару часов назад от звонка Сары, которая пыталась объяснить председателю, что именно произошло, попутно успокаивая громко плачущую Кокоми на своём плече. Кудзё оповестила всех коллег из студсовета по просьбе Сангономии, которая вообще изначально порывалась вызывать полицию, но, насколько Аято понял, Хэйдзо с Сарой отговорили её от этой затеи.              И вот теперь, списавшись между собой, коллегия студсовета и друзья Горо решили собраться в кофейне (там, потому что на улице шёл сильный ливень), чтобы решить, что им делать дальше и откуда начать поиски. И на не-удивление Аято — Тома оказался среди тех, кто больше всего переживал о своём друге, известие о пропаже которого слишком сильно потрясло его, и не отпускало вот уже почти второй час — с момента, как Хэйдзо и Кокоми обнаружили, что Горо дома нет.       Тома на всё это так сильно начал беспокоиться, что чуть не разругался с Аято по пути в кофейню, куда сейчас они и спешили. Её ещё пол часа назад открыла Куки — именно она и предложила начать поиски, заручившись поддержкой Итто и его банды.              Очевидно, что всех потрясла вчерашняя история, случившаяся в баре, но никто и представить не мог, что Горо решится просто сбежать после всего этого.              — Как так вышло, Хэйдзо?!              Зайдя в помещение кофейни, Аято встречается с компанией друзей, которые уже давно собрались для обсуждения дальнейших действий: Венти, Куки с Итто (и его ребята), Сара с Кокоми и Ёимия, на которую первым делом Камисато обращает внимание, потому что именно она стояла рядом с Хэйдзо (так же, как и все остальные), выясняя у него подробности произошедшего.              — Я не знаю, — вздыхает Сиканоин, — в начале третьего ночи мы с ним легли спать, и уже спустя час его не было дома, — с очень ярко проступающим волнением в голосе пытается объясниться парень, на что он слышит тихий всхлип Кокоми, сидящей рядом с Сарой недалеко от окна.       — И неужели ты ничего не услышал? — спрашивает его Венти, который стоял совсем рядом, и кажется, от чего-то был очень раздражён.       — Я не спал всю ночь, — оправдывается Хэйдзо, — мы как приехали домой, я всё это время пытался его успокоить и уложить спать…              Хэйдзо и в самом деле выглядел не очень хорошо: возможно, из-за недосыпа, а возможно, из-за волнения, которое было ему совершенно не присуще. Для некоторых это вообще было что-то вроде открытия: Хэйдзо умеет нервничать? Вот так новость.       — И прекрасно зная Горо, ты даже не подумал, что он может вытворить что-то подобное? — хмыкнув, интересуется Сара, выказывая своё недовольство произошедшей ситуацией.       — Сара… — Кокоми одёргивает девушку, смотря на неё глазами полными слёз.       — Перестаньте наседать на него, — вдруг вступается за Хэйдзо Тома, — это сейчас ни к чему.       — Он прав, — кивает Куки, деловито складывая руки на груди, — есть идеи? Куда Горо мог пойти? Хэйдзо?       — Не знаю, мы с Кокоми уже несколько раз обошли весь район, он не мог уйти далёко, но он мог вызывать машину и уехать куда-нибудь, — говоря эти слова, Хэйдзо вновь обращает внимание на Кокоми, которая снова громко всхлипывает, пытаясь, кажется, перебороть очередной приток слёз.       — Ёма, налей ей воды, — распоряжается Тома, на что девушка кивает, отвечая короткое «сейчас» и уходит за стойку.        — Хэйдзо, а Горо не оставлял записки? Или, может, что-нибудь? — делает предположение Аято, подходя поближе к друзьям.       — Нет, я бы нашёл, — уверенно отвечает Сиканоин, краем взгляда наблюдая за тем, как на пороге кофейни появляется пара знакомых лиц. Открывшаяся стеклянная дверь являет компании друзей коллег Хэйдзо: Итэра и Сяо. Алатус складывает зонтик, который ещё мгновением ранее держал над собой и Итэром, скрывая их обоих от сильнейшего дождя.              — Привет, — раздавшийся негромкий голос менеджера «ANEMO» почему-то вдруг заставляет Хэйдзо слегка вздрогнуть и перевести вопросительный взгляд на Венти, который от чего-то всё ещё продолжал хмуриться.       — А где Кадзуха? — вдруг спрашивает Тома, оглядывая парней, которые в ответ лишь переглядываются, а затем с вопросительными лицами обращаются к Венти.       — Он дома со Скарой, — вздыхает бард, — не нужно пока тревожить его.       — Венти, но у него опекунша работает в полиции, — заявляет Тома, — почему бы не…       — Мы не будем обращаться в полицию, — мрачным тоном отрезает Хэйдзо, — и тем более просить помощи у Каэдэхары.              Его голос звучит настолько резко и холодно, что всем присутствующим в момент становится не по себе. Даже Итэру и Сяо, которые ещё не до конца знали всех подробностей случившегося…       — Хэйдзо… — тихо произносит менеджер «ANEMO», подходя к парню поближе.       — Я сказал: нет, — подразумевая, что именно собирается сказать ему Итэр, резко перебивает его Хэйдзо, — это из-за Каэдэхары Горо пропадает чёрт знает где, да ещё и под таким дождём, — его голос слегка дрожит, кажется, от постепенно подступающего осознания негативного исхода событий.       — Кадзуха здесь не причём, — заявляет Венти, — Хэйдзо, ты и сам прекрасно…       — Знаю, — обрывает его фразу Сиканоин, — знаю, что именно по его вине Горо теперь ненавидит себя настолько, что готов сбежать из дома, лишь бы только…       — Это не его вина, — вторит следом за Венти Итэр, что заставляет вдруг подорваться с места Кокоми, которая выдаёт:       — А чья тогда?! Кто виноват в том, что сейчас… — девушка утирает вновь подступающие слёзы, явно не в состоянии справиться с ними.       — Точно не Кадзуха, он здесь не причём, — вздыхает Аято, сложив руки перед собой, — и обращаться в полицию сейчас бессмысленно, прошло только два часа…       — О, я бы его советы слушать не стал, — закатывает глаза Тома, махнув рукой в сторону Камисато, на что тот в недоумении слегка выгибает бровь:       — Тома?       — Я не вмешивался, как ты и просил, — парень разводит руками, — и посмотри, что случилось.       — Ты теперь на меня будешь вину перекладывать? — не понимая услышанного заявления, спрашивает председатель.       — Ну не всегда же тебе быть святошей, — усмехается Сара, вставая следом за Кокоми, — но я согласна, полиция нам ни к чему. Был бы повод.       — Что?! — почти одновременно возникают Тома с Кокоми, которая напоследок спрашивает:       — Сара, ты что такое говоришь?       — А что не так? — возмущённо выдыхает Кудзё, — а то вы не знаете Горо. От него же одни проблемы.       — Сара! — Кокоми прикрывает ладонями собственные губы, чтобы придержать собственное изумление.       — Что? Я пытаюсь быть рациональной, нам в студгородке лишняя суматоха с полицией не нужна, — серьёзно заявляет Кудзё, полная решительности в том, что говорит.       — А, — удивлённый её высказыванием, выдаёт Тома, — то есть зампредседателя волнует только это?! Человек пропал, а ты продолжаешь думать о…. Боже, ты вообще в своём уме?       — Тома, успокойся… — просит его Аято, но парень тут же пресекает это резким движением руки:       — Нет. С меня хватит вас двоих, — он оборачивается к Камисато, — ты — вечно думаешь, что самый правый, но сейчас занимаешь одну сторону конфликта, даже толком не разобравшись, а ты… — он взглядом упирается в Сару, — просто невероятно, как такой человек может занимать столь высокий пост в администрации университета…       — Тома…       — Хватит, — чуть повысив голос, снова повторяет он, — я не намерен больше слушать никого из вас. Мы сейчас же идём искать Горо. Если через пять часов мы его не найдём, мы вызываем полицию, — взглядом зелёных глаз, источающих слишком резкую решительность, Тома бросается в Сару, — и уж тем более оповещаем о случившемся Кадзуху, — следом за Кудзё, он оборачивается к Хэйдзо, который лишь сильнее хмурится.       — Я и Аято пойдём вдоль реки по набережной, возможно, из-за дождя Горо сейчас прячется где-нибудь под мостом или в парке. Куки, — Тома оглядывает девушку, которая уже начинала двигаться к выходу вместе с Итто. Аратаки, явно не привыкший долго разглагольствовать, устал от собственного бездействия и очевидно спешил как можно скорее начать поиски.       — Ты с Итто и ребятами, отправляйтесь на ту сторону, ближе к лесу. И на вашем месте я бы не садился сейчас за байк, дороги очень скользкие.       — Наплевать, — холодно отвечает Аратаки, уверенным шагом направляясь к дверям.       — Итто, там очень сильный дождь, — предупреждает его Аято, понимая, что скорее всего друга это ни черта не остановит.       — Я же сказал: наплевать, — решительно повторяет Итто, не оборачиваясь на своих друзей       — Всё будет хорошо, — заверяет Синобу ребят, — если что, на связи, — с этими словами Куки вместе с Итто и парнями покидает зал кофейни, оставляя ребят в почти пустом помещении.       — Кокоми, ты идёшь домой и ждёшь Горо там, вдруг он вернётся, — продолжает распоряжаться и давать указания Тома, что как-то безмолвно принимают все остальные. Наверное, потому что, даже несмотря на зарождающийся конфликт с Аято, он оставался на нейтральной стороне, желая лишь одного: как можно скорее найти пропавшего друга.       — Поняла, — Сангономия кивает, быстро направляясь к выходу, и, поправив свой плащ, которым девушка укрываясь от дождя, выходит на улицу. Сара, ничего не сказав, проследовала за ней, на что Тома лишь покачал головой, а затем обратился к оставшимся ребятам из «ANEMO»:       — А вы займитесь поисками в городе. Хэйдзо, ты наверняка знаешь места, бары, парки, что угодно — куда Горо мог пойти.       Сиканоин кивает и вместе с коллегами провожает Тому, идущего к выходу в сопровождении слегка поникшего Аято.       Музыканты уже готовы были последовать за ними, однако же Венти перед выходом внезапно останавливает Хэйдзо, удерживая его за руку, что заставляет задержаться так же Сяо и Итэра, вызывая у коллег некоторое недоумение:              — Венти? — зовёт его по имени Сиканоин, опуская взгляд на свою руку, которую бард крепко держал в своей, — ты чего?              Венти молчит, казавшийся в этот момент слишком напряжённым и даже каким-то уж слишком серьёзным. Впрочем, в происходящей ситуации не было места ни равнодушию, ни задору.       — Обещай, что как только мы найдём Горо, — негромко проговаривает бард, ни на секунду не сводя внимательного взгляда со своего друга, — ты пойдёшь к Кадзухе и попросишь у него прощения.              — Что?!              Кажется, озвученная просьба (или требование?), выбивает Хэйдзо из себя, вынуждая его настолько сильно возмутиться сказанным, что он в момент свирепеет, напрочь отказываясь соглашаться на подобное, и уж тем более давать каких-либо обещаний:       — Ни за что!       — Хэйдзо! — повысив голос, который стал в момент настолько серьёзным и холодным, что был похож скорее на пощёчину, которой Венти готов был пройтись по лицу своего друга, лишь бы только он наконец пришёл в себя, — прекрати это, — продолжает бард, заметно меняясь в лице, в котором теперь не было и следа раздражения — только нарастающая в неспокойном взгляде печаль.              Это чувствуют все присутствующие, даже Сяо, который настолько внимательно всматривается в лицо своего бывшего парня, кажется, откровенно поражаясь тому, что сейчас он в принципе видел.              — Я ни за что… — повторяет Сиканоин, явно не собираясь уступать своей позиции. Он всё ещё искренне верил в виновность Кадзухи, он всё ещё был убеждён, что это именно из-за его действий — Горо сейчас пропадает невесть где, и всё случившееся с ним — это следствие бездействия со стороны Каэдэхары.              — Хэйдзо… — снова повторяет его имя Венти, всё так же продолжая сверлить парня взглядом, на что барабанщик начинает откровенно уже не выдерживать:       — Я сказал: нет! — он повышает голос, резко убирая свою руку из чужой ладони, — я не собираюсь просить у него прощения, Венти! Почему я должен?! После того, что он сделал…              — А что он сделал?! — бард, срываясь на такой же повышенный тон собственного голоса, перебивает Хэйдзо в его обвинениях.       — Он всё прекрасно знал, — Хэйдзо слегка истерично усмехается, и в усмешке этой не было ничего хорошего: только раздражение, которое перерастало в откровенную злость, — знал о его чувствах и проблемах, он слышал, как Горо плачет чуть ли не каждую ночь и продолжал делать вид, будто ничего не происходит, потому что… — Хэйдзо замирает, не веря в то, что собирается сказать это вслух, — ему неудобны были его чувства. Горо для него — всего лишь раздражающая его проблема, которую он почему-то никак не хотел решать…              — А ты?!              Громкая и звонкая пощёчина, которой Венти одаривает Хэйдзо, эхом разносится по пустующей кофейне, за окнами которой шумел дождь. Этот неожиданный, но вполне оправданный жест со стороны бывшего солиста вызывает у всех присутствующих ожидаемый подступ изумления, но что Итэр, что Сяо остаются молчать и даже как-то невольно делают шаг чуть назад, наверное, желая двум коллегам самим решить возникший между ними конфликт.              — А ты, Хэйдзо? — повторяет свой вопрос Венти, — ты ведь лучше других знал о переживаниях Горо и видел, как ему плохо.              Хэйдзо остаётся совершенно поражённым этим неожиданным действием и вопросом, который, кажется, окончательно заставляет его растеряться…              — Но ты ничего не сделал, — продолжает Венти, наблюдая за лицом Хэйдзо, которое тот слегка отворачивает после смачной пощёчины, — скажи, почему?! Почему ты решил, что имеешь право перекладывать вину за случившееся на Кадзуху? С чего ты взял, что он должен брать на себя такую ответственность, Хэйдзо?!              Хэйдзо молчал, продолжая выглядеть изумлённым и совершенно не верящим в слова Венти, словно тот ему глаза открывал на нечто совершенно очевидное, что каким-то неведанным для него образом, так ловко и незаметно ускользнуло…              — Я отвечу тебе, почему, — не дождавшись ответа, произносит бард, — по той же причине, по которой этого не хотел делать и Кадзуха, — он делает короткую паузу, — тебе не хотелось терять ценное доверие Горо, которое ты с таким трудом смог заработать?              Хэйдзо едва заметно вздрагивает, пока совершенно не верящим взглядом он оборачивается к Венти, замечая в лице барда всё больше и больше отображающуюся такую странную, очень тяжело преодолимую печаль.              — Тебе не хотелось ломать дружеские крепкие узы, которые тебя с ним связывают, и которые, как тебе казалось, разрушатся, если ты вдруг решишься признаться ему в своих чувствах.              Хэйдзо замирает, слегка опуская взгляд куда-то ниже, наверное, пытаясь осознать, насколько реален диалог, который происходит прямо сейчас.              — И вместо того, чтобы набраться смелости и решить эту проблему, ты решил переложить вину на Кадзуху? Хэйдзо, — Венти делает к другу шаг чуть ближе, пока остальные тревожно и молча наблюдали за происходящим, — какого чёрта ты перестал трезво смотреть на вещи?              Ответ был очевиден для всех присутствующих, потому что каждый из них через это проходил, и возможно, в даже большей степени, чем Хэйдзо прямо сейчас.       — Венти… — Сиканоин пытается негромко перебить своего коллегу, но бард не даёт ему договорить:       — Я знаю, — вдруг кивает он в понимающем жесте, — я прекрасно знаю причины и как много Горо значит для тебя, но…              Это короткое «но», на котором экс-солист делает акцент, прозвучало настолько отрезвляюще, что даже Сяо с Итэром невольно в некоторой тревоге переглянулись.              — Эти чувства настолько затмили твою голову, Хэйдзо, что ты не просто начал терять бдительность и разбрасываться обвинениями, — продолжает Венти, в глазах которого начинает собираться влага, — ты сейчас ставишь под удар не только отношения с Кадзухой, но и почти два года нашей совместной работы. То, сколько мы вместе преодолели, и то, сколько ещё нам предстоит пережить…              — Венти…              — Ты даже себе не представляешь, что на самом деле происходит, Хэйдзо…              Хэйдзо, а также рядом стоящие снова заметно напрягаются, потому что видят, как лицо Венти прямо сейчас расчерчивают маленькие дорожки слёз.              — Насколько всё серьёзно и сложно…              — Венти…              — Я просто хочу, чтобы вы перестали ругаться…              Эти слова давались Венти с большим трудом, потому что он едва сдерживался, чтобы не заплакать сильнее. Очевидно, что конфликт двух близких ему друзей слишком сильно встревожил его, наверное, потому что…              — Я больше всего боюсь потерять «ANEMO», потерять хоть кого-то из вас.              В это самое мгновение Хэйдзо ощущает, как в его горле застревает неприятный ком — будто чувство вины, нарастающее от созерцания за слезами того, кто в своих руках на протяжении вот уже второго года старается удержать «ANEMO». И даже несмотря на то, что месяцем ранее Венти покинул группу, он не переставал поддерживать своих друзей и старался всё равно быть рядом. И сейчас его единственная просьба, скорее даже мольба — это сохранить остатки той крепкой связи, которую они пронесли, и которую придётся нести ещё дальше.              — Вы же друзья, — продолжает бард, негромко всхлипывая, — вы должны были договориться, вы должны были попросить друг у друга помощи, если оба не знали, что делать, а теперь… если Горо пропал, если он…              Эта страшная мысль крутилась в голове каждого из тех, кто минутами ранее присутствовал в зале пустующей кофейни… Каждый из них допускал исход, что Горо может не вернуться, что он сбежал на совсем, что он…              — Всё будет хорошо, — вдруг произносит Итэр, решаясь нарушить мрачную тишину, которая перебивалась лишь шумом дождя и тихими всхлипами Венти, — мы его найдём. Обязательно найдём, Венти.              Хэйдзо больше остальных хотелось в это верить. Потому что…              Он, как и Сяо, как и Кадзуха, как и Венти — больше всего боится повторить ошибку своего прошлого.       

