С понедельника по воскресенье

Неизвестное время

                    Ne_ii, 01:56       Sora! Быстрее проснись!              Hanamiko, 01:56       Разбудите его кто-нибудь              Sora, 01:56       Я тут!       Что случилось?       

02:45

             — Мистер Чжун Ли, почему риск суидициального поведения не был вовремя предупреждён его лечащим врачом?              Вопрос, доносящийся до Чжун Ли отдаётся в голове пустым звуком: он не слышит стоящего рядом с ним человека, не слышит, как он слегка постукивает наконечником ручки о планшет с документами, не слышит, как дверь реанимационной почти не закрывается от постоянного хождения туда-сюда врачей и их ассистентов. Он ничего не слышит, кроме звенящих в голове переживаний, сдавливающих сознание так сильно, что невозможно было поверить в реальность всего происходящего до сих пор.              — Мистер Чжун Ли, ещё раз…              Чжун Ли ничего не отвечает: в его голове не выстраивалось даже самых простых логических цепочек для озвучивания внятного ответа, потому что поток мыслей и волнений затмевал всякую разумность. Любое слово, любой взгляд, любая попытка взаимодействия с окружающим миром казалась сейчас невозможной.       С виду Чжун Ли оставался сдержанным и спокойным, но его сердце медленно разрывалось от едва терпимой боли: знакомое, необъятное и невыносимое чувство приближающейся потери…              — Мистер Чжун…              Фраза обрывается в самом начале, потому что звук вдруг становится слишком глухим. То ли из-за уже порядком надоевшей давящей тишины в длинном, просторном коридоре больницы, то ли из-за внезапно разразившегося крика…

      

«Пожалуйста, скажите, что с Сяо всё в порядке! Пожалуйста, пожалуйста!»

             Это был не просто крик, это была настоящая агония в мольбах и просьбах, в которой проскальзывало столько отчаяния, что хватило бы на десяток человек. И как только один юношеский голос может вмещать в себя столько…              — Мистер Чжун Ли, я понимаю, что…              — Коллега, — очередную попытку дозваться до Чжун Ли прерывает чей-то знакомый, мягкий голос, на обладателя которого профессор сразу же обращает свой холодный, невозмутимый взгляд, внутри оставаясь совсем немного удивлённым появлением своего старого знакомого, — прошу вас, оставьте мистера Чжун Ли в покое, разве вы не видите, что он не в состоянии сейчас вам ответить?              На худом лице, обрамлённом длинными зелёными волосами, появляется непринуждённая улыбка, обращённая в сторону врача, который всё это время донимал Чжун Ли вопросами.       — Извините, а вы, собственно, кто? — поправив очки на своём носу, уточняет мужчина в белом халате.       — Меня зовут Бай Чжу, я был когда-то лечащим врачом Сяо, и я смогу ответить на любой вас интересующий вопрос.                     Sora, 01:56       Я тут!       Что случилось?              Hanamiko, 01:56       Сяо попал в аварию       Его повезли в западную              Ne_ii, 01:56       Говорят, что это была попытка самоубийства              Hanamiko, 01:57       Это не факт              Yui, 01:57       Я тоже надеюсь, что это не так              Tus, 01:57       А разве это не очевидно       

03:59

             Тяжелеющая с каждым мгновением тишина больничного коридора иногда перебивалась негромкими разговорами врачей и появлением заботливой девушки-администратора, которая предлагала Чжун Ли выпить немного чая, пока он сидел в томительном, гнетущем ожидании напротив дверей реанимационной. Но едва ли профессору сейчас могло хоть что-то помочь: в его голове переустраивалась целая картина мира, подготавливая к осознанию почти-неизбежного…              В этой картине может уже никогда не быть его племянника.       

«Пожалуйста, прошу вас, я просто хочу знать…»

             Чжун Ли любил Сяо, как родного сына, и как и подобает хорошему родителю, он был обеспокоен его здоровьем и его будущим, но однако же он старался не слишком вторгаться в его личную жизнь, чтобы давать Сяо формировать своё собственное «я», без навязанных кем-либо установок и предрассудков.       Чжун Ли полагал, что таким образом он даёт своему подопечному свободу взамен на привитые ему нормы поведения. Так он думал до сегодняшнего дня, а если быть точнее, до сегодняшней ночи — ночи, которая, наверное, навсегда изменит его жизнь.       

«Нет, молодой человек, уходите.»

             Чжун Ли всегда воспитывал Сяо подобно себе: холодный расчёт мыслей, рациональность и самообладание прежде всего. Это сформировало в нём некую двойственность: на лице абсолютное равнодушие — фасад для отвода ненужных глаз, а вот внутри… Сяо продолжал оставаться самим собой: ранимым, внимательным, немного высокомерным, вспыльчивым и недоверчивым, но всё ещё отзывчивым и добрым человеком, порой, переживающим в голове беспорядок и агрессивный хаос. Чжун Ли не пытался всецело постичь укромные углы сознания своего племянника, он научил его той жизни, которую знал сам, и искренне считал, что у Сяо должна быть свобода действий и мнений, несмотря на привитые ему сдержанность и здравомыслие.              Когда Сяо впервые привёл домой парня, признавшись в своей ориентации — Чжун Ли это принял. Когда Сяо заявил, что хочет серьёзно заниматься музыкой — Чжун Ли это принял. Когда Сяо сказал, что не собирается учиться в университете, потому что нашёл дело всей своей жизни в концертах, контрактах и поездках по городам — Чжун Ли с трудом, но принял и это.              Однако, теперь принимать его желания…       

«Я не прошу вас пустить меня к нему, я просто хочу узнать, что с ним случилось…»

             Из мыслей Чжун Ли вырывает уже знакомый, наполненный искренней тревогой голос, в котором всё ещё сквозило хорошо известной мужчине горестью на краю с безысходностью.       

«Я же сказала, что ничем не могу вам помочь…»

      

      Администратор, что минутами ранее так любезно предлагала Чжун Ли чай, теперь была весьма строга к дрожащему то ли от холода, то ли от отчаяния юноше, который, казалось, через пару мгновений сорвётся на слезливый крик, умоляющий дать ему ответ.       

