сам виноват

когда эйчи бросил его — выбил единственную опору из рук — цумуги рассыпался ворохом из нерешенных чувств. за ворохом этим он потерял и забыл самого себя. как его зовут? какого цвета у него глаза? какой длины волосы? это его костлявая — совсем не изящная — рука потянулась сейчас к верхней полке и подтолкнула на себя старую книгу? что за убогое, забытое богом создание смотрит на него из зеркала взглядом побитой собаки? он перестал понимать, что такое комфорт — забился в самую тень и научился быть незаметным. нагиса и хиёри разъехались в разные стороны. было что-то особенное во взгляде хиёри — том взгляде, который он подарил эйчи напоследок; перед тем, как дверь после него захлопнулась. в последний раз. цумуги выцарапывал на ногах дни, проведённые в ненависти к самому себе — и поверить не мог, что он ранит раз за разом самого себя; что-то надломленное в глубине грудной клетки болело гораздо сильнее. цумуги не верил, что когда-нибудь оно срастется — заставлял себя думать, что все в порядке и приучал своё отражение к улыбке. у отражения получалось плохо. у отражения все всегда получается плохо — это совсем другой мальчик, далеко не цумуги. больно себе делает тоже он — видимо, ему грустно. у цумуги-то все хорошо. а у отражения, кажется, есть проблемы. цумуги и мог бы помочь — но не находил в себе сил. а потом ему стало плевать на мальчика из зеркала — когда о помощи попросил эйчи. он сделал тогда вид, что ничего не было — и цумуги показалось, что, наверное, он сам выдумал себе это все; сам вообразил горячее дыхание в свою шею и чужие губы на своих. наверное, ему послышалось тогда «я люблю тебя». эйчи наверняка имел в виду другое. а цумуги, как глупый, повелся на ложные воспоминания. сам       виноват.