лилии.

Бывший цветочный магазин «Инаризаки» теперь был просто белым пустым помещением, снова сдававшимся в аренду. В нем больше не играла попсовая музыка, не пахло влагой и свежестью. Атсуму скучал по всему этому. По апартаментам были аккуратно расставлены искусственные цветы, с которых близнецы регулярно смахивали пыль. Осаму казался Тсуму абсолютно безразличным, это его злило, но он понимал, что его брат просто лучше скрывает эмоции. Еще сильнее Атсуму злило то, что от Сакусы не было никаких известий. Прошло около недели с того момента, как ему передали письмо, а он даже не писал что-то в ответ, не говорил и не выходил на балкон. Иногда Мия специально прогуливался мимо тату-салона, смотрел в окно. Когда Киёми внутри не было, он заходил и общался с Иизуной или Комори, но и они ничего не разглашали об Оми. Иногда, смотря на себя в зеркало, Тсуму начинал рассматривать татуировку в отражающей поверхности и вспоминал то кресло, того сосредоточенного Киёми и ту боль. Каждый вечер он выходил на балкон и ждал, что «друг» выйдет тоже, но видел только заполненную окурками пепельницу. Или пустые пивные банки. Обратно Атсуму затаскивал его брат, которому вся эта ситуация была не особо интересна, но ради Тсуму, делал все, что мог. — Не хочешь просто попробовать и снова прийти к нему в гости? — спросил Осаму, когда в очередной раз вернул второго близнеца с улицы домой. — Нет, он вряд ли мне откроет, — отвечал Атсуму, грустно смотря в пол. — Откуда ты знаешь это? В прошлые разы он же пускал тебя, — пожал плечами Саму. — Но я же приходил без разрешения! Сомневаюсь, что у него был выбор! — Выбор есть всегда, Тсуму. Если Сакуса тебя пускал, значит, он решал так сам. Атсуму нередко после очередной прогулки перед тату-салоном останавливался около двери Киёми и долго смотрел на нее. Руки дрожали, так и хотелось постучать в дверь и увидеть хотя бы чуть-чуть. Но он никогда не стучал, только возвращался домой, Говорил Осаму, что с ним все шикарно. И все равно шел на балкон, ждал, что кто-нибудь выйдет и скажет ему, что вообще происходит. Осаму нередко видел своего брата в таком состоянии, но теперь оно казалось ему слишком сильным и глубоким. Желание помочь в нем грелось и хотело выйти наружу с каждым днем все сильнее и сильнее, поэтому он просто решил не ждать. В один из дней, когда Атсуму где-то шлялся, Саму постучал в апартаменты Сакусы. Ему открыли. Это не был сам хозяин комнаты, а Комори, который с радостью впустил Осаму внутрь. Они поговорили. О разном: сначала о жизни и работе, после о жилье, а потом и о Киёми. Оказалось, что он начал посещать занятия с психологом, поскольку Мотоя посоветовал ему. Отличных результатов это пока не приносило, но гермофоб стал спать лучше, меньше курить и стал расслабленнее. Аккуратно Осаму затронул тему отношений с Атсуму и получил ответ, который его позабавил: «О, Оми постоянно перечитывает какое-то письмо от него. А когда я чуть не выкинул его однажды, он так сильно разозлился, что совсем не хотел со мной разговаривать. Что между ними произошло, Саму?». — Я сам пытаюсь в этом разобраться, — отвечал Мия. — Есть какие-то предположения? — Ну… Сначала Киёми отрицал любую связь с твоим братом, — задумавшись, говорил Мотоя. — Затем Атсуму напоминал ему мать, что сказалось очень плохо на здоровье Оми. Один раз я застал Атсуму, который сидел в кофте моего кузена, это было очень странно. — Что? — рассмеялся Осаму. В голове он сделал пометку, чтобы не забыть о таком инциденте. — Я думал, Тсуму просто хочет с ним подружиться. — А разве они уже не друзья? — поинтересовался Комори. — Если сложить все ситуации, которые я видел сам, то они давным-давно дружат. Тут же Осаму подумал, что это достаточно логичное суждение. Ведь Атсуму даже букеты и комиксы дарил Киёми, как они не могут быть друзьями. Еще немного поговорив с Комори о всякой чепухе, Саму вернулся к себе, обдумывая что бы такое сказать брату, чтобы натолкнуть его на рассуждение и вытащить из вялого и опечаленного состояния.