«Пожалуйста, просто скажите, что он жив…»

             Чжун Ли не просто слышал разрывающийся в вопле голос плачущего мальчика, он чувствовал, как этими самыми криками он сейчас выливает ту самую боль, которую профессор сам себе позволить никак не мог. Он очень редко плакал, редко позволял эмоциям взять верх, и не потому, что находил это какой-то слабостью, а потому, что просто привык.       

«Если вы продолжите себя так вести, я попрошу охрану вывести вас отсюда…»

             Строгий голос женщины заставляет юношу в момент смолкнуть в попытках утихомирить собственные громкие горькие слёзы, но едва ли ему удаётся сдерживать боль от нарастающего ощущения возможной потери…              Чжун Ли не мог толком рассмотреть этого юношу из-за матовых стёкол дверей, разделяющих коридор реанимационного отделения и холл, однако, он отчётливо слышал каждую горькую слезинку, каждый дрожащий вздох, который он совершал с огромным трудом, будто всё его тело отказывалось функционировать из-за слишком сильного потрясения и стресса.              Чжун Ли, как никому другому, было очень хорошо известно это состояние, только вот в отличии от юноши, которого он сейчас слышал, он никогда не проявлял подобных эмоций.              Возможно, именно из-за этого: из-за того, что Сяо не привык показывать своих слабостей, делиться тревогами и в целом говорить о себе и своих мыслях — может, из-за этого Чжун Ли не смог вовремя помочь ему, уберечь его от мучительных, изнуряющих его и без того воспалённое сознание мыслей о самоубийстве.              Нельзя сказать, что профессор этого не предполагал. Он допускал мысль, что сложнейший конфликт в голове Сяо, который в один момент явил перед ним вопрос: «Почему я выжил, а они нет?», доведёт его до состояния, в котором само существование становилось невыносимым.              Чжун Ли пытался ему помочь, он пытался найти врача, пытался сделать хоть что-то, чтобы вызволить любимого племянника из пучины горестей, которые он проживал изо дня в день, мучений и боли, которую он пропускал через себя, воспоминаний, которые приковали его к кровати на пару месяцев, слёз, которые он выплакивал, порой, уже невольно — бесконтрольно, потому что ни на что больше его сил не хватало, и самое главное — из чувства вины…              «Почему я выжил?»              Чжун Ли понимал, что сама постановка этой дилеммы была в корне неправильной, потому что остался в живых Сяо не один, однако…       

«Ты сидишь тут уже три часа! Сколько можно?!»

«Люмин, пожалуйста, перестань кричать…»

             В той страшной катастрофе Алатус и Босациус единственные, кто смогли выжить. И оба они не смогли выдержать груза ответственности, чувства вины и поселившегося в голове хаоса, который привёл каждого из них обратно к начатому, но незавершённому судьбой делу.              Босациус покончил с собой спустя пять дней после аварии, не выдержав первым. Он получил серьёзную травму позвоночника, врачи боролись за его жизнь несколько часов, но даже после проведённой сложнейшей операции, они не смогли полноценно восстановить работоспособность его конечностей. И спустя несколько дней он сделал последний рывок — отчаянную попытку оборвать свою жизнь.       

«Люмин, хватит, оставь его в покое…»

«Альбедо! Ну хоть ты скажи ему, что это ненормально!»

             Для Сяо смерть близкого, единственного выжившего друга стала подобно акту символизма. Он воспринимал это, как некое послание завершить начатое судьбой — то, что она не смогла закончить в тот роковой день, когда машина, везущая участников «Yaksa» после концерта столкнулась с обочины из-за скользкой погоды.              Наверное, Сяо было бы проще, знай, что в смерти его друзей виноват другой человек или кто-то, на кого можно было бы свалить груз вины и свой гнев. Но в случившемся не виноват никто, кроме проклятого дождя, заставшего друзей в дороге, и судьбе, которая сыграла с Сяо злую шутку…       

«Нет, я останусь здесь!»

      Весь этот долгий месяц, прошедший после аварии и смерти Босациуса, Сяо был прикован к постели. В самой катастрофе он не получил особо серьёзных повреждений — несколько переломов, заживление которых проходило словно где-то на фоне, потому что состояние Алатуса было полностью занято другой, более существенной и сильнее ощущаемой болью.

«Я сказала: хватит!»

             Сяо не подпускал к себе никого: ни родных, ни врачей, никого из тех, кто мог бы помочь ему, разделить с ним его боль, потому что он был уверен: никто не сможет понять его.       Он не просто столкнулся с потерей близких ему людей, ставших второй семьёй, он чувствовал, что его «спасение» — это ошибка, допущенная случайность, которую необходимо было исправить.       

«Молодые люди, если вы сейчас же не перестанете кричать, я позову охрану!»

             И, конечно же, Сяо захотел убить себя. Потому что всякий раз, когда он просыпался в криках и слезах беспокойных снов, умоляя судьбу и всех богов забрать и его жизнь тоже, всякий раз, когда жуткие кошмары и тремор преследовали его вплоть до ужаснейших галлюцинаций и истерик, всякий раз, когда в его голове возникали образы мёртвых друзей, их болезненных стонов, которые разрывали их голоса, их крови, которая растекалась по мокрой земле, их жизни, которая уходила у Сяо на глазах — он оставался в сознании и видел всё: запечатлел саму смерть, которая беспощадно отбирала последние силы.

«Успокойся, Люмин, ты же видишь, что ему тяжело…»

             Совершенно неудивительно, что Сяо не смог свыкнуться с собственным существованием после пережитого — его хватило лишь на тот самый, последний рывок, который Чжун Ли пытался остановить, но всё равно не смог. И проснувшись посреди холодной декабрьской ночи от звонка из западной больницы и услышав, что Сяо находится в тяжелейшем состоянии с серьёзными повреждениями головы, открытым переломом и несколькими раздробленными рёбрами с левой стороны, которые угрожают целостности жизненно-важных органов, Чжун Ли, наконец, осознал, какую серьёзную ошибку он совершил…

«Блять, возьми же себя в руки, наконец!»