Потерять близкого сердцу друга.

      

Четверг, 23:15

(настоящее время)

             — Что…? — Кадзуха замирает, задерживая в воздухе руку, в которой держал тлеющую сигарету, — в каком смысле… ушёл?       — Совсем.              На этом слове голос Хэйдзо дрогнул, кажется дав трещину уставшему спокойствию, которое вот-вот грозило перерасти в какое-то уже несдерживаемое отчаяние. И это уже на полном серьёзе начинает пугать Кадзуху, потому что он ещё никогда не видел Хэйдзо таким: разбитым, кажется, настолько, что он нормально двух слов связать не мог.              — Где он сейчас? — всё, что находит сейчас спросить Каэдэхара, пытаясь в голове сейчас уложить хоть какую-то мысль, пытаясь выстроить логическую цепочку, выбравшись из нарастающих переживаний, — с ним всё в порядке?              Хэйдзо поднимает на Кадзуху слегка изумлённый взгляд, от чего-то вдруг… удивляясь. Каэдэхара не обращает внимание на эту реакцию, потому что ждёт ответа — ответа на вопрос, который касается человека, состояние которого его всё ещё искренне беспокоит.              Кадзуха не мог не переживать о Горо, не мог волноваться о нём, даже несмотря на то, что случилось. Во-первых, сегодня Каэдэхара смог убедиться в том, что к драке приложил руку и сам Скарамучча, хотя это никак не оправдывало агрессивного поведения Горо. Он никогда не был таким, никогда не позволял себе распускать руки, хоть и был заложником собственных эмоций и частенько поступал, не очень хорошо обдумав последствия. Для этого у него была Кокоми, ну или сам Кадзуха — в случае проблемы, Горо всегда советовался с ними, но в последнее время…              А во-вторых, Кадзуха, несмотря на собственную некоторую эмоциональность, которую он проявил недавно в связи со случившимся, старался оставаться самим собой…              — Он дома, — наконец, слегка придя в себя, отвечает Хэйдзо, — Итто с Куки нашли его спустя пять часов поисков, он пытался уехать домой, и до последнего не хотел возвращаться, — Сиканоин вздыхает, покачивая головой, — он боялся, что встретится с тобой, поэтому…              Что…?              — Я не знаю, — сквозь внезапную дрожь начинает проговорить Хэйдзо, — я не знаю, понимаешь ли ты, насколько для Горо весомо каждое тобой сказанное слово, — он делает паузу, пытаясь поглубже вдохнуть воздуха, — я говорю это не в укор тебе, — сразу же добавляет Сиканоин, заранее пытаясь свести конфликтность на нет, — наоборот, это… это проблема только Горо.              Кадзуха делает неспешную затяжку, продолжая молча и внимательно слушать друга, не очень понимая, к чему сейчас он клонит…              — Он воспринимает каждое твоё слово за абсолютную истину, поэтому всё, что ты говоришь — для него незыблемо и свято.              Кадзуха, конечно же, подозревал и догадывался об этом. Рядом с Горо это очень часто проскальзывало в его словах или действиях. Даже когда Кадзуха был не прав, Горо всегда принимал его сторону.              — Поэтому, когда ты сказал, что не хочешь его больше видеть — он воспринял это слишком буквально.              О, чёрт…              Кадзуха прикрывает глаза, теперь понимая, в чём была суть проблемы: та самая фраза, сказанная им на эмоциях, видимо, стала для Горо не просто топором, разрубившим доверие между ними, но и ещё неким призывом к побегу, который юноша собирался совершить…              — Он и правда намеревался просто сбежать? — Кадзуха мог бы не поверить, что взрослый адекватный человек способен на такое: просто взять и сбежать из дома, словно это было совершенно нормальной и обыденной ситуацией, но сейчас шла речь о Горо — о парне, который…              — Есть у него привычка: чуть что — сразу сбегать.              На это заявление Кадзуха тихо, вздыхает, вспоминая, насколько хорошо ему подобное знакомо. Кое-кто, так же, как и Горо, очень любит сбегать от серьёзных разговоров и проблем.              — Поэтому я и приехал к тебе сейчас, — продолжает Хэйдзо, поднимая на друга такой же стеклянный, уставший, но наполненный искренним сожалением взгляд, — он не слушает меня, Кадзуха. Как бы я не старался, чтобы я ни делал — мои слова для него ничего не стоят.              Кадзухе было от чего-то очень больно слышать подобное. Наверное, потому что он искренне желал обратного: он никогда не хотел быть в чьих-то глазах ориентиром, не хотел, чтобы Горо видел в нём того, за кого можно держаться, не хотел быть святым и правильным для кого-либо… А вот Хэйдзо. Наверняка, подобная роль ему тоже была не нужна, но…              Насколько же тяжело может быть человеку, осознавая, что любое сказанное им слово, даже самое крепкое и основательное — растворяется в воздухе…              — Пока мы сегодня искали его, — отворачивая голову в сторону, неспешно произносит Хэйдзо, — я начинал уже думать, что потерял его…              Снова.              — Я… никогда бы себе этого не простил.              Хэйдзо пытается отвернуться, наверное, потому что чувствует некоторую неловкость за собственные эмоции, но Кадзуха никоим образом не собирался ни осуждать, ни выказывать хоть какое-то отношение, кроме сочувствия к тому, что видел, потому что…              Кадзуха в распалённом из-за эмоций Хэйдзо, в его откровенных, болезненных переживаниях, которые прямо сейчас вырывались из него, в его волнении, в его неистовых чувствах человека, который теряет самообладание, потому что слишком сильно переживает за того, кого любит, в его лице, в отражении его слов и его действий…       Кадзуха видел себя.              Такого же до беспамятства влюблённого парня, который теряет смысл и нить слов, пока пытается хоть что-то сказать, человека, который перестаёт рассуждать и мыслить рационально рядом с тем самым для него драгоценным, путающим все его мысли и порядки в голове. Такого же сокрушённого нежными чувствами к тому, чьи переживания и боль ощущались словно свои собственные. Такого же оступающегося, измученного, но искренне счастливого, потому что…       Для него не было ничего важнее, кроме счастья того, в кого влюблён.       И Хэйдзо, как и Кадзуха, боролся за это счастье, веря в то, что Горо, как и Скара, заслуживает только хорошего. Потому что он был искренне любим. За что именно…       

      За его эмоциональность.

      

      За то, что пытается сокрыть свои слёзы и эмоции настоящего себя.

      

      За свои ошибки: прошлого и настоящего.

      

      За отчаянные попытки к бегству, всякий раз, когда дело касалось его чувств.

      

      За конфликты внутри, которые раздирают настолько, что подстёгивают совершать необдуманные поступки: будь то провокация или драка.

      

      За трудоголизм и невероятную выдержку: вынести всё, что беспокоит внутри себя, попутно решая проблемы внешнего мира.

      

      За отсутствие _правильного_ жизненного опыта, такого, которого пытаются привить извне.