***

Сакуса возвращался домой поздно. И всегда был усталым. Психолог, с которым он работал, был очень активный и понимающий, но иногда выматывал своими вопросами слишком сильно. И Киёми понимал, что вопросы необходимы. Как только он подъехал к дому, зашел в магазин, купил себе и Комори, ждущему его в апартаментах, несколько банок пива и вернулся. Сразу же разделся, вымыл руки и надел что-нибудь чистое. Мотоя сидел за столом с двумя полупустыми чашками чая. Он виновато улыбался и постоянно смотрел куда-то в сторону, и так Сакуса понял, что что-то произошло, пока его не было. Ситуация оказалась простая и не очень страшная: всего лишь приходил Осаму Мия, они поговорили. Темы разговора Комори умело обходил, но Киёми все равно понимал, что они затрагивали то, что беспокоило и его. — Оми, в каких ты отношениях с Атсуму? — робко спросил Мотоя, дергая себя же за волосы. — Так вы об этом говорили? — догадался Сакуса, ухмыльнувшись. — Да, но… Не только! — воскликнул кузен, после подтверждая догадки Оми. — Просто это была одна из основных тем из-за того письма, вот… — Я не знаю, что мне делать с письмом… — как-то обреченно произнес гермофоб. — Наверное, я и сам не понимаю, что у нас за отношения. — Может, его поступки показывают лучше, чем слова, — Комори мечтательно улыбнулся, укладывая чашки в раковину. — Он приносил для тебя комиксы и цветы. Я бы все отдал, чтобы мне тоже так сделали, знаешь ли! — Знаю, — взъерошивая волосы, ответил Киёми. — Но это были цветы, на которые у меня аллергия, и комиксы, которые в итоге мне не понравились. — Перестал ли Атсуму с тобой общаться после этого? — Нет… Хихикнув, Мотоя побегал по апартаментам, заглядывая в ящики, и пришел обратно к Сакусе, положив перед ним ручку и аккуратно вырванный листок. Киёми нехотя взял ручку и завертел ее в руках, уставившись на лист. — Ох, ну же, Оми! — недовольно воскликнул Комори. — Просто начни писать. Он отошел в сторону, запрыгивая на диван и рассматривая комиксы, подаренные Атсуму. Сакуса медленно начал писать, долго думая над каждым словом. Он не знал, как описать свои чувства «правильно». Но ему казалось, что и «неправильного» пути не существует. Поэтому он выливал на бумагу все то, что мог и хотел. На середине ответного письма все, что он уже сделал, показалось ему глупым, но он продолжил писать. Потому что такие вещи лучше делать с первой попытки. Когда все ощущения, чувства и эмоции были вылиты на бумагу, Киёми накинул на плечи теплый кардиган и вышел на балкон. Он редко появлялся здесь теперь. Все выглядело приятным, но непривычным. Свет у близнецов был выключен, но буквально через несколько секунд включился. Слышался громкий смех, дверь балкона приоткрылась. Сначала показалась только макушка и кончик носа Атсуму, а потом и он весь, счастливый, с блеском в глазах. Их взгляды столкнулись. Молча Сакуса протянул письмо, сложенное пополам. Атсуму также молча взял его и раскрыл, садясь на шаткий табурет. Его улыбка и блеск пропали, лицо стало серьезным и, казалось, холодным. Оно не менялось на протяжении всего прочтения, что пугало Киёми сильнее, чем его срывы или тревога. Он нервно кусал губы, держа руки за спиной, и смотрел куда-то в сторону. Когда он обратил внимание на Атсуму, тот уже не