             Чжун Ли неспешным движением оборачивается в сторону дверей, за которой раздавались голоса, а теперь ещё и звук крепкой, резкой пощёчины, которая одним своим звоном разрезала тишину, словно гром посреди грозы. За ней ожидаемо последовал тихий всхлип, а затем…       

«Люмин, оставь меня в покое! Я никуда не уйду, понятно?! Я буду сидеть здесь до тех пор, пока не узнаю, что случилось…»

             — Боюсь, что в этот раз не только полиция заинтересуется вашим племянником, Чжун Ли.              Мужчина отвлекается от чужого диалога, оборачиваясь в сторону подошедшего к нему Бай Чжу. Психотерапевт выглядел слегка мрачноватым и уставшим. Неудивительно, ведь он тоже сорвался посреди ночи сюда, в больницу к Сяо, которого прямо сейчас пытаются спасти врачи.       — Сегодня ночью Сяо преднамеренно разбил свою машину, попытавшись совершить самоубийство, — холодным, но с тенью с сожаления, тоном заключил Бай Чжу, садясь рядом с Чжун Ли и протягивая ему планшет с документами. Профессор не был в состоянии вчитываться в написанное, поэтому совершенно бездумным, пустым взглядом он провёл по бланкам, даже не пытаясь вникнуть в их содержание.              Он и так прекрасно всё знал.       

«Всё, хватит! Вы трое — сейчас же покиньте помещение!»

             — Мистер Чжун Ли, прошу вас, — заметив, как профессор устало и безынициативно перелистывает страницы, создавая видимость того, что он читает, Бай Чжу вздыхает и аккуратно кладёт руку на слегка дрожащую ладонь мужчины, — только не перекладывайте вину за случившееся на себя.       

«Ивзините, мы уже уходим…»

             — Такие пациенты, как Сяо, имеющие тяжёлую форму посттравматического расстройства не редко прибегают к очень агрессивным попыткам самоубийства, которые, порой, остановить попросту невозможно. Как бы вы не старались уберечь его, он не прекратит думать, что виноват в случившемся, поэтому…

«Нет, пожалуйста, позвольте мне остаться, я должен…»

             — Мы должны постараться, чтобы найти врача, с которым Сяо сможет полноценно работать. Я возьму эту задачу на себя, однако, я прошу вас посодействовать…       

«Нет, позвольте, пожалуйста, позвольте мне остаться, я должен узнать, что с Сяо всё в порядке…»

             Вновь нарастающий плач, который доносится из-за дверей, заставляет Чжун Ли вздрогнуть от ощущения накатывающей безысходности и внезапного, нестерпимого приступа горечи, который мужчина едва ли может сдержать.

«Пожалуйста, мне нужно знать…»

             Чжун Ли прикрывает глаза, позволяя себе тихо, почти безмолвно заплакать — впервые за всё то время, пока он сидел здесь, пока ехал сюда, пока переживал весь тот ужасный месяц, наблюдая за тем, как его ребёнок, почти родной сын с каждым днём увядает, как смысл его существования всё дальше и дальше уходит от него, как его тело и разум покидает жизнь, в которой он не видел больше ничего, кроме боли и ужасных страданий…              Ни один человек, ни одно юное сердце не заслуживает подобной участи, такое никому не под силу пережить…

«Скажите, что с ним всё будет хорошо…»

             Впервые за долгое время Чжун Ли даёт своей боли, тому, что он держал в себе, вылиться горькими слезами, не такими же громкими, как у юноши, который разрывал свой голос всхлипами и криками, мольбой и словами, в которых… Будто просил не врачей и не людей, которые, видимо, выводили его из приёмной под руки, будто он обращался к жестокой судьбе, умоляя дать человеку, которого любит хотя бы маленький шанс на спасение и попытку всё исправить…       

«Пожалуйста, скажите, пожалуйста…»

                    Tus, 01:57       А разве это не очевидно              Hanamiko, 01:57       О чём ты?              Tus, 01:57       Сяо поехал головой, это было ожидаемо       И если ему так проще, то в чём проблема?              Yui, 01:58       Ну ты и урод              Ne_ii, 01:58       Блять не говори так о нём              Tus, 01:59       Я просто называю вещи своими именами              

      Администратор Sora исключил пользователя Tus из чата

      