             Кадзуха поражается тому, насколько крепки и очевидны были эти параллели между Горо и Скарамуччей, насколько они, оказывается, были похожи. И насколько им двоим пытались помочь каждый из тех, в чьих глазах они были единственными драгоценными, теми, кого что Кадзуха, что Хэйдзо — боялись потерять.               — Венти прав, — поворачиваясь лицом к Кадзухе, наконец, спустя долгую минуту молчания, произносит Хэйдзо, — я очень виноват перед тобой.              Каэдэхара замирает, ощущая, как сигарета его в пальцах начинает неприятно покалывать кожу, но ещё с несколько секунд он продолжает терпеть этот дискомфорт, в ожидании того, пока Хэйдзо продолжит говорить….              — Прости меня, Кадзуха.              Гитарист опускает взгляд на собственные пальцы, последнюю секунду рассматривая тлеющий остаток сигареты, который он, наконец выбрасывает, оставляя лишь фантомное чувство жжения на коже.              — Я не жду, что ты так быстро примешь мои извинения, но… я искренне сожалению о том, что вчера случилось. Я не стану оправдываться и говорить, что слишком сильно поддался своим чувствам, потому что это донельзя жалко.       — Не нужно, — тихо произносит Кадзуха, поднимая взгляд на своего друга, — я тоже должен извиниться, — он смолкает на мгновение, ощущая, как внутри будто что-то распадается, — за то, что побоялся простого разговора с Горо или хотя бы с тобой…              — Не надо, — в отрицании качает головой Хэйдзо, — Кадзуха, это не твоя проблема, но…              Но…?              — Я прошу тебя, помоги мне решить её. Он не слышит никого, кроме тебя…       — Хорошо, — уверенно кивает Кадзуха, — есть идеи?       — Да. Кое-что есть. Тома ведь пригласил тебя на завтрашнюю встречу?        

