Перерождение на двоих

      Кокичи небрежно проткнул вилкой полуостывший омлет, заправляя выбившуюся прядь черничных волос за ухо. Осеннее утро плыло за окном серыми облаками, все цвета казались ужасно унылыми и тусклыми. Ома не очень любил осень — она скучная.       У него были мысли поинтереснее. Эти самые мысли занимал один человек.       Впрочем, как всегда.       — Интересно, как ты отреагируешь, — Кокичи самодовольно хмыкнул. — Саихара-чан. Так же, как и в прошлый раз?       Саихара всегда был таким… Добрым. Даже когда характер Омы менялся до неузнаваемости. А у Шуичи разве что изменился цвет глаз, да и то, взгляд остался тем же.       Даже неудивительно, что Ома снова влюбился.       А сегодня ему лишь было интересно проверить, как друг отреагирует на его признание, хотя он уже догадывался.       Или лучше сказать, помнил.

***

      — Я не вижу другого места для ночлега, чем лес, — пожал плечами Танджиро. — Ни единого дома.       — И что, м-мы будем ночевать в лесу?.. Н-но это ведь опасно! Тут демоны! А что если они подкрадутся н-незаметно…       — Слух и обоняние нам в помощь, — невесело ухмыльнулся Камадо. — Не думаю, что здесь нам могут встретиться сильные демоны.       Когда Танджиро так говорил, Зеницу очень хотелось согласиться.       — Ну ладно…       — Тогда как насчёт того, чтобы остановиться здесь? — парень указал на закуток меж нескольких деревьев, оплетённых диким виноградом, в темноте казавшимся дремлющими змеями.       Агацума съёжился и незаметно отошёл за спину Танджиро.       — Это просто дикий виноград, Зеницу, — он пролез в выбранное «убежище» и осмотрелся. — Тесновато, но жить можно, — Камадо похлопал по стволу одного из деревьев. — Думаю, мы спокойно поместимся. Заходи, Зеницу.       Агацума просочился между лозами, непрерывно оглядываясь вокруг.       Они достаточно быстро устроились: Танджиро притащил хвороста, и, совершив десяток попыток, разжёг костёр с помощью двух булыжников. В месте ночлега сразу стало гораздо уютнее и теплее — языки пламени разгорались, ускоряя свой причудливый танец. Пляшущие отсветы перепрыгивали с шершавой коры деревьев-гигантов на землю и обратно. Танджиро снова куда-то пропал и появился через десять минут с ещё одной охапкой хвороста — чтобы поддерживать огонь.       Зеницу стало как-то спокойнее.       Ящик с Незуко был оставлен в углу этой своеобразной комнаты, созданной природой. Камадо оставил товарища сидеть у костра, а сам молча вышел.       Агацума положил подбородок на колени и сомкнул глаза.       Почему-то когда рядом Танджиро, он не боится заночевать в лесу или сразиться в одиночку против десятка демонов. Его сестра, Камадо Незуко, конечно, очень милая, и Зеницу не упускает возможности провести с ней немного времени, однако Танджиро… Больше, чем просто милый. От одного звука его голоса, который Агацуме довелось слышать наилучшим образом, на душе становится теплее, и это чувство особенное.       Однако ничто не доставляет большей боли, чем знание того, что это чувство он испытывать не должен. Что Танджиро не понравится, если он что-то учует. Надо скрываться, скрывать свои чувства насколько возможно — ведь последний умел ощущать запах эмоций, что в разы усложняло задачу.       Зеницу слышал монотонные шаги Камадо за деревьями — должно быть, думает о чём-то. Но желание снова увидеть напарника сейчас, чтобы развеять тяжёлые мысли, пересилило, и Агацума на цыпочках покинул пристанище.       Он застал Танджиро прислонившимся к дереву, вперившего задумчивый взгляд в чёрное, как крылья ворона, небо.       — Ты в порядке, Зеницу? — участливо осведомился он, едва заметив юношу. Всё-таки он такой заботливый…       — Д-да, всё хорошо, — Агацума сглотнул, изо всех сил подавляя вырывающееся из груди сердце. — Просто ты ушёл, ничего не сказав, и я подумал, вдруг тебе нужна помощь…       Танджиро улыбнулся.       — А, нет, ничего. Просто иногда мне нужно побыть в одиночестве.       — Я мешаю? Я могу уйти…       — Нет, что ты, ни в коем случае.       Парни помолчали немного. Зеницу украдкой поглядывал на Танджиро, продолжавшего изучать взглядом небо и нависшие кроны деревьев.       — Слушай, — внезапно заговорил тот. — Прости, что лезу не в своё дело, но… Я уже давно заметил вокруг тебя запах, неизвестный мне. Он такой необычный… Запах чувства, с которым ты борешься. Причём я вижу некоторую закономерность в том, что запах ослабевает, когда я его замечаю.       «Тише, Зеницу, успокойся.»       Однако это совершенно не помогало. Сейчас даже не нужно было обладать исключительным обонянием, чтобы понять, что Агацуме страшно.       — Прости… Я испугал тебя своей фразой, — Танджиро виновато опустил взгляд. — Ты можешь не говорить, если не хочешь.       Мысли метались в голове Зеницу, как звери, загнанные в угол, да и сам он был близок к тому, чтобы начать так бегать по лесу.       А Камадо снова умолк, и кажется, ему было стыдно за свой вопрос. «Всё-таки он невероятно добрый и тактичный», — подумал Зеницу.       И тогда внезапной вспышкой мелькнула мысль: перестать уже играть в прятки и набраться смелости заявить о себе.       Пусть это будет стоить ему жизни…?       — Я не знаю, что ты имеешь в виду, — серьёзно начал Агацума. — Я не чувствую запахи так, как это делаешь ты. Но я думаю, что таков запах любви.       Зато Зеницу слышит. Слышит, как дрогнуло дыхание боевого товарища. Значит, сейчас он пошлёт парня к чёрту и правильно поступит. Поделом ему, Агацуме Зеницу, доигрался.       —…Любви к тебе, — закончил он. И неважно, что с ним сейчас будет. Иногда гораздо труднее копить эмоциями годами, чем выплеснуть их и умереть.       Танджиро почти не изменился в лице — и, как не странно, злость на этом вечно добродушно-решительном лице тоже не появилась.       Скорее, это было похоже на сострадание.       — Я боюсь за тебя, — Камадо наконец хоть что-то сказал. — Боюсь, потому что ты знаешь, что бывает с такими людьми. В том городке, куда я когда-то носил уголь на продажу, я услышал историю о том, как отец убил собственного сына, когда узнал о его… Интересе к мужчинам. Я боюсь, что когда-нибудь ты пострадаешь от рук всеобъемлющего общества.       «Это было смело, — услышал Зеницу мысль Танджиро. Ещё бы, юноша изо всех сил напрягал и без того абсолютный слух. — Ты прямо сознался, зная, что я мог бы самолично учинить расправу. Зеницу…»       Мысль резко оборвалась. Теперь тишину нарушали только привычные звуки ночного леса.       Танджиро в несколько шагов достиг Агацуму, вытянув вперёд руку. Последний уже приготовился получить удар в челюсть, зажмурился и съёжился, однако ничего не произошло.       Левая рука Зеницу оказалась крепко зажатой мозолистой рукой Танджиро, другой рукой тот преградил единственный выход — вправо. Агацума отчаянно пытался придумать, что он сейчас сделает — самой реальной идеей был удар лбом с размаху, способный расколоть череп незадачливого мечника. Да и чёрт бы с этим, теперь ему и умере…       Камадо не замахнулся головой. Вместо этого он ещё сильнее прижал Зеницу к стволу подвернувшегося бука, и, не произнеся ни слова, поцеловал его.       В голове Зеницу взорвался фейерверк, большой и яркий, и его шум затмил всё остальное. Времени больше не существовало — был только этот парнишка, Камадо Танджиро, было его тепло, окутывающее Агацуму, точно мягкое покрывало, и сосредоточенное между их губ. А ещё был бархатный звук стучащего сердца Танджиро, который Зеницу слышал сейчас наиболее отчётливо — так обычно бьётся сердце людей, которые нисколько не жалеют о том, что они сделали.       