07:44

             Дверь из реанимационной резко открывается, и на её пороге появляется врач: измученный, уставший и пытающийся слегка дёрганными движениями освободить своё лицо от маски, а руки от перчаток.              Эти пять часов, которые целая коллегия врачей и их помощников пытались спасти одного человека, прошли для Чжун Ли настоящим адом, в котором он успел пережить столько всего, что каждая новая минута ожидания по нарастающей начинала отзываться колкой болью в груди. Всё это время Бай Чжу был рядом, слушая родительские тихие слёзы, и не переставая успокаивать мужчину, стоявшего на краю, возможно, самой страшной потери в его жизни.              Но вот эта пытка закончилась, и появление врача в тихом коридоре больницы ознаменовало лишь одно: пришедший конец, только вот пока было неизвестно, чего именно…       — Состояние тяжёлое, — с очень вымученным вдохом говорит врач, обращая слегка помутневший взгляд на поднявшихся со своих мест Чжун Ли и Бай Чжу, — но жить он будет.              Глубокий, облегчённый вздох неожиданно вырывается из груди Чжун Ли, который в тот же момент прикладывает ладонь к своему лицу, пытаясь удержаться от нахлынувшего успокоения, очевидно неокончательного, однако же…       — Только прошу вас, пожалуйста, обратитесь к нужным специалистам. Ему нужна помощь.                     Спустя ещё целый час после окончания операции, Чжун Ли оставался в коридоре. Наконец, он мог выдохнуть, и через силу, но всё же заполнить документы и бланки, ответить на вопросы полиции и врачей, которые интересовались бюрократии ради о случившемся. Бай Чжу умело и учтиво помогал ему, не давая больше той информации, которая имелась у него в распоряжении. Никаких диагнозов, никаких обещаний.              — Я принесу вам воды, — Бай Чжу, спустя пару минут после того, как полиция оставила Чжун Ли в покое (пока что), развернулся и направился прямиком в холл, через стеклянные двери, через которые профессор невольно заглянул, возможно, в надежде заметить там юношу, которого несколькими часами ранее вывели под руки. Может, он вернулся?       Чжун Ли почему-то лично хотел рассказать ему о состоянии Сяо, что с ним и в самом деле всё будет в порядке…              Как он того и хотел.              И, к слову, Чжун Ли стоило поблагодарить этого мальчика… За что? Вопрос интересный. Может, за то, что он своими слезами смог пробудить в нём давно уже позабытые эмоции, ставшие глухим воспоминанием о когда-то прожитых днях. Возможно, если бы Чжун Ли принял эту истину раньше, он бы не стал взращивать в своём подопечном эту отчуждённость, которая вместе с ещё рядом разных факторов в итоге и привела Сяо к мыслям о…              — Извините, позвольте узнать: тот мальчик, который сидит на улице. Почему вы не впускаете его?              Чжун Ли вдруг слышит голос Бай Чжу, который, кажется, вернулся назад в приёмную. Психотерапевт стоял у стойки администратора, которая пытается ему объяснить причину, почему именно юношу выгнали.       — Он сидит там уже несколько часов, а на улице, между прочим, декабрь…       — Никто не заставляет его там сидеть, — равнодушно отвечает женщина, чуть пожимая плечами.       — Хорошо, я вас понял, — Бай Чжу разворачивается и направляется к дверям, чтобы покинуть помещение и выйти на улицу.              Чжун Ли встаёт со своего места, неспешным шагом так же проходя через стеклянные двери, прямиком в приёмную, игнорируя слегка встревоженный взгляд работников больницы и, подойдя к окну, выходящему на крыльцо больницы, и в самом деле обнаруживает там сидящего под небольшим навесом золотоволосого юношу, скромно опустившего голову вниз. На улице было темно, падал медленный снег, иногда ложась на слегка дрожащие плечи мальчика, который держал руки перед собой и тяжело дышал.              Чжун Ли искренне поразился его выдержке в тот момент: даже несмотря на холод и то, что юношу выгнали, он всё это время продолжал верно сидеть и ждать, пока хоть кто-нибудь даст ответ на волнующий его юное сердце вопрос…       

«Я просто хочу знать, что с Сяо всё в порядке…»

             Профессор наблюдает за тем, как спустя минуту к юноше подходит Бай Чжу, он аккуратно присаживается с мальчиком рядом, протягивает ему кофе в стаканчике и начинает что-то неспешно и размеренно говорить, осторожно поглаживать его по плечу, иногда отвечая на вопросы и слегка кивая, изображая лёгкую, хоть и уставшую улыбку.              «Открытый перелом правой плечевой кости, сотрясение мозга и несколько сломанных, раздроблённых рёбер. Сяо в тяжёлом состоянии, но он поправится…»              — Мистер Бай, вы знаете этого мальчика?              Стоило Бай Чжу вернуться в приёмную, как Чжун Ли встречает его вопросом, заставляя того чуть заметно опечалиться:       — Это удивительно, но, к сожалению, да, — психотерапевт вздыхает, подправляя очки на своей переносице, — какой же судьба, порой, бывает жестокой.       Чжун Ли обращает вполне спокойный взгляд на Бай Чжу, который начинает отряхивать плечи своего пальто от снега.       — О чём вы говорите? — уточняет профессор, не очень понимая…              Психотерапевт снова вздыхает, делая паузу перед тем как продолжить.              — Этого мальчика зовут Итэр, он лишился обоих родителей несколько лет назад. Отец, кажется, погиб в автокатастрофе…              Чжун Ли замирает, вновь обращая взгляд на всё ещё сидящего на скамье юношу, опустившего голову так, что его лица совершенно не было видно.              — Откуда вам это известно?       — Дело в том, что после смерти отца, его мать пыталась лечиться от глубокой депрессии у одного моего знакомого-коллеги, но, к великому сожалению, попытка была не очень успешной, — Бай Чжу старается выглядеть невозмутимым, но его лицо — оно было слишком читаемо в тот самый момент, возможно из-за тех долгих часов, которые он провёл здесь и, очевидно, очень устал. И в его золотистых глазах и голосе ощущалась искренняя жалость к тому, о чьей судьбе он сейчас говорил:              — Я не ведаю всех деталей этой истории, но, знаю, что спустя несколько месяцев она покончила с собой.

