разговоры под персиковый чай.

Она глупо хлопает глазами, когда Лютер вновь начинает на неё кричать, вжимается всем телом в холодную стенку и еле сдерживает слёзы. — Ты, — он с силой тыкает девчонке в грудь, — бесполезная, — смотрит на неё с таким презрением в глазах, что будь возможно, то она бы прямо сейчас сгорела дотла, — ничтожество, Сьюз, ты только всё портишь! Внутри всё сжимается, так болезненно отдается в груди, словно кто-то ударил под дых, и дышать совершенно не хочется, но она пытается уловить воздух, который будто на зло выкачали из помещения, хватается за горло и падает на коленки. Ноги подкосились сами собой, точно не слушаясь хозяйку, она багровеет на глазах, вены на лбу вздулись и, кажется, всё зашло дальше, чем за тренировочную миссию, заваленную по некоторым причинам. — Сьюзен! — Бен в попытках оторвать её ладони от шеи отлетает в сторону странным импульсом, идущим от тела девчонки, что вот-вот замертво повалится на пол. — Нет, нет, прекрати! — он отталкивает Лютера, снова садится перед сестрой и бьет по щекам, сильно, хлёстко, но и это не приводит её в чувство. В следующую секунду все наблюдают, как тело Восемь Харгривз хлопком приземляется на мат, и раздается громкий крик: — Отойдите! — Реджинальд поднимает приёмную дочь, отдает приказ о том, что тренировка окончена и быстро скрывается за дверью тренировочного зала. Когда дети остаются наедине со своими мыслями, они стоят так ещё несколько минут, каждый из них прокручивал это, ужасался и вновь прокручивал. По их телу проходится зябкий холод, вызывающий табун мурашек, и все выпрыгивают из транса, не без страха в глазах рассматривая друг друга. — Это ты виноват! — выкрикивает Клаус, со всей своей силы пихает Лютера, что даже с места не сдвинулся, и бьёт кулаком по его груди. — Какого хрена, Лютер, возомнил себя шибко умным, да? Да лучше бы ты тут загнулся, чем она. Все молчат, даже номеру Один сказать нечего, он до сих пор пялился на место, где недавно лежала его сестра и не дышала, где она задушила сама себя из-за него. — Мы больше не семья, — тихо шепчет Бен, опуская голову, потупляет взгляд в кроссовках и сминает пальцы. — Мы ею и не были, — Четвертый поворачивается к Шестому и наблюдает, как впиваются его слова в сердце брата, это было больно, зато правдиво, — ни-ко-гда! А тут ещё Пятый пропал, да какие же мы братья и сёстры, если мы друг друга ненавидим?! — Никакие, — отвечает Диего и становится первым человеком, покинувшим пределы зала, а вот Клаус — дома. Тем же вечером он собрал все вещи в рюкзак, кинул отреченное «прощай» Бену и ушёл, так и не узнав, что Сьюзен осталась жива и некоторым временем позже ушла вслед за ним вместе с Шестым. Им было шестнадцать, совсем дети, но были ли они ими вообще когда-то? Кажется, с самого детства у них его отняли, учили тому, чему обычно учат подростков и в одиннадцать они уже знали азы боевых искусств и то, как убивать людей. Они не были детьми, ни единого дня их жизни, ни разу. Съемная квартира на троих, последние деньги тратятся в понедельник, когда зарплата в пятницу, и радость, что хотя бы батареи тёплые. Они не были готовы к этому, они вообще ни к чему не были готовы, кроме как к тому, как кого-то убить. И даже тут жизнь их обманула, за отнятое детство они не научились быть самостоятельными. Сьюз кидает практически пустую коробку из-под чая на полку и два чайных пакетика в чашки, заливая их кипятком. Запах персикового чая разлетается по маленькой кухне, приглушившись дымом от сигарет Клауса, что хоть и пытался курить в окно, но серые клубы всё равно разлетались по помещению, въедаясь в легкие остальных Харгривз. — Мерзость, — кривится Бен, что сидел прямо напротив брата, и принимает кружку из рук сестры. — Ты о чае? — улыбается Четвертый, туша сигарету об стенку пепельницы, и разворачивается к столу. — Согласен, чёрный лучше, достали тратиться на вашу персиковую траву! Обычный вечер после трудового дня, валившего их с ног, неизменная желтая лампочка и тёплые свитера, купленные в одном из сэконд-хендов Шестым. Всё было, как вчера, позавчера и с неделю назад, и должно было быть так, если бы в дверь не раздались три гулких удара. — Клаус, ты опять что-то украл? — грозно спрашивает Сьюзен, медленно поворачивает голову к брату и щурится, но тот только согнул руки в локте и отрицательно замотал головой: — Нет! — протестующе воскликнул он и уже хотел обидеться за такие оскорбительные слова в его адрес, но замолкает, краем глаза замечая вспышку в гостиной. — Не может быть… Четвертый подскакивает на ноги и, юркнув между сестрой и тумбой, выходит за пределы кухни. Что же, либо