Агацума тоже не жалел.       Когда Камадо отстранился, новая его мысль снова достигла напарника. «Я тоже… В каком-то смысле люблю тебя, Зеницу. Только молчи, пожалуйста, я тебя очень прошу, молчи, — Танджиро приставил палец к губам. — Люди становятся хуже демонов, когда узнают о пристрастиях подобного рода.»       Зеницу еле заметно, но твёрдо кивнул, и Камадо удовлетворённо прикрыл веки. После чего развернулся и, вновь вооружившись обыкновенной дружелюбной улыбкой, указал на небо. Там — Зеницу заметил это только сейчас — желтоватым туманным кругом плыла луна, словно царственная особа, вышедшая осматривать свои владения.       В глазах Танджиро блестнули лукавые отсветы:       — Луна сегодня хороша, не находишь?       Кокичи вспоминал свои видения, сидя на широком подоконнике, безразлично вперив взгляд в одну точку. Всё-таки, думал он, ничего не меняется ни в Саихаре, ни в нём самом. Первый всё такой же любимец многих людей, да и просто хороший парень, а он сам… Ома скептически глянул на стопку писем, пылившихся на столике в углу. А он сам всё такой же влюблённый идиот, хотя все вокруг считают не так: люди продолжают делиться на тех, кто его ненавидит, и тех, кто его боготворит. Кокичи ухмыльнулся. Так было всегда. В конце концов, неоднозначность его конёк.       Ома не знал, откуда пришли все эти люди — может, они тоже жили тогда, в эпоху Тайсё, а теперь просто не помнят? Да и не сказать, что это вообще имело значение — главное только то, что его вечный союзник даже перерождается вместе с ним, и Ома всерьёз собирался напомнить Саихаре о прошлой жизни.       Он быстро извлёк из кармана джинсов смартфон. Палец ловко скользнул по экрану, набирая пароль — день рождения друга — и Кокичи уже отработанным движением открыл список контактов, найдя там нужный номер.       — Саихара-чан! — заорал Кокичи в трубку, как только гудки прервались голосом Шуичи. — Доброе утречко-о-о! Ни-ши-ши!       Саихара крякнул, из динамика начали раздаваться помехи — такие же скучные, как серые облака сегодня.       — Ничего не слышу! — Ома специально растягивал слова, и обычно это злило всех. Всех, кроме Саихары.       Шуршание кончилось — вместо него снова заговорил Шуичи.       — А, прости… Связь плохая. Чего хотел?       — Да так, просто встретиться, — Кокичи хитро сощурился, и он прекрасно знал, что друг это легко почувствует. У него ведь даже нюх и чутьё не изменились с прошлой жизни.       — Эх, чую я, сейчас на твоём лице хитрющее выражение… — словно в ответ на его мысли вздохнул Шуичи, и Кокичи захихикал. — Ладно уж, давай, говори, где встретимся?       — Оставляю это на твоё усмотрение, Саихара-чан.       — Раз так… Я сегодня всё равно собирался посетить одно прекрасное местечко… Неплохой такой ресторанчик с атмосферой начала двадцатого века, а ещё там делают лучшие онигири, что я когда-либо пробовал.       — Ты не думал выучиться на маркетолога? — съязвил Ома.       — Нет, не думал, — тот уже привык к регулярным подколам, поэтому вернул другу его же саркастическую интонацию. — Ты просил моё усмотрение, я усмотрел.       — Усмотрел он. Скинь мне адрес, я выезжаю.       — Да что тебе надо-то… — тихо пробубнил Саихара, хотя Кокичи его всё равно услышал. — Ладно, сейчас скину.       — Тогда до встречи-и-и, Саихара-ча-а-ан! — парень одарил его фирменным «ни-ши-ши» напоследок и положил трубку.       Кокичи спрыгнул с подоконника на пол.       — Онигири, говоришь… А ты не меняешься, Саихара-Камадо-как-тебя-там. В таком случае, Ома-Агацума-как-там-меня уже едет к тебе, — Кокичи хмыкнул и извлёк из шкафа свитер сизого цвета и шарф с шапкой в чёрно-белую клетку.       Ведь даже клетчатые узоры он любит ещё с тех самых пор, когда впервые увидел паренька, тогда ещё звавшегося Камадо Танджиро.