вопрос извечный зачем да почему

капитан клянётся себе убить антонову, если она скажет что-то вроде деланно безразличного и до жути клишированного «кажется, тебе пора». власова и так знает, что ей п о р а. только вот, что именно? пора закончить эти отношения раз и навсегда [обещания, данные самой себе после пары стаканов виски и дрянного дня, видимо, не в счёт] или же пора идти безуспешно ловить такси в такую рань, да ещё и в выходной. степан должен вернуться из командировки только к обеду, но валя не хочет рисковать; рита читает это в её бегающем взгляде и обычно плавных движениях рук. ладно хоть дети в каком-то навороченном лагере [рогозина постаралась], иначе антонова даже на порог бы не пустила в час ночи-то. *** от капитана за версту тащит алкоголем, а глаза искрятся так, словно в эти неумолимо прекрасные костры подкинули сухих веток. она стоит на пороге, чуть опираясь на косяк уже минуты четыре, но не пытается что-либо сказать или сделать: шаг вправо, шаг влево – расстрел. решение, принятое в состоянии горько-сладкого дурмана, всё ещё кажется правильным, а вот запрятанные в черный мешок чувства не желают быть игнорируемыми. да и сердце напоминает о своём существовании частыми ударами и слишком рваным ритмом. на удивление, валя впускает её почти сразу, ретировшись на кухню и бормоча что-то о ромашковом чае и каких-то чудодейственных таблетках «от всех болезней тире видов похмелья». рите бы не помешала таблетка от душевных терзаний и, желательно, две-три [а лучше вся пачка] от чувств к блондинке. через минут пять антонова возвращается в коридор с этим её вопросительно-заботливым взглядом, словно говорящим: «проходить-то будешь? я уже и чайник поставила». и если до этого рите казалось, что у нее солдатская выдержка и она вполне может подавить так некстати вспыхнувшие чувства, то сейчас власова самой себе напоминает безвольную куклу – она снимает куртку, разувается, и [всё ещё задумчиво] бредёт на кухню за патологоанатомом. решение поговорить об э т о м снова оказывается отложенным в долгий [несуществующий?] ящик. *** рита по-армейски быстро одевается, попутно пытаясь нащупать в карманах вчерашнюю пачку – пусто. наверное, оставила дома или в том злосчастном баре, в котором приходят недогениальные идеи и принимаются плохие-хорошие решения. валя так и не выходит из душа к тому моменту, как власова уже готова покинуть квартиру. рите кажется, что так даже лучше. потому что вчерашне-сегодняшнее похмелье и тяжёлая голова в сочетании с только что проснувшейся и домашней валей даст взрыв, не меньше. и от капитана снова ничего не останется, кроме знакомого щемящего чувства. на улице ощутимо холодно и распахнутая куртка выглядит неуместно, как и сама рита в шесть утра у подъезда антоновой. снова. хочется выть волком или хотя бы пресловутую сигарету, но карманы пусты, а ларьки закрыты. – сраные воскресенья, – но капитан тут же осекается, понимая, что дело совсем не в выходном; и сразу будто становится холоднее на десять градусов. власова ёжится и жалеет, что не надела шапку, а ещё о том, что связалась с замужней женщиной, хотя зарекалась никогда этого не делать. но все обещания, данные себе же и связанные с блондинкой, неотвратимо остаются лишь временными проблесками сознания. рита проклинает чёртовы закрытые ларьки, всё ещё дающее о себе знать похмелье и это феерически провальное утро.