21:25

             — Я люблю тебя.              Признание, произнесённое тихим дрожащим от слёз голосом, слышится в голове Сяо медленным отзвуком, растворяющим все предшествующие мысли: тревожные, печальные, горькие… абсолютно все. В сознании не остаётся ничего: ни намерений ответить, ни желания объясниться, даже банальные движения рук, которыми Сяо успокаивающе поглаживал Итэра по волосам, и те в момент прекращаются…              — Итэр…              Полюбившееся имя, которое Сяо шепчет, пока задерживает на лице юноши изумлённый взгляд, почему-то ощущается на губах ярче обычного, словно кто-то утроил насыщенность в слогах и вложил в них особый смысл, который до нынешнего момента Сяо не мог полноценно осознать. Он вообще сейчас не был в состоянии что-либо понимать, потому что…              Он совсем не ожидал услышать… признания.              Он догадывался, что небезразличен Итэру, понимал, что его чувства далеки от границ «дружеской» симпатии, но был уверен, что никогда не услышит этих слов, потому что банально… не успеет.              — Прости меня.              Итэр ощутимо вздрагивает, услышав неоднозначное «прости», произнесённое Сяо настолько горестным тоном, что могло показаться, будто он прямо сейчас откажется от откровения Итэра, которое смел представлять лишь в своих мечтах. Он лелеял в своей голове мысль, что когда-нибудь он услышит «Я люблю тебя» от мальчика, в которого сам был безумно влюблён.              Только вот…              — За что ты… просишь прощения? — Итэр не выдерживает возникшей тишины, которая очевидно изнуряла его, заставляя волнению охватить юное сердце. Губы парня слегка дрожали, пропуская сквозь себя короткие, редкие всхлипы от влажных дорожек солёных слёз, которые с новой силой начали расчерчивать поалевшее лицо…              Сяо отводит взгляд чуть в сторону, а затем прикрывает глаза, ощущая, как собирающаяся комом в горле горечь начинает душить его, как сердце в груди стискивается колкой, страшной болью от мучительного осознания неизбежного, от отвратительности вещей, которые Сяо прямо сейчас собирается сказать.              — Я… — голос гитариста дрогнул, заставляя невольно замереть от болезненности даже пока ещё не произнесённых слов, — …не могу принять этого.              Итэр замирает, пока его влажные от слёз глаза вновь распахиваются будто в испуге, словно юношу прошибает шквалом ужаса, затягивающим в беспощадную и долгую пучину…              — Я не могу… — Сяо продолжает тихо говорить, пытаясь хоть как-то смягчить возможную боль, которую он прямо сейчас приносит своему мальчику, хоть и обещал…              — Сяо… — с дрожащих губ Итэра срывается имя, заставляя Алатуса вздрогнуть и ещё крепче закрыть глаза, потому что он не желал видеть сейчас лица юноши, в котором, наверняка, изображается столько терзаний…              — Я не могу позволить, чтобы ты поехал со мной, — Сяо пытается сказать то, что тяготило его с самого начала, то, что заставляет его прямо сейчас отказываться от чувств Итэра, от его нежного признания, от всего, что Сяо хранил в воспоминаниях о времени, которое они провели вместе.              Сяо знал, что рано или поздно это случится, он понимал, что эта тяжёлая разлука настигнет их, как рок судьбы, который невозможно было избежать, и всё потому, что…              — Я не хочу, чтобы ты знал меня… таким.              Сяо хотел бы сказать «слабым», «больным», таким, каким он всегда боялся предстать перед Итэром, но он не мог даже себе признаться в этом, не говоря уже о том, чтобы произнести подобное вслух.              — Сяо…              Ему не трудно было принять свою участь. Алатус давно смирился с мыслью, что выбора у него нет: пути всего лишь два, и каждый из них ведёт к весьма печальному концу. Либо его закроют в лечебнице, заставив пройти курс фармакотерапии, от которой он, если не сойдёт с ума окончательно, то перестанет быть самим собой, либо, не справившись с недугом в одиночестве, позволит болезни довести его до очередной попытки закончить когда-то начатое.              И в каждом из этих ужасных сценариев не было Итэра, потому что Сяо не хотел оставлять на его сердце ещё один рубец — горечь потери, с которой сам Сяо справиться не может до сих пор.       — Прости меня…       Поэтому прямо сейчас, вместо того, чтобы принять чувства Итэра, он вынужден оттолкнуть его, с сожалением понимая, что ему не удастся оттянуть момент расставания, повременить с ним, чтобы успеть насладиться остатком дней рядом с любимым мальчиком, утопая в нём, растворяясь и довольствуясь каждой минутой, каждым мгновением, каждой мимолётной улыбкой на мягких губах, каждым маленьким бликом в его золотых глазах, озаряющих любой пасмурный день своим светом…              Сяо было невыносимо горько от мысли, что он не успел прожить вместе с Итэром ещё несколько особенных событий, которые он сохранил бы в воспоминаниях, с любовью и трепетом возвращаясь к ним, словно к фотографиям в альбоме. Однако проблема, которую Сяо игнорировал на протяжении нескольких месяцев, настигла его гораздо раньше: совершенно внезапно и резко, выбив землю из-под ног.       Но едва ли Сяо мог кого-то винить в этом, кроме себя. Он так увлёкся своими чувствами, что перестал ощущать течение времени, и вот теперь… он должен был расплатиться за свои ошибки, оставив юношу одного.              Это было жестоко и нестерпимо больно — осознавать, что любовь человека, о которой долго мечтал, теперь останется за завесой несказанных друг другу слов и долгих, болезненных прощаний.              — Сяо…              Он продолжает держать глаза закрытыми, не позволяя себе и мгновения, чтобы взглянуть на юношу, потому что ему было невыносимо тяжело от осознания, что прямо сейчас он совершает то, что обещал когда-то не позволить сделать кому-то другому.       

«Он не позволит никому, даже Люмин, доводить его мальчика до слёз.»

             — Сяо…              Алатус вдруг чувствует ладони на своём лице, ощущая исходящее от слегка дрожащих рук родное, такое близкое тепло, которое окружало его почти всегда, когда Итэр был рядом.

      

« …его золотого цвета глаза, похожие на свет тёплого солнца, так приятно согревали и дарили какую-то неопределённую, искрящуюся надежду, словно лучик, пробивающийся сквозь плотную завесу хмурых туч…»