сигарета на самом деле была косяком с какой-то отменной травой, либо его глаза начали долбится, либо он действительно видит Пятого, шестнадцатилетнего Пятого, что пропал два года назад за завтраком. — Ты обдолбанный? — выкрикивает с кухни Сьюзен и непонимающе пялится на Бена, что сидел аналогично ей, с таким же выражением лица. — Ну точно обнюхался, падла такая! Брат с сестрой поднимаются со своих мест и подходят к Клаусу, хотят что-то сказать ему по поводу того, что он болван, но будто бы проглатывают языки, когда поворачиваются в сторону гостиной. — Прекратите так пялиться, не привидение увидели, — говорит Пятый и усаживается на кресло, — идиоты. — Но, — пытается что-то сказать Восьмая, но понимает, что если и скажет что-то, то это несуразные слоги, не предполагавшие сложиться в слова, — а, эм. — У вас мозги атрофировались, или что, болваны? Они смотрели друг на друга несколько минут в упор, покаместь Сьюзен не подошла к нашедшемуся брату и не пихнула в плечо, удивленно поворачиваясь к тем: — Он настоящий. — Конечно, настоящий! После того, как троица отошла от шока, Пятый вывалил на них новую порцию полнейшего бреда, после которого они вновь сидели, разинув рты, и он уже не надеялся на нормальный разговор, как вдруг сестра начала задать вопросы, и диалог, вроде как, оживился. Бен и Клаус быстро ретировались, то ли не отошли от свалившейся информации на их скудный мозг, то ли задумали ещё что-то, когда отходили делать чай. — А вы как оказались, м, — Пять обводит взглядом потрепанную временем комнату, подмечая старость всей находящейся мебели и краски на стенах, — здесь? Персиковый чай на вкус был, честно говоря, отвратителен, мальчишка, любящий кофе, подметил это сразу, но говорить не стал, помня, насколько сильно любит сестра эту дрянь. — После того, как я чуть не убила себя, — Сьюзен истерично посмеивается, отпивая глоток уже остывшего напитка, — Клаус ушёл из дома, мы с Беном спустя месяц, — и несмело поднимает глаза на брата. — В смысле чуть не убила? — В прямом, — она с дрожью вспоминает тот момент и непроизвольно ежится, — мы тренировались, и я жестоко затупила на одном из моментов, а Лютер начал кричать, после чего мои мысли внушили мне самой, что мне надо задушить себя, и я начала. — Я думал, твои силы не действуют на тебя, — теперь уже он сидел и не понимал ничего, в точности как ушедшие спать болваны. — Я тоже, но, видимо, в тот момент мне настолько хотелось умереть, что моё тело такое: окей, будет сделано, — Сьюзен хочется отшутиться, уйти от этой темы, — меня спас отец, к сожалению, — но натыкается на полное непонимание брата и понимает, почему он так бесился, когда они так ступорили, — э, это самоирония, Пятый, успокойся, я не хочу умереть. — Я не тупой, Сьюз, — мальчишка хмурится и, уткнувшись локтями в коленки, наклоняется вперед, — в отличии от вас. — Ты ни капельки не поменялся, — парирует Восьмая и вздыхает, — такой же противный. Потом они разговаривали, много, долго и, кажется, уже ни о чем. В этот момент они оба чувствовали себя, словно им вновь по четырнадцать, они сидят у неё в комнате и обсуждают какую-то книгу, их заботят только тренировки и трепещущее внутри чувство, и больше им ничего не надо. — Я нашёл ту записку, — внезапно говорит Пятый. Это было признание, немного своеобразное, вложенное в какую-то драматическую книгу, которую он ни за что бы не прочитал чисто из-за её жанра, и именно по этой причине выбор пал на неё. Сьюзен надеялась, что он никогда не раскроет странички и не найдет записку. «если ты нашёл это дерьмо, то какого хрена ты читаешь драму, номер Пять? но, вообще, открой странице 275 и прочитай седьмую строчку сверху.» — О боже, — смеется Сьюзен, вспоминает, как долго мучилась с тем, что же написать и как подкинуть ему книгу, и стыдится за ту себя. — пожалуйста, заткнись, мне и так стыдно за это! — Я не читал книгу, кстати, — оправдывается парень, предугадывая насмешливый взгляд сестры, если бы она начала утвердительно кричать, что он прочёл драму, и не слушала бы ни единого его слова, — она вывалилась из книги тем утром, когда я исчез. Я хотел поговорить с тобой после того, как вернулся бы, но, как видишь, вернулся спустя два года и, думаю, уже поздно. — С чего ты так подумал? — А разве нет? — Нет, — Сьюзен жмёт плечами, надеется, что снаружи не видно, как внутри сердце делает кульбит и насколько сильно она переживает. — Её чувства не были взаимны, а твои — да, Сьюзен, я тоже тебя, э, — Пятый запинается, уж слишком не свойственно для него такое открытое проявление чувств, но прерываться на половине фразы — так же не в его стиле, — люблю?..