Пятница, 18:56

             — Привет, — Тома протягивает руку вошедшему в зал кофейни Кадзухе, одаривая друга слегка уставшей, но всё такой же дружелюбной, хорошо ему свойственной улыбкой, — спасибо, что пришёл.              Зал кофейни был непривычно опустевшим: среди гостей Кадзуха замечает большинство знакомых лиц, среди которых была Кокоми, Аято, и… Тарталья? Но спрашивать у Томы, что конкретно его ожидает на предстоящей встрече, Кадзуха не решается. Он и так прекрасно понимает цель сегодняшнего мероприятия. И в некоторой степени ему даже становится слегка совестливо, что ради простого разговора с Горо подключились вообще все их друзья и знакомые.       Кадзуха с одной стороны находил это жестом заботы, а с другой стороны…              — Не стоит, — наконец отвечая таким же крепким пожатием руки, кивает Кадзуха, — Горо уже пришёл?       — Ещё нет, — Тома чуть мотнул головой, а затем кивнул в сторону двери подсобки, к которой оборачивается и начинает направляться, — возможно, это покажется тебе жестоким, но другого выхода у нас нет, — он чуть пожимает плечами, видимо, оправдываясь за место локации, выбранной для разговора.              Подсобка?              — Почему там? — искренне не понимает Каэдэхара, следуя за Томой, который, подходя к двери, достаёт огромную связку ключей, чтобы подобрать нужный и открыть им замок.       — Ты же не хочешь, чтобы он снова сбежал? — как-то нервно усмехнувшись, спрашивает Тома, — нам хватило уже…              Кадзуха молча кивает на это, теперь понимая, что выбор подсобки — не так уж и плох. Возможно, со стороны это будет казаться какой-то дикостью, но, как и сказал Тома, выбора уже не было.              Вчера вечером, после того, как Хэйдзо попросил у Кадзухи прощения, а затем и помощи у друга в решении одной проблемы, Кадзуха не переставал думать о словах, которые он скажет Горо при встрече. Это должны быть очень осторожные, но справедливые и трезвые вещи — чтобы не оставлять в голове юноши хоть каких-то мнимых надежд или иллюзий, но при этом не сделать ещё хуже…              — Так, — Тома опускает взгляд на часы на своём запястье, — скоро Хэйдзо должен его привести, — сообщает парень, — пойду, встречу их.              Кадзуха кивает, провожая взглядом друга, который спустя пару секунд, уже покидает подсобку, прикрывая за собой дверь.              Кадзуха остаётся совершенно один в тёмном помещении, в котором из источников света было лишь небольшое окошко под потолком. Но даже этого вполне хватало, чтобы осветить совсем небольшую комнату, заставленную стеллажами, рабочим столом с ноутбуком, кучей папок с документацией и большой доской, на которой помимо уймы графиков и стикеров висели фотографии ребят: Тома — управляющий кофейни, Куки — его зам и главный бариста, Ёма, и, наконец, Горо.              На фото со своими коллегами он выглядел очень счастливым. Таким жизнерадостным и весёлым, казавшимся совсем беззаботным и в некоторой степени даже… невинным? На фотографиях, где подруги обнимали его — он везде жутко смущался или прятал глаза.              Такой забавный.              Кадзуха даже невольно пропустил на губах улыбку — короткую, лёгкую, но искреннюю. Он так давно не видел Горо улыбающимся, не видел блеска в его глазах, не слышал его смеха, его громких «блять» и «ай», пока в очередной раз летел с лестницы, спеша то на очередную тренировку, то на смену, то на собрание студсовета.              И прямо сейчас Кадзухе становилось совестливо. Не потому что он чувствовал вину из-за того, что его бездействие привело к исчезновению всего этого, а потому что… он просто скучал. Скучал по беззаботным вечерам в их студенческом доме, по вечерним и ночным посиделкам на кухне, по прогулкам с ним и Хэйдзо, по каким-то даже простым и бытовым мелочам, которые связывали двух давних друзей. По таким вещам, которые по какой-то причине по щелчку пальца пропали из его жизни.              Глубоко вдохнув, Кадзуха начинает чувствовать, как ему становится труднее дышать. Возможно, это было из-за не очень большого пространства подсобки, в котором, впрочем, было достаточно свежо из-за открытого окна. Или, возможно, ему это просто казалось из-за неприятного момента ожидания, которое волнением расходилось по всему телу. А может это просто тремор из-за короткого и очень неспокойного сна.              Впрочем, во всём окружении Каэдэхары наверняка не найдётся того, кто сегодняшней ночью хорошо спал…              Пока Кадзуха терпел долгие минуты ожидания, он всё никак не мог уместить в голове хотя приблизительный сценарий того, что ему стоит сегодня сказать или сделать, чтобы приостановить водоворот проблем, в который затянуло вообще всех. На Кадзухе, как ему казалось, лежала огромная ответственность решения этого конфликта, но… в этот раз он не собирается сбегать или игнорировать.              Нельзя было это допустить снова — теперь уже точно.              Щёлк.              Кадзуха слегка вздрагивает, слыша звук открывающейся двери, который сопровождался голосом Томы. Парень, подключив все свои актёрские таланты, что-то пояснял Горо, касаемо рабочих моментов, которые им нужно было в срочном порядке решить в подсобке. Но стоило только Горо пройти в помещение, как дверь за ним тут же закрывается, заставляя парня в момент застыть на месте, встречаясь взглядом с Кадзухой…              Наверное, именно в тот самый момент, увидев бирюзовые, совершенно обезличенные, истощённые влагой, дрожащие и наполненные природным ужасом глаза, именно тогда Кадзуха и понял всю серьёзность происходящего.              И произошедшего.              Именно в этот самый момент, пока Горо молчал, пока потерянным взглядом упирался в лицо Кадзухи, словно видел свой самый большой кошмар наяву, словно переживал сейчас сильнейший немой шок, сопровождаемый абсолютной тишиной и страшнейшим осознанием реальности, в которой он лицом к лицу встретился с тем, кого боялся увидеть больше всего — именно тогда Кадзуха с глубокой горечью и тоской, разрывающим его доброе сердце смог осознать…       От Горо с фотографий — живого, яркого, шумного, такого искренне счастливого — не осталось…              Ничего.              И Кадзухе было невероятно больно это видеть. Так же больно, как и синяки на лице Скары, так же больно, как и его печаль в любимых сапфировых глазах, так же больно…              Кадзуха с ужасом начинает постигать ту грань невероятной горечи, с которой за всем этим: за увядающим, сгорающим от неправильных чувств болезненной, безответной влюблённости наблюдал Хэйдзо. Насколько ему — будучи сердечно влюблённым, до потери собственного рассудка и умения рационально мыслить, было тяжело следить за тем, как постепенно — очень медленно, но уверенно из Горо с фотографий он разрушал себя в того, кого Кадзуха видел перед собой прямо сейчас…              Кадзуха не винил себя за это, но он был настолько опечален тем, что стал свидетелем этого, что стал участником всего этого…              — Привет, — слегка неуверенно произносит Каэдэхара, начиная думать, что он не выдержит этой давящей тишины ещё хоть секунды. Но вместо ответа, вместо хоть какой-то реакции на лице юноши — он замечает лишь движение небольших капелек слёз, почти одновременно спавших с его покрасневших век, с обоих сторон расчертивших сухую, потрескавшуюся кожу щёк — следствие постоянного воздействия солёной влаги.              Горо продолжал молчать. В его лице не было ничего, кроме немого страха и шока — он совершенно точно не ожидал увидеть Кадзуху вот так, посреди какого-то бытового вопроса. Это было так жестоко и несправедливо, но… по-другому уже никак не получалось…              — Прости… — вдруг шепчет Горо, уводя стеклянный взгляд своих глаз куда-то в сторону, — я… я… не просил об этом, я ничего не знал, прости… — сквозь сильнейшую дрожь лепечет юноша, что вызывает у Кадзухи в лице тень недоумения, потому что он откровенно не понимает, о чём сейчас…       — Я… — Горо дрожит, вдруг начиная мелко качать головой, — прости, пожалуйста, я не знал… — произносит он, чуть пятясь назад, упираясь спиной в дверь, ручку которой наивно полагает дёрнуть, чтобы скорее уйти, но та, конечно же, не поддаётся: очевидно, что Тома запер замок на ключ.              — Нет… — молящим тоном вдруг срывается с губ Горо, который резко оборачивается к двери, пытаясь вновь её открыть, — не надо… нет, нет, нет…       Кадзуха слышит, как юноша начинает громко всхлипывать, утирая рукавом собственные слёзы, не переставая пытаться открыть дверь, хлопая по ней ладонью, в надежде достучаться хоть до кого-нибудь, и…              — Пожалуйста, Тома… Не надо… — надрывается Горо, глотая слоги в собственных просьбах, — пожалуйста, выпустите меня, пожалуйста…       — Горо… — Кадзуха пребывает в откровенном замешательстве и даже некотором ужасе. Он видел метания юноши, слышал его голос — дрожащий, словно на грани истерики, словно он не просто не хотел говорить и видеться с Кадзухой, словно он…              Боялся его.              — Горо… — вновь зовёт его гитарист, делая шаг чуть ближе, на что парень тут же резко оборачивается, снова с силой вжимаясь спиной в дверь:       — Нет… — громко, протяжно просит юноша, с силой мотая головой, словно в отрицании действительности, — не надо…       — Горо, успокойся, — пытается вразумить его Кадзуха, делая ещё один шаг ближе к парню, начиная уже совсем теряться из-за нарастающей внутри паники, — это же я…       — Нет, не надо… прости, прости, я не хотел, не хотел… я этого не хотел… — словно в каком-то безумии из раза в раз повторял Горо, резко выставив руки перед собой, словно боясь, что Кадзуха сможет подойти ещё ближе. И вместе с этим неосторожным движением, он, кажется теряя всякие силы, начинает медленно сползать вниз по двери…       — Горо, — Кадзуха делает пару шагов, резко подступая к юноше, чтобы не позволить ему окончательно приземлиться на пол, аккуратно хватая его за плечи, чтобы хоть немного сохранить в нём чувства: хотя бы банальную адекватность.       — Прости, я не искал встречи с тобой, я хотел уехать, как ты и просил, я не… — Горо запинается, пока пытается оправдаться за то, что он сейчас… здесь?       — Горо, я не просил тебя уезжать, — заглядывая в лицо юноши, Кадзуха чуть хмурится, но без какой-либо агрессии, скорее от непонимания того страшного хаоса, который прямо сейчас происходит в голове его друга, — успокойся, прошу тебя.       — Но ты ведь сказал…       — Я помню, что я сказал.              И Кадзухе было невероятно стыдно за это. Стыдно за то, что его фраза, брошенная на эмоциях, так сильно повлияла на Горо, который воспринял это уже по-своему.       