                    — Сяо, посмотри на меня, — просьба Итэра звучит так мягко, так нежно, что едва ли Сяо может воспротивиться этим словам, и он продолжал бы держать глаза закрытыми или стыдливо смотреть куда-то вниз, не в силах поднять взгляда на Итэра, но…              — Пожалуйста, Сяо.              Его ласковый шёпот и скользящий в слогах трепет, пока он произносит имя, всё-таки заставляет Сяо приоткрыть глаза и поддаться чужим касаниям, в которые Итэр вкладывает столько нежности, что Алатус готов был расплакаться от того, насколько ему тяжело было отказываться от всего этого…              — Сяо, — Итэр аккуратно обхватывает чужое лицо ладонями, пока разворачивает его прямо к себе, чтобы вглядеться пристальным взглядом своих невероятно-красивых, солнечных глаз, — послушай меня, — тихо начинает говорить юноша слегка подрагивающим от остаточных всхлипов голосом, — помнишь, несколько недель назад я просил тебя «забыть» всё, что по какой-то нелепой случайности произошло между нами?              Конечно же, Сяо помнил. В эту ненавистную им просьбу «забыть» упиралось так много проблем и так много незавершённостей…              — Тогда я думал, что поступаю правильно, потому что я побоялся признаться себе… — Итэр делает паузу, опуская взгляд куда-то вниз, очевидно переживая не очень приятные воспоминания прямо сейчас, — знаешь, тогда я думал, что между тобой, музыкантом, которого я видел на сцене и кем восхищался, и человеком, с которым встретился в реальности — есть какая-то разница, но…              Сяо замирает, пока слышит столь неочевидное для него откровение. Он и подумать не мог, что в тот самый момент юноша переживал подобный конфликт, пытаясь разрешить его в своей голове…              — Но я понял, что никакой разницы нет, — Итэр затихает, медленно подняв взгляд на Сяо, — я открыл твои другие стороны: твою доброту, твою заботу, то, как ты, несмотря на мои истерики и вечные сомнения, продолжал быть рядом и поддерживал, не задавая вопросов и не терзая меня, в попытках выяснить причину, — Итэр начинает чуть торопливо произносить слова, слегка запинаясь, — ты не изменился, ты не стал другим в моих глазах, ты всё тот же Сяо, которого я так сильно любил все эти три года, — юноша слегка поджимает губы, стараясь перебороть волнение, — мне так жаль, что я не понял этого сразу, а лишь спустя время, но я… — Итэр вновь всхлипывает, — я всё же смог это осознать… понять, что совершенно неважно, в каких обстоятельствах мы окажемся, неважно, как распорядится судьба, для меня ты останешься таким же, — парень приближается к лицу Сяо, аккуратно поглаживая пальцами по его щекам, — потому что ты — это ты, всё такой же замечательный, удивительный, такой… чудесный, — в карамельного цвета глазах снова начинает собираться влага, пока Итэр продолжает шептать Сяо почти в губы слова, от которых самого Алатуса начинало уже заметно потряхивать, — …я даже не смогу описать всего, что в тебе есть, и не смогу сказать, что именно я люблю в тебе, потому что нет какой-то отдельной причины: это не твой талант, ни твоя внешность, ни твои заслуги… — по щекам юноши снова начали скатываться слёзы, —… и каким бы ты не являлся, каким бы ты не стал…              — Итэр… — Сяо не может больше сдерживать своего удивления, позволяя себе распахнуть в изумлении глаза и приоткрыть губы… Он был настолько поражён тем, что сейчас слышал, что едва мог уложить это в своей голове.              — Я люблю тебя, и смогу полюбить любую твою сторону, даже ту, которую ты боишься мне показывать…              Сяо начинало раздирать чувство чего-то невозможного, такого, что он не может даже внять. Его распирало от эмоций настолько сильно, что он впервые за очень долгое время готов был позволить себе минутную слабость, позволить вновь открыться, позволить глубоко вдохнуть, ощутив прилив какой-то непринуждённости, ощущения свободы, от которой вместе с трепетом глубоких чувств хотелось задохнуться.              — Итэр…              Сяо не понимал, как этому юноше удаётся снова приоткрывать его душу, говоря именно те слова, которые в очередной раз заставляют искренне поразиться… Его откровения, его признания…              Каждый раз…       

«Сяо, какое бы из решений ты не принял, я поддержу тебя в любом из них…»

             — Я не понимаю… — вдруг, неожиданно для себя самого шепчет Сяо, пытаясь пережить внезапно нахлынувшую дрожь, — я ведь не сделал ничего…       — Нет, — Итэр, словно зная, что собирается сказать Сяо, не даёт ему договорить, — ты сделал очень многое, ты спас меня и защитил, ты всё это время вдохновлял меня… Ты очень сильный, Сяо, ты так долго справлялся со своим горем в одиночестве, ты так много смог преодолеть…              Все эти слова, которые Итэр тихонько и нежно говорил, они касались самых сокровенных и тонких чувств внутри, там, куда ещё никому не удавалось добраться.              — Так позволь же теперь помочь тебе…              Сяо укладывает ладони на руки Итэру, начиная осторожно их сжимать, словно пытаясь ухватиться за реальность происходящего, снова и снова поражаясь всему, что слышал… Он не верил тому, что прямо сейчас слова юноши дают ему чувство надежды, маленькой, совсем крохотной возможности…              — Я не просто знаю о том, что случилось, — голос Итэра становится ещё тише, — я понимаю твою боль, и я хочу разделить её с тобой…       — Нет, — Сяо тут же отворачивается, чуть мотнув головой, пытаясь вырваться из чужих объятий, пытаясь прямо сейчас остановить Итэра, чтобы он больше ничего не смог сказать, — не надо…              Сяо не может себе этого позволить, он не может допустить, чтобы хрупкое сознание юноши, поломанное событиями прошлого, подвергалось теперь ещё и чужим страданиям. Итэр не заслуживает этого. Никто не заслуживает этого. Сяо должен сам справиться со своими проблемами, в одиночестве, как и всегда…              — Сяо, — но Итэр не даёт парню отвернуться, удерживая свои ладони на его щеках, — я прошу тебя, пожалуйста, позволь мне разделить с тобой твою боль, — громче и увереннее произносит юноша, — я хочу это сделать, хочу постараться ради тебя, ради нас…              Ради нас…?              Почему он настаивает на этом? Разве он не понимает, что это очень тяжело? Как он будет жить, изо дня в день мирясь с болезнями, возможными кошмарами и всем тем ужасом, который, возможно, их ждёт…              Сяо не просто подвержен страданиям и горестным воспоминаниям, у него диагностированное посттравматическое расстройство, повлёкшее за собой тяжёлую депрессию, от которой он лечился на протяжении года вместе с Шэнь Хэ.              Это было очень трудно. Ему приходилось принимать антидепрессанты, пробовать уйму разных препаратов, чтобы найти именно то, которое не вызывало бы побочных эффектов и помогло бы справиться одновременно с бессонницей и ночными кошмарами, с картинками возникающих лиц и мелькающих событий, с апатией и усталостью, с бездумным течением времени. Сяо ходил на терапию каждую неделю, переживая невыносимую боль, пока раз за разом вытаскивал из себя осколки, оставляя после них кровоточащие раны, которые очень медленно, но всё же затягивались и забывались.              Именно поэтому Сяо прекратил лечение.              Его жизнь вошла в почти нормальный ритм: университет, друзья, отношения с парнем, который вернул ему любовь к музыке, который предложил ему немного другую роль в группе… Не ведущей гитары, а басиста, человека, работа которого почти незаметна, но очень важна.              И благодаря всему этому Сяо почти смог выбраться из бездны, куда судьба столкнула его вместе с той самой машиной, скатившейся со скользкой дороги прямо в овраг.       Но спустя время симптомы болезни ожидаемо вернулись: бессонница, обмороки, разрозненность и тревожность, которые нарастали бы и дальше, если бы только не…              — Сяо…              …если бы только не Итэр, который занял собой все мысли. Он не просто выбивал из головы Сяо тревоги, он не просто облегчал его существования, он…              Заставлял его чувствовать. Говорить. Дышать.              — Попробуй рассказать…              Алатус вздрагивает, снова закрывая глаза, испытывая странное, совершенно непонятное ему желание разразиться громким плачем, раскрывая всю глубину своего отчаяния, своей боли, которую он никогда никому не пытался показать, даже в мыслях своих он не допускал ничего подобного…              Но рядом с Итэром…