читал, просто смотрел вперед, крепко держал бумагу в руке. Оми сел и вздохнул. Почему-то он чувствовал себя виновато, но не знал, стоит ли ему говорить «извини». За что он извиняется? — Оми-кун, — позвал его Атсуму, поворачивая голову. — Да? — трясущимся голосом отозвался Сакуса. — Ты так и не ответил на мой вопрос, — грустно проговорил Тсуму, хитро прищуриваясь. В глазах собеседника появилось недоумение. — Ты не написал, станешь ли ты моим другом или нет, но… Он перелез на балкон Киёми и сел перед ним на корточки, положив руки на колени гермофоба. Тот вздрогнул и сжал ладони в кулаки, словно это спасет его от прикосновений. — Но твое письмо даже больше похоже на признание в любви, чем мое! — Атсуму рассмеялся, плюхаясь на холодный пол. Сакуса почему-то ничего не выразил, даже улыбки, просто смотрел в пол. — Это же не признание в любви, Оми-оми? Сакуса поднял голову. В голове творилась полная каша, подташнивало. Перед глазами потемнело, а он просто выдавливает из себя глупую широкую улыбку и смеется. Громко смеется, прикрывая рот рукой и закрывая глаза. — Это… Это… — не прекращая смеяться пытался говорить Киёми. Он вытер заслезившиеся глаза и пытался всеми силами скрыть улыбку. В конце концов, он выдохнул, успокаиваясь. — Это то, что я чувствую. Я не знаю, могу ли называть это «любовью». Давно не осознавал, что это такое, знаешь ли. Симпатия? Возможно. Атсуму, ожидавший какую-то шутку или просто отрицательный ответ на его вопрос, выронил письмо. Оно полетело вниз, пачкаясь на асфальте. Он в удивлении уставился на Сакусу, потом выпрямился и почесал затылок. Ему стало неловко, щеки покрылись алым, а глаза забегали, пытаясь за что-либо ухватиться. Они ухватились за Оми. Пытались понять, что скрывается за черным цветом, сарказм это или шутка. Но была только серьезность. — И ты можешь так спокойно об этом говорить? — прошептал Атсуму, опираясь на столик, пряча красное лицо за ладонями. Сакуса пожал плечами. — Когда ты в последний раз ощущал любовь? — Лет в двенадцать, — быстро ответил Киёми, вставая. Он медленно коснулся кистей Тсуму, его уголок рта неприятно дернул. Прикосновения обжигали. — Не трогай лицо грязными руками. Мия ничего не сказал, только опустил руки вниз. Где-то внизу проснулось ощущение, что все это неправильно, что так быть не должно, но Атсуму так не думал. Что бы сейчас не происходило — все правильно, а это он не знает, что ему делать. Он вздохнул и похлопал Сакусу по плечу. — Ты серьезно напугал меня, Оми-оми, — ухмыльнувшись, сказал он. «Оми-оми» выглядел хмурым, но совсем не отталкивающим, а наоборот. — Мы же можем и иметь совместную симпатию, и быть друзьями? — Вообще, платоническая и романтическая связи не зависят друг от друга, — задумавшись, произнес Киёми. Он поймал на себе запутанный взгляд Тсуму. Вздохнул. — Да, мы можем. Улыбаясь, Мия потянулся вперед, пытаясь обнять Сакусу, но только был остановлен. Они договорились, что пока так делать не будут. От еще большего количества прикосновений Киёми засмущался и отвернулся, что рассмешило Атсуму. А после рассмешило и Оми. — Слушай, Оми-оми, — начал Мия, когда собрался уходить. — Что произошло с тобой тогда в ванной? — Атсуму, давай не сейчас, — ответил гермофоб. — Я обязательно расскажу. Позже.