«Это не твоя проблема, а проблема Горо, которую я пытаюсь решить…»

             — Посмотри на меня, — просит Кадзуха, слегка тряхнув парня за плечи, — пожалуйста, Горо.       — Не надо… — юноша так и не поднимает взгляда, оставаясь совершенно сокрушённым собственными слезами и подступающей истерикой, — я не могу…       — Горо, прошу тебя.       — Нет… — вновь громко всхлипывая, шепчет Горо, снова чуть мотнув головой, — я не могу, Кадзуха. Не могу… Мне так стыдно и плохо, и ужасно, и очень-очень гадко от того, что я натворил…       — Горо…       — Я не знаю, не понимаю, я не хотел, чтобы всё было так, — Горо сильно вздрагивает, даже несмотря на то, что Кадзуха всё ещё крепко держал его за плечи, — я всё испортил, я так боялся этого, боялся, что если скажу тебе… — он вдруг замолкает, поджимая губы и отворачиваясь, словно боясь лишнего слова в данный момент произнести.       Но Кадзуха прекрасно понимает, о чём именно сейчас Горо, поддаваясь бессилию от тяготеющих его чувств, случайно вдруг допускает фразу…              Сейчас.              — Я знаю, — Кадзуха с уверенностью, полный решимости и желания прямо сейчас, наконец, заявить о том, что беспокоило его вот уже несколько месяцев, — я знаю, Горо. Обо всём.       — Что…? — поднимая встревоженный, наполненный горькими, закрывающими ему взор слезами взгляд, словно пытаясь высмотреть в лице Кадзухи что-то, что могло было дать ему ответ на волнующий его вопрос, — знаешь…?       — Знаю, — вторит Кадзуха, чувствуя, как под его руками дрожь в чужом теле начинает… стихать, — я уже очень давно знаю о твоих чувствах.              Горо резко раскрывает глаза ещё шире: в откровенном, очередном приступе испуга, который отражается теперь ещё и в его дрожащих, приоткрытых губах, с которых сходит безмолвное удивление — настолько искреннее, настолько прямое и одновременно с этим… очень болезненное.       — Откуда…? Хэйдзо тебе… сказал? — пытаясь бороться с собственным шоком, пытается проговаривать слова Горо, на что Кадзуха лишь качает головой:       — Нет, — спокойным тоном отвечает гитарист, — ты сам.              Горо цепенеет, вдруг прижимая собственные руки к груди. Он явно не понимает, о чём именно сейчас ему пытается сказать Кадзуха, ведь Горо никогда не говорил ему о своих чувствах, наоборот, он всеми силами старался избегать даже мыслей о признании…              — Думаешь, за те два года, которые мы жили вместе, я не смог заметить? — со стороны слова Кадзухи звучали слишком жестоко, но это был чистейшей правдой. Он и в самом деле достаточно давно подозревал о чувствах Горо: это было крайне сложно не заметить, ведь он не умел скрывать своих настоящих эмоций, не умел лукавить, не умел…       

«Горо, ты совершенно не умеешь врать…»

             — Нет…— начиная вновь мотать головой в стороны, шепчет Горо, — как же так… как же…       — Горо…       — Нет… нет… нет… нет…              Кадзуха даже представить себе боялся, с такой болью и треском прямо сейчас внутри Горо ломается вообще всё: все его страхи, все его переживания и старания, все его опасения и желания, всё, что он собой являл — насколько это всё оказывается хрупким, что в миг — одной лишь фразой, беспощадно рушится.              Именно этого Кадзуха и не хотел. Он не хотел причинять эту боль, не хотел выводить Горо на этот разговор, не хотел, потому что знал, что это сломает его. И ведь это…       Лишь половина той истины, которую он собирается сегодня ему донести.              — Почему ты не сказал…?       — А что я должен был сказать? — этот вопрос был настолько… справедливым и вполне себе оправдывающим, что у Горо даже не нашлось ответа. А что в самом деле Кадзуха должен был сделать? Подойти к Горо и сказать: «Привет, я знаю, что ты в меня влюблён, давай поговорим об этом?».       Это совершенно не та тема, которую так запросто можно поднять в обычном разговоре. Возможно, где-то в глубине души Кадзуха надеялся, что Горо сам решится признаться, но шли дни, недели, месяца… А он так и продолжал молчать, забивая голову переживаниями, о которых Кадзухе уже доподлинно известно не было.              Он лишь догадывался и предполагал. И делал вид, что ничего не понимает.       

«Если парень не решился обратиться за помощью к своему близкому другу, может, он побоялся в чём-то признаться? Может, его тревожит нечто такое, чего Кадзухе знать не обязательно…? Но что такого он мог скрывать?»

             — Кадзуха….              Горо произносит его имя так тихо и осторожно, словно и в самом деле очень боится его. Словно нарушает какую-то неписанную истину, словно оскверняет собой нечто святое, нечто недосягаемое…

      

«Реальности, в которой он наблюдает, как человека, ставшего его миром, его ориентиром — всем, что когда-то Горо внимал и перенимал…»

             — Прости меня… — вдруг произносит Горо, закрывая лицо ладонями, будто, не вынося себя самого в этот самый момент, будто не в состоянии ощущать собственное «я», которое разрывало настолько сильно, насколько Горо в принципе мог возненавидеть себя…       

«Почему даже сейчас, когда он должен злиться на Кадзуху (как он может?), он винит себя? Он ненавидит себя за эти чувства, что томились внутри последние два года?»

             — Пожалуйста, прости…       

«Ему стыдно и ему тяжело осознавать, что он позволил себе влюбиться в своего лучшего друга.»

      

      — Я не знаю, как это… — шепчет Горо сквозь льющиеся слёзы и ладони, которыми он всё ещё закрывал своё лицо.       

«Как бы Горо ни старался, ему всё равно не удавалось полностью избежать мыслей о человеке, который ему был совсем небезразличен…»       

      

      — Я не мог сказать тебе… я так боялся навсегда потерять тебя…       

«Каково ему будет находиться с рядом с человеком, отвергшим его чувства? Он правда сможет продолжать с Кадзухой дружбу?»

             — Прости, умоляю, прости…              — Горо… — Кадзуха вздыхает, опуская взгляд куда-то вниз, наверное, сам не в состоянии сейчас что-либо сказать, но… — послушай, ты не должен ненавидеть себя за то, что чувствуешь.              Кадзуха искренне так считал. Он и в самом деле не понимал, почему Горо не мог признаться ему, но…       — Даже если бы ты признался мне, это не испортило бы нашей дружбы, уверяю тебя.              В это Кадзуха тоже верил.              — Разве…? — с полным неверием в голосе переспрашивает Горо, громко всхлипывая, — почему…?              Потому что…              — Горо, — голос Каэдэхары становится чуть серьёзнее, чуть более холоднее, что заставляет юношу убрать от лица руки, дабы взглянуть на Кадзуху в ожидании…              — Твои чувства ко мне — ненастоящие.              Горо вдруг в момент цепенеет, совершенно поражённый услышанным…              — Что…              — Ты видишь во мне лишь хорошее.       