      

«Рядом с ним даже дождливая, угрюмая непогода, холодный, тёмный туман, колкая вьюга или буря — всё это казалось настолько неощутимым и совершенно неважным…»

             — Итэр…              Сяо опускает руки и вдруг подаётся вперёд, обнимая Итэра и крепко прижимая его к себе, укладывая голову на его плечо, пальцами зарываясь в полюбившиеся шелковистые пряди светлых волос, ощущая какую-то острую необходимость коснуться их…              Необходимость.              — Я…              Сяо снова смолкает, жмурясь и держа глаза крепко закрытыми, словно таким образом стараясь себя слегка отгородить от внезапных желаний разрыдаться прямо на чужом плече.              — …никогда не чувствовал ничего подобного, — начинает неторопливо признаваться Сяо, ещё теснее прижимая Итэра к себе, — я не знаю, что это такое…       

«…это прикосновение словно долгожданное, самое неистово-желанное чувство. Как же сильно хотелось его продлить, чтобы на душе хоть немного, хоть ещё совсем чуть-чуть стало спокойнее…»

             — Когда ты рядом, мне кажется… — Сяо не мог описать словами, что он испытывал, находясь рядом с Итэром. И это не просто чувство любви, которое было ему вполне знакомо, потому что Сяо любил и влюблялся, он знал природу этих чувств, но в этот раз всё было иначе. Это было что-то совсем другое, — …как будто я чувствую что-то лёгкое…       

«Он давно не ощущал присутствия безмятежности в своём теле.»

             — И рядом с тобой я начинаю чувствовать чуть больше эмоций, чем привык… — Сяо крепче стискивает в своих объятиях слегка дрожащего Итэра, словно боялся его сейчас отпускать, словно переживал, что ещё мгновение, и он просто исчезнет. В ответ юноша тихонько закрывает глаза, пока продолжает слушать слова, которые Алатус с трудом, но пытается сказать, и ласково укладывает ладони на спину парню, начиная медленно и аккуратно поглаживать.

      

«Сяо постарался улыбнуться в ответ также мягко, что обычно удавалось ему крайне тяжело, но рядом с этим парнем…»

      

«… что ему говорить? Как себя вести? Почему только сейчас, спустя так много времени, он начинает переживать о каждом мгновении проводимым рядом с этим человеком? Почему раньше не было ничего подобного?»

      

«Золотоволосый замирает, наблюдая за рядом стоящим парнем. Итэр никак не ожидал увидеть прямо сейчас на лице Сяо… улыбку?»

      

«И лучше бы и не видел его вообще. Потому что стоило этому юноше появиться в жизни гитариста, и он уже не может успокоить собственные нервы.»

             — Рядом с тобой мне снятся сны…

«Сяо не помнил, когда в последний раз при пробуждении его не преследовали жуткие головные боли…»

      

«…впервые за долгое время видит, насколько хорошо и с покойно Сяо спится…»

      

«Сяо давно не видел таких красивых снов. Он давно не видел моря, не слышал его шума, не чувствовал тепла песка под ногами, ласкового аромата морского бриза…»

             — Я не понимаю, как это происходит, почему мне хочется… говорить, — Сяо как мог пытался объясниться в том, что испытывал, хоть и выходило у него чертовски плохо, — почему я становлюсь таким…       

«…в который раз этот некогда неразговорчивый парень раскрывался ему с очень неожиданной стороны. Рядом с Итэром он был вполне открыт для диалога, хотя по большей части всё равно молчал…»

      

«Не благодари меня…скажи спасибо Итэру, это ведь он надоумил тебя поговорить, да?»

      

«Обычно Сяо не увлекался подобными беседами ни о чём, но с Итэром, который без умолку что-то рассказывал, ему откровенно нравилось участвовать в разговоре…»

      

«…за сегодняшний вечер он сказал больше, чем за всю прошлую неделю… <…> Алатус проникся компанией золотоволосого и теперь спокойно может поддерживать беседу.»

             — Мне будто становится… проще, — Сяо слегка поджимает губы, пока заставляет себя говорить. Он буквально старается ради того, чтобы озвучивать свои чувства, что, на удивление, сейчас давалось ему куда легче, чем казалось на первый взгляд.       

« — Сяо, если хочешь, можешь меня подождать на улице, — предлагает он, видимо, думая, что из-за большого количества народу и шумных разговоров, Сяо не очень комфортно находиться здесь. Что ж, Итэр был прав, но… пока он был рядом, Алатус почему-то чувствовал себя вполне нормально.»

      

«Итэр словно пробрался в душу своими признаниями, но не потревожил её. Просто напомнил о том, что в прошлой жизни были и хорошие, светлые моменты, которые Сяо почему-то не позволяет себе вспоминать, словно что-то мешает ему увидеть другую сторону всех тех событий…»

             — Я чувствую, что мне не просто приятны твои касания и объятия, я будто нуждаюсь в них…       

«Он словно пытался своими действиями вызволить Сяо из какого-то отчуждения, всякий раз напоминая ему, что нет ничего плохого или страшного в простых дружеских объятиях.»

      

«Итэр не мог поверить… Нет, он вообще никак не мог принять тот факт, что Сяо умеет быть… таким? Он правда не против, если Итэр будет касаться его?»

             — Словно что-то заставляет меня открываться…       

« — Ты переживаешь, что я сделаю ему больно? — решается спросить Сяо, удивляясь собственному желанию в столь непривычной для него открытости.»

      

«Юношу поражает откровенность, исходящая от Сяо. Он и в самом деле сказал о том, что приехал на вечеринку ради него…»

             — Я не привык к такому…       

«…для Сяо это целое испытание. Он не любит выяснять отношений, не любит откровенничать <…> если бы в своё время Алатус поговорил с Венти открыто, прямо, как сейчас, то, возможно, их отношения продолжались бы до сих пор…»

«… в случае с Сяо «просто говорить» — это ни черта не просто.»

      

«Но Сяо не сказал, как и всегда, приняв чужие условия с полным равнодушием в лице (ну почти), но с бурей переживаний внутри себя…»

             — Я не знаю, что это за чувство…

      

«Сяо никак не мог постичь чувств этого человека, он искренне не понимал, что им движет, какие такие силы заставляют Итэра говорить подобные вещи, совершать всё то, что он делает…»

      

«Эта «проблема» сегодня весь день не даёт Сяо покоя. Причём гитарист до конца так и не понял, почему именно…»

             — Но рядом с тобой мне…       

«…до тех пор, пока дыхание Сяо не восстановилось, став спокойным, тихим и почти равномерным…»

             — Мне легче дышать…       

«Дышать сразу же стало легче, будто кто-то вдохнул в лёгкие свежего воздуха…»

                    Голос Сяо срывается на тихий, почти неуловимый всхлип, пока слёзы начинают собираться в уголках его глаз. Он не сдерживается и позволяет им скатиться по лицу, пока руками он ещё крепче прижимает Итэра к себе, хватаясь за него, как за единственную возможность оставаться живым, говорить, любить, дышать, чувствовать…              — Я не хочу оставлять тебя…       — Сяо… — Итэр кладёт ладонь на голову парню, начиная мягко поглаживать его по волосам, пока Алатус слегка вздрагивал, тихо плача на худом плече, зарываясь в мягкие шелковистые пряди и вдыхая аромат, исходящий от юноши.              — Я хочу остаться рядом…       Успокаивающий, нежный, и такой… необходимый.       

      Как воздух.

             — Посмотри на меня… — тихо говорит Итэр, заставляя брюнета дрогнуть от внезапного шёпота и приподнять голову, чтобы заглянуть в родные карамельного цвета глаза. Но у Алатуса не получается этого сделать, потому что слёзы закрывают ему вид влажной пеленой…              — Давай постараемся вместе, любимый…              Сяо вновь замирает, чувствуя ладонь на своей щеке, которой Итэр осторожно смахивает скатившиеся маленькие капельки горьких слёз. Они словно остатки переживаний, которые хотелось стереть и развеять, отпустить и забыть, чтобы наконец прояснившимся взглядом посмотреть куда-то вперёд и вместо пустой дороги, вместо нескончаемой боли, бессонницы и душевных терзаний, увидеть там…       …безмятежный простор, наполненный солнечным светом и чуть прохладным воздухом, который снова хотелось глубоко вдохнуть…              — Итэр…              Сяо вновь смотрит в его глаза, ладонями нежно касаясь разгорячённой после слёз кожи на щеках, и наклонившись, осторожно приближается к приоткрытым губам, ощущая, как юноша делает тоже самое в ответ, слегка дрожащими ресницами прикрывая золотистые омуты, позволяя себе отдаться нежному, тонкому касанию чужих губ.              Сяо осторожно касается их в мягком, бережном поцелуе, легко сминая сладкие губы, по которым он так сильно скучал. Итэр начинает робко, неторопливо отвечать, пока его тело покрывается ощутимой дрожью, пока его губы ласкают в аккуратном поцелуе. В нём хотелось растворить все свои страдания, хотелось оставить всю окружающую действительность где-то позади, наслаждаясь близостью, от которой у обоих щемило приятным трепетом в груди.              Они оба ждали и хотели этого, оба мечтали вспомнить о том, какого это — ощущать тепло губ человека, в которого так сильно влюблён.              — Итэр… — вдруг раздаётся сквозь поцелуй, который Сяо мягко, хоть и не охотно прерывает, заставляя юношу приоткрыть глаза и с лёгким недоумением взглянуть на Алатуса.              — Я обещаю, что постараюсь ради тебя, ради нас…              Итэр вздрагивает, округляя глаза, словно предвкушая то, что Сяо собирается сказать.              — Я люблю тебя...              

21:25

             — Вам не кажется, что мы немного перестарались?              Чжун Ли медленно, почти неслышно вздыхает, устало держа глаза прикрытыми. Вопрос, который озвучивает стоящая рядом с ним Шэнь Хэ, проносится лёгким отзвуком, нарушая тишину, царящей посреди холодной улицы.              После того, как Сяо и Итэр покинули зал ресторана, следом за ними ушла и Ху Тао. Перед уходом девушка, почти со слезами на глазах, бросила в сторону Чжун Ли громкое: «Зачем ты это делаешь, дядя?», и постаралась как можно скорее скрыться, даже не выслушав ответа на свой вопрос.              — Возможно, — вздыхает профессор, — но разве у нас был выбор.              Шэнь Хэ смотрит ровно перед собой, на слегка покачивающуюся гладь воды, не сводя пристального, почти заворожённого взгляда с бликов фонарей, дорожками растекающихся по коротким волнам реки.              — После сегодняшнего доверие ваших детей… вам будет нелегко восстановить его.              Чжун Ли понимал это в полной мере, он осознанно пошёл на это, возможно, грубое и жестокое действие, и всё только ради того, чтобы вызволить Сяо и подтолкнуть его к решению проблемы. Пускай он будет держать обиду, пускай хоть возненавидит его…              — Дайте ему немного времени, — губы Чжун Ли вдруг трогает мягкая, почти неуловимая улыбка, с которой он вдруг оборачивается к Шэнь Хэ. Они оба прекрасно знают, что Сяо будет делать дальше. Потому что оба хорошо осведомлены о ситуации, о чувствах, которые он испытывает к одному юноше, и ради которого сделает всё…              — Кстати, об этом мальчике… — говорит Чжун Ли, в голосе которого едва заметно проскальзывает обеспокоенность.       — Да, я помню, — Шэнь Хэ тихонько усмехается, — как и обещала, я постараюсь помочь им обоим.