«Потому что Кадзуха для Горо был замечательным, во всём правильным и хорошим человеком.»

             — Тебе кажется, что я не способен совершать плохие поступки.

«А хорошие, правильные люди никогда не позволяют себе случайных встреч и связей с кем попало…»       

      — Ты идеализируешь мой образ, даже не допуская мысли, что я — обычный человек, так же как и все, имеющий недостатки.       

«Разве может этот человек — воплощение всего идеального, доброго, светлого и хорошего — разве может он позволить себе быть рядом с таким как тот высокомерный, грубый мальчишка?»

             — Ты не готов верить в это, не готов принимать мои плохие стороны, а значит, ты никогда и не был влюблён в меня.

      

«Такой, как Итто никогда не сможет в каком-то романтическом плане заинтересовать Горо. Его вообще никто кроме Кадзухи заинтересовать не мог.

      Хотя и это было тоже весьма сомнительно.»

             — Когда ты по-настоящему полюбишь человека, ты примешь его со всеми недостатками, и будешь готов пойти на всё ради того, чтобы он был счастлив. Даже если он захочет быть с другим человеком.

«Горо ведь мог предположить, что когда-нибудь у Кадзухи кто-то появится, у такого, как он, обязательно должен появиться любимый человек, но… не такой, как этот выскочка, не такой, как он.

      Он не достоин, он совершенно ему не подходит…»

             — Горо, — Кадзуха внимательно всматривается в лицо юноши, который теперь уже не плакал. Он просто смотрел на Кадзуху — абсолютно потерянным взглядом, словно только что узнал ужасную правду, жуткую истину…              Впрочем, так и было.              — Мне не хочется этого говорить, но… — Кадзуха вздыхает, убирая от Горо руки, — хорошее отношение к себе ты спутал с чувством влюблённости. Тебе было больно от того, что кто-то пытается омрачить идеальный образ меня в твоей голове. И все чувства симпатии и привязанности ты испытывал к нему. К придуманному, — Кадзуха осторожно касается пальцем до лба юноши, — вот здесь.              Горо был настолько ошеломлён тем, что слышал… Настолько был сражён, что, кажется, все его терзания в миг рассыпались, заменяясь теперь откровенным замешательством. Кадзухе страшно было представить, насколько страшно, наверное, осознать, нечто подобное…              Насколько его нерушимая вера оказалась самообманом.              Был ли Кадзуха уверен в своих словах? Конечно. Он всегда подозревал неискренность этих чувств, но понял это лишь благодаря Хэйдзо, который и натолкнул его на эту мысль.              «Он воспринимает каждое твоё слово за абсолютную истину, поэтому всё, что ты говоришь — для него незыблемо и свято…»              Горо продолжает молчать, кажется, потеряв вообще всё: любые мысли, тревоги, ощущения… словно он находится в полном отрешении от себя самого.              Это так ужасно. Кадзуха даже не хотел представлять то, что сейчас происходило в его голове              — Я… — Горо даже до конца не знает, что собирается сказать. А что ему говорить, когда истина, в которую он верил, оказалась настолько хрупкой и… — прости… я… я…              — Ты не у меня должен просить прощения, — заявляет Кадзуха.       Он должен попросить его у себя самого.              Наверное, это было самым простым решением, но Кадзуха прекрасно знал, что Горо не сможет сделать это прямо сейчас. На это нужно время, очень много времени. Чтобы полюбить себя, чтобы принимать свои личные ориентиры, не опираясь ни на кого другого…              — Но я так виноват перед тобой и… Скарой.              Кадзуха вздыхает на это, произнося:       — Как только ты разберёшься со своими чувствами, мы с тобой вернёмся к этому разговору, хорошо?       — Ладно… — Горо робко кивает, вдруг начиная кусать собственные губы, — а я… а мы… сможем остаться друзьями?       — Дай мне время, — просит Кадзуха, понимая, что ему самому нужно переварить всё произошедшее за последние несколько дней, — я не против восстановить нашу дружбу, но тебе придётся смириться и принять мои чувства к Скарамучче. Только так.              Горо лишь снова кивает, а потом, спустя ещё пару секунд, произносит вновь:              — Прости меня. Пожалуйста, прости…              Его слова, исключая истерику и постепенно сходящий с него шок, звучали… искренне. И в этой попытке попросить прощения Кадзуха различал очевиднейшее сожаление и смятение — вопрос, которым Горо теперь задавался.              В одиночестве справиться с подобным ему будет крайне тяжело. К счастью, вчерашняя ситуация с его побегом доказала то, что у Горо полно настоящих и хороших друзей, и среди них есть кое-кто…       

«Он готов был взяться голыми руками за любую из его проблем — и решить её, распутать клубок переживаний и самобичевания, вытащить наружу всё, чтобы разложить по полочкам все чувства, которые мучали Горо на протяжении вот уже нескольких недель….»

             — Горо, — Кадзуха негромко зовёт юношу по имени, тем самым заставляя его поднять слегка дрожащий от слёз взгляд, который, несмотря на остатки влаги в покрасневших уголках, становился яснее.              Долгий разговор, казавшийся бесконечным, стоило завершить на той ноте, которая привнесла порядок и покой им обоим, но…              «Он воспринимает каждое твоё слово за абсолютную истину, поэтому всё, что ты говоришь — для него незыблемо и свято…»              — Я хочу тебе сказать ещё кое-что.              Горо заметно вздрагивает, молча проглатывая очередной всхлип, наверное, готовясь к чему-нибудь вновь не очень приятному, но то, что собирается произнести Кадзуха — было скорее актом помощи другу.              И одному и второму.              — В твоём окружении очень много людей, которые искренне заботятся и волнуются о тебе, — Кадзуха мягко улыбается, замечая во взгляде бирюзовых глаз напротив некое недоумение, — и среди них есть человек, которому ты особенно дорог.              Замечая безмолвный вопрос, граничащий с изумлением и смущением в лице Горо, Кадзуха позволяет себе улыбнуться чуть шире, произнося негромкое:       — Ты ему очень небезразличен.              Юноша вдруг приоткрывает слегка дрогнувшие губы, кажется теряясь от столь внезапного откровения, наверное, прекрасно понимая, о ком сейчас идёт речь…              — Дай ему шанс, прошу тебя. Хотя бы